Именная формула и родственные отношения

Пользоваться частным титулом дворянин в России не было принято. Не существовало и никаких особых частиц-приставок к фамилиям, которые бы заменяли этот титул и указывали на принадлежность к дворянст­ву (типа фон при немецких фамилиях, дон при испан­ских или де при французских). И все же русская имен­ная формула в некоторые периоды развития содержала в себе признаки дворянской принадлежности, знание которых важно для атрибуции исторических персона­жей. Эта формула к началу XVIII в. в ее полном виде сложилась из имени, отчества и фамилии.* Такая трехчленная формула не была единственно возможной и отличалась от именных формул некоторых других европейских народов. Наибольшее распространение в Европе имела двухчленная формула «имя — фами­лия» или «имя — отчество». В первом случае довольно часто применение двойного или тройного имени, одним из которых могло быть имя отца или матери. Второй случай свойствен численно небольшим народам, напри­мер исландцам. Используется и многочленная именная формула. Так, в Испании к фамилии отца прибавляется еще фамилия матери, а иногда и бабки (двойная фами­лия детей образуется из первых фамилий отца и мате­ри). Каждая из именных формул имеет свои достоинст­ва и недостатки. Несомненно удобнее краткая формула. Однако подробная (трехчленная и более) дает более полное представление о предках.

* До XVIII в. существовала тенденция дополнения этой формулы еще одним элементом — дедичеством (вместо фамилии или одно­временно с ней), но она не реализовалась.

Элементы русской именной формулы появились в разное время.* К началу XVIII в. уже господствуют канонические христианские имена, полностью вытеснив­шие имена-прозвища, существовавшие до того парал­лельно с основным именем. Правильному именованию придавалось большое значение. Неправильное или в унизительной форме написание «чьего-либо имени или прозвища» могло повлечь обвинение в нанесении «бесчестья». В 1675 г. царским указом было разъяснено, что ошибка в правописании имен по незнанию «приро­ды тех народов, в которых кто родился», не является преступлением, а потому «судов в том не давать и не разыскивать». Имена в зависимости от их социальной принадлежности употреблялись в трех видах: в полной форме (Василий), в качестве так называемого полуиме­ни (Васюк) и уничижительной форме (Васька). Пользо­вание полным именем было прерогативой дворян; полуимя в повседневной жизни было признаком принад­лежности к неблагородным сословиям. Но в сношениях с центральной властью и дворяне называли себя по­луименами или даже в уничижительной форме (правда, в этом случае из контекста всегда было ясно, что речь идет о дворянине). Любопытно, что последнее было усвоено и иностранцами, находившимися на русской службе. В письмах к Петру I конца 1690-х гг. есть под­писи Юшки Фаменрина, Ивашки Инехова и Адам-ки Вейде; генерал А. А. Вейде одно из писем подписал: Ас1атсо Меус1е. С 1 января 1702 г. Петр запретил употребление полуимен в официальных документах не только для дворян, но и для крестьян. Это запреще­ние вошло в практику не сразу, но тенденция была такова, что всё менее высокие социальные слои стали пользоваться полным именем.

* Историческая наука еще не располагает достаточными наблю­дениями за практикой применения формулы именования и отдель­ных ее элементов к разным сословиям, периодам и ситуациям (в быту и в официальных случаях, устно и письменно). В 1886 г. Е. П. Карнович опубликовал книгу «Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими». Это не только единствен­ное исследование по истории персональных титулов, но и но истории русских имен, отчеств и фамилий. Карнович первый обратил внима­ние на связь титулов с именной формулой и провел огромную работу по наблюдению за практикой пожалования титулов и пользования прозваниями. К сожалению, книга не содержит точных ссылок на источники..

 

