Как историко-культурное явление

Понятия, перечисленные в заголовке, внутренне свя­заны между собой. Титулы — это установленные зако­ном словесные обозначения служебного и сословно-родового положения их обладателей, кратко опреде­лявшие их правовой статус. Генерал, статский совет­ник, камергер, граф, флигель-адъютант, статс-секре­тарь, превосходительство и светлость — вот некоторые из таких титулов. Мундиры — официальная формен­ная одежда, соответствовавшая титулам и визуально их выражавшая. Наконец, ордена — это дополнение того и другого: орденское звание (кавалер ордена) представляет собой частный случай титула, особое орденское одеяние — частный случай мундира, а соб­ственно орденский знак — обычное дополнение любой форменной одежды. В целом же система титулов, мундиров и орденов составляла один из устоев царской государственной машины и важный элемент соци­альной жизни России XVIII—начала XX в.

Стержнем этой системы был чин — ранг каждого государственного служащего (военного, штатского или придворного) по установленной еще Петром I и просуществовавшей почти 200 лет четырнадцати-классной «Табели о рангах всех чинов...». Сто с лишним лет назад (в 1886 г.) государственный секретарь А. А. Половцов (один из организаторов и руководителей Русского исторического общества) писал Алексан­дру III: «Настанет время, когда историку трудно будет объяснить, что такое был чин, этот полтораста лет слагавшийся, вросший в привычки русского честолю­бия» феномен, с которым было «нельзя не считаться». Справедливость предсказания теперь несомненна. Далее мы подробнее рассмотрим историю возникнове­ния и содержание этого феномена, а здесь отметим лишь, что чин давал право на замещение должностей государственной службы, а также на совокупность прав, без которых, по авторитетному свидетельству современника (В. Я. Стоюнин), «человеку, хоть не­сколько развитому и образованному, невыносимо бы­ло жить в обществе» (особенно до отмены крепостно­го права).

Можно сказать, что титулы (и особенно чины) вместе с мундирами и орденами были наиболее за­метным признаком эпохи, настолько проникли они в общественное сознание и быт имущих классов. Наряду с этим они получили отражение в исторических источниках, мемуарной и художественной литературе, в изобразительном искусстве: иногда — это рассужде­ния, прямо затрагивающие проблемы государственной службы и социальных отношений; чаще же — частные упоминания титулов, мундиров и орденов конкретных лиц с целью обозначить их правовой статус либо просто назвать их.

Сталкиваясь с упоминанием титулов, мундиров и орденов, современный читатель (а иногда и специ­алист-историк) нередко затрудняется в понимании их значения. И это естественно, поскольку система титу­лов, мундиров и орденов, существовавшая в Россий­ской империи, была отменена еще в 1917 г. и с тех пор основательно забыта. Специальных же справочников о них нет (за исключением энциклопедий и словарей, в которых соответствующие термины даны вразбивку, в общем алфавитном ряду). До революции нужда в таких сравочниках была невелика, поскольку су­ществовали ведомственные инструкции, да и сама традиция применения титулов, мундиров и орденов была жива. Трудности усугубляются вследствие того, что упоминание титулов, мундиров и орденов в лите­ратуре бывает не всегда формально правильным и мо­жет быть заменено принятым в то время бюрократиче­ским или великосветским жаргоном. Так, в разных контекстах речь может идти о «даровании светлостью», о пожаловании придворного или другого мундира, клю­ча или шифра, о получении «белых пуговиц» или «кава­лерии», о награждении «клюквой» на та тку и т. п. В этом случае обращение к справочникам но понятным причинам вообще невозможно.

Примеров такого рода можно принести очень много. Укажем некоторые из них.

Вот что читаем в дневнике министра внутренних дел П. А. Валуева* за 1865 г.: «1 января. Утром во дворце. Князя Гагарина видел с портретом, Буткова с алмазными знаками святого Александра, Милю­тина — в мундире члена Государственного совета, Чевкина — с лентою святого Владимира». А вот запись за 28 октября 1866 г.: «Граф Берг произведен в фельдмаршалы. Генералам Коцебу и Безаку даны андре­евские ленты, генерал-адъютанты Граббе и Литке возведены в графское достоинство, и первый из них посажен в Совет. Членами Государственного совета, кроме его, назначены государь цесаревич, генерал Дюгамель, адмирал Новосильский, князь Вяземский, Н. Муханов, граф Александр Адлерберг и князь Орбелиани. Князь Вяземский, кроме того, пожалован вместе с Веневитиновым в обер-шенки». Как понять такое место из того же дневника за 1867 г., производя­щее впечатление некоторой двусмысленности: «16 апре­ля. Светлое воскресенье. Ночью в Зимнем дворце... Граф Панин на прощанье уносит алмазы святого Андрея, а Замятин — алмазы святого Александра»?

