Стивен Митчелл Принц-лягушка

Стивен Митчелл Принц-лягушка

 

"Воображаемые сады с настоящими жабами…"

Марианна Мур

 

I. Принцы и лягушки

 

Женщины бывают двух типов: одни выходят замуж за принцев, другие за лягушек. И хотя лягушки никогда не превращаются в принцев, известно, что принцы по ходу супружеской жизни (поначалу это происходит незаметно) вполне способны превратиться в настоящих жаб. Поистине счастлива та женщина, которая просыпается рядом с любимым после двадцати пяти лет совместной жизни и по-прежнему видит в нем принца.

 

Этот феномен наши ученые называют энтропией – необратимое сползание вниз всего и вся: жизнь становится смертью, порядок становится беспорядком, принцы (увы!) становятся лягушками. Так устроен мир, говорят ученые, и многие из нас с грустью поддакивают. Но все дело в том, что законы физики, хотя отдаленно и напоминают правила обычной семейной жизни, совершенно неприменимы к человеческой душе, законы которой состоят из одних исключений. Вот послушайте любовную историю о том, как лягушонок превратился в принца.

 

II. Жили-были на свете...

 

Все началось с того, что...

Но позвольте сделать некоторое отступление, прежде чем мы начнем наш рассказ. Мне нужно предварительно кое-что объяснить – это понадобится нам в дальнейшем. Традиционное изложение сказки, которое можно назвать Сокращенной Версией, обычно занимает около шести с половиной минут, и погружает нас прямиком в гущу событий, когда Принцесса, естественно, оказывается на балу. Однако эта версия предназначена для детей и не требует дополнительных объяснений. Детям понятно, что "Жили-были на свете" относится не только – и даже не столько – к прошлому, сколько к осязаемому настоящему, к трепетным глубинам нашего собственного бытия, в котором существуют принцы и драконы, волшебники и говорящие птицы, непроходимые пути, неразрешимые задачи и, конечно, счастливые браки.

Начну с того, что напомню читателям: не все принцессы в старинных сказках отличаются несравненной красотой. Они и не обязаны быть таковыми – ведь они, как-никак, принцессы. Но наша принцесса как раз была весьма привлекательна. Насколько? Ну, если вспомнить Сокращенную Версию, в которой подробно описываются красоты принцессы, то мы прочтем следующее: «Она была так прекрасна, что солнце, многое повидавшее на своем веку, каждый раз с удивлением заглядывало ей в лицо». Это очаровательное определение красоты, но зачем такое преувеличение? Верно что Принцесса была красива; можно сказать даже, что в определенные дни, в определенном настроении, при определенном освещении она была прекрасна. Но в мире так много прекрасных девушек на высоких каблуках (вы, наверное, их замечали на центральной улице вашего города), что если бы солнце останавливалось и заглядывалось на каждую из них, то, боюсь, наш рассказ затянулся бы на неопределенное время. Тем не менее, подобные преувеличения не встречаются в сказках просто так; всегда существует причина, а она состоит в том, что в характере принцессы таятся и более темные стороны, о которых Сокращенная Версия умалчивает. Ведь внешнее всегда отражает внутреннее, и нет такого недостатка, который бы не проявился даже на самом распрекрасном лице и не был бы замечен проницательным наблюдателем. В этом смысле лица красавиц вызывают гораздо меньше «удивления», нежели простые лица девушек, наделенных любящим сердцем.

Короче говоря, Принцесса была горделива, неблагодарна и упряма. Но мы еще к этому вернемся.

 

Наше действие происходит во времена Расцвета Ренессанса, в одном из небольших французских королевств, чьи замки расположены вдоль извилин Луары и Соны и принадлежат к сокровищам европейской архитектуры. Вы спросите: «Французских королевств, во множественном числе?» И это будет естественный вопрос, поэтому я должен дать некоторые пояснения.

 

IV. Жизнь при дворе

 

Королевский двор, о котором пойдет речь, расположился в одном из прелестнейших уголков Франции – в долине, где Луара томно извивается голубым серпантином среди садов, лугов и полей, пышущих плодородием. Франция – средоточие мировых красот, и мне нужно быть очень осторожным, чтобы не впасть в этом месте в высокопарную английскую прозу.

