Операция прошла успешно, пациент умер

 

Пересадки сердца, казалось, были преданы забвению, также как и трансплантации обезьяньих желез, с помощью которых профессор Сергей Воронов обещал вернуть пожилым людям половую силу – эта новость потрясла мир в XX веке не меньше, чем первая трансплантация сердца, позднее произведенная Кристианом Барнардом (Christiaan Barnard). Майкл Де Бейки (Michael De Bakey), один из ведущих хирургов-кардиологов Америки, несколько лет назад объявил о полном отказе от пересадок сердца, потому что «полученные результаты ни в коей мере не оправдывают жертвы». С помощью этих слов приукрашивали неудачу, причем здесь не указывалось, кто на самом деле выступал в роли жертвы – обманутые пациенты, вынужденные испытывать дополнительные страдания, или тысячи животных, на которых врач практиковал свое хирургическое искусство.

Неуспех операций по пересадке сердца был ясно и четко предсказан. Многие хирурги могли проводить эту операцию еще до Кристиана Барнарда. Они не делали ее не по техническим соображениям. Причиной был мощный механизм отторжения, так называемый иммунный ответ, свойственный от природы всем биологическим организмам. Данный механизм сопротивляется проникновению всех чужеродных тел, а также чужеродных органов и тканей. Вследствие этого инородные тела, в том числе, пересаженные ткани другого организма – исключение могут составлять ткани однояйцевых близнецов – отторгаются: пересаженная ткань отмирает, ее убивает иммунный ответ (исключение составляет пересадка роговицы. Поскольку эта часть тела имеет небольшое кровоснабжение, туда попадает лишь малое количество сложного и практически неизвестного нам вещества, вырабатываемого защитным механизмом человека. Вот почему пересаженная роговица приживается.)

Чтобы предотвратить отторжение пересаженных органов, были разработаны разные средства, подавляющие иммунологическую реакцию, иными словами, выключающие способность организма не допускать чужеродные тела, отражать их атаку, в том числе способность уничтожать вредные микробы и сохранять здоровье. Как только естественные иммунологические реакции ослабевают, неправильные бактерии берут верх и начинают разрушать организм. Поэтому даже несерьезные инфекции, вроде простого герпеса – под ним понимают пузырьки, возникающие иногда при обычной простуде – становятся опасными для пациента с подорванной иммунологической реакцией; поэтому такое вмешательство открывает дорогу всем болезням, в том числе раку.

Англичанин доктор Х.М.Паппворт (H.M. Pappworth) говорит без обиняков в своей знаменитой книге «Люди в роли подопытных кроликов» (Human Guinea Pigs, Pelican Books, 1969, с.302): «Иммуноподавляющие препараты могут вызывать рак – зафиксировано пять случаев, когда у людей с пересаженными нервами позднее развивался рак. Примечательно, что симптомы опухоли всякий раз появлялись спустя значительное время после трансплантации. Еще более важен факт (простое совпадение здесь исключено), что во всех пяти случаях структура клеток опухоли была одинакова (злокачественная лимфома)».

Не всем известно, что Филипп Блайберг (Philip Blaiberg), самый известный пациент-сердечник Барнарда, прожил после пересадки 18 месяцев и перенес два сильных сердечных приступа, из-за приема иммуноподавляющих препаратов он болел желтухой, а из-за ослабленного иммунитета – менингитом, как сообщает журнал “Hospital Medicine” (июль 1969). Никто не может сказать, прожил бы Блайберг без пересадки столько же или даже дольше. Он бы явно меньше страдал. Доктор Паппворт заметил: «Я совсем не уверен, что такое положение вещей для пациента хоть сколько-нибудь лучше, чем болезнь, от которой должна спасти трансплантация…» (с. 312).

В американском College of Surgeons была изучена история болезни более 8000 пациентов с трансплантацией и выяснилось, что у 77 из них был рак, в 17 случаях речь шла о ретикулосаркоме, злокачественном разрастании мезенхимных клеток. Здесь примечателен тот факт, что, согласно сообщению врачей в Медицинском Колледже Виргинии (Medical College of Virginia) Университета Виргинии (Virginia Commonwealth University, “Time” 19 марта 1973), у пациентов с пересаженными органами это заболевание встречается в 100 раз чаще обычного. Иммунодепрессанты, главная на сегодняшний день опора трансплантационной хирургии, уменьшают устойчивость организма и к инфекциям, и к онкологии.