Обычно имя давалось при крещении в соответствии со святцами, содержавшими поденный перечень право­славных святых. Однако такой порядок не был безус­ловно обязательным для дворян. Это подтверждается, в частности, тем, что в разное время и на разных терри­ториях преобладало преимущественное употребление определенного перечня предпочтительны-' имен (отме­тим, что номенклатура русских имен была очень широка, причем мужских имен было на практике примерно в два раза больше, чем женских). Предпочтительность имен в дворянской среде обусловливалась не столько их бла­гозвучием или модой, сколько традиционностью для рода и их смысловым значением. Отступление от свят­цев практиковалось и при наименовании членов импера­торской семьи. Так, выбор имени «Павел» для сына Екатерины II — наследника престола — определялся стремлением связать его имя с именем Петра!. Само имя «Петр» было к этому времени скомпрометировано (Петр II и Петр III). «Свежее» имя Павел в сознании современников вызывало желаемую ассоциацию благо­даря тому, что Петр и Павел считались, так сказать, парными святыми (главный собор\толицы назывался их именами — Петропавловский). Политический умысел был и при выборе имен внуков Екатерины — сы­новей Павла. Когда у государственного секретаря А. А. Половцова родилась внучка Бобринская, ей было дано имя Екатерина. Сделано это было для того, чтобы напомнить, что новорожденная являлась праправнуч­кой Екатерины II, побочный сын которой от гра­фа Г. Г. Орлова получил фамилию Бобринский с титу­лом графа. Один из мемуаристов рассказывает, что министр юстиции граф В. Н. Панин, «пожелав младшую дочь назвать Марией... поручил... начальнику канцеля­рии составить для него биографии всех угодниц и пре­подобных, носивших имя Марии». С огорчением «граф узнал, что все святые этого имени вели в молодые годы довольно предосудительную жизнь».

Отчество в составе именной формулы выполняло тройную функцию: дополняло имя, отличая его облада­теля (в дополнение к фамилии) от тезки, проясняло родство в кругу семьи (отец — сын) и выражало почте­ние (формула вежливости).

Отчество могло иметь две формы: Петр Иванов сын и Петр Иванович.

Первая форма отчества (получившая название полуотчества) надолго стала основной, официально употребляемой для лиц всех сословий. Так, в конце XIX в. В. И. Ленин в своем прошении в Петербургский университет называет себя «Владимир Ильин сын Улья­нов». Отсюда, кстати сказать, возник и один из его позд­нейших псевдонимов — В. Ильин. При обращении к недворянам слово «сын» в обиходе обычно опускалось. Правилами, принятыми в 1826 г. для военного ведомст­ва, предусматривалось, что рекруты чаще именовались именем и прозвищем. В том случае, если последние были «непристойными», полагалось их заменять «во всех списках и перекличках отчеством» (имелось в виду полуотчество), например Петр Лукин (без добавления слова сын).

Вторая форма отчества (со старославянским окон­чанием -вич) со времени ее возникновения на исходе XVI в. употреблялась как элемент особо почетной фор­мы обращения (имя и отчество). Право пользоваться ею рассматривалось как милость, и «сам государь указывал, кого следует писать с -вичем». Сохранялась эта традиция и первое время при Петре I: в 1697 г. он разрешил «писаться с -вичем» князю Якову Федорови­чу Долгорукову, а в 1700 г. — «именитому человеку» Григорию Дмитриевичу Строганову. В царствование Екатерины I был составлен список немногих лиц, кото­рых в правительственных документах полагалось имено­вать отчеством с -вичем. После введения Табели о ран­гах употребление отчества стало согласовываться и с классом чина. При напечатании «чиновной росписи» той же Екатериной было повелено особ первых пяти классов писать с -вичем, чинов VI—VIII классов — по­луотчествами, а всех остальных — только по имени, без отчества. Именование с -вичем на этом этапе было несомненным признаком дворянской принадлежности. Затем эта форма отчества стала получать все более широкое распространение в сфере частных отношений дворянства и чиновничества, а с середины XIX в. — и других сословий.

Е. П. Карпович рассказывает в своем исследовании, что накануне отмены крепостного права в крестьянской среде было принято именование друг друга только по от­честву с -вичем (Иванович, Васильевич). А после ре­формы 1861 г. бывшие крепостные нарочито называли друг друга по имени и отчеству с -вичем, а бывших поме­щиков — именем и полуотчеством без слова сын.

Третий элемент русской именной формулы — фами­лия. Этот термин даже в начале XIX в. официально тол­ковался как «семья» и «род», а не как название рода, для чего использовался термин «родовое прозвание». Мы все-таки предпочтем ему принятое теперь понимание слова «фамилия» как общего наименования рода — нисходящих поколений родственников по мужской ли­нии. Фамилия, несомненно, являлась главной состав­ляющей име,нной формулы, поскольку служила, в част­ности, более четкому осознанию родовой принадлежнос­ти, ее выражением. Как правило, русские фамилии были одинарными и передавались только по мужской линии (об исключениях мы скажем далее). Родовая фамилия матери как бы терялась, что затрудняет генеалогические разыскания (хотя девичья фамилия иногда указывалась на визитных карточках).