Жизнь при дворе была замечательной. Король и Королева управляли своими владениями, развивали искусства и заботились о бедных гражданах. Дворец был тем местом, где все подчинялось заведенным правилам и церемониям; но церемонии не становились надоедливыми, напротив, с каждым разом они все более утончались: придворные двигались плавно, в ритме старинных танцев; воздух был наполнен сладкими звуками музыки, которую исполняли большой камерный оркестр и еще три отдельных скрипичных трио, и это была только половина всех придворных музыкантов, оплачиваемых из королевской казны; каждый получал удовольствие от ежедневных ритуалов, в которых даже самому последнему лакею отводилась определенная роль – всякие там lev;es и couch;es, торжественные обеды, поэтические чтения, ужин на траве при свете луны, когда шорох шелковых платьев перекликался с шорохом листьев; все ценили свободу при дворе, особенно королевский шут, которому разрешалось отпускать бороду и шутить как ему вздумается без боязни быть наказанным плетьми, а министры так любили щегольнуть красным словцом, что посреди какой-нибудь политической речи вдруг переходили на французский эквивалент белого стиха. Вне двора жизнь была почти такой же прелестной: крестьяне собирали большие урожаи; праздники устраивались чуть ли ни каждую неделю, причем еда и выпивка раздавались простому люду бесплатно на пикниках вдоль берегов рек; и даже речь бедняков отличалась необычайным разнообразием и нюансами: для определения счастья, например, использовались слова веселый, ликующий, жизнерадостный, восхитительный, прелестный, и т. п., которые в английском языке, надо сказать, давно вышли из употребления в силу тяжести нашего века. Единственной тучкой, омрачавшей жизнь в королевстве, было беспокойство народа относительно Необычных Феноменов, хотя число их несколько поуменьшилось и составляло, ко всеобщему облегчению, два-три явления на одну страну за десятилетие. Последний случай (связанный с волшебной птицей и злой мачехой, убившей своего приемного сына, а затем приготовившей из него нечто вроде супа для своего туповатого супруга) произошел за пять лет до начала нашего рассказа, в деревне, расположенной недалеко от Королевского охотничьего угодья, и вызвал особенно много споров, хотя, впрочем, все закончилось довольно мирно.

Король, Королева, министры, придворные, даже лакеи и Шут, были настоящими ренессансными людьми: каждый из них обладал особыми достоинствами и каждый, конечно, заслуживает нашего внимания. Но поскольку все герои нашей сказки, за исключением Принцессы и Лягушонка, играют второстепенные роли, вряд ли есть необходимость пересказывать все детали их жизни: например, мы должны будем опустить описание всех триумфов и неудач его Королевского Величества (способствовавших, правда, тому, что монарх превратился в мудрого правителя) или позволим себе не объяснять, почему Королева настояла на том, чтобы восемьдесят комнат дворца покрасили в различные оттенки лилового цвета. В конце концов, каждой истории отпущено определенное время, и хотя говорят, что все вещи связаны между собой одной большой паутиной бытия и что по каждой паутинке можно обойти всю пространственно-временную ткань вселенной (поэтому в этом месте каждый читатель может легко проскользнуть в мудрость Китая или красоту Франции, в происхождение видов или происхождение реальности, в Дао лидерства или топологию души или даже в эзотерическую символику цветов), правда также и то, что нам предстоит начать наш рассказ, если, конечно, мы еще хотим его услышать.

Итак, жила-была на свете Принцесса…

 

V. У колодца

 

Принцесса вошла в лес одним прохладным майским днем и присела на краешек каменного колодца. Одета она была буднично – по крайней мере для принцессы – в один из своих любимых костюмов для прогулок: на ней был малиновый корсаж из бархата с широкими рукавами и низким вырезом (из-под корсажа виднелась шелковая кремовая блузка), и бархатная юбка травяного цвета, надетая поверх трех накрахмаленных нижних юбок (но никаких фижм!). Длинные черные волосы были распущены и свободно ниспадали доходя почти до талии, – такие волосы бывают только у невест. Никакой косметики, лишь слегка подведенные темно-карие глаза, на алебастровых щеках виднелся след прозрачных румян; не видно было также никаких драгоценностей, за исключением пары золотых сережек и короны, филигранно вышитой золотыми нитками, да так искусно, что их трудно было заметить. В правой руке она держала золотой шар, который казался таким же ярким и прекрасным, как ее независимость. Она смотрела сквозь свое отражение в глубину шара.

Поскольку Принцесса пришла раньше обычного, Лягушонка еще не было. Он сидел в иле, на самом дне колодца, и дышал всей кожей. Ноздри его были прикрыты, он находился в состоянии глубокой медитации. Вода казалась ему холодной, но приятной. На поверхности колодца он заметил маленький водоворот, или это был водоворот его собственного воображения? Он сидел молча, без движения, лишь изредка издавая случайное непроизвольное кваканье.

