Глава 20. Ходатайство лорда волан-де-морта

Гарри с Роном покинули больницу рано утром в понедельник. Благодаря заботам мадам Помфри их здоровье полностью восстановилось, и теперь они могли насладиться благодатными последстви­ями отравления и трещины в черепе, лучшим из ко­торых стало примирение Рона и Гермионы. Герми-она даже проводила их на завтрак, сообщив заодно новость о ссоре Джинни с Дином. Дремавшее в гру­ди Гарри чудовище тотчас воспрянуло и с надеждой принюхалось к воздуху.

— Из-за чего они повздорили? — небрежно спро­сил Гарри, когда все трое повернули в коридор вось­мого этажа, пустынный, если не считать маленькой девчушки, внимательно разглядывавшей гобелен с изображением троллей в балетных пачках. Зави­дев приближавшихся шестикурсников, девчушка, по­хоже, перепугалась и уронила на пол тяжелые брон­зовые весы, которые держала в руках.

— Ничего-ничего! — утешила девочку поспешив­шая ей на помощь Гермиона. — Держи... — Она при­стукнула по обломкам весов волшебной палочкой и произнесла: — Репаро.

Девочка не поблагодарила ее, но так и осталась стоять как вкопанная, глядя им вслед. Рон, уходя, ог­лянулся.

— Что ни год, они становятся все меньше, — ска­зал он.

— Да шут с ней, — нетерпеливо отмахнулся Гар­ри. — Так из-за чего поссорились Джинни с Дином, а, Гермиона?

— Дин потешался над тем, как Маклагген залепил в тебя бладжером, — ответила она.

— Наверное, это и вправду было смешно, — рас­судительно заметил Рон.

— Ничего там смешного не было! — горячо вос­кликнула Гермиона. — Выглядело все это просто ужасно, и, если бы Кут с Пиксом не поймали Гарри в воздухе, он мог очень сильно покалечиться!

— Но Джинни порывать из-за этого с Дином не­зачем. — Гарри по-прежнему старался говорить не­брежным тоном. — Или они все же не порвали?

— Да нет, они... А тебя это почему интересует? — спросила Гермиона, внимательно вглядываясь в Гарри.

— Просто не хочу, чтобы в нашей команде по квиддичу опять все запуталось, — поспешил ответить он. Однако Гермиона продолжала смотреть на него с подозрением, так что, услышав донесшийся сзади возглас: «Гарри!», он облегченно вздохнул — теперь можно было повернуться к ней спиной.

— А, привет, Полумна.

— Я заходила в больничное крыло, хотела тебя повидать, — сообщила Полумна, конаясь в сумке. — Но там сказали, что ты уже выписан, а меня...

Она поочередно всучила Рону: предмет, похожий на крупную зеленую луковицу, большую пятнистую поганку и изрядное количество чего-то смахиваю­щего на кошачий помет; наконец извлекла из сум­ки замызганный пергаментный свиток и протяну­ла его Гарри.

—...а меня просили передать тебе это.

Гарри мгновенно признал в свитке приглашение на очередной урок Дамблдора.

— Сегодня вечером, — едва развернув свиток, ска­зал он Рону и Гермионе.

— Ты здорово комментировала последний матч! — похвалил Рон Полумну, уже забиравшую у него «лу­ковицу», поганку и кошачий помет. Полумна неуве­ренно улыбнулась.

— Шутишь, да? — сказала она. — Все говорят, что я была ужасна.

— Да нет, серьезно! — искренне воскликнул Рон. — Я и не припомню, чтобы комментарий доставил мне большее удовольствие! Кстати, а что это такое? — прибавил он, поднимая к глазам «луковицу».

— Это лирный корень, — ответила Полумна, за­пихивая в сумку поганку и кошачий помет. — Хо­чешь, возьми себе. У меня их несколько. Отлично отпугивают Пухлых Заглотов.

И она удалилась, оставив лирный корень в руке негромко посмеивающегося Рона.