Не сразу удается разобраться в смысле рассказа начальника III Отделения и шефа корпуса жандармов графа П. А., Шувалова. В 1886 г. в кругу близких знако­мых он вспоминал, как 20 лет назад граф М. Н. Мура­вьев (усмиритель польского восстания 1863 г., а в 1866 г. председатель Верховной следственной комиссии по делу о покушении Д. В. Каракозова на Алексан­дра II) просил, Шувалова в связи с окончанием след­ствия (которое велось «с большим зверством») «доло­жить государю, что он... желает быть назначенным генерал-адъютантом». Когда это было передано царю,

 

* П. А. Валуев родился в 1815 г., принадлежал к старинному дворянскому роду. А. Ф. Кони отмечал «глубокое и разностороннее образование» Валуева. В молодости он привлек внимание А. С. Пуш­кина, который избрал его прототипом П. А. Гринева — героя «Ка­питанской дочки». В конце 1830-х гг. Валуев вошел в состав «кружка шестнадцати», членом которого был и М. Ю. Лермонтов. Служебная карьера Валуева оказалась блистательной: в 1834 г. он пожалован в камер-юнкеры, а в 1859 г. — в статс-секретари; в 1861 —1868 гг. он министр внутренних дел; в 1872—1879 гг. — министр государ­ственных имуществ; в 1879—1881 гг. — председатель Комитета ми­нистров. С 1880 г. он граф. Д. А. Милютин удачно характеризовал Валуева как «просвещенного консерватора». Существует версия, что Валуев послужил прототипом А. А. Каренина в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина».

 

тот воскликнул: «Моим генерал-адъютантом—ни за что!.. Дать ему бриллиантовые андреевские знаки, но без рескрипта». Муравьев, «недовольный тем, что ему не была дана награда, о которой просил, уехал к себе в лужское имение», где скоропостижно скон­чался. «Фельдъегерь, привезший ему туда бриллиан­ты, застал его мертвым...». (Обратим внимание на то, что рассказ, Шувалова характеризует не только нравы, но и шкалу ценности разных наград).

В том же 1886 г. А. А. Половцов счел важным записать в дневнике как характерную черточку вре­мени, что застал у генерал-фельдмаршала великого князя Михаила Николаевича графа П. А..Шувалова, «который в белом мундире пришел благодарить вели­кого князя за исходатайствование этого щегольского костюма». Здесь тоже не все ясно: что за «белый мун­дир», что означало его получение?

В книге К. А. Кривошеина о его отце — видном государственном деятеле предреволюционной России — говорится, что в мае 1905 г. А. В. Кривошеий «был назначен товарищем главноуправляющего» ведомством землеустройства и земледелия и «награжден гофмей-стерским мундиром, состоя в должности гофмейстера, соответственно генеральскому чину действительного статского советника». Прежде всего заметим, что здесь допущена неточность: А. В. Кривошеий к моменту награждения не «состоял в должности гофмейстера», а был в нее пожалован посредством «награждения гофмейстерским мундиром». Что же это за «должность» и должен ли был А. В. Кривошеий совмещать ее с дол­жностью товарища главноуправляющего? Поясним сразу, что реально такое награждение означало не назначение на должность гофмейстера, а пожалование почетного придворного звания, нелепо называвшегося «в должности гофмейстера».

С. Ю. Витте вспоминает, что, когда он был минист­ром финансов, германский посол в России просил его в связи с заключением торгового договора между Россией и Германией посодействовать удовлетворению желания кайзера Вильгельма II «получить форму русского адмирала». При русском дворе было известно, что кайзер «больше всего любит всевозможные формы, ордена и отличия». Желание Вильгельма было удовлет­ворено. Но что это означало в правовом отношении?