Ни Лягушонок, ни Принцесса не имели ни малейшего представления о том, как скоро и как радикально изменится их жизнь.

Внимание! Сейчас мы находимся в самом начале разворачивающихся событий, так сказать, на оси истории, на оси вселенной.

И какое счастье стоять у самого начала чего-нибудь! Как я люблю начала всех вещей: первый луч дня, белую страницу, вопрошающую глубину детских глаз, минуты, когда жизнь, кажется, состоит из одних возможностей – стоит только захотеть, и можно продлить любое чудо. Verweile doch, du bist so schon! «Остановись мгновенье – ты прекрасно» – сказал бы Фауст.

Но Принцесса уже готова была потерять свой золотой шар, а наша история приближается к тому, чтобы переступить через край небытия. Это самый ответственный момент.

Ну, ладно. Остановимся и внимательно посмотрим на правую руку Принцессы. До этой минуты Принцесса разглядывала золотой шар, удерживая его на ладони в равновесии. Ее рука была напряжена, на ней сосредоточились все нервы, все внимание Принцессы. До этой самой минуты. И тут что-то произошло. Рука словно онемела; она стала неуверенной, пальцы разомкнулись, и золотой шар, как бы задумавшись на мгновение, неуверенно покатился к краю ладони, до самых кончиков пальцев, и раз! соскочил прямо в колодец, громко и окончательно плюхнувшись в воду.

Как такое могло произойти?

Звезда падает с неба, и мы загадываем желание. Нам кажется, что звезда движется вниз. Но, с точки зрения обитателей этой звезды, она никуда не падает, а по-прежнему продолжает свой путь по небу, как ей и положено. В конце концов, верх и низ – понятия относительные не только в физическом, но и в душевном мире, и часто оказываются одним и тем же. То, что иногда нам кажется несчастьем, на самом деле может быть скрытым божественным провидением.

Редкая и одаренная личность во время душевного кризиса способна почувствовать присутствие некого разумного начала во вселенной, главенствующего над физическими законами и нашей собственной судьбой. И хотя в обычные дни мы можем цепляться за сиюминутные выгоды, это не то, что нам действительно нужно. Нечто, присутствующее внутри нас, знает наши потребности лучше. Это присутствие и есть автор всевозможных кажущихся несчастий.

На это можно посмотреть под несколько иным углом: Характер – наша судьба. Но иногда наступает критический момент, когда на более глубоком уровне мы готовы согласиться с тем, чтобы мир разрушился. В такие моменты несчастье – это то, к чему мы подсознательно стремимся.

Принцесса опомнилась. Слабая дрожь пробежала по ее телу. Она услышала всплеск воды и … разрыдалась.

 

VI. Влюбленный лягушонок

 

Лягушонок, как я уже сказал, сидел на дне колодца. Но я еще не успел вам сказать о том, что это был влюбленный лягушонок.

Кроме того, это был медитирующий лягушонок. С тех пор, как он себя помнил, он всегда наблюдал за своим дыханием, сидя в высокой траве или под старой липой, или в иле на дне колодца. Конечно, время от времени, ему приходилось выстреливать гибким и длинным языком из глубины рта, чтобы поймать одну-другую дюжину мух. Ведь нужно было как-то существовать, и хотя он не получал никакого удовольствия от убийства мух, он оставался животным среди животных. Впрочем, его экспедиции за мухами были скорее отклонениями от естественного состояния: он предпочитал следить за дыханием, глубоко погружаясь в безмятежность своей души.

За три месяца до начала нашей истории ничем не нарушаемое спокойствие его жизни было … разбито вдребезги, хотя, наверное, сказать так – значит употребить слишком сильные и неточные слова. Не то, чтобы его жизнь представляла собой некую стеклянную поверхность, в которую запустили большим камнем. Просто она была сильно нарушена. Его спокойствие было нарушено. В океане его сознания появился постоянный источник для волнения, возбуждения и постоянного стремления неизвестно куда. Он увидел Принцессу.

Почему этого не случилось с ним ранее, мы не знаем. Принцесса приходила к колодцу на протяжении многих лет. А Лягушонок жил в нем столько, сколько себя помнил. Чаще всего он вылезал на поверхность ночью, но были также и послеполуденные часы, проводимые в медитации на краешке колодца или под липой, в совершенной неподвижности, если не считать редких щелканий языком. Неужели она и раньше приходила, когда он сидел под водой? Или может быть он был так поглощен собой, что просто не замечал ее?