Первыми в России появились княжеские фамилии (XIV — первая половина XV в.) К началу XVIII в. фа­милии имели уже все дворяне-помещики. Их фамилии большей частью образовались от отчеств (имени отца) и определили названия владений (деревень). Жалован­ная грамота дворянству 1785 г. разрешала представите­лям этого сословия именоваться по названиям имений (как это было распространено, в частности, у польской шляхты), но это право не было использовано. С введе­нием при Петре паспортов и более строгого учета насе­ления все горожане и государственные крестьяне получили фамилии. Духовенство стало приобретать фамилии лишь с середины XVIII в., обычно образуемые от названий приходов (Преображенский, Никольский, Покровский и т.п.). В середине XIX в., особенно после отмены крепостного права в 1861 г., формируются фами­лии крестьян (от фамилий помещиков, названий насе­ленных пунктов, прозвищ, отчеств).

Способы образования дворянских фамилий (фами­лий древних дворянских родов и родов, выслужив­ших дворянство чинами после введения Табели о рангах) были многообразными. Небольшую группу составляли фамилии древних княжеских родов, проис­ходивших от названий их княжений. До конца XIX в. из числа таких родов, ведших свое происхождение от Рюрика, сохранилось пять: Мосальские, Елецкие, Звенигородские, Ростовские (последние обычно имели двойные фамилии) и Вяземские. От названия вотчин произошли фамилии Барятинских, Белосельских, Вол­конских, Оболенских, Прозоровских, Ухтомских и неко­торых других. Чаще фамилии в своем основании имели кличку или отчество какого-либо члена рода, чем-ни­будь отличившегося, переехавшего в другую местность, ставшего владельцем имения или главой особенно большого семейства.

Надо иметь в виду, что фамилии не вводились каким-либо правовым актом, а устанавливались произвольно или по традиции и даже более или менее случайно (на­пример, в связи с определением на царскую службу). При этом были и определенные колебания, в результате чего фамилии либо менялись, либо удваивались. Приме­ром такого рода является фамилия известных бояр Ро­мановых:- дед патриарха Филарета из этого рода имено­вался Захарьиным-Юрьевым по именам своего деда и отца. Среди сохранившихся в потомстве двойных фа­милии — Бобришсвы-Пушкины, Мусины-Пушкины, Вельяминовы-Зерновы. Воронцовы-Вельяминовы, Голенищевы- Кутузовы, Квашнины-Самарины, Сухово-Кобылины и др. Относительная немногочисленность двой­ных фамилий объяснялась тем, что в России «не было заведено передачи их по женскому колену», т. е. при породнении двух родов (даже в случае пресечения одного из них по мужской линии). При Петре I был первый слу­чай передачи князю Друцкому-Соколинскому фамилии его тестя Гурко-Ромейко, в результате чего образова­лась фамилия Друцкие-Соколинские-Гурко-Ромейко, пресекшаяся лишь в конце XIX в. Затем только при Павле I получила распространение практика пере­дачи угасших в мужском колене дворянских фами­лий другому роду по женской линии. Так, в 1801 г. фамилия генерал-фельдмаршала князя Н. В. Репнина была передана его внуку — сыну дочери, вышедшей замуж за одного из князей Волконских. Вдове ге­нерал-аншефа Ф. И. Глебова, урожденной Стрешневой, в 1803 г. разрешили (вместе с детьми) пользоваться фамилией этого боярского рода, родственной цар­скому дому. В связи с отсутствием мужских потом­ков у детей Глебовой-Стрешневой фамилия по женской линии должна была перейти к дворянам фон Бреверн. Но так как единственная дочь Бреверна вышла замуж за князя, Шаховского, то фамилия Глебовых-Стрешневых сразу перешла к нему. В 1854 г. фамилия князей Прозоровских (еще до ее пресечения в 1870 г.) перешла в род князей Волконских. Фамилия Нелединских-Ме­лецких была передана князю Оболенскому; князей Дашковых — графу Воронцову (без княжеского ти­тула); внук М. И. Голенищева-Кутузова П. М. Толстой получил фамилию деда (тоже без титулов).

Были и другие причины и поводы к удвоению фами­лий. В 1697 г. дворяне Дмитриевы просили для отличия их «от многих разных чинов малородных» с той же фа­милией разрешить им присоединить фамилию «сродни­ка» Мамонова и называться Дмитриевыми-Мамоновы­ми, «чтобы... от других Дмитриевых бесчестными не быть».

Многие дворянские фамилии в России имели нерусс­кое происхождение.