До нас дошли свидетельства того, с какой неукосни­тельностью следил за соблюдением своего служебного старшинства московский генерал-губернатор (1865— 1891 гг.) «полный генерал» и генерал-адъютант князь В. А. Долгоруков. Обер-прокурор Синода К. П. Побе­доносцев писал в 1879 г. наследнику престола (буду­щему Александру III), что при посещении Москвы он присутствовал на обеде в Биржевом комитете купечес­кого общества. Отметив, что его «посадили на почетном месте возле Грейга» (министра финансов), Победонос­цев добавляет, что «Долгоруков не был на обеде, чтобы не явиться вторым лицом» среди присутствующих. В следующем году, как рассказывает в своем дневнике государственный секретарь Е. А. Перетц, на обеде у принца А. П. Ольденбургского В. А. Долгоруков выразил неудовольствие по поводу того, что его посади­ли по левую руку от хозяйки, тогда как, по его мнению, он раньше был произведен в чин, чем равный ему по классу чина, но посаженный по правую руку от прин­цессы Евгении Максимилиановны сенатор, действи­тельный тайный советник М. П. Щербинин. Прин­цессе пришлось оспорить старшинство Долгорукова, сославшись на то, что она «сама назначает места по спискам старшинства». При этом она заметила Перетцу: «Вы считаете это пустяками, а между тем, поверьте, оно не так. Немногие, как Долгоруков, прямо заявляют о своем старшинстве. Но если они не сле­дуют его примеру, то это вовсе не доказывает, чтобы они о старшинстве своем не думали».

Русская литература широко отразила (преимуще­ственно в сатирическом плане) бытование титулов, мундиров и орденов и их общественное значение. Эта триада составляет одну из стержневых линий комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» (1824 г.). Отношение к ней героев позволяет автору выявить их мировоззре­ние и служит критерием для их оценки. Отказ от «искания» чинов и критическое отношение к ним воспринимаются большинством персонажей как не­разумность, как антиобщественные поступки и при­знак вольнодумства.

Княгиня Тугоуховская с ужасом говорит о своем племяннике Федоре:

Чинов не хочет знать!

Молчалин, пытаясь выяснить причины иронической раздражительности Чацкого, спрашивает его:

Вам не дались чины, по службе неуспех?

И получает в ответ:

Чины людьми даются,

А люди могут обмануться.

Фамусов делает Скалозубу комплимент:

Вы повели себя исправно,

Давно полковники, а служите недавно.

Тот объясняет свой путь в полковники с наивным цинизмом:

Довольно счастлив я в товарищах моих.

Вакансии как раз открыты,

То старших выключат иных,

Другие, смотришь, перебиты.

Отвечая на вопрос Фамусова, имеет ли его двою­родный брат «в петличке орденок?», Скалозуб объясня­ет, что брат и он получили ордена вместе:

Ему дан с бантом, мне на шею.

При встрече со старинным приятелем Чацкий задает ему вопрос: «Ты обер или штаб?».

В монологе Чацкого «А судьи кто?» А. С. Грибоедов вкладывает в его уста обличение культа мундира:

Мундир! один мундир! он в прежнем их быту

Когда-то укрывал, расшитый и красивый,

Их слабодушие, рассудка нищету;

И нам за ними в путь счастливый!

И в женах, дочерях — к мундиру та же страсть!

Я сам к нему давно ль от нежности отрекся?

Теперь уж в это мне ребячество не впасть;

Но кто б тогда за всеми не повлекся?

Когда из гвардии, иные от двора

Сюда на время приезжали, —

Кричали женщины: ура!

И в воздух чепчики бросали!

В другом монологе Чацкий критически отзывается о фасоне мундиров, введенных в начале XIX в., видя в них некоторый символ правительственной политики и самосознания русского общества:

Пускай меня объявят старовером,

Но хуже для меня наш Север во сто крат;и С тех пор, как отдал всё в обмен и.| пошли лад — И нравы, и язык, и старину спитую,

И величавую одежду на другую

По шутовскому образцу:

Хвост сзади, спереди какой-то чудный выем,

Рассудку вопреки, наперекор стихиям;

Движенья связаны, и не краса лицу...

Воскреснем ли когда от чужевластья мод?

В салонных разговорах упоминаются золотое шитье мундиров, «выпушки, погончики, петлички» на них, узкие «тальи» мундиров.

Важно отметить, что сам Грибоедов придавал фасону одежды (и частной, и форменной) существенное социальное значение. В ходе следствия по делу декаб­ристов он разъяснял: «Русского платья желал я потому, что оно красивее и покойнее фраков и мундиров, а вместе с этим полагал, что оно бы снова сблизило нас с простотою отеческих нравов».

Напомним, наконец, еще одну реплику Фамусова:

Покойник был почтенный камергер,

С ключом, и сыну ключ умел доставить.