И в один прекрасный момент он заметил ее. Это было похоже на вспышку молнии, сверкнувшую перед глазами и наэлектризовавшую все тело. Несмотря на физические ощущения, которые он испытал, сам шок был нефизического происхождения. Это был шок откровения. И он сразу понял, что они предназначены друг для друга.

Однако откровение не имело ничего общего с тем фактом, что она была прекрасна. Многие вещи на земле прекрасны. Свет прекрасен, и тина, и высокая шелковая трава, и небо в пасмурный день, и быстрые зелено-золотые мухи, жужжащие в его дремотном сознании в летний полдень, и обратная сторона листа, плавающего на поверхности колодца, да и сама вода. Вода, пожалуй, была самой прекрасной вещью. Не красота принцессы глубоко тронула его. Что-то скрывалось в ней или, возможно, не в ней, а в наэлектризованном пространстве между ними. Что бы то ни было, оно притягивало. Лягушонок и женщина? Лягушонок и принцесса – не больше, не меньше?! Он представил себе, насколько неестественным было его желание любить ее. Но каким-то невероятным образом, он знал, что они будут вместе, что они должны быть вместе, и что их близость будет намного глубже того, что он уже испытал в своей жизни.

На протяжении последующих трех месяцев Лягушонок непрерывно размышлял о том, что значит влюбиться – так окончательно, так глупо и так безнадежно. И много, много часов пролетело, пока он, незаметный наблюдатель с двумя огромными томными глазами-перископами, подсматривал за ней, сидящей на краешке колодца.

 

VII. Взгляд со дна колодца

 

Лягушонок сидел в состоянии глубокой медитации на дне колодца.

Позже, когда у него появилась возможность проанализировать события этого дня, он вспомнил всплеск, приведший все его чувства в состояние пронзительной ясности. Этот момент был законченным явлением, маленькой, утонченной поэмой:

В старый колодец

падают вещи.

Всплеск воды.

Только этот звук и слышен во всей вселенной.

Сначала, конечно, он не знал, что «вещью» был золотой шар. Ошеломленный, он посмотрел вверх. Что-то плюхнулось на залитую солнцем, зеленоватую поверхность колодца, нечто неопределенной формы, гораздо больше, чем муха – но насколько больше? Ему было плохо видно из-за поднявшихся волн. Мгновенье спустя он увидел сверкание: вещь была округлой формы, она блестела и погружалась в воду, оставляя шлейф из пузырьков воздуха; вещь была золотой и похожей на шар; да, да, это был золотой шар – шар Принцессы, устремившийся на дно колодца, навстречу к нему. Он моргнул от неожиданности и подпрыгнул. Шар наполовину погрузился в ил.

Как только мутное облако начало оседать, Лягушонок с интересом взглянул на упавший шар и увидел на нем шов вместе с маленькой золотой застежкой. Затем его внимание было привлечено новым звуком. Вверху кто-то громко плакал.

Но я начинаю слишком быстро рассказывать, переходя опять на человеческое измерение времени. Сказочное время течет намного медленнее, и события, незаметно пробегающие мимо нашего сознания, для лягушонка оказываются наполненными глубоким смыслом. Это как… Помните того футболиста? Ну, того, который в конце шестидесятых превосходно подавал мяч, будучи «на взводе» от ЛСД. Позже он заявлял, что его сознание настолько расширилось, что каждая минута казалась вечностью, и он мог расслабляться и запускать мяч в течение бесконечного времени, как если бы все время во вселенной принадлежало только ему одному.

Лягушонку стало ясно, что плакал человек. Но он никогда ранее не слышал такого горького плача. Хорошо известные ему звуки леса исходили от существ, не умеющих горевать. Самые похожие звуки, который он припомнил, издавали воющие волки, хотя в них не чувствовалось горе, а только одинокая свобода, радостно вырвавшаяся наружу. Нет, ранее он не слыхал ничего такого, что напоминало бы человеческий плач.

Прислушиваясь, он поворачивался и раскрывался навстречу чужому горю, словно цветок, поворачивающийся навстречу солнцу. Он чувствовал, что растроган до глубины своего животного сердца. Это трудно назвать переживанием, так как ранее он не испытывал ничего подобного. Тем не менее, он был способен оценить горе и войти в него, как в часть своего внутреннего мира – например, он почти останавливал дыхание в очень холодной воде, и жизнь двигалась бесконечно малыми шагами, потому как это был единственный способ вынести холод.