Первую их группу составляли фамилии дворян, ведших свое происхождение от татарских родов: Юсу­повы, Урусовы, Карамзины, Мухановы, Бибиковы. Вторую группу — имевшие западное происхождение, которые со временем приобрели вполне русский вид. По данным Е. П. Карновича, фамилия приехавшего в Россию англичанина Гамильтона сначала стала пи­саться Гамантов, потом Гаматов и, наконец, Хомутов. Немецкая фамилия Левенштейн через Левштейна и Левтшина превратилась в Левшина. Немец Гаррах стал именоваться Гороховым. Кос фон Дален переиначен в Козодавлева. Один из маркграфов Мейссенских стал в России Мышницким, а потом князем Мышецким. Потомки византийских императоров из фамилии Комни-нов обратились в России к концу XV столетия в Комри-ных, а затем в Ховриных.

Любопытна история фамилии Барановых, род кото­рых имел татарское происхождение (мурза Ждан имел прозвище Баран). Во времена Ивана Грозного один из представителей рода Барановых выехал из России в Эстляндию, находившуюся под властью, Швеции, где принял лютеранство. Его фамилия трансформировалась в Барангоф с добавлением частицы фон. В первой половине XIX в. вдова Трофима Иогана Барангофа Ю. Ф. Барангоф (урожденная Адлерберг) становится воспитательницей будущего Александра II и получает графский титул с возвращением прежней фамилии Ба- ранова. Ее сын Э. Т. Баранов одно время занимал долж­ность председателя Департамента экономии Государст­венного совета.

Переводить иностранные фамилии на русский язык в России не было принято, как это нередко делалось в других странах. Например, многочисленные предста­вители немецкого рода Остен-Сакенов (букв, «восточ­ный мешок») так и именовались в России, тогда как чистокровный немец известный русский филолог А. X. Востоков в исключение из традиции перевел свою фамилию с немецкого.

Вообще система дворянских фамилий в России не дает возможности с определенностью судить о нацио­нальности их обладателей, поскольку ассимиляция иностранцев проявлялась обычно во втором поколении, а в третьем — наверняка. Как видим, «Востоков» мог быть немцем, а севастопольский городской голова Рот-гольц был (сошлемся на свидетельство К. П. Победо­носцева) «лишь по фамилии немец» и даже православ­ного вероисповедания. Вспомним и доктора Вернера в «Герое нашего времени» М. Ю. Лермонтова.

При получении дворянства по службе фамилия ново­го дворянина, как правило, не подвергалась никаким изменениям, как это практиковалось, например, в, Шве­ции. Поэтому представители рода до и после получения дворянства имели одну и ту же фамилию.

По закону внебрачные дети дворян не имели права ни на дворянство, ни на фамилию отца. Причем по осо­бым ходатайствам дворянство для них оказывалось получить легче, чем фамилию (поскольку последнее могло вести к ущемлению интересов других представи­телей рода). Возникала необходимость создавать новые фамилии, которые в мужском потомстве становились фамилиями новых дворянских родов. Фамилии эти иногда «выкраивались» из родовых прозваний отцов. Так, сын князя Репнина получил фамилию Пнин (в бу­дущем известный литератор), а сын князя И. Трубецко­го и шведской графини Вреде — Бецкой (будущий пре­зидент Академии художеств). Побочный сын вице-канц­лера князя А. М. Голицына стал именоваться А. А. Де-Лицын. Внебрачные дети графа П. Б., Шереметева носили фамилию Реметевых. Дочери Екатерины II от князя Г. А. Потемкина была дана фамилия Темкина. Сын же Екатерины и графа Г. Г. Орлова получил фамилию Бобринский с титулом графа (давшую несколько государственных деятелей). Побочной дочери Павла I была дана фамилия Юрьева, бывшая в прошлом одним из родовых прозваний бояр Романовых. Когда в 1880 г. Александр II вступил в морганатический брак с княж­ной Е. М. Долгоруковой, она и ее дети получили фами­лию Юрьевских.

Употребление именной формулы в армии (и во фло­те) имело ту особенность, что для краткости в официаль­ных документах имя и отчество (и даже инициалы), а также чин не назывались, а к фамилии добавлялся номер. Номер этот отличал данного офицера от его одно­фамильцев в общих списках по армии. Известны герои Бородинского сражения генералы Тучковы 1-й, 2-й, 4-й. В марте 1863 г. П. А. Валуев записал в своем дневнике: «Вчера открыто здешнее очередное губернское собра­ние. Князь Суворов произнес речь в современном вкусе, вероятно, писанную Ивановым 30-м». Речь идет об А. Е. Иванове — адъютанте по особым поручениям при петербургском военном генерал-губернаторе А. А. Суворове.