Таким образом, медицинские исследования снова оказываются перед дилеммой: новая голова гидры, новая проблема возникает всякий раз, когда кажется, что предыдущая решена. Хирурги-трансплантологи всегда хвастаются тем, что трансплантации проходят удачно – пациент умирает от воспаления легких или почечной недостаточности. Это введение в заблуждение. На самом деле осложнения являются последствиями иммунодепрессантов, которые назначаются пациентам, чтобы предотвратить отторжение.

«Людей заставляют думать, что проблема решена или скоро будет решена», – пишет доктор Паппворт. – «Мысль порождается желанием…» (с.303) И дальше: «Ни один врач, каким бы опытным он ни был, не в состоянии точно оценить ожидаемую продолжительность жизни без трансплантата и период, длящийся от момента, когда кажется, что трансплантат приживается, до его окончательного отторжения… Люди должны знать, что операция по пересадке никогда не излечивает основное заболевание и не делает пациента здоровым человеком… Никакой орган не существует сам по себе, каждый из них зависит от других органов. Например, у пациента, которому делают пересадку по причине болезней сердечно-сосудистой системы, заболевания кровеносных сосудов проявляются и в других органах, например, в почках».

Далее доктор Паппворт констатирует: «Вся трансплантология – это признание ошибок, допущенных при ранней диагностике и лечении. Не было бы правильнее вкладывать силы и средства в раннюю диагностику, профилактику и лечение болезней? (с.306)

После того, как Кристиан Барнард сделал одиннадцатую пересадку сердца, представитель южноафриканского врачебного общества заявил, что его члены теперь «думают только о пересадках сердца» (“Messagero”, Рим, 13 декабря 1973). А когда Барнард через год пересадил пациенту второе сердце, и тот стал первым человеком, у которого бились два сердца, неодобрение со стороны его коллег стало более явным. «Цивилизованный мир не должен бы такое одобрять», – ежедневная римская газета “Messagero” (26 ноября 1974) цитирует профессора Гвидо Чидичимо (Guido Chidichimo), хирурга-кардиолога и заведующего отделением в римской больнице Сан-Камилло (San Camillo): «Какой смысл пересаживать сердце бедняге, надеющемуся на здоровье, чтобы ему выпала участь, с которой он, быть может, уже смирился? Это фокусничество. Это безграничная жестокость. Это цинично».

То всего лишь результат молчаливого принятия на протяжении двух веков экспериментального метода, начавшегося на беззащитных животных и все больше переходящего на человека. Невзирая на неодобрение со стороны выдающихся врачей, опыты на животных в области трансплантологии проводились везде – и это при том, что они представляли собой всего лишь упражнения, в ходе которых учитель демонстрирует свое хирургическое искусство благоговеющим ученикам, а результат всегда может быть резюмирован в бессмертном высказывании немецкого врача: «Операция пошла успешно, пациент умер».

Первый человек с двумя сердцами в груди умер меньше чем через четыре месяца после операции, хотя штаб врачей делал все, чтобы поддерживать ему жизнь. До общественности новость дошла только через неделю. А о том, насколько сильно он страдал из-за фокусов Барнарда, ничего не говорится. О предсказуемом алиби хирурга узнали только из статьи в “Time” (5 мая 1975):

«Барнард по-прежнему убежден, что его зрелищная операция прошла успешно. Как он объяснял на прошлой неделе, смерть не имеет отношения к вмешательству. Тейлор не умер, когда ему в организм ввел новое сердце – смерть наступила от эмболии легких».

Той же осенью сообщили, что Барнард собирается использовать живых бабуинов для «хранения» человеческих сердец с целью иметь их наготове на случай срочной операции.

Для людей вроде Кристиана Барнарда эксперименты стали одержимостью, нездоровой идеей фикс, и он проводил их без каких-либо разумных оснований, любой ценой. Таково мое мнение, особенно после знакомства с его автобиографией “One Life” (издательство Howard Timmins, Кейптаун, 1969).

Уверенность Барнарда в том, что эксперимент, где он использовал более 40 сук и их щенков, дал методику, спасающую жизнь, совсем неубедительна, и в наименьшей степени она внушает доверие у хирургов, которым я давал читать книгу. Совершенно очевидно, что Барнарду (как и многим другим экспериментаторам) удалось только вызвать у животного болезненное состояние, встречающееся и у человека, но не вследствие хирургического вмешательства, не так, как Барнард вызывал его у своих собак. Эту болезнь называют атрезией кишечника.