Лягушонок пока не определил, кто именно плачет. И это важно отметить. Дело не в том, что сначала он узнал голос Принцессы, а только потом, будучи влюбленным, почувствовал сострадание. Такая личностная симфония чувств, хотя и удивительная для лягушки, да и для человеческого существа, была бы довольно ограниченной формой сострадания, нежели спонтанное, незаинтересованное, чистое сострадание, которое в действительности пришло к нему до того, как он узнал голос Принцессы.

Его сердце затрепетало в ответ на ее рыдания, а ноги сразу вынесли на поверхность колодца. Может ли он чем-нибудь помочь?

 

IX. Предложение

 

– О, Лягушонок, – всхлипнула Принцесса, – как это мило с твоей стороны. Но ты ничего не понимаешь.

– Наверное, нет, – сказал Лягушонок своим мягким, мелодичным голосом. – Но, все же, могу ли я чем-нибудь помочь?

– Если бы ты только знал, – продолжала Принцесса, – как все плохо. Она всхлипнула и вытерла слезы. Тоненькие полоски размазанной туши появились на ее запястье.

– Подождите минутку, – сказал Лягушонок. Он вылез из воды, прыгнул в траву, и поскакал к большой липе. Там, найдя лист и зажав его во рту, поскакал обратно к колодцу, и забрался опять на его каменный край. – Вот возьмите, – он протянул ей лист, – Высморкайтесь, а я закрою глаза.

Это был большой кленовый лист, который только-только начал терять свежесть и действительно мог послужить хорошей заменой носового платка. Она улыбнулась, тронутая его заботой.

– Спасибо, Лягушонок, – сказала Принцесса. – У меня есть платок получше, но все равно – спасибо. И, пожалуйста, закрой глаза. Она достала из своей сумочки вышитый батистовый носовой платок, вытерла слезы, и высморкалась, причем постаралась это сделать насколько можно деликатнее. – Все. Ты можешь открыть глаза.

Лягушонок замигал. – Как вы себя чувствуете, Ваше Высочество?

– О, немного лучше. Но не слишком. И ты не должен обращаться ко мне «Ваше Величество». Мы – не при дворе. Мы – в лесу.

– Как вам будет угодно, Ваше… – сказал Лягушонок. Возникла короткая пауза.

– Если вы захотите рассказать, по какому поводу вы так расстроены, я буду рад выслушать вас, хотя, возможно, и не пойму всего. Он сидел в полуметре от Принцессы и смотрел на нее с жалостью.

– Что это изменит? – вздохнула Принцесса. – Как ты можешь помочь? Одинокая слеза, сверкнувшая как алмаз, скатилась с ее левой щеки.

– Пока не знаю, – сказал лягушонок. – Но знаю, что хотел бы помочь. Почему бы вам ни рассказать о своем горе?

– Уж не волшебник ли ты? – спросила Принцесса и ее лицо посветлело. – Может, исполнишь мои три желания?

– Увы, нет. Я не исполняю желаний, а могу предложить лишь себя самого.

– И ни одного желания?

– Ни одного.

– Жаль, – со вздохом сказала Принцесса. – Беда в том, что я никогда больше не увижу мой золотой шар.

– Ваш золотой шар?

– Да. По неосторожности я упустила его прямо в колодец. Я не понимаю, как это могло произойти. Сказав это и вспомнив как шар плюхнулся в воду, Принцесса снова чуть было не зарыдала. С величайшим усилием ей удалось сдержаться.

– Я видел ваш шар, – сказал Лягушонок многозначительно. – Конечно, он замечательный. Но разве вы не можете купить себе другой или попросить Его Величество вашего отца изготовить вам такой же?

– Но это будет уже другой шар. А я так привыкла к своему. Понимаешь, он стал как будто частью меня самой.

– Неужели он так дорог вам?

– Он для меня так же дорог, как свобода. Он для меня – все.

– И ничто не может заменить его?

– Ничто.

– В таком случае, – сказал Лягушонок, – Я найду и принесу его.

Принцесса молчала, ее взор был безучастен.

– Принцесса, Принцесса, вы меня слышите?

Она рассеянно посмотрела на него. – Прости, я не слышала, что ты сказал.

– Я сказал, что возвращу вам золотой шар.

– Это было бы очень мило.

– Но это правда! Я сделаю все, что угодно для вас. Я люблю вас.

На мгновение Принцесса замерла от неожиданности. Затем рассмеялась, и ее живой, серебристый смех пронесся через лес.