Иногда с особенностями титулования связаны литературоведческие загадки. Открыв пушкинского «Дубровского», читатель убеждается в том, что гене­рал-аншеф К. П. Троекуров называется там то «ваше высокопревосходительство», то просто «ваше превосхо­дительство». Что это: невнимательность А. С. Пушкина, непонятный нам его умысел или существовавшая в действительности возможность разного титулования? Надо учесть, что генерал-аншеф пользовался правом на первый (более высокий) титул, и применение второго было равносильно умалению его достоинства. Поэтому последнее предположение, казалось бы, отпадает. Какое же из первых двух верно, мы не знаем.

В конце XIX—начале XX в. интрига, основывав­шаяся на использовании триады «титул—мундир— орден», получила отражение в творчестве А. П. Чехова. Нет нужды напоминать содержание известного рас­сказа «Анна на шее». В рассказе «Торжество победи­теля» выводится «его превосходительство» Козулин, который, обойдя чином и должностью своего бывшего начальника Курицына, унизительно мстит ему за прошлые издевательства. В «Толстом и тонком» Чехов рассказывает о более типичной ситуации: о том, как разница в чинах воспринималась младшим по чину, коверкая человеческие отношения.

Что означают все эти понятия и термины: тайный советник, обер-шенк, генерал-адъютант, превосходи­тельство, граф и пр.; белый мундир и мундирное шитье, «белые пуговицы», выпушки, шифр, ключ и т. п.; ленты, алмазные знаки, звезды и т. д.? Если читателю даже и знакомы упомянутые титулы, мундиры, ордена и их аксессуары, то выяснение их реального значения (связанные с каждым из них права и обязанности) наверняка вызовет затруднения. Может быть, не столь опасно прямое, осознаваемое незнание, побуждающее к выяснению, сколько иллюзия знания, т. е. ошибочное или неполное знание.

Точное знание титулов, мундиров и орденов, суще­ствовавших в прошлом, особенно важно для тех, кто в силу своих профессиональных обязанностей обра­щается к историческому исследованию: историков, краеведов, архивистов, историков естествознания, искусствоведов, режиссеров и других деятелей ис­кусств. Очень часто такое знание бывает важно для самого понимания темы исследования и при атрибуции исторических источников: для выяснения их автора или адресата, личности портретируемого, для уста­новления примерной даты документа. Во всех случаях, конечно, историк должен разбираться в соответству­ющих терминах и понимать, что за ними скрывается, и уметь отличить норму от исключения. Для историка необходимо быть осведомленным о том, какое зна­чение имел тот или иной титул, мундир или орден, какие права и обязанности были с ними связаны, кому они могли быть даны, в какое время они суще­ствовали. В ходе исторических исследований биогра­фического жанра знание титулов, мундиров и орде­нов обретает, естественно, особую важность.

Между тем в работах даже опытнейших исследова­телей при их обращении к титулам и мундирам допус­каются ошибки и неточности. В книге С. А. Рейсера «Палеография и текстология нового времени» приво­дится пример того, как по формуле адресования может быть установлено время написания документа. Сохра­нилось недатированное письмо И. С. Тургенева его хорошему знакомому И. М. Толстому. Содержание письма не дает никаких оснований для датировки. Но указан адрес: «Его превосходительству Ивану Матве­евичу Толстому». Такая форма адресования была возможна лишь до апреля 1860 г., когда Толстой полу­чил придворный чин обер-гофмейстера, требовавший титула ваше высокопревосходительство. Право же на титул превосходительство было приобретено Толстым в 1844 г. вместе с гражданским чином действительного статского советника (IV класс). На этом основании устанавливается, что письмо было написано между 1844 и 1860 гг. Вообще же в подобных случаях следует принимать в расчет не только чин, но и должность, поскольку класс должности мог превышать класс чина и давать право на более высокую форму обращения. Ошибочно утверждение Рейсера, что до 1844 г. Толстой имел титул ваше высокоблагородие. В соответствии с чином V класса он титуловался ваше высокородие. Аналогичные неточности содержатся в книге М. О. Чудаковой «Беседы об архивах». Автор пишет о том, как по мундиру опытный историк в состоянии атрибути­ровать лицо, изображенное на портрете. По мнению Чудаковой, в некотором случае это может быть «гене­рал-лейтенант свиты его величества, причем по аксель­банту можно увидеть, каким именно императором пожалован он в свиту». Нов этом суждении ошибка — неправомерное совмещение двух разных понятий. Генерал-лейтенант—это военный чин III класса. В случае назначения в свиту генерал-лейтенант полу­чал звание генерал-адъютанта его величества. На наконечниках аксельбантов действительно указы­вался вензель того императора, который пожаловал свитское звание, но на портрете его не разглядеть. Гораздо заметнее вензеля на эполетах (погонах). Существует уже традиционная путаница в представле­ниях о том, как выглядел камер-юнкерский мундир А. С. Пушкина, так нелюбимый им. В кинофильмах и телевизионных постановках, посвященных Пушкину, в качестве такого мундира обычно демонстрируется виц-мундир, а не парадный мундир. При этом господ­ствует убеждение, что мундир камер-юнкера отличался от мундиров придворных кавалеров более высокого ранга. Между тем как парадные, так и виц-мундиры у всех придворных были одинаковыми. Это совершенно ясно определено законами 11 марта 1831 г. и 27 февраля 1834 г., опубликованными в Полном собрании законов Российской империи.