Так происходит, что дети рождаются с дефектом в кишечнике: в нем имеется отверстие, он кончается тупиком и начинается вновь без соединения. Это состояние ведет к смерти, если его вовремя не устранить. Барнард стал вызывать этот дефект у собак с целью доказать широко распространенную теорию, что отверстие в кишечнике можно объяснить недостаточным кровоснабжением. Вот почему он хотел перевязать собакам при рождении кровеносные сосуды, идущие к определенному участку кишечника.

Он описывает это в своей книге: «Я должен был вскрыть беременную собаку и обнажить ее матку. Потом мне нужно было вскрыть матку и извлечь из нее детенышей. Затем вскрыть щенков и перевязать кровеносный сосуд, ведущий к одному из участков кишечника – и таким образом вызвать инфаркт, который должен был оставить после себя отверстие, это бы доказало, что кишечную атрезию вызывает данный дефект. Потом требовалось проделать всю ту же работу в обратном направлении: зашить зародыш, вернуть его в матку, зашить ее, поместить собаке на нужное место и, наконец, зашить собаку. Все это надо было производить так, чтобы собака не погибла, и у нее не случилось аборта: детенышам следовало расти и появиться на свет – хочется верить, что с отверстием в кишечнике».

Мне кажется совершенно очевидным, что, если к какой-то из частей зародыша заблокировано поступление крови, эта часть тела не будет развиваться. Но в этом случае я буду всего лишь дилетантом, а не ученым».

Барнард не смог до конца провести операцию первым шести собакам, потому что у жертв вытекали околоплодные воды, удерживающие матку, и зародышам не хватало места. Поэтому Барнард изобретал хитроумные способы для следующего вмешательства, позволяющие обойтись без вытаскивания щенков. Он извлекал матку через длинный надрез, чтобы ее было легче вернуть назад. Затем он перевязывал сосуд, ведущий к участку маленького желудка зародыша, зашивал матку и возвращал ее в живот собаке.

Хирурга, по-видимому, не интересовало, что пришлось испытать собаке в течение последних десяти дней беременности после пережитого, так как единственным его замечанием по этому поводу было следующее: «Мы с нетерпением ждали рождения». Барнард сильно удивился, когда собака набросилась на своих детенышей, изуродованных людьми – и съела их, прежде чем хирург смог забрать их, разрезать, и посмотреть, удался ли эксперимент.

«Невероятно!», – закричал он, по собственному же рассказу, когда его ассистент сообщил ему плохую новость. – «Собаки же не каннибалы!»

Но, господин доктор, даже собаки могут стать каннибалами, если экспериментаторы совершают над ними насилие. Вероятно, это происходит по той же причине, по которой самки павианов отгрызают головы своим детенышам по пути в его лабораторию, находящуюся в больнице Groote-Schuur.

Вот еще одна жалоба Барнарда: «Самка также вставляла нам палки в колеса. Я своими глазами видел, как мать вылизывала одного щенка за другим, пока ее язык не покрывался волокнами черного оттенка. Тут она, очевидно, почувствовала что-то неладное и предпочла съесть щенка, но не допустить попадания молока в поврежденный кишечник и смерти детеныша по этой причине».

После 43 экспериментов такого рода Барнард, наконец, получил живого щенка с отверстием в кишечнике, наподобие того, что встречается у новорожденных с кишечной атрезией. Но он давал объяснения, каким образом можно предупредить эту деформацию. (бедный дилетант сказал бы, что, возможно, строгое избегание химических препаратов было бы шагом в правильном направлении). А врачи, удаляющие новорожденным дефектный участок кишечника с помощью операции и соединяющие здоровые части хирургическим путем, явно научились делать это не через вышеописанные эксперименты Барнарда.

Тем не менее, когда Барнард в конце концов произвел дефект у щенка, то заявил: «Это обещало жизнь тысячам новорожденных» (с.157).

 

 

Золотой телец

 

Как это возможно, что во всем так называемом цивилизованном мире из года в год проводится все больше экспериментов на животных, невзирая на их невероятную жестокость и полную бессмысленность? На то есть множество причин.

Прежде всего, финансовая прибыль. Вивисекция это род «исследований», и она дает возможность «ученым» без труда получать большие стипендии от государства и из частных источников, так как утверждается, что чем больше животных принесено в жертву во время эксперимента, тем он надежнее.