Лягушонок посмотрел в колодец. Он увидел свое отражение, уставившееся на него: толстое, отвратительное и … грустное.

 

X. Испытание тремя шарами

 

Но почему – вы можете спросить – золотой шар представлял для Принцессы такую важность? Почему она думала, что вместе с шаром потеряла свою свободу? Чтобы это понять, нам надо немного познакомиться с ее воспитанием.

Современная принцесса – будь то в Англии или Монако – служит украшением для публики, да и только. Ее воспитание вполне соответствует такой роли – наверное, такое же воспитание получает нарядная кукла из папье-маше, перед тем как ее вешают на рождественскую елку. Главная цель подобного воспитания заключается в умении хорошо выглядеть и стоять прямо. Наш век, впрочем, не взирая на все его заслуги, вряд ли можно назвать наилучшим временем для принцесс.

Во время Ренессанса все было по-другому. Интеллигентность была главным достоинством. Во всех слоях общества образование было призвано создавать истинных ценителей искусства – людей, влюбленных в качество. Мужчина или женщина должны были, по крайней мере минимально, разбираться в искусстве, поскольку это было самым лучшим способом оценить прекрасное и постичь красоту самой жизни. Обходительность не означала затушевывание индивидуальных качеств и превращение их в полированную улыбчивость. Интеллект шагал в ногу с индивидуальностью, а люди с оригинальной точкой зрения не вызывали неприятия у окружающих. И если остроумие можно было приравнять к рапире, то обходительность была пуговицей на ее конце.

Принцесса обучалась у самых знаменитых преподавателей Франции. К моменту, когда ей исполнилось двадцать один, она хорошо разбиралась в искусстве поэзии, математике, истории, философии, архитектуре, риторике, пении, танцах, верховой езде, рисовании, стрельбе из лука, астрономии и красноречии. Она бегло говорила на итальянском, испанском, немецком, и китайском, а также хорошем латинском (хотя ее стиль можно было назвать излишне цицероновским); что же касается греческого, то она знала его так хорошо, что однажды ее реплика на этом языке заставила замолчать самодовольного посла из Афин, то и дело цитировавшего Аристотеля.

Король и Королева ужасно гордились репутацией своей дочери, как одной из самых воспитанных принцесс в Европе. Однако их огорчала ее возрастающая независимость, принимающая форму чрезмерной любви к одиночеству. По мере взросления ее все меньше и меньше привлекала шумная придворная жизнь. Бывало, вежливым, но твердым голосом она отказывалась от какого-нибудь придворного действа – будь то участие в пьесе, выступление или любование цветами – и уходила или уезжала верхом в свое любимое, секретное место, каким был заброшенный колодец, стоящий в лесу к востоку от дворца, чтобы провести там послеобеденное время. И чем чаще Король напоминал ей о ее политическом долге, тем чаще она цитировала ему свои любимые строки Чжуан-цзы, которым он обучал ее, когда она была еще беззаботным девятилетним ребенком:

 

Как-то раз, когда Чжуан-цзы ловил рыбу в реке Пу, к нему подошли два гонца от наместника провинции Чу: «Государь требует, чтобы вы приехали в столицу и заняли должность премьер-министра». На что Чжуан-цзы ответил: «Я слыхал, что в провинции Чу жила священная черепаха, которая умерла три тысячи лет назад. Государь хранит ее панцирь, обернутый в шелк, в позолоченном ящике в самом священном храме. Представьте себе, что вы – та самая черепаха. Хотели бы вы, чтобы к вам относились с таким же почтением, или же предпочли бы снова стать живой черепахой, ползающей по илу? Посланники сказали: «Конечно, последнее». Тогда Чжуан-цзы сказал: «Передайте мои наилучшие пожелания Вашему Величеству, и скажите ему, что я вполне счастлив здесь ползать по илу».

 

Принцесса много раз вежливо, но твердо говорила своему отцу, что не считает себя обязанной готовиться к управлению его королевством, или вообще каким бы то ни было королевством. Она говорила, что не знает пока, что делать со своей жизнью, но придумывать законы и управлять государством, выдавать награды и наказывать провинившихся кажется ей весьма скучным и малопривлекательным занятием. Что же касается вечной эстетической кутерьмы при дворе, то ей претили восторженные знаки внимания, выставление напоказ своих талантов в обществе, где ее принимали за витрину с модной одеждой; другими словами, она не любила быть постоянно на виду – были моменты, когда жизнь казалась ей настолько пресной, что хотелось куда-нибудь умчаться (хотя бы на часок) с самым пропащим и безграмотным парнем из королевской конюшни.