«ТАБЕЛЬ О РАНГАХ ВСЕХ ЧИНОВ...»

Начало системе титулов, мундиров и орденов в России было положено в царствование Петра I и связано с его реформаторской деятельностью. Решая задачу созда­ния регулярной армии и действенного аппарата госу­дарственного управления, Петр должен был оконча­тельно ликвидировать систему местничества и при­влечь дворянское сословие на государственную службу. Не «порода», а служба должна была отныне стать глав­ным мерилом заслуг каждого.

Для придания государственной службе четкой организационной структуры, обеспечивавшей ее подконтрольность верховной власти, Петр, учитывая опыт других стран, признавал необходимым установить строгую иерархию всех ее должностей, число которых в связи с расширением функций государственного управления в начале XVIII в. значительно возросло. Такая иерархия должна была способствовать укрепле­нию дисциплины и субординации, с одной стороны, а с другой — быть стимулом службы, создающим усло­вия для последовательного продвижения по служебной лестнице каждого государственного служащего в соот­ветствии с его способностями и заслугами.

Правовой основой для этого стала «Табель о рангах всех чинов воинских, статских и придворных, которые в каком классе чины...»,* введенная в действие 24 ян­варя 1722 г. Подготовка ее началась еще в 1719 г. Были собраны и переведены на русский язык анало-

* В. И. Даль выводит слово «чин» из глаголу «чинить», т. е. «делать». На этом этапе слово «чин» обозначало любую должность, почетное звание и вообще общественное положение лиц. С введени­ем Табели о рангах слово это получило и специальный смысл, о чем мы скажем позже.

 

гичные акты, существовавшие в Англии, Дании, Прус­сии, Франции,, Швеции, в Польском королевстве и в Венецианской республике. Наиболее подходящими были сочтены законодательства Дании (1699 и 1717 гг.) И Пруссии (1705 и 1713 гг.). Некоторые из этих актов (английский, датский, прусский) относили к классам в общей последовательности не только должностных лиц разного типа, но и обладателей родовых титулов (графов, баронов) и просто дворян («которые вотчины в том государстве и землях имеют»), лиц, имевших духовные и ученые звания, кавалеров орденов (орденов Святого Духа, Слона, Черного Орла и др.).Ни облада­тели родовых титулов, ни дворяне-помещики в Табель о рангах не попали. Дворяне оказались вне главной служебной иерархии и для попадания в нее должны были поступать на государственную службу.

Табель предусматривала три основных рода служ­бы: воинскую, штатскую и придворную, деля каждую из них на 14 рангов — классов. Столь дробного деления аналогичные западноевропейские акты не знали. Под чинами гражданской службы* имелись в виду дол­жности, которые были предусмотрены в незадолго перед тем реформированных Петром государственных учреждениях страны,** а также немногочисленные почетные звания, не связанные прямо ни с должностя­ми, ни с определенными обязанностями.*** Названия должностей и званий во многих случаях были немецкого происхождения (в русской транскрипции или в рус­ском переводе). Кроме того, в Табель были включены кавалеры единственного тогда ордена святого Андрея Первозванного. Это был исключительный случай: когда позже в России появились и другие ордена, их кавалеры не получили определенных рангов по Табели. Для при­мера укажем, что в III классе военной службы Табели

* В военной службе чины появились еще в конце XVII в.

** В качестве высшего совещательного органа был создан Пра­вительствующий Сенат, центральными учреждениями государствен­ного управления стали 12 коллегий.