Давайте рассмотрим последствия этой гипотезы на примере одного случая, а именно, уже упомянутого эксперимента, когда 15000 животных были обожжены до смерти, потому что ученые хотели еще раз проверить давно известное действие экстракта печени на находящихся в состоянии шока.

Об эксперименте сообщали два крупных медицинских журнала: Journal of the American Medical Association (10 июля 1943) и Journal of Clinical Investigation (сентябрь 1944). Авторами публикаций были Майрон Принцметал (Myron Prinzmetal), Оскар Хечтер (Oscar Hetcher), Клара Марголес (Clara Margoles) и Джордж Фейген (George Feigen) из исследовательской лаборатории больницы Cedars of Lebanon и с медицинского факультета Университета Южной Калифорнии (Southern California Medical School). Экспериментаторы заранее знали, что практикующие врачи уже давно испробовали экстракт печени и довольны им; но они хотели сообщить в своих докладах, что «использовано достаточное количество животных для достижения статистически значимых результатов».

При этом они обнажили свое незнание основополагающей статистики. Статистически доказано, что при кидании монеты шесть раз может получиться шесть раз орел или решка. Но в дальнейшем начнут выпадать и орлы, и решки. При бросании 300 раз «закон среднего числа» обязательно проявится. Закон работает таким образом, что при продолжении этого действия соотношение орлов и решек будет половина наполовину. При 150 или 1500 бросках отклонения от пропорции 50:50 бывают небольшими, и коэффициент всегда приближен к идеальному числу 0,5. Иными словами, закон среднего числа – это математический закон, не теоретическое представление. При 500 бросках соотношение составляет примерно 50:50, оно остается таким же, если монету кидать еще тысячу, десять или сто тысяч раз. Иными словами, если в статистическом учете вообще есть смысл, он производится в гораздо более краткое время.

А теперь встает вопрос: возможно ли, что никто из многочисленных «ученых», которые знали об этом большом эксперименте, длившемся много лет, не был знаком с простым правилом, которое изучают дети в школе? И что оказалась допустима ситуация, когда для доказательства известных фактов обжигают до смерти не 50, не 150, не 1500, а 15000 животных? Все это возможно. Но не вызывает сомнений один факт: при принесении в жертву 15 тыс. животных, а не 50 гораздо проще объяснить, куда уходят большие суммы денег.

Если бы ученые не придумывали постоянно новые эксперименты (умалчивая при этом, что они повторяют старые классические доказательства), то было бы нереально растратить миллиарды долларов, выделяемые Америкой на внутренние и заграничные исследования. Иными словами, сначала появляются деньги, а потом надо найти средства и способы их растранжирить.

Это объясняет, почему исследователи, кроме всего прочего, изучали следующее: (1) мимику, (2) анальную температуру аляскинских ездовых собак, (3) нервную систему чилийских десятируких каракатиц, (4) расположение зубов австралийских аборигенов.

Американское государство за счет налогоплательщиков в 1940 году выделило сто миллионов долларов на подобные «исследовательские» идиотизмы внутри страны и за рубежом, в 1949 году – миллиард долларов, в 1960 – 8 миллиардов, в 1970 – 15 миллиардов, в 1975 – 25 миллиардов.

Эти средства налогоплательщиков были потрачены в том числе на следующее:

30000 долларов на вызывание у крыс алкоголизма под предлогом лечения алкоголизма у людей, хотя у людей пьянство имеет глубокие психологические корни, крысы же от природы являются трезвенниками.

Миллион долларов на изучение материнской любви у обезьян.

500000 долларов на изучение любви к жизни у блох.

148000 долларов, чтобы выяснить, почему у кур растут перья.

Миллион долларов на изучение половых инстинктов комаров.

102000 доллара, чтобы сравнить действие джина и текилы на рыб, плавающих в Атлантическом океане.

500000 долларов, чтобы выяснить, почему рассвирепевшие обезьяны сжимают зубы. Субсидию на эту глупость получил доктор Рональд Хатчинсон (Ronald Hunchinson) из государственной больницы Каламазо (Kalamazoo State Hospital) в штате Мичиган. В результате сенатор Вильям Проксмайер (William Proxmire) предложил присудить ему ежемесячную премию “The Golden Fleece” (“Congressional Record”, 18 апреля 1975 г.).

В 1950-1963 гг. Национальный Институт здравоохранения (National Institutes of Health) выделил 525000 долларов, чтобы доктор Вэнг (S. C. Wang) из нью-йоркского университета Колумбия (Columbia University) разными способами (с помощью качания, таблеток, действия на мозг электротоком) вызывал рвоту у собак и кошек с целью выяснить, чем отличается механизм возникновения рвоты у собак и кошек.

