Институциональный строй: реальность общества

 

Беспрецедентное овеществление общества именно в эпоху Модерн происходит потому, что к формированию социальных институтов — комплексов универсальных и абстрактных норм, регулирующих взаимодействие людей и превращающих это взаимодействие в систему социальных ролей, приводит ориентация деятельности на ценности Свободы и Прогресса.

Рынок, денежное обращение, предприятие (фирма) стали социальными институтами в силу стремления к росту производства и потребления, к освобождению хозяйственной деятельности от религиозной, цеховой и сениориальной регламентации. Это стремление превратило хозяйственные практики из специфичных, эксклюзивных занятий отдельных кланов или сословных групп в системы универсальных обезличенных ролей “продавец — покупатель”, “кредитор — заемщик”, “руководитель/начальник — исполнитель/работник” и т.д.

Экономические институты образуют комплекс норм, определяющих в представлении людей эпохи Модерн способы постановки и решения проблем создания, распределения и использования богатства. Базовыми элементами этого нормативного комплекса, инвариантными по отношению к специфике национальных экономик и различных периодов эпохи Модерн, являются: товар — вещь, чьи объективные свойства есть благо; инновация — разработка и внедрение новых товаров; труд— продуктивная деятельность, организованная в определенное время в определенном месте; платежеспособность — обладание универсальным вещественным заместителем товаров — деньгами. В институциональных нормах, реализующих идеи Свободы и Прогресса применительно к хозяйственной деятельности, отчетливо проступает отношение к ней как к эффективному обращению с вещами, как к практике сугубо материальной, а не сакральной. Решения проблем создания и использования богатства оказываются частными решениями фундаментальной проблемы располагания сущим.

[27]

Институты предстают по отношению к целям индивидов реальностью, с которой необходимо считаться. Хозяйственные практики как целесообразная деятельность по накоплению и распоряжению богатством становятся следованием/подчинением институциональным нормам, превращающим эту деятельность в производство стоимости. Тот, кто следует институциональным нормам, расценивается как участник экономической деятельности, и то, что он делает, наделяется стоимостью. Стоимость — наделение того, что делается, а стало быть и того, кто делает, социокультурным статусом — проявляется в отношениях между людьми как объективная характеристика продукта. Это означает, что институты не просто автономны по отношению к деятельности, они реальнее, чем она. Экономическое отличается от неэкономического по институциональной принадлежности, а не в силу специфики вещи или действия. Проведение границы между экономическим и неэкономическим становится возможным и даже жизненно важным потому, что в эпоху Модерн возникает экономика как обособленная сфера общества. Экономическую сферу образуют все те артефакты и социальные технологии, которые для людей эпохи Модерн воплощают возможные решения фундаментальной проблемы располагания сущим, представляемой в форме проблемы производства стоимости.

Тенденция к овеществлению политики в полной мере проявилась с превращением власти из наследственной привилегии в делегируемые народом полномочия. Отношение к власти как к практике материальной, а не сакральной, как к эффективному управлению ресурсами (сторонниками, средствами информации, деньгами и т.д.) сформировало стремление к вовлечению в практику борьбы за власть все большего количества ресурсов. Это стремление было артикулировано в идеях расширения и совершенствования демократии, освобождения от религиозных, сословных, клановых ограничений на доступ к власти. С распространением избирательного права на большинство народа и превращением выборов в систему универсальных ролей “избиратель—кандидат” государство стало общественным институтом, который можно/нужно захватить, удержать, использовать, изменить, но который не возникает и не существует по воле человека. Государственное управление превратилось из фамильного ремесла сюзерена или вдохновенного искусства узурпатора в бюрократический аппарат. Того типа государства, суть которого блестяще сформулировал Людовик XIV, больше нет(1). Государство деперсонифицировалось и стало ролевой системой “гражданин—чиновник”. Борьба за власть и ее применение превратились из искусства клановых и кабинетных интриг в политическое предприятие. Политическое дело — это организация агитации и мобилизации масс через профессиональ-

-------------------

(1) По преданию, Людовик XIV заявил членам Парижского парламента — высшей судебной палаты, регистрировавшей указы короля: “Вы думаете, господа, что государство — это вы? Вы ошибаетесь, государство — это я!”.

[28]

ные партийные комитеты и заключение внутри- и межпартийных союзов—политических сделок. Политические партии перестали быть группировками, возникающими на основе родственных, дружеских связей или каких-либо иных личностно ориентированных отношений и также оформились в институт, в систему ролей “лидер—сторонник”.