При чтении литературы и исторических источников нередко возникают затруднения с произношением неко­торых фамилий: где, например, ставить ударение в фа­милиях, часто упоминаемых в конце XIX— начале XX в. государственных и общественных деятелей Авдакова, Гурко, Керенского, Коковцова, Обухова, Половцова, Ухтомского, Шипова? Ответ на этот вопрос можно най­ти не во всех случаях. Прежде всего следует обратить внимание на окончание -ов в фамилиях типа Коковцов и Половцов, определенно указывающее на то, что уда­рение должно быть на последнем слоге. Иногда ударе­ние подсказывается изменением фамилии по падежам. Так, в письмах К. П. Победоносцева Александру III говорится, что автор был «занят у Гурки» и «послал бумагу Гурке». Отсюда следует как будто, что фамилия эта произносилась как Гурко. Ударение может быть установлено и путем выяснения происхождения фами­лии. Князья Ухтомские, например, имели вотчину на ре­ке Ухтоме. Но и общепринятые до революции ударения в некоторых фамилиях могли быть уже искаженными. Так, потомки Голицыных и Прозоровских уверяют, что их фамилии должны были произноситься как Голицыны (род вел начало от некоего Голицы) и Прозоровские.

Итак, в XVIII—начале XX в. происходят важные изменения в функционировании русской именной фор­мулы. Отмеченные особенности ее использования дают возможность по имени (менее всего), отчеству и фами­лии во многих случаях определить социальную принад­лежность их обладателя, и в особенности принадлеж­ность к дворянству.

Некоторые известные дворянские фамилии (Нарыш­кины, Одоевские и др.) сами по себе являлись как бы титулом.

Существовали и специальные почетные фамилии — титулы, пожалование которых чаще всего сопровожда­лось награждением родовым титулом. Заимствовав древнеримский обычай давать военачальникам почет­ные прозвания по названиям тех мест, где ими были одержаны выдающиеся победы, в России практиковали в подобных случаях награждать победителей добавле­нием к их родовым фамилиям почетных наименований в виде добавочных фамилий с титулом или без него.* Еще в начале XVIII в. первым подобное наименование получил А. Д. Меншиков — титул светлейшего кня­зя Ижорского. При Екатерине II графу А. Г. Орлову за победу над турецким флотом при Чесме было дано'наименование Чесменский. Князь В. М. Долгоруков за присоединение Крыма к России был награжден шпа­гой с алмазами и алмазными знаками к ордену Андрея Первозванного, а также фамилией Крымский, хотя претендовал на чин фельдмаршала. Граф П. А. Румян­цев за переход через р. Дунай получил титул Задунай­ского. Генерал-аншеф И. И. Меллер за взятие Очакова был награжден орденами Андрея Первозванного и Георгия 2-й степени, возведен в баронское достоинст­во и получил наименование Закомельского (по назва­нию пожалованных ему земель за р. Комелью). А. В. Суворов за победу на р. Рымнике получил титул графа с добавлением к фамилии наименования Рым-никский, а затем при Павле I за швейцарско-итальян-ский поход еще титул князя Италийского. В 1813 г. за победы над французами в пределах Смоленской губернии в ходе войны 1812 г. князь М. И. Голенищев-Кутузов получил наименование Смоленский. За рас-

* Напомним, что российские князья получали почетные имена такого же рода: Александр Невский, Дмитрий Донской.

крытие заговора декабристов офицеру русской армии И. В. Шервуду было дано наименование Верный. В 1827 г. титул графа Эриванского получил И. Ф. Пас-кевич; позднее за подавление польского восстания он получил дополнительно наименование светлейшего князя Варшавского. В 1829 г. И. И. Дибичу было пожаловано графское достоинство и наименование Забалканский (за переход через Балканы). За взятие турецкой крепости Каре (1855 г.) генерал Н. Н. Му­равьев получил фамилию Муравьев-Карсский. Наконец, последним из военных в 1858 г. дополнительной почет­ной фамилией Амурский был награжден генерал-губер­натор Восточной Сибири (1847—1861 гг.) генерал-адъютант граф Н. Н. Муравьев в память присоединения Амурского края к России.