Не было у нее также высокого мнения о так называемой романтической любви. Она видела слишком много таких «романтических» связей в высшем обществе и слишком хорошо знала, чем они кончаются, чтобы поверить в то, что они могут служить неким компасом на пути к человеческому счастью. Из рассказов своих фрейлин она хорошо знала, что все начинается с перехватанного дыхания, с пульсаций где-то там внизу, продолжается в виде вздохов, улыбок, миганий ресниц, мечтаний и шептаний, скомканных записок, сонетов Петрарки, клятв в тенистых аллеях, идеализации своего возлюбленного, перед которыми Платон показался бы простым бакалейщиком, и полного растворения в собственных желаниях; кончается же все, в результате внезапного прояснения после обрушивания реальности. Много раз она видела одно и то же: упоительное начало и горестный конец. Разумеется, это не было дорогой к обретению спокойствия души. Гораздо мудрее, думала она, доверить свое счастье воле случая. Конечно, не тупому и простому случаю, а случаю, утонченному неким благоразумным психологическим опытом.

Поэтому, когда Принцессе исполнилось шестнадцать лет, и по настоянию Короля и Королевы должна была принимать один раз в год по одному жениху, она изобрела Испытание Тремя Шарами.

Правила были просты. Просящий руки должен был прежде всего дать торжественную клятву ничего не говорить, даже своему лучшему другу, о прохождении испытания. Если он выдерживал Испытание, она должна была выйти за него замуж. Если нет, то он должен был отказаться от женщин в течение последующих трех лет.

Этот договор привел к тому, что длинный список королей, принцев, герцогов, маркизов и графов, добивающихся ее руки, несколько поубавился. Тем не менее, во Франции оставалось еще много желающих пройти испытания.

Само Испытание было очень простым. Посетитель заходил в приемную Принцессы и фрейлины подводили его к длинному столу из красного дерева. На нем лежали выстроенные в одну линию три пустотелых металлических шара: золотой, серебряный и свинцовый. В одном из шаров должен был находиться портрет Принцессы (восхитительная миниатюра, исполненная Караваджо); в остальных двух не было ничего, кроме воздуха. Посетителю давалось три минуты для того, чтобы сделать выбор.

Принцессе всегда нравилось это трехминутное испытание. Если бы Испытание проводилось где-нибудь в другом месте в Европе, она не была бы так уверена в его исходе. Она могла волноваться только в случае, если бы нашелся аристократ, выбравший золотой шар – служивший ее талисманом и печатью независимости – и после краткого периода романтической любви приговорил бы ее к пожизненной скуке. Но это была Франция. Все ее королевства отличались необычайной интеллектуальной утонченностью. Ни один интеллигентный, уважающий себя принц не выбрал бы простейшее решение, особенно зная, что, будучи самой хитроумной принцессой, она сама изобрела это Испытание. Она видела по их лицам, как они пытаются построить всегда одно и то же умозаключение, как их прекрасный лоб напрягается, и легко читала их мысли по изгибам бровей. Так пусть же внешний вид меньше всего отражает внутреннюю суть… думали они; нет более простого заблуждения нежели то, которое предполагает наличие добродетели во внешнем виде… будь то в законах, в военном деле, или в красоте… А затем следовало очевидное решение: я отказываюсь от кричащего золота и от притворного серебра и выбираю тебя, О незаметный свинец; твоя простота глубоко волнует меня; я вручаю тебе свою судьбу. Слава Богу, судьба их не подводила. Принцесса подавляла улыбку на лице, думая о том, каким невероятным для образованного француза и каким очевидным должен был быть выбор. Бедные принцы! Если бы не стремление получить еще один год свободного существования, она могла бы поддаться искушению пожалеть их, когда открывая свинцовый шар они видели …. нет, не ее портрет, а пустоту.

XII. Желания

 

– Прости меня, Лягушонок, – Принцесса перестала смеяться и вытерла слезы кончиком носового платка. – Я не хотела задеть твои чувства.

– Ваше Величество, я должен признаться, что мое сердце немного разбито.

– Бедный Лягушонок, – сказала Принцесса. Она посмотрела ему в глаза. Он посмотрел в ее глаза.

– С другой стороны, – сказал Лягушонок, – я рад тому, что вы, хотя бы не надолго, забыли о своем горе. И я – причина этому.

– О да, – вздохнула Принцесса.