*** В частности, звания тайного и действительного тайного советников, которые употреблялись в России с начала XVIII в. Так, после Полтавской победы князь Г. Долгоруков был пожалован в действительные тайные советники, а боярин И. А. Мусин-Пушкин — в тайные советники; эти же звания в 1712—1721 гг. получили граф П. А. Толстой, окольничий А. А. Матвеев, ближний стольник князь Б. И. Куракин, князь В. Л. Долгорукий, граф А. Г. Головкин, барон А. И. Остерман.

значились «генерал-лейтенанты; кавалеры св. Андрея, генерал-кригс-комиссар»; в V классе придворной службы — «титулярные камергеры; гоф-шталмейстер; надворный интендант»; в VI классе гражданской службы — «прокуроры в коллегиях статских, прези­денты в надворных судах, канцелярии тайные совет­ники Иностранной коллегии, обер-секретарь Сената, статс-комиссар, обер-рентмейстер в резиденции, со­ветники в коллегиях».

В подготовке Табели активное участие принимал сам Петр I: сохранились его проекты и замечания на текст этого документа. Работа была завершена в нача­ле 1721 г. 1 февраля Петр подписал этот акт, но, прида­вая ему важное значение, распорядился: «Сие не публи­ковать и не печатать до сентября месяца, дабы еще осмотреться, ежели что переменить, прибавить или убавить, о чем надлежит в Сенате во время сей отсроч­ки думать: так ли быть всем чинам или которые пере­менить и как? И свое мнение к сентябрю изготовить, а особливо о тех чинах, статских и дворовых, кото­рые от ранга генерал-майора и ниже». Мнения о Табели были затребованы не только от Сената, но и от Военной и Адмиралтейской коллегий.

Свое мнение Сенат представил 20 сентября 1721 г. Военные и морские чины не вызвали замечаний. По этому поводу говорилось: «Понеже о воинских сухо­путных и морских чинах сочиненный порядок в рангах сходен против рангов других государей, особливо же французского, яко древнего и самодержавного короля, того ради об оных ничего к перемене потребного не рассуждаем показать во мнении своем...». Заме­чания по другим категориям чинов сводились глав­ным образом к уточнению классов (рангов) некоторых из них, применительно к тому, как это было в других странах. В заключение предлагалось приравнять к рангам Табели ряд исконно существовавших в Рос­сии «чинов», которыми ко времени составления Табели обладали некоторые лица: «Притом же всеподдан­нейше доносим, понеже еще остались в древних чинах некоторые персоны, а именно: бояре, кравчие, околь-ничьи, думные дворяне, спальники, стольники и про­чие чины, того ради предлагается, не изволит ли его царское величество оных по их ж и нот определить про­тив других рангами, ибо в России и:» п-х чинов ныне определены и впредь определяемы быть имеют в губер­наторы, в вице-губернаторы, в воеводы и ежели ранги имбудут не определены, то от подчиненных им будет не без противности».* Однако эта рекомендация не была принята.

Закон 22 января 1722 г. состоял из пространной собственно Табели о рангах и разъяснительного текста («пунктов»), «каким образом с оными рангами каж­дому поступать надлежит».

Преимущественное право на государственную службу предоставлялось дворянам (имелось в виду главным образом потомственное поместное дворян­ство). Это право проявлялось, во-первых, в льготных условиях самого поступления на службу и, во-вторых, в более быстром продвижении по ее рангам. Ставка на дворян учитывала не только значение дворянства как социальной опоры самодержавия, но также его более высокий в целом образовательный уровень (дво­рянам легче было получить образование) и имуще­ственную обеспеченность. Последнее было важно ввиду сравнительно низкого материального возна­граждения за государственную службу, которая счи­талась сословной обязанностью дворянства. Суще­ствовало убеждение, что зависимость государствен­ного служащего от получаемого им жалованья лишает его необходимой свободы суждений и поведения.

Табель о рангах предусматривала возможность поступления на государственную службу и представи­телей других свободных сословий с получением соот­ветствующих классных чинов. Но такая возможность рассматривалась как исключительная и в значительной мере вынужденная.

Один из главных организационных принципов государственной службы заключался в том, что госу­дарственный служащий должен был пройти ее снизу вверх целиком, начиная с выслуги низшего класс­ного чина. Это диктовалось как необходимостью заме­щения всех должностей, так и получения требуемой опытности (поскольку сама практика службы была главной школой профессиональной подготовки чинов­ничества).