Во всех отмеченных случаях почетные фамилии да­вались военным, хотя не только за воинские подвиги. Но аналогичная практика имела место и в гражданской сфере. В 1866 г. за спасение Александра II от выстрела Д. А. Каракозова крестьянин О. И. Комиссаров получил дворянское звание и добавление к фамилии — Кост­ромской. Несколько раньше Казанское литературное общество, занимавшееся исследованиями Средней Азии, наградило немецкого путешественника Г., Шля-генвейта за переход через горный хребет Кююлюнь званием Закююлюнский. Это звание было утверждено за, Шлягенвейтом в виде родовой фамилии баварским правительством. В 1906 г. почетное добавление к фами­лии за научные исследования получил выдающийся русский географ член Государственного совета П. П. Семенов-ТянгШанский.

Практика награждения почетными фамилиями вызвала в обществе стремление давать печально-извес­тным личностям аналогичные сатирические фамилии-прозвища. Так, когда за перестройку Зимнего дворца после пожара 1837 г. П. А. Клейнмихель в числе других наград получил графский титул, граф К. Ф. Толь предложил присвоить ему фамилию Клейнмихель-Дво­рецкий. Графа М. Н. Муравьева после участия его в подавлении польского восстания 1863 г. и управле­ния Виленским генерал-губернаторством стали назы­вать Муравьевым-Виленскпм (в отличие от брата Муравьева-Карсского и однофамильца Муравьева-Амурс­кого), хотя официально он этого наименования не получал. В демократических же кругах ему была дана кличка Муравьев-Вешатель. Наконец, когда С. Ю. Витте после заключения Портсмутского мира с Японией получил титул графа, его противники стали называть его графом Полусахалинским (поскольку половина о-ва Сахалин была уступлена Японии).

* * *

В XVIII и XIX вв. в дворянской среде сохранялось очень большое внимание к родственным, свойским (через брак) и кумовским (связи по обряду крещения) отношениям, в особенности же, конечно, к первым, что и получило отражение в исторических источниках и литературе. Это было обусловлено несколькими причинами. Прежде всего бытовыми традициями и догматами церкви. Обычно человек воспринимался не только с учетом его индивидуальных качеств, но и как принадлежащий к определенному роду и семье, доверие к которым распространялось и на их представителей (как говорили, «по отцу и сыну честь»). Хотя и было известно, что «в семье не без урода», существовала убежденность в передаче моральных качеств чуть ли не генетически. Убежденность эта основывалась (может быть, и не вполне справедливо) на очевидной общности внешних особенностей представителей отдельных родов. Так, отмечалось, что дети княгини М. А. Долгорукой «все до единого отличались породис­той красотой. Красивые до того, что нельзя было бы себе представить кого-нибудь из Долгоруких с зауряд­ным лицом». «Замечательно красивой» считалась и одна из ветвей рода князей Трубецких. Наоборот, род принцев Ольденбургских был известен своим уродст­вом.

Под родом имелась в виду совокупность людей разных поколений, происходивших от одного предка. Счет велся по мужской линии, и родоначальником также являлся мужчина. В генетическом отношении с равными основаниями можно было бы вести родоис-числение от женского предка и по женской линии. Выбор мужской линии есть правовая условность. Личность родоначальника тоже условна, поскольку любой родоначальник имеет предков и начало рода может быть отодвинуто в глубь времен. Обычно родо­начальником считается самый ранний предок, о котором сохранились известия. Чаще всего это предок, с именем которого связывались определенные заслуги перед отечеством, или тот, кто перешел на российскую службу «из чужих краев». Нередко представители одно­го и того же древнего рода имели разные фамилии, поскольку последние возникли позже начала родоис-числения. Потомки, находившиеся на равном удалении от общего предка, составляют одно родовое поколение. Уже в четвертом поколении родственники (праправнуки предка) слабо ощущали свое родство. Потомство братьев образовывало особые ветви рода. Потомки лиц, получивших дворянство, а тем более родовые титулы, образовывали особую линию рода (дворянскую, графскую и т. п.). В этом случае можно наблюдать ситуацию, когда, например, один из братьев — дворя­нин, а другой — нет.

Осознание своей принадлежности к роду, чья исто­рия связана с историей отечества, чья общественная репутация ничем не запятнана и является общим достоянием рода, ответственность перед потомками за ее сохранение — все эти соображения и мотивы являлись источником и основой высокого развития чувства чести. Ясное представление о собственном родстве и внимание к чужому обычно считались несом­ненными достоинствами личности. Так, один из ме­муаристов отмечал, что княгиня Д. П. Оболенская «любила службы, твердо помнила родню каждого и говорила охотнее всего по-русски».