Политические институты сформировались в эпоху Модерн как комплекс норм, определяющих способы постановки и решения проблем обладания властью. Базовые элементы этого нормативного комплекса: политический курс — программа (идеология) действий и их результаты; реформа — выработка и реализация нового курса; организация — постоянное объединение людей для выработки и реализации курса; поддержка общественности — наличие активных сторонников курса и позитивного общественного мнения. В базовых институциональных нормах, призванных реализовывать идеи Свободы и Прогресса при распределении и использовании власти, легко угадывается все та же фундаментальная ориентация на располагание сущим. Эта ориентация обнаруживает себя в артикуляции описанных институциональных норм в политическом дискурсе современности, перенасыщенном “материальными” и “хозяйственными” метафорами: “административный ресурс”, “партийное строительство”, “партийная работа”, “политический капитал” и т.п.

Только деятельность, следующая определенным выше институциональным нормам, расценивается как политическая. Как и в случае экономики, политическое отличается от неполитического не в силу свойств слов и вещей, мыслей и поступков, а в силу оценки их институциональной принадлежности. Политика оформляется как автономная сфера общества. Политическая сфера — это все те артефакты и социальные технологии, которые для людей эпохи Модерн являются воплощениями решения проблемы располагания сущим как проблемы обладания властью.

Наука возникла как автономная сфера общества в результате реализации идей Просвещения о науке как инструменте приращения и распространения знания на благо всех людей. Стремление избавить процесс познания от религиозных предрассудков и сословных ограничений, умножить число полезных открытий и научить человечество извлекать эту пользу превратило поиски истины и передачу знаний в научное предприятие. С одной стороны, сформировался корпус стандартизованных процедур сбора и обработки данных — технологий обращения с материалом: экспериментальными установками, препаратами, подопытными животными и людьми. Наука из интуитивных поисков, внезапных открытий и гениальных озарений превратилась в регулярное научное производство. С другой стороны, сформировалась система статусов, регулирующая отношения между научными работниками. В эпоху Модерн университет и исследовательская лаборатория — это универсальные ролевые системы “преподаватель—студент” и “научный руководитель—научный работник”.

[29]

Наука из занятия одиночек превратилась в функционирование “научного сообщества”.

Научные институты сформировались как комплекс норм, которые обеспечивают в представлении людей эпохи Модерн решения проблем открытия истины и повышения квалификации. Базовые элементы этого нормативного комплекса: факт — положение вещей, фиксируемое органами чувств; открытие — обнаружение нового положения вещей; исследование — процедура сбора и систематизации фактов; компетентность — обладание “запасом” фактов. Институциональные нормы очевидно ориентируют человека на обладание знанием, которое предстает как реализация в плане науки универсального стремления располагать сущим. Исследовательские и учебные практики, не следующие этим институциональным нормам, квалифицируются как ненаучные, независимо от их содержания и полезности. Тем самым наука конституируется как автономная сфера общества и обособляется от ремесла, коммерции, идеологии, а заодно от паранауки. С окончанием охоты на ведьм в XVII—начале XVIII в. и вплоть до начала эпохи легитимации научной деятельности апелляциями к идеям Свободы и Прогресса занятия алхимией, астрологией, спиритизмом и т.п. никак не отделялись от занятий, ныне квалифицируемых как наука в собственном смысле слова. С превращением же науки в сегмент социальной реальности алхимия, астрология и тому подобные практики оказались не просто антинаучными, но и антиобщественными. Институционализация определила грань между реальностью квантов и нереальностью духов как грань между реальностью социальной структуры и нереальностью, эфемерностью и незначительностью субъективных стремлений индивида.