— Знаете, а Полумна нравится мне все больше, — сказал он, когда они снова тронулись в путь к Боль­шому залу. — Я понимаю, у нее не все дома, но что толку...

Он вдруг умолк. У подножия мраморной лестни­цы с грозным видом возвышалась Лаванда Браун.

— Привет, — нервно поздоровался Рон.

— Пойдем, — негромко сказал Гарри Гермионе, и оба ускорили шаг, но успели услышать слова Ла­ванды:

— Почему ты не сказал мне, что тебя сегодня вы­писывают? И почему рядом с тобой оказалась она?

Когда Рон полчаса спустя появился за завтраком, выглядел он и надувшимся, и разозленным сразу, и хоть сел он рядом с Лавандой, Гарри не заметил чтобы за время, проведенное в Большом зале, эти двое обменялись хотя бы одним словом. Гермиона вела себя так, точно ничего не замечала, однако раз или два Гарри видел, как ее лицо озаряется беспри­чинной улыбкой. Весь этот день Гермиона пребыва­ла в особенно приподнятом настроении, а вечером в гриффиндорской гостиной соблаговолила даже просмотреть (иными словами переписать) домаш­нюю работу Гарри по травологии, чем в последнее время напрочь отказывалась заниматься, зная, что Гарри позволит Рону все у него сдуть.

— Огромное спасибо, Гермиона. — Гарри, торопли­во похлопав ее по спине, — он уже посмотрел на часы и обнаружил, что времени почти восемь. — Слушай, мне надо бежать, иначе я к Дамблдору опоздаю.

Она не ответила, просто с усталым видом вычер­кнула несколько самых слабых из написанных им предложений. Гарри, ухмыляясь, проскочил сквозь проем в портрете и понесся к кабинету директора школы. Торчавшая у винтовой лестницы горгулья отпрыгнула в сторону, едва услышав о шоколадных эк­лерах, и Гарри, перескакивая через ступеньки, взле­тел наверх и стукнул в дверь. Часы в кабинете как раз начали отзванивать восемь.

— Войдите, — отозвался Дамблдор.

Гарри протянул руку, чтобы толкнуть дверь, но тут кто-то рывком открыл ее изнутри. За дверью стоя­ла профессор Трелони.

— Ага! — вскричала она, театрально указав на Гар­ри, и, моргая, посмотрела на него сквозь толстые стекла очков. — Так вот причина, по которой вы, Дамблдор, столь бесцеремонно вышвыриваете меня из кабинета!

— Сивилла, дорогая, — с легким раздражением сказал Дамблдор, — о том, чтобы бесцеремонно вы­швыривать тебя, и речи не идет, просто у нас с Гар­ри назначена встреча, и я действительно считаю, что дальнейшие разговоры по поводу...

— Очень хорошо, — с глубокой обидой объяви­ла профессор Трелони. — Если вы не желаете из­гнать отсюда этого узурпатора, эту клячу, значит, так тому и быть... Возможно, мне удастся найти школу, где лучше оценят мои дарования...

Она протиснулась мимо Гарри и исчезла, спустив­шись по винтовой лестнице; слышно было, как она споткнулась на середине пути — Гарри догадался, что Трелони наступила на хвост одной из своих шалей.

— Закрой, пожалуйста, дверь, Гарри, и садись, — устало сказал Дамблдор.

Гарри подчинился, отметив, пока усаживался на свое обычное место перед столом Дамблдора, что между ними снова стоит Омут памяти, а рядом — еще два хрустальных флакончика, наполненных взвих­ренными воспоминаниями.

— Значит, профессор Трелони по-прежнему не­довольна тем, что Флоренц преподает в школе? — спросил Гарри.