Значение родственных отношений во многом опреде­лялось тем, что дворянские семьи в большинстве слу­чаев были многочисленными (6—12 детей было неред­ким явлением), а это означало, что дворянская семья должна была в каждом поколении породниться с нес­колькими другими родами. При сравнительной немного­численности дворянства родственные связи между родами уже через 3—4 поколения оказывались сложно переплетенными. Внимание к родственным связям побуждалось, в частности, и запрещением церковью браков между близкими родственниками. Браки раз­решались лишь, грубо говоря, за пределами троюрод­ного родства. Кроме того, должны были учитываться и брачные связи родственников брачущихся.

Другой важной причиной внимания к родству было его значение в осуществлении имущественных прав, особенно права наследования. Иногда за отсутствием близких родственников громадные состояния переходи­ли к другим родам по женской линии. Так, в середине XIX в. в род графов Рибопьер перешло «огромное потемкинское наследство, что вполне давало возмож­ность блеснуть самой широкой роскошью». Хотя в дан­ном случае, по наблюдениям одного из современников (К. Ф. Головин), «роскоши, как чего-то совсем ненуж­ного и даже неизящного, не чувствовалось вовсе». В 1888 г. майоратное имение светлейших князей Ворон­цовых по женской линии перешло к графу М. А., Шува­лову вместе с титулом, гербом и фамилией. Когда в 1904 г. пресекся и род Воронцовых.-Шуваловых, имущество его последнего представителя (400 тыс. руб. ежегодного дохода) перешло в род графов Воронцо­вых-Дашковых.

Оказание помощи родственнику (и свойственнику) и даже прямая протекция по службе считались обяза­тельными. Вспомним Фамусова из «Горя от ума», который окружил себя на службе «детками» сестры и свояченицы и объяснял, что не может «не порадеть родному человечку» в назначении на должность и пред­ставлении к ордену.

Наконец, родственные отношения давали правовую основу для наследования дворянства, дворянских фамилий и родовых титулов, что для нас в данном случае особенно важно. Иногда дело было даже не в наследовании родового титула, а в выяснении близости по родству или свойству данного лица к известным в русской истории деятелям или титулованным особам.

Различалось родство в пределах рода и вне его (потомки дочерей и сестер), а также по прямой (дед — отец — сын и т.д.) и по боковой (брат, дядя, племянник и т.д.) линиям. Круг «живых», действительно функ­ционирующих родственных и свойских отношений обычно получает отражение в бытующей терминологии, обозначающей эти отношения. В России XVIII— нача­ла XX в. эта терминология была следующей (напомним ее, рассуждая от первого лица мужского рода и называя родство преимущественно по мужской линии, имея в виду, что женская его линия аналогична). Вверх, к предкам: отец, дед, Прадед, прапрадед, пращур (всякий дальний предок). Вниз, к потомкам: сын (дочь), внук, правнук, праправнук. Сын брата — племянник, сын племянника (внук брата) --внучатый племянник. Дочь брата — племянница и т. д. Брат отца — дядя (его жена —тетка), сын дяди — двоюродный брат, его сын — двоюродный племянник. Двоюродный брат отца — двоюродный дядя, его сын — троюродный брат, сын же троюродного брата — троюродный племянник. Двоюродные брат и сестра могли называться короче (на французский манер) —кузен и кузина. Троюрод­ный брат иногда именовался «внучатым братом».

В общем плане свойственниками считаются лица, не являющиеся родственниками друг другу, но имею­щие общих родственников. Свойство появляется в ре­зультате браков, поэтому и свойственники — это родственники жены (соответственно — мужа), жен сыновей и братьев, а также мужей сестер и дочерей (не по нисходящей линии).

Отец и мать жены — тесть и теща (а отец и мать мужа — свекор и свекровь). Брат жены и его жена —-шурин и невестка; сестра жены и ее муж — свояченица и свояк. Для жены брат мужа — деверь, а жена деверя и сестра мужа — золовки. Муж сестры — зять.

Жена сына — сноха или невестка; муж дочери — зять. Родители жены сына и мужа дочери — сват и сватья. Жена брата — свояченица.

Отношения с родственниками свойственников также принимались во внимание и назывались полу­свойством. Так, К. Ф. Головин считал Ф. М. Толстого (музыкального критика и композитора) своим «полу­свойственником», поскольку тот приходился братом его дяде — мужу сестры матери (в этом случае дядя являлся свойственником Головина).