Основанием процесса овеществления искусства стало превращение произведения как предмета эстетического переживания в художественную ценность. Стремление сделать искусство инструментом просвещения народа и освободить творчество от зависимости от церкви и аристократии — главных заказчиков и высокомерных покровителей художников, поэтов, музыкантов привело к превращению экспонируемости в основной эстетический принцип. В результате, со времени первых выставок импрессионистов произведение перестает быть атрибутом салонного культа красоты, разыгрываемого представителями привилегированных слоев общества, и все более становится виртуозно сработанной вещью, созданной для показа широкой публике. Ценность произведения определяется его культурной, то есть общественной значимостью. Процессы создания и восприятия произведения рационализируются и стандартизируются, превращаясь в процедуры кодировки/декодирования “художественной информации” о ценностях, обозначаемых как “новаторский стиль” или “рост изобразительного мастерства”, “свобода самовыражения” или “свободное владение техникой”. Превращение произведения в ценность открыло путь к тиражированию его в индустрии массовой

[30]

культуры, которая начала воспроизводить кодированную “художественную информацию”, помещая ее на дешевые носители — альбомы фотографий и репродукций, открытки, кинопленку, бумажные и пластиковые пакеты(1). Тиражирование предоставляет практически каждому возможность располагать искусством наряду с другими предметами обихода.

По мере либерализации, демократизации и индустриализации художественного творчества искусство все более институционализируется. В эпоху Модерн художественная презентация (выставка, спектакль, концерт и т.п.) и художественная школа (направление) становятся социальными институтами — универсальными системами ролей “художник—публика” и “мастер—ученик/последователь”. Стандартизация, унификация художественных практик посредством институциональных норм стимулирует превращение искусства из таинства общения с музами в художественное предприятие. Эпоха Модерн знаменуется развитием художественной организации. Театр, галерея, филармония — это воплощения системы ролей “художественный руководитель—художественный работник”.

Институты в сфере искусства образуют комплекс норм, определяющих способы постановки и решения проблем создания и сохранения художественной ценности. Базовые элементы этого нормативного комплекса: произведение — вещь, созерцание которой есть благо; творчество — создание оригинального произведения; вкус — обладание способностью к творчеству/созерцанию.

Деятельность и ее результаты, соответствующие этим нормативным требованиям, расцениваются как принадлежащие сфере искусства. И именно следование институциональным нормам, а не “объективные” свойства вещей и поступков, определяет в конечном итоге, что же есть искусство. Даже полное отсутствие звуков, но в ситуации, когда в филармоническом зале соприсутствуют, с одной стороны — оркестранты на сцене, а с другой стороны — публика, может квалифицироваться как музыкальное произведение (опусы Джона Кейджа “4 минуты 33 секунды” и “0 минут 0 секунд”). Даже полное отсутствие изображения, но на холсте, вывешенном для обозрения публики в галерее, может расцениваться как произведение живописи (“Черный квадрат” Казимира Малевича или “Белый свет” Джексона Поллака). Таким образом, искусство — это все те артефакты и социальные технологии, которые воплощают для людей эпохи Модерн решения проблемы доставления эстетического переживания. Располагание сущим, переведенное в план искусства, предстает как обладание художественной ценностью.

Семья как часть институционального строя современного общества сформировалась в результате реализации идей освобождения тела и психики индивида из-под религиозного и кланового контроля

--------------

(1) Об изменении характера искусства в эпоху Модерн см.: Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости, М., 1996.

[31]

за его сексуальным поведением. Импульс эмансипации субъекта желаний и удовольствии, заданный идеями Просвещения (от Руссо до маркиза де Сада), парадоксальным образом привел к тому, что личная жизнь, превратившись в ценность, стала частью жизни общественной, так и не успев стать вполне интимной. Как показал М. Фуко, человек в качестве субъекта сексуальности формируется в XVIII— XIX вв. дискурсивными практиками, продуцируемыми инстанциями власти(1). Дискурс философии, медицины, педагогики, демографии, криминалистики, проникнув в повседневность, “навязал” человеку обладание сексуальностью как материальным атрибутом — психофизической структурой побуждений личности, изначально биологической, но социокультурно формируемой, познаваемой, поддающейся контролю.

В процесс институционально регулируемого воспроизводства и контроля народонаселения в современном обществе (Modern society) человек включается именно как субъект сексуальности — чуткий (прислушивающийся к себе) и ответственный ее носитель. Эра сексуальной свободы наступает в модернизированном обществе в той мере, в какой сексуальность превратилась в своего рода собственность личности. Э. Гидденс артикулировал эту тенденцию, констатировав, что сексуальность стала более управляемой, открытой для разнообразных способов ее формирования, стала потенциальным “достоянием” индивида(2). Современная культура “отпускает” человека в сферу интимного только как уже сформировавшегося субъекта, располагающего собой, своими удовольствиями, своей сексуальной ориентацией, но и проблематизирующего постоянно личную жизнь как использование или наращивание этого потенциального достояния.