— Недовольна, — ответил Дамблдор. — Прорица­ния обернулись для меня куда большими, чем я пред­видел, хлопотами, хоть сам я никогда этот предмет не изучал. Я не могу попросить Флоренца вернуться в Лес, для которого он стал изгоем, и не могу попро­сить Сивиллу Трелони покинуть школу. Между нами, она и представления не имеет об опасностях, ко­торые поджидают ее за стенами замка. Она ведь не знает, что произнесла пророчество о тебе и Волан-де-Морте, а просвещать ее на этот счет было бы, на мой взгляд, неразумным.

Дамблдор тяжело вздохнул, потом сказал:

— Впрочем, мои сложности с преподавателями тебя не касаются. Нам нужно обсудить более важные темы. Но прежде всего, справился ли ты с заданием, которое я дал тебе на прошлом уроке?

— Ну... — вымолвил Гарри и замолчал. Уроки трансгрессии, квиддич, отравление Рона, его соб­ственный треснувший череп и стремление выяс­нить, чем занят Драко Малфой, — за всеми забота­ми он почти забыл о воспоминании, которое Дамбл-дор попросил его вытянуть из Слизнорта. — Я как-то спросил об этом профессора Слизнорта после уро­ка зельеварения, но он... э-э... мне отказал.

Наступило недолгое молчание.

— Понятно, — сказал наконец Дамблдор, глядя на Гарри поверх очков-половинок, отчего Гарри в ко­торый раз показалось, что его просвечивают рент­геном. — И ты считаешь, что сделал все посильное? Что использовал всю свою изобретательность? Что в стараниях раздобыть это воспоминание исчерпал все свое хитроумие?

— Ну... — не зная что ответить, промямлил Гар­ри. Единственная попытка получить от Слизнорта воспоминание вдруг показалась ему попросту жал­кой. — В тот день, когда Рон по ошибке проглотил приворотное зелье, я отвел его к профессору Слизнорту. И подумал тогда, что, если мне удастся при­вести профессора Слизнорта в благодушное настро­ение...

— Тебе это удалось? — перебил его Дамблдор.

— В общем-то, нет, сэр, потому что Рон отравил­ся и...

— И это, естественно, заставило тебя забыть о лю­бых попытках добыть воспоминание. Когда твой лучший друг в опасности, ничего другого я от тебя ожидать и не мог. Однако я был вправе надеяться, что, как только мистер Уизли пойдет на поправку, ты вернешься к выполнению задачи, которую я тебе поручил. Мне казалось, что я дал тебе ясно понять, как необходимо нам это воспоминание. Более того, я постарался внушить тебе, что оно для нас важнее всех остальных, что без него мы попусту потратим время.

Жаркое, жгучее ощущение стыда опалило заты­лок Гарри и растеклось по всему телу. Дамблдор не повышал голоса, он даже не сердился, но уж лучше бы он кричал — холодное разочарование старого волшебника казалось Гарри хуже всего на свете.

— Сэр, — почти со слезами в голосе сказал он, — дело не в том, что я не старался и вообще... Просто у меня были другие... другие...

— Просто у тебя было другое на уме, — подска­зал Дамблдор. — Я понимаю.

В кабинете снова повисло молчание, самое неуют­ное молчание, в какое Гарри случалось погружаться в присутствии Дамблдора. Оно длилось и длилось, нарушаемое лишь похрапыванием висящего над го­ловой Дамблдора портрета Армандо Диппета. У Гар­ри было странное чувство, словно он стал меньше, немного усох с той минуты, как сюда вошел.

Когда сносить молчание стало уже не по силам, Гарри сказал:

— Профессор Дамблдор, мне правда очень жаль. Я должен был приложить больше усилий... понять, что вы не попросили бы меня об этом, не будь оно по-настоящему важным.

— Спасибо, что сказал это, Гарри, — негромко откликнулся Дамблдор. — Могу ли я надеяться, что в дальнейшем эта задача будет стоять у тебя на пер­вом месте? Начиная с сегодняшнего вечера, наши с тобой встречи станут почти бессмысленными, если мы не получим воспоминаний Слизнорта.

— Я постараюсь, сэр, я добуду его, — горячо по­обещал Гарри.