Особого рода отношения проистекали из повторного супружества с усыновлением детей от первого брака супруги. Эти дети являются для второго супруга прием­ными (пасынок и падчерица), а для его детей от пер­вого брака — сводными братьями и сестрами. Дети мужа от его первого брака становятся сводными детьми его новой жены в силу заключения нового брака. Дети одной матери от разных мужей называются единоутроб­ными, а дети одного отца от разных матерей — едино­кровными. При отсутствии потомков и сродников муж­ского пола можно было с разрешения императора усыно­вить своих законнорожденных родственников в млад­шем колене для передачи им при жизни своей фамилии и герба.

Обнаружить свойство обычно гораздо сложнее, чем установить родство, поскольку в первом случае чаще всего меняется фамилия. Приведем такой пример: своей удачной карьерой министр финансов М. X. Рейтерн был во многом обязан покровительству поэта В. А. Жуковского, который был женат на его двоюрод­ной сестре (первый — двоюродный шурин, второй — двоюродный зять), Это обстоятельство легко могло ускользнуть от внимания исследователя, если бы не указания сына родной сестры Рейтерна барона В. Г. Нолькена в написанной им биографии министра.

В формировании родственных отношений решающее значение имели прежде всего супружеские связи в раз­ных их вариациях и на разных общественных уровнях.

В России довольно долго допускались браки монар­хов (и членов царствующего дома) с подданными. В допетровский период незадолго до брака невеста объявлялась «благоверной царевной», а царский тесть менял свое прежнее крестное имя. Вследствие таких браков родственники царицы оказывались в свой­стве с царствующей фамилией, что, разумеется, сказы­валось на их карьере. Так, действительным камергером был внучатый брат царицы Натальи Кирилловны С. Г. Нарышкин, гофмаршалом и графом — А. М. Ефи-мовский, камергером и графом — Ю. С. Гендриков, ее двоюродные братья. Камер-юнкером состоял родной племянник царицы Евдокии Федоровны Ф. А. Лопухин. Статс-дама графиня Е. И. Разумовская (урожденная Нарышкина), была внучатой сестрой императрицы Елизаветы Петровны.

В послепетровское время жены для членов россий­ского императорского дома стали избираться из членов владетельных домов Западной Европы. Но вместе с тем большое влияние приобрели царские фавориты Г. Г. Орлов, Г. А. Потемкин и др. Ясно, что никакой правовой основы явление фаворитизма не имело.

В XIX в. супружеские отношения членов императорской фамилии с лицами, не принадлежавшими к другим владетельным домам, стали оформляться морганатическими браками. В церковном и гражданс­ком отношениях эти браки не отличались от обычных законных браков. Но одна из сторон вместе с потомст­вом была ограничена в правах. Если к императорской фамилии принадлежал муж, то жена и дети, рожденные в морганатическом браке, не носили фамилии мужа и отца и не пользовались его титулом, фактически начиная род матери. В императорской фамилии первый морганатический брак был заключен между цесареви­чем Константином Павловичем и польской графиней Иоанной Грудзинской, получившей с потомством фами­лию и титул светлейшей княгини Лович. Дочь Нико­лая I великая княгиня Мария Николаевна в первом браке была за герцогом Максимилианом Лейхтен-бергским. Их детям (российским подданным правос­лавного вероисповедания), т.е. внукам Николая I, были даны фамилия и титул князей Романовских. Морганати­ческая жена одного из отпрысков этого рода Зинаида Дмитриевна Скобелева (сестра известного генерала) получила родовую фамилию мужа де Богарне с граф­ским титулом (взамен титула маркиза, не употребляв­шегося в России). Дочь А. С. Пушкина Наталья Алек­сандровна в морганатическом браке с герцогом Нас-сауским именовалась графиней Меренберг. Наконец, как уже отмечалось, в 1880 г. Александр II вступил в морганатический брак с княжной Е. М. Долгоруковой, которая получила титул светлейшей княгини Юрьев­ской. В данном случае смысл морганатического брака заключался в отстранении супруги и детей от всяких прав на престолонаследие.

Вследствие традиционных браков членов российской императорской фамилии с немецкими владетельными домами петербургская аристократия воспринимала императорскую фамилию как преимущественно немец­кую. По свидетельству А. А. Половцова, когда в 1886 г. права дальних потомков императора были несколько ограничены, один из великих князей сетовал на то, что петербургская аристократия «радуется этой мере, говоря, что они — Рюриковичи, а мы — немцы-гольш-тинцы, в коих и романовской крови не осталось; а что сказали бы Долгорукие или Оболенские, если бы у их потомства отняли принадлежащий им титул?».