92 миллиона долларов были потрачены на неудачную попытку отправить маленького шимпанзе Бонни в космический полет. Этот неудачный полет, в котором имели долю ведущие ученые и физики, запланировал и провел на деньги налогоплательщиков не кто иной, как NASA (National Aeronautical and Space Administration, Национальное агентство по аэронавтике и исследованию космического пространства). Бонни закрыли в биоспутнике для движения по околоземной орбите, в мозгу животного и в других частях его чувствительного тельца находились 150 электронных сенсоров. Полет должен был длиться 30 дней. Но вскоре обезьянка заболела, и ее вернули на землю – мертвой. Большая команда медицинских корифеев, имевших отношение к космической программе, не могли понять причину смерти. Было бы разумно предположить, что Бонни умерла от страха, горя, одиночества и отчаяния. И, разумеется, от сильной боли. Функции организма не отказывают без сильных страданий – псевдоученые нашего времени могли бы понять это, если им хоть раз попадала песчинка в глаза.

10 июля 1969 года нью-йоркская газета “Daily News” сообщила: «Полковник Джон Пауэрс (John Powers) который за пять лет до того ушел из NASA, сегодня критически отозвался о неудавшемся полете обезьянки-космонавта Бонни, назвав это «натуральным транжирством 92 миллионов долларов». Пауэрс, в чьи обязанности в качестве оператора, управляющего движением лунохода с Земли, входило информировать общественность о ранних космических полетах, сказал: «С помощью компьютера можно узнать больше, чем с помощью обезьяны. Мы уже пять лет как отказались от исследований с использованием обезьян».

 

*

Большую часть финансирования опытов на животных везде составляют государственные дотации, но большие ссуды делаются также фармацевтическими предприятиями. Вивисекционный метод позволяет им наводнять мир своими продуктами (чаще всего это прежние лекарства в новых комбинациях и под другим названием), которые обещают большие результаты и якобы не причиняют вреда, характерного для прежних препаратов; а те более ранние лекарства между делом изымают из продажи, потому что они, как выяснилось, бесполезны или вредны. Но и новые медикаменты рано или поздно заменяются другими «новыми» продуктами (под другим названием, но с теми же самыми составляющими), которые так же бесполезны или вредны для всех, за исключением самой прибыльной индустрии мира.

Государственные дотации, идущие в Америке на исследования и науку, сегодня составляют около 25 миллиардов долларов в год. Богатые попрошайки, которые не утруждают себя мыслями о бедных, больных и униженных, говорят, что этой суммы недостаточно. Один микробиолог на семинаре писателей-ученых даже предложил увеличить налог на социальное страхование, чтобы получать больше денег на «биомедицинские исследования», то есть, на опыты на животных. Каждый день они буквально тысячами приходят с протянутой рукой в казначейство государства и представляют свои «проектные бланки», где все заполнено, в соответствии с бюрократическими предписаниями.

К огромным суммам, которые вносятся государством и химическими предприятиями, а также волей-неволей налогоплательщиками и потребителями, прибавляются еще взносы отдельных горожан; большей частью они не знают, каким образом в реальности будут использованы их пожертвования.

Хотя самой главной целью опытов на животных является прибыль, большую роль играет также карьера, близкая родственница алчности; это значит желание при отсутствии таланта неутомимо стремиться к наградам или к псевдонаучной известности. Обычно этого достигают с помощью каких-то давно известных экспериментов, которые уже описаны в каждом труде по физиологии и имеют такую научную ценность, как если бы еще раз изобрели зонтик. С одним различием: зонтик изготовить было бы гораздо труднее.

 

*

Еще более сильный импульс опыты на животных получают со стороны категории, которую на самом деле следовало бы назвать в первую очередь, потому что именно эти люди заложили основу сумасшедшим, бессмысленным экспериментам, воспринимавшиеся в последние 100 лет как признак ума. Название им – садисты. Правда, было бы ошибкой считать, что все вивисекторы садисты, но еще более ошибочно мнение, что садизм имеет с этой практикой мало общего.

Вивисекторы постоянно утверждают, что хотят удовлетворить свое «научное» любопытство, когда они давят ноги собак в зажиме Блелока и испытывают действие шока, которое уже сотни тысяч раз было проверено во всех американских университетах, или разбивают яички котов до состояния месива с целью посмотреть как это влияет на половую жизнь котов, что происходило 14 лет подряд до 1976 года в Нью-йоркском музее естественной истории (New York Museum of Natural History). Другие люди называют это научным любопытством.