— Значит, больше об этом говорить не стоит, — Уже более добродушным тоном сказал Дамблдор, — а лучше заняться нашей историей — с того места, где мы остановились. Ты помнишь, где это было?

— Да, сэр, — мигом ответил Гарри. — Волан-де-Морт убил своего отца, деда и бабку, устроив все так, что подозрения пали на его дядю Морфина. Потом он вернулся в Хогвартс и спросил... — Гарри замялся, — спросил профессора Слизнорта о крестражах.

— Очень хорошо, — сказал Дамблдор. — Надеюсь, ты не забыл, как я на первом уроке говорил тебе, что нам придется прибегнуть к догадкам и домыслам?

— Да, сэр.

— До сих пор, — полагаю, тут ты со мной согла­сишься, — я демонстрировал тебе более или менее надежные источники сведений, на которых основы­вались мои умозаключения насчет жизни Волан-де-Морта до семнадцати лет.

Гарри кивнул.

— Однако теперь, — продолжал Дамблдор, — теперь все становится более запутанным и туман­ным. Если отыскать свидетельства, относящиеся к юному Реддлу, было нелегко, то найти челове­ка, готового поделиться воспоминаниями о муж­чине по имени Волан-де-Морт, почти невозмож­но. Собственно говоря, я сомневаюсь, что, помимо меня, есть на свете хоть одна живая душа, способ­ная дать нам полный отчет о том, как он жил пос­ле того, как покинул Хогвартс. Но у меня имеется пара последних воспоминаний, которыми я и хо­тел бы с тобой поделиться. — Дамблдор указал на поблескивающие вблизи Омута памяти хрусталь­ные флакончики. — А потом я был бы рад услы­шать твое мнение о том, насколько правдоподоб­ны сделанные мною выводы.

Мысль о том, что Дамблдор так высоко ценит его мнение, заставила Гарри еще сильнее устыдить­ся нерадивости, которую он проявил, пытаясь до­быть воспоминания о крестражах, и, пока Дамбл­дор, поднеся первый флакончик к свету, вглядывал­ся в него, Гарри виновато ерзал в кресле.

— Надеюсь, ты не устал погружаться в чужую память? Эти воспоминания особенно любопытны, именно эти два, — сказал Дамблдор. — Первое при­надлежит совсем старенькому эльфу-домовику, слу­жанке по имени Похлеба. Но прежде чем мы увидим то, что видела Похлеба, я вкратце перескажу тебе об­стоятельства, при которых лорд Волан-де-Морт по­кинул Хогвартс.

Седьмой курс он завершил с высшими, как ты и мог бы ожидать, оценками по каждому сданному им предмету. Все его однокурсники ломали головы над тем, какой вид деятельности им избрать, выйдя из Хогвартса. Том Реддл был старостой, лучшим уче­ником, лауреатом Специальной премии за заслуги перед школой, и все ожидали от него чего-то осо­бенно блестящего. По моим сведениям, кое-кто из учителей, в их числе и профессор Слизнорт, думал, что он поступит в Министерство магии, и предла­гал организовать необходимые для этого встречи, познакомить его с полезными людьми. Реддл на все отвечал отказом. И следующее, что узнали о нем пре­подаватели, — Волан-де-Морт устроился на работу в «Горбин и Бэрк».

— В «Горбин и Бэрк»? — ошеломленно переспро­сил Гарри.

— В «Горбин и Бэрк», — невозмутимо подтвердил Дамблдор. — Думаю, проникнув в память Похлебы, ты поймешь, чем привлек его этот магазин. Но это была не первая работа, которую выбрал Волан-де-Морт (в ту пору почти никто об этом не знал — я был одним из немногих, кому доверился тогдашний ди­ректор школы). Сначала Волан-де-Морт обратился к профессору Диппету с вопросом, нельзя ли ему остаться преподавать в Хогвартсе.

— Он хотел остаться здесь? Но почему? — с еще большим изумлением спросил Гарри.