С процессом овеществления сексуальности коррелирует вытеснение на протяжении XIX—середины XX в. так называемой большой семьи, объединявшей в единую общность несколько поколений и ветвей родственников, семьей нуклеарной, ядро (нуклеус) которой составляют супружеская пара и их дети. Предназначение нуклеарной, малодетной семьи — социально санкционированный союз разнополых эго, нацеленный на материальную и эмоциональную взаимопомощь и “воспроизводство” потомства. Нуклеарная семья — это институциональная форма воспроизводства сексуальности. В этом ее принципиальное отличие от большой семьи, которая предстает не как ряд специализированных институтов, регулирующих деятельность индивидов наряду с экономическими, политическими и т.д., а как многофункциональный сегмент традиционного общества³. Образующие феномен нуклеарной семьи социальные институты сущест-

-----------------

(1) Foucault М. Histoire de la sexualite. Т. I: Volonte de savoir. Paris, 1976.

(2) Giddens A. The transformation of intimacy. Cambridge, 1993.

(3) Различие между институциональным типом структуры современного общества и сегментарным типом, характерным для общества традиционного отчетливо провел еще Э. Дюркгейм в трактате “О разделении общественного труда”.

[32]

венным образом отличаются от традиционных отношений, обозначаемых теми же терминами. Институт брака служит легитимации различных проявлений сексуальности, превращая взаимоотношения индивидов в систему универсальных ролей “женатый/замужняя—холостяк/незамужняя”. Иные аспекты традиционного брака в модернизированном обществе редуцируются. Так брак все более теряет качества межкланового отношения, в которое вовлечены многочисленные родственники и в котором реализуются мотивы вековой дружбы или вражды семей. Одновременно брак утрачивает большинство традиционно присущих ему свойств хозяйственного акта, которым перераспределялись трудовые функции в большой семье, приобретались дополнительные активы и рабочая сила. Изменяются в нуклеарной семье и отношения родства. Интеграция семьи теперь осуществляется на основе гармонии сексуальностей и эмоциональной привязанности. Родство, утратив качества отношений, складывающихся между индивидами под действием традиционной иерархии кровных связей, оформилось в систему универсальных ролей “член семьи—родственник”, причем родственники, в противоположность отношениям в большой семье, членами семьи не являются. Члены семьи — это те, чьи отношения формируются в процессе репродукции сексуальности: сексуальные партнеры и их дети. Семейное воспитание также сводится к репродукции сексуальности. В модернизированном обществе, где социализация во все большей мере осуществляется в рамках образовательных и хозяйственных институтов, семейное воспитание превращается в исполнение стандартных ролей в ролевой системе “родители—дети”, которая обеспечивает главным образом усвоение стандартов гендерного поведения.

Семейные институты сформировались как комплекс норм, которые воплощают для людей эпохи Модерн решения проблемы обладания личной жизнью, удовлетворения психо-физиологических потребностей. Базовые элементы этого комплекса: личность— тело, чьи физические и психические атрибуты суть проявления сексуальности; любовь — реализация сексуальности в брачном поведении; семья — постоянный брак и домохозяйство; зрелость — обладание физической, эмоциональной способностью к заботе о близких. Практики, соответствующие этим нормативным требованиям, и расцениваются как “личная жизнь” в противовес жизни общественной, несмотря на то, что сфера семьи или сфера интимности — это часть институционального строя, однопорядковая экономике, политике, науке, искусству.

Во всех рассмотренных сферах — экономике, политике, науке, искусстве, семье, прослеживается одна и та же тенденция: стремление к освобождению от произвола, к равноправию, к определенности и управляемости отношений приводит к подчинению взаимодействий универсальным безличным нормам. Следствием институционализации практик явились деперсонификация индивидов и возникновение

[33]

общества как исторического феномена. В ходе модернизации складывается общество как система институтов. Эмансипация индивида оборачивается институционализацией практик и утратой спонтанности. Реальность общества как системы доминирует над социальной реальностью индивида. Общество — это социальная реальность per se. Таким оно стало в ходе социокультурной трансформации, суть которой охарактеризовали, каждый по своему и все одинаково верно, Маркс, Хайдеггер, Сорокин: воля к господству над миром вещей приводит к овеществлению социального бытия. Таким образом, процесс реализации базовых для культуры Модерн ценностей Свободы и Прогресса, подлинное содержание которых — располагание сущим в любых его ипостасях, выливается в процесс реификации, овеществления общества.