Да, садизм существует. Психологи убеждены, что в каждом человеке есть зачатки садизма. Мы видим это у ребенка, который отрывает крылышко у мухи или запирает котенка в стиральной машине. Если ребенку объяснить, что он совершает проступок, склонность к садизму будет подавлена в зародыше и превратится в сострадание.

Но когда садизм проявляется у взрослого и принимает такие формы, которые заставляют нас содрогаться от омерзения и негодования, это признак болезни, возникшей из-за серьезного психического нарушения.

Опять же, психологи нас убеждают, что такое патологическое состояние встречается нередко – и есть ли более подходящее занятие для садиста, чем опыты на животных? Они представляют собой единственный род деятельности, когда людям дается возможность удовлетворять эту наклонность, не нарушая закон, и даже снискать «научную» славу или же легко зарабатывать деньги.

 

 

Козел отпущения

 

Представление о козле отпущения – мысль об отпущении грехов, пороков, болезней, печальной судьбы и других бед через взваливание их на невинного человека или животное – широко распространено в человеческом обществе с давних времен. Вавилоняне с этой целью обезглавливали козла. Древние греки ежегодно выгоняли из города двух человеческих козлов отпущения, преступников или калек.

Сегодня в большинстве случаев козла отпущения представляют не в конкретном, а в абстрактном виде, сваливая вину за собственные ошибки, недостатки и расстройства на других людей или категорий населения.

При экспериментировании на животных образ козла отпущения особенно обширен. Хотя обычно выбор козла отпущения – это иррациональный процесс, у экспериментаторов имеются разумные основания для его создания: деньги или личное удовлетворение. Но идея козла отпущения, безусловно, способствовала тому, что значительная часть общественности молчаливое принимает опыты на животных.

Чтобы «научно доказать» известный факт, что перенаселение ведет к нервозности, враждебности и жестокости, экспериментаторы охотно заточают множество крыс в таком тесном пространстве, что животные начинают драться и убивать друг друга. А с целью привести «научные доказательства» того, что ребенку нужна материнская теплота и любовь, детенышей человекообразных обезьян после рождения забирают у матерей и годами держат в одиночестве, зачастую даже в полной темноте – такое наказание чаще всего считается слишком жестоким даже для заматерелых преступников.

К той же категории также относятся эксперименты, ставящие целью сделать животных наркоманами. Если после внезапного лишения наркотика у них начинается ломка, на них испытывают успокаивающие средства. Но при этом исследователи никоим образом не узнают, будут ли эти лекарства оказывать на человека такое же действие или же отравят его – принимая во внимание тот факт, что, например, стрихнин это смертельный яд для человека, но не для обезьян.

Хотя статистика, собранная по всему миру, четко доказывает, что курение может привести к раку легких, исследователи – особенно работающие на производителей табака – упорно настаивают на «отсутствии научных доказательств» того, что курение вызывает рак легких, ведь еще не удалось вызвать рак легких у животных. Если бы однажды у ученых получилось вызвать рак легких у животных с помощью курения, это бы доказывало что на самом деле рак легких возникает от сильного курения лишь у этого особенного вида, но не у человека. Тем не менее, мы знаем, что из-за курения человек может заболеть раком легких: это нам уже давно показали клинические наблюдения и статистика.

И все же ради теории, выдаваемой за «научную», но на самом деле являющейся оскорблением для истинной науки и любого вдумчивого человека, исследователи фиксируют миллионы животных, главным образом собак и кроликов в аппаратах для удержания и подвергают экспериментам на действие табачного дыма длиною в жизнь.

После короткого сообщения в американских СМИ некий доктор Вильям Демент (William Dement) из Стэнфордского университета (Stanford University) проводил опыты на сотнях кошек, лишая их сна, пока они не сошли с ума; это делалось, по его словам, для того, чтобы понять механизм человеческого сна.