— Думаю, причин было несколько, хотя профес­сору Диппету он ни одной из них не назвал, — от­ветил Дамблдор. — Первая и главная состояла в том, что Волан-де-Морт привязался к школе сильнее, чем к любому живому существу. В Хогвартсе прошли его самые счастливые годы, школа была единственным местом, которое стало для него домом.

Услышав это, Гарри немного смутился — именно такие чувства и сам он питал к Хогвартсу.

— Во-вторых, наш замок — это оплот древней ма­гии. Волан-де-Морт проник во множество его тайн, которые большинству выпускников нашей школы и не снились. Но он понимал, должно быть, что в зам­ке еще остались нераскрытые тайны, кладези магии, из которых можно черпать и черпать.

И, в-третьих, став преподавателем, он получил бы влияние, огромную власть над юными волшебника­ми и чародеями. Возможно, эту идею он почерпнул у профессора Слизнорта, с которым у него сложи­лись наилучшие отношения и который показал ему, каким влиянием может пользоваться преподаватель. Я и на миг не поверил бы, что Волан-де-Морт соби­рался провести в Хогвартсе весь остаток своих дней, думаю, однако, что он видел в школе еще и вербо­вочный пункт, место, в котором он сможет присту­пить к созданию своей армии.

— Но он этой работы не получил, сэр?

— Нет, не получил. Профессор Диппет сказал ему, что восемнадцать — возраст для учителя слишком незрелый, но предложил спустя несколько лет сно­ва подать такое ходатайство, если у Реддла еще со­хранится желание преподавать.

— А как отнеслись к этому вы, сэр? — поколебав­шись, спросил Гарри.

— С огромной тревогой, — ответил Дамблдор. — Я отсоветовал Армандо брать его в преподаватели.

Я не стал приводить доводы, о которых рассказал тебе, поскольку профессор Диппет очень любил Во-лан-де-Морта и не сомневался в его честности. Прос­то я не хотел, чтобы лорд Волан-де-Морт вернул­ся в нашу школу, да еще и на пост, который дал бы ему власть.

— А какое место он хотел получить, сэр? Какой предмет преподавать?

Ответ почему-то стал ясным Гарри еще до того, как Дамблдор дал его.

— Защиту от Темных искусств. В то время ее пре­подавала престарелая дама, профессор Галатея Вилкост, проработавшая в Хогвартсе почти пятьдесят лет. Итак Волан-де-Морт поступил в «Горбин и Бэрк», и все обожавшие его преподаватели твердили в один голос, что это бессмысленное расточительство, что такому блестящему молодому волшебнику не место в какой-то там лавке. Впрочем, Волан-де-Морт не был простым продавцом. Вежливый, красивый, ум­ный, он получил вскоре особую работу, из тех, что могут найтись только в таком заведении, как «Гор­бин и Бэрк». Этот магазин, как тебе известно, специ­ализируется на продаже вещей, обладающих свойст­вами необычайными и мощными. Волан-де-Морта посылали к людям, которых нужно было уговорить расстаться с тем или иным сокровищем, уступить их владельцам магазина для последующей прода­жи, и по всем свидетельствам, он вел такие перего­воры на редкость хорошо.

— Не сомневаюсь, — сказал, не сумев сдержать­ся, Гарри.

— Вот именно, — слабо улыбнувшись, откликнул­ся Дамблдор. — А теперь пора послушать домово­го эльфа Похлебу состоявшую в прислугах у очень старой и очень богатой волшебницы по имени Хэпзиба Смит.

Дамблдор взмахнул волшебной палочкой, заста­вив пробку вылететь из флакона, и перелил бурля­щую память в Омут, одновременно сказав:

— Сначала ты, Гарри.