– Я может быть смешон в роли просителя вашей руки, но я – неплохой шут, хотя и не думал им стать.

– Нет, конечно, я верю, что ты не шутишь и действительно меня любишь. Как и многие другие. Но меня никогда не любила лягушка. Я не хотела тебя обидеть.

– Ничего. Это не ваша вина. Я не могу уменьшить свою боль, но попытаюсь уменьшить вашу.

– О, Лягушонок, как это благородно с твоей стороны!

– Зачем нам грустить двоим?

– Действительно, зачем?

– Я принесу ваш золотой шар. И если что-то должно случиться, пусть случится.

– Да, – сказала Принцесса. Два года назад она написала замечательное эссе для своего учителя философии о судьбе и свободе воли, показывая, что эти понятия иллюзорны и что единственная изначальная свобода – это свобода от наших идей.

– Я тебе очень благодарна. Почти так же, если бы ты согласился исполнить три мои желания. Мое первое желание ты знаешь.

– Принести золотой шар.

– Мой чудный золотой шар. Да, это было бы моим первым желанием.

– А что бы вы еще пожелали?

– А тебе зачем знать?

– О, я просто любопытен, я хотел бы узнать Вас немного получше.

– Хорошо, я не буду от тебя ничего скрывать, если ты обещаешь мне рассказать об одной вещи.

– Это честный уговор.

– Ну, тогда… Мое второе желание… Второе желание…

– Вы, конечно, знаете, – вставил Лягушонок, – что не можете желать установления всеобщего мира или наступления конца бедности.

– В самом деле? Тогда я не буду жертвовать последними двумя желаниями.

– Просто желания не работают таким образом. У меня есть знакомая лисица, которая хорошо разбирается в этих вещах. Она говорит, что желания похожи на увеличительные стекла: они увеличивают и фокусируют намерения, уже существующие внутри нас.

– А-а… Дай мне подумать.

– Можете думать, сколько угодно.

– Мне понадобиться три минуты, – сказала Принцесса, которая будучи сообразительной и решительной, посчитала, что трех минут будет достаточно.

– Мое второе желание, Лягушонок, – выйти замуж за принца, который любил бы меня всей своей душой – принца, который был бы настоящим человеком, а не каким-нибудь смазливым тупицей. Мое третье желание: я не хочу быть богатой и знаменитой.

– В самом деле? – воскликнул Лягушонок и его сердце подпрыгнуло от восторга и отчаяния.

– Да. Я хочу жить с ним вдвоем в уединении в маленьком лесном домике с хорошей библиотекой, флейтой и телескопом, садовником и дюжиной слуг. Наверное, и повара иметь мне не помешает. Я не очень-то люблю готовить.

– Ну, тогда это не должен быть слишком маленький домик.

– Нет. Не хочу жить в бедности. Хочу быть где-то посередине. Самый простой способ жить, он же самый ясный.

– Дао дэ дзин?

– Конечно.

– Ну, что ж, домик в лесу и красивый принц – это очень мило.

– А сейчас расскажи что-нибудь про себя. Как ты стал лягушонком?

– Как я стал лягушонком?

– Да. Что с тобой случилось?

– Не знаю, что со мной должно было случиться. Родился головастиком, рос, рос и вырос лягушкой.

– Но что-то должно было произойти. Как ты стал разговаривать? Другие лягушки ведь не говорят.

– Разве? Боюсь, я не знаю других лягушек. Знаю лишь лисицу, с которой мы беседуем телепатически. А с вами я заговорил после того, как увидел вас. Раньше со мной этого не случалось. Наверное потому, что в этом не было необходимости.

– Но ты не можешь быть простой лягушкой. Лягушка не просыпается в одно прекрасное утро и не решает заговорить по-человечьи.

– Но я ничего не решал. Вы плакали, я захотел помочь. Увидев вас, я открыл рот, а слова сами вышли из него.

– Ты можешь говорить, что угодно, Принцесса прижала руку к груди. – Но ничто не разубедит меня в том, что на самом деле ты – заколдованный принц.

Лягушонок мог теперь убедиться, что Принцесса была весьма решительной натурой.

 

XIV. Как она влюбилась

 

Теперь нам должно быть ясно, очарование старинных сказок состоит не столько в том, что там что-то случается, сколько как и почему это случается. Мы уже знаем, что происходит в нашей сказке. Сокращенная версия нам известна на протяжении долгого времени, многие из нас выросли вместе с ней; она отложилась у нас в бессознательном как добрый и направляющий знак.