Нервная система животных, особенно кошек, имеет очень мало общего с нервной системой человека. Кошка дремлет двадцать два часа в сутки, она пребывает в таком состоянии везде и даже тогда, когда находится в вертикальном положении. Может быть, то же самое происходит с доктором Дементом, но не с большинством здоровых людей. Чтобы лишать кошек сна и при этом самому оставаться в бодрствующем состоянии, доктор Демент придумал следующее: он сажал каждое подопытное животное с электродами в мозгу на кирпич, окруженный водой. Когда кошку начинал охватывать сон, ее нос опускался в воду. Таким способом доктор Демент в течение 70 дней поддерживал состояние бодрствования – не 70 часов, а 70 дней. На основании этого он сообщил, что электроэнцефалограммы свидетельствовали об «изменениях личности», что на менее «ученом» языке означает «сумасшествие». Многие здравомыслящие люди высказали мнение, что ученые вроде доктора Демента явно представляют собой жертву изменений личности.

 

*

Это касается и их аналогов на нашей стороне Атлантического океана. Доктор Эллис Хейм (Alice Heim), английский психолог, член Медицинского исследовательского совета (Medical Research Council), рассказала в своей книге «Разум и личность» (“Intelligence und Personality”) о других экспериментах с лишением сна, в такой же мере свидетельствующие об отсутствии вменяемости у экспериментаторов. Крыс лишали сна в течение 27 дней подряд, для этого их сжали на ступенчатое колесо, две трети которого находились под водой. Когда утомленные крысы падали с колеса в воду, они уже не имели возможности вскарабкаться назад. Некоторые из них находили способы успокоиться – они цеплялись за миски с едой. Одна крыса взобралась наверх и передними зубами зацепилась за металлический карниз клетки, чтобы так спать. Аппарат изменили, чтобы такое не было возможно.

Вот так во всех областях науки невинные животные служат козлами отпущения для пороков и ошибок людей. Мы курим, животные нет, так, мы заставляет животных курить, хотя для них это мучение, а для нас, напротив, удовольствие. Мы пьем алкоголь, животные нет, значит, мы споим их и вызовем у них цирроз печени. Мы принимаем наркотики, животные нет, так сделаем их наркоманами. Из-за ежедневного напряжения мы страдаем от бессонницы, а животные нет, поэтому мы заставляем животных находиться в состоянии бодрствования, пока они не сойдут с ума. Из-за нашего неестественного образа жизни мы испытываем стресс, но не животные, так заставим их бегать во вращающемся барабане, чтобы стресс начался и у них. По причине неосторожности у нас случаются ДТП, у животных нет, значит, посадим связанных животных в автомобили и сделаем так, чтобы она ударилась об стену. Из-за неправильного питания, токсичных препаратов и собственноручно созданного загрязнения окружающей среды мы заболеваем раком, а животные нет: вызовем рак у миллионов животных и будем наблюдать, как они медленно угасают от страшной болезни, вызванной человеком.

 

*

Итак, читатель лишь краешком глаза увидел, что сегодня происходит под именем медицинской науки. Псевдонаука, которая пользуется невежеством, страданиями, страхом боли и заболеваний создала с помощью СМИ иллюзию, что она, подобно шаману из примитивного племени предсказывающему дождь, обладает таинственным искусством и неограниченной силой, от которой зависит спасение человечества. А люди с благоговением бросаются к ней, падают к ее ногам, представляя себе ее в виде всемогущей, чудесной богине в одежде из золота и парчи, на которую нельзя взглянуть, иначе можно ослепнуть. Но если бы они отважились это сделать, то констатировали бы, что на теле их государыни нет ни клочка одежды, и на нее страшно смотреть.

Корыстолюбие, жестокость, жажда славы, некомпетентность, тщеславие, грубость, глупость, садизм, сумасшествие – все это обвинения, которые в нашей работе выдвигаются в адрес вивисекции. За ними следуют доказательства. Ничто не преувеличено по простой причине: когда речь идет о современных опытах на животных, распространяющихся все больше, какие-либо преувеличения не просто излишни, но и невозможны.

Но чтобы полностью понять прегрешения этой «науки», сначала надо разъяснить, перед кем она виновна.

 

 

Часть 2

Безмолвные

 

Когда новорожденный муравей остается один, он не хочет жить и умирает. Два новорожденных муравья сразу же принимаются за строительство гнезда.

 

*

Альберт Швейцер, согласно своему биографу Джин Пиерхол (Jean Pierhal), был уже готов впустить в чопорные палаты философии, доселе зарезервированные лишь для людей, всех четвероногих и крылатых созданий, когда смерть прервала его долгую жизнь, полностью посвященную тому, чтобы показать людям важность гуманизма.