Гарри встал и в который раз склонился над зыб-лющимся, серебристым содержимым каменной чаши, коснувшись лицом его поверхности. Он провалил­ся в темную пустоту и скоро очутился в какой-то гостиной, прямо перед необъятно толстой старой дамой в замысловатом рыжем парике и поблески­вающем розовом одеянии, которое придавало ей сходство с подтаявшим тортом-мороженым. Дама разглядывала себя в маленьком, усыпанном самоцве­тами зеркальце, нанося большой пуховкой румяна на свои и без того уже алые щеки, а самая крошеч­ная и дряхлая из когда-либо виденных Гарри эль­фов-домовиков зашнуровывала на ее мясистых но­гах тесноватые атласные домашние туфли.

— Поторопись, Похлеба! — повелительно при­крикнула Хэпзиба. — Этот юноша сказал, что при­дет в четыре, осталось всего несколько минут, а он никогда еще не опаздывал!

Похлеба распрямилась, дама отложила пухов­ку. Макушка эльфа едва доставала до подушек крес­ла, в котором восседала Хэпзиба; сухая, точно бума­га, кожа старой служанки свисала с ее костей вмес­те с чистой холстиной, задрапированной на манер тоги.

— Как я выгляжу? — поинтересовалась Хэпзиба, поворачивая голову так и этак, чтобы под разными углами полюбоваться своим отражением в зеркале.

— Прелестно, мадам, — пропищала Похлеба.

Гарри оставалось только предположить, что обя­занность врать сквозь стиснутые зубы, отвечая на этот вопрос, обозначена в контракте Похлебы, — на его взгляд, ничего прелестного в Хэпзибе не на­блюдалось.

Звякнул дверной звонок, эльф и хозяйка дома подпрыгнули.

— Скорее, скорее, Похлеба, это он! — вскрича­ла Хэпзиба.

Служанка суетливо засеменила из гостиной, за­громожденной до того, что трудно было понять, как можно пройти по ней, не налетев по крайней мере на дюжину предметов. Здесь теснились застеклен­ные, наполненные лаковыми шкатулками шкафчики, большие шкафы были забиты книгами с тисненны­ми золотом переплетами, полки уставлены земны­ми и небесными глобусами, повсюду стояли бронзо­вые ящики с цветущими растениями — одним сло­вом, гостиная походила на помесь лавки магических древностей с оранжереей.

Через пару минут служанка возвратилась, за нею следовал молодой человек, в котором Гарри без тру­да узнал Волан-де-Морта. Простой черный костюм, волосы отпущены чуть длиннее, чем в школе, впа­лые щеки — впрочем, ему все это шло, он стал еще красивее, чем прежде. Пройдя через битком наби­тую гостиную с легкостью, говорившей о том, что он не раз бывал здесь и прежде, молодой человек склонился над пухлой ладошкой Хэпзибы, коснув­шись ее губами.

— Я принес вам цветы, — тихо сказал он, извле­кая невесть откуда букет роз.

— Гадкий мальчик, к чему это! — визгливо вос­кликнула старая Хэпзиба, хотя Гарри заметил сто­явшую на ближайшем к ней столике пустую вазу. — Балуете вы старуху, Том... Садитесь, садитесь... Но где же Похлеба? Ага...

В гостиную торопливо вернулась служанка, она притащила поднос с маленькими пирожными, ко­торый опустила близ локтя своей хозяйки.

— Угощайтесь, Том, — сказала Хэпзиба. — Я знаю, что вам нравятся мои пирожные. Ну, как вы? По­бледнели. Вас в вашем магазине заставляют слиш­ком много работать, я это сто раз говорила...

Волан-де-Морт деланно усмехнулся, Хэпзиба от­ветила ему жеманной улыбкой.

— Итак, под каким же предлогом вы навестили меня сегодня? — хлопая ресницами, осведомилась она.

— Мистер Бэрк хотел бы сделать вам выгодное предложение касательно доспехов гоблинской ра­боты, — ответил Волан-де-Морт. — Он полагает, что пятьсот галеонов будут более чем справедливой...