*Вместе с тем при подготовке Табели был составлен пере­чень уже существовавших в России к началу века гражданских и придворных чинов — должностей и сословных званий.

 

В каждом классе необходимо было прослужить известный минимум лет (в низших классах обычно 3—4 года). За особые заслуги по службе этот срок мог быть сокращен. Переход в следующий класс предполагался как занятие открывшейся вакансии. В связи с тем, что гражданских должностей было больше, чем воен­ных, в гражданской службе открывалось больше вакан­сий, а потому и движение по службе там могло быть более быстрым. Учитывался и общеобразовательный уровень государственного служащего. Законами 1731, 1747 и 1757 гг. предусматривалось, что лица, окончив­шие курс наук в кадетском шляхетском корпусе и в университете, получали право быть назначенными сразу не только в XIV класс, но и в более высокие обер-офицерские чины. Поскольку число высших должностей всегда было меньше числа низших, продвижение по службе нередко оказывалось слишком медленным и не заинтересовывало в продолжении службы. В связи с этим в гражданской службе минимум лет службы в каждом классе со временем стал рассматриваться как максимум, дающий право назначения на должность более высокого класса, а при отсутствии вакансий — производства в следующий класс с оставлением на прежней должности. Класс как ранг должности превращался в самостоятельный правовой фено­мен — ранг без должности, получивший название чина или классного чина (для отличия от чина вообще, чина как должности и звания), а за его обладателем утвердилось наименование «чиновник».

Получение чина более высокого класса (на 1—2 ранга), чем класс фактически занимаемой должности, стало в гражданской службе обычным явлением. Возможность этого предусматривалась уже в самой Табели, где говорилось, что если кто-то «выше ранг получил, нежели по чину, который он действительно управляет, то имеет он при всяких случаях ранг вышне­го его чина». Тот, кто получил следующий класс, стано­вился кандидатом на соответствующую этому классу должность. Из нескольких претендентов старшим считался тот, кто раньше был произведен в этот класс. Старшинству производства придавалось важное зна­чение. Закон 15 февраля 1742 г. подтверждал это с полной определенностью: «... как в военной сухопут­ной и морской, так и в штатских службах обретающихся впредь производить в чины по старшинству и заслугам, а не по старшинству никого не произво­дить». 13 января 1753 г. такой порядок был вновь подтвержден, но делалось одно исключение для поощрения лиц, имевших «знатные» заслуги по службе: последние могли получать следующий чин в обход старших их по службе, но лишь по «высочайше­му» усмотрению. В. А. Евреинов пришел к заключе­нию, что «признание законом самостоятельного зна­чения „табельного" ранга как чина» произошло при Екатерине II и Павле I. «Сначала в виде частной меры, а потом в 1767 г. как общее правило установ­лено было отдельное от должности повышение в клас­сах против класса, присвоенного занимаемой чинов­ником должности».

Возможен был и противный вариант: назначе­ние на должность более высокого класса, чем чин. Необходимость этого обнаружилась сразу же после введения Табели, когда пришлось на гражданские должности высоких классов назначать людей, не успевших выслужить соответствующие чины. Чинопроизводство при этом обычно ускорялось. Служащий, назначенный на должность, класс которого был выше класса его чина, имел право лишь на «почести» по должности, но не получал тех преимуществ, которые были прямо связаны с классом чина (дворянства, например).

Такой чин (не связанный с должностью) сначала пытались обозначать указанием классов (например, коллежский асессор VIII класса, а после получения следующего чина — коллежский асессор VII класса), но это оказалось неудобным прежде всего потому, что каждая должность относилась лишь к одному классу. Поэтому чины гражданской службы стали обозначать­ся либо наименованиями некоторых должностей (коллежский секретарь), либо званиями, относивши­мися к классу данного чина (тайный советник), либо специально созданными названиями (статский со­ветник).

В связи с возникновением феномена чина Табель о рангах в середине XVIII в. как бы раздвоилась, превратившись в своем основном качестве в перечень чинов, разнесенных по родам службы и рангам; вместе с тем по-прежнему в соответствии с классами Табели распределялись все должности в штатных расписаниях государственных учреждений.