Имеется колоссальное различие между Альбертом Швейцером и братством вивисекторов, которые, с одной стороны, сравнивают физиологические, нервные и психологические реакции животных, с другой – утверждают, что могут с животными желать что угодно, и они не страдают. Существует ли что-то более смехотворное или ханжеское, чем заявления, что у животных нет разума, чувств и способности к страданиям, и поэтому они используются для экспериментов, призванных объяснить поведение человека? Немаловажен тот факт, что хоть эти люди, кажется, не замечают своей постоянной связи с животными, все существа наделены высокой чувствительностью и умом. Пусть эти свойства у животных во многих отношениях отличаются от наших, сей факт не дет на права называть их нижестоящими.

Вольтер пишет в своем «Философском словаре»:

«Заявления о том, что животные есть тупые и бесчувственные машины, которые делают все одинаковым образом, ничего не узнавая и не совершенствуя, – это признак сумасшествия. Когда птица строит гнездо в виде полукруга на стене, четверти круга в углу и круглое на вершине – она делает все одинаково? А когда вы хотите научить канарейку мелодии, замечаете ли вы, что сначала она поет неправильно, а потом верно? А собака, которая скулит в поисках потерянного хозяина на улице, с тревогой и волнением бежит домой, перемещается вверх и вниз по лестнице, из комнаты в комнату и, найдя, наконец, своего любимого хозяина, демонстрирует любовь лаем и прыганьем. Некие варвары хватают эту собаку, так превосходящую их в верности и дружбе, фиксируют на столе и заживо разрезают ее – чтобы показать нам ее брыжеечные сосуды и обнаружить те же органы чувств, что и у нас. Отвечай же, механист! Природа наделила животных источниками чувств, чтобы они ничего не чувствовали? Нервы им даны для бесчувственности?»

Всякий раз, когда мы можем сделать нечто такое, на что животные не способны, мы это приписываем нашему более развитому интеллекту. Но звери умеют многое из того, что не дано нам; в этом случае мы говорим не о более совершенных способностях, а о неких предполагаемых, неопределенных «инстинктах».

Если человек оказывается брошен в незнакомой местности, путь даже вблизи дома, и рассчитывает только на свой ум, он вряд ли без наведения справок найдет дорогу, хотя и знает, что движение солнца дает ценные сведения. Но мы еще не поняли, каким образом каким образом животным удается ориентироваться на расстояниях в тысячи километров, мы думаем, они тоже этого не знают.

Чтобы обнаружить у животных сознание, нет нужды обращаться к позвоночным. Даже у самых простых форм обнаруживается некий разум. Это относительно новое открытие. Роберт Макнаб (Robert Macnab) и Даниель Кошланд (Daniel Koshland), два биохимика из калифорнийского университета Беркелей (California University (Berkeley), недавно установили, что у микробов обнаруживается качество, которое следует обозначить как память – следовательно, как некий ум. По правилам микробы в растворе движутся беспорядочно. Если же в раствор добавить питательное средство, например, сахар, то микробы в течение какого-то времени движутся более спокойно и прямо, прежде чем возобновится их рывковое плавание. Оба ученых объяснили это изменение как признак рудиментарного ума. Они перемещали микробы в направлении от сахарного раствора, после чего микробы в ту же минуту необычайно возбуждались, будто бы искали обратный путь к сахарному раствору. По-видимому, микробы «вспоминали» свой потерянный сахарный рай (сообщение в “Time & Life Nature/Science Annual”, 1973).

Биограф Пастера Рене Дюбо (René Dubos), профессор микробиологии в нью-йоркском Институте Рокфеллера (Rockfeller Institute) и лауреат премии Пулитзера (Pulitzer Prize) за свои книги о науке, еще раньше сообщал о сходном открытии: «Простейшие одноклеточные были помещены в раствор кислоты настолько малой концентрации, что их поведение не изменилось; затем концентрацию увеличили до уровня, причиняющего вред. После нескольких повторений эксперимента они выучили: соприкосновение с раствором, не вызывающим боли, свидетельствует о том, что их поместят в раствор более сильной, опасной концентрации. Из этого знания одноклеточные извлекли пользу, которая выразилась в том, что перед приближающейся опасностью они выстраивались в ряд. Таким образом, способность к обучению даже у примитивных простейших столь сильно развита, что сигнал об опасности побуждает их реагировать не меньше, чем сама опасность». (“Man, Medicine and Environment”, изд. Fred A.Praeger, 1968).

Если ученые уровня Дюбо пришли к выводу, что одноклеточные и то не лишен