По мере увеличения числа должностей (особенно в гражданской службе) обнаруживалось, что обойтись без широкого привлечения недворян на государствен­ную службу нереально. Поскольку в условиях сослов­ного строя России исполнение государственными служащими их должностных обязанностей было воз­можно лишь в том случае, если чиновник будет иметь статус дворянина, Табелью о рангах предусматрива­лось, что каждый, выслуживший первый (низший) классный чин, получал дворянство. Еще 16 января 1721 г. право на дворянство было установлено в общем порядке для всех офицеров. В законе говорилось: «Все обер-офицеры, которые произошли не из дворян, оные и их дети и их потомки суть дворяне и надлежит им дать патенты на дворянство». Причисление к дворянству давало ряд льгот (о чем подробнее мы будем гово­рить далее), что было серьезным стимулом к поступле­нию на государственную службу. В военной службе уже XIV класс сообщал потомственное дворянство; в гражданской же — лишь VIII, а низшие чины да­вали только личное дворянство. Статус личного дво­рянства был создан специально для данного случая и имел целью несколько сдержать и замедлить пополне­ние рядов потомственного дворянства за счет служи­лого сословия. Это подтверждалось и указом от 31 ян­варя 1724 г., которым предписывалось «в секретари не из шляхетства (дворянства.— Л. Ш.) не опреде­лять, дабы потом [не] могли в асессоры, советники и выше происходить», т. е. производиться в чины, давав­шие права потомственного дворянства. Однако здесь же допускалось исключение: разрешалось производить в эти классы тех «из подьяческого чина, кто какое знатное дело покажет и заслужит». В дальнейшем под давлением обстоятельств (недостатка родовых дво­рян для замещения вакантных должностей государ­ственной службы, с одной стороны, и общего возра­стания числа самих этих должностей, особенно в начале XIX в. в связи с введением в России министерской системы управления,— с другой) приток на госу­дарственную службу недворян постоянно возрастал. Вследствие этого 11 июня 1845 г. класс, дававший потомственное дворянство в гражданской службе, был повышен до V; VI—IX классы стали давать личное дворянство, а X—XIV — личное почетное гражданство. Навоенной же службе потомственное дворянство стал давать VIII класс, а низшие — только личное. 9 декабря 1856 г. право на потомственное дворянство в граждан­ской службе было передвинуто на один класс выше (вместо V на IV), а в военной — с VIII на VI класс (VII—XIV классы давали личное дворянство). 1880-е гг. предполагалось и в военной, и в граждан­ской службе повысить класс, дающий дворянство, VI и IV до III, но это намерение не было реализовано. 1 августа 1898 г. в гражданской службе были введены новые ограничения: чин IV класса стал даваться только после пяти лет пребывания в предыдущем чине и нахождения в должности не ниже V класса. 2 августа 1900 г. к этому было добавлено еще одно условие — общий срок службы в классных чинах не менее 20 лет. Установив четкую иерархию всех чинов, Табель о рангах предписывала строгое соблюдение принципа их старшинства (приоритета старшинства) и связан­ного с ним чинопочитания.

Помимо старшинства рангов по каждому роду службы, устанавливалось старшинство военной службы над гражданской и придворной (среди чинов одного класса старшим считался военный). Лишь позднее военные утратили право на старшинство в I и II классах. Среди обладателей одного чина старшим являлся тот, кто был раньше пожалован в него. Стар­шинству чинов и выслуги придавалось очень большое значение во всех случаях, когда реализовывались пра­ва, проистекающие из государственной службы, в осо­бенности право на должность. Именно в такой после­довательности (по старшинству чинов и выслуги) со­общались сведения о государственных служащих во всех официальных справочных изданиях о них. Соблю­дение принципа старшинства и чинопочитания счита­лось обязательным при всех официальных и торже­ственных церемониях: при дворе, во время парадных обедов, при бракосочетаниях, крещениях, погребениях и даже в церквах при богослужении.

Принцип старшинства распространялся на жен и дочерей чиновников. «Все замужние жены поступают в рангах по чинам мужей их», — говорилось в «пунк­тах» к Табели. Незамужние дочери чинов I класса получали «ранг... над всеми женами, которые в V ранге обретаются»; аналогичным образом «девицы, которых отцы во II ранге, — над женами, которые в VI ранге» и т. д. На сыновей же старшинство их отцов не распространялось, и по достижении совер­шеннолетия они должны были выслуживать ранги сами.

В «пунктах» же предусматривалось, что, если «кто выше ранга будет себе почести требовать или сам возьмет выше данного ему ранга», тот должен быть подвергнут за каждый случай штрафу — вычету двух­месячного жалованья; равный же штраф следовал и тому, кто кому ниже своего ранга место уступит, «чего надлежало фискалам прилежно смотреть, дабы тем охоту подать к службе и оным честь, а не нахалам и тунеядцам получа