— Нет-нет, не так быстро, иначе я подумаю, что вы приходите сюда только ради моих безделушек! — надула губки Хэпзиба.

— Мне приказывают являться сюда ради них, — тихо произнес Волан-де-Морт. — Я всего лишь бед­ный служащий, мадам, и вынужден делать то, что мне велят. Мистер Бэрк просил узнать...

— Ах-ах, мистер Бэрк, подумаешь! — взмахнув ла­дошкой, сказала Хэпзиба. — Я могу показать вам та­кое, чего мистер Бэрк и не видел ни разу! Вы уме­ете хранить тайны, Том? Пообещайте не говорить мистеру Бэрку о том, что у меня есть. Он мне по­коя не даст, если узнает, что я показала вам эти ве­щицы, а я их не продам ни мистеру Бэрку, ни кому другому! Но вы, Том, вы способны увидеть в этих ве­щах их историю, а не одни галеоны, которые за них можно выручить...

— Я буду рад увидеть все, что пожелает показать мне мисс Хэпзиба, — негромко сказал Волан-де-Морт, и Хэпзиба хихикнула, точно девица.

— Сейчас велю Похлебе принести их сюда... Пох­леба, где ты? Я хочу показать мистеру Реддлу изыс­каннейшее из наших сокровищ... Впрочем, нет, при­неси, раз уж идешь туда, оба...

— Прошу вас, мадам, — пропищала служанка, и Гарри увидел две стоящие одна на другой кожа­ные шкатулки, которые плыли по гостиной слов­но сами собой, хотя он понимал, что это крошеч­ная Похлеба держит их на голове, пробираясь меж­ду столов, пуфиков и ножных скамеек.

— Вот, — радостно объявила Хэпзиба, принимая от эльфа шкатулки. Она и положила их себе на ко­лени и приготовилась открыть верхнюю. — Думаю, вам это понравится, Том... О, если бы мои родные уз­нали, что я показываю их вам! Все они только об од­ном и мечтают — как бы их присвоить поскорее!

Хэпзиба подняла крышку шкатулки. Гарри шаг­нул вперед, чтобы разглядеть ее содержимое, и уви­дел маленькую золотую чашу с двумя ручками тон­кой работы.

— Вот интересно, знаете ли вы, что это такое, Том? Возьмите ее, рассмотрите получше! — прошеп­тала Хэпзиба.

Волан-де-Морт протянул руку, взялся длинными пальцами за одну из ручек и извлек чашу из ее уют­ного шелкового гнездышка. Гарри показалось, что он заметил в темных глазах Волан-де-Морта какой-то красный проблеск Жадное выражение, застывшее на лице юноши, странно отражалось на физионо­мии Хэпзибы, даром что маленькие глазки ее смот­рели не отрываясь лишь на красавца-гостя.

— Барсук, — пробормотал Волан-де-Морт, вгля­дываясь в гравировку на чаше. — Так она принад­лежала?..

— Пенелопе Пуффендуй, как вам, умный вы маль­чик, очень хорошо известно! — Хэпзиба, громко скрипнув корсетом, наклонилась и, подумать толь­ко, ущипнула его за впалую щеку. — Я не говорила вам, что мы с ней состоим в дальнем родстве? Эта вещица передается в нашей семье из рук в руки уже многие годы. Красивая, правда? Считается, что в ней сокрыты самые разные силы, впрочем, досконально я это не проверяла, я просто храню ее у себя, в ти­шине и покое...

Она вытянула чашу из длинных пальцев Волан-де-Морта и аккуратно уложила обратно в шкатулку. Дама была слишком занята правильным ее размеще­нием, чтобы заметить тень, скользнувшую по лицу молодого человека, когда у него отобрали чашу.

— Ну так, — радостно вымолвила Хэпзиба, — где Похлеба? А, ты здесь! Возьми это.

Служанка покорно приняла шкатулку с чашей, а Хэпзиба занялась другой шкатулкой, более плос­кой, оставшейся лежать у нее на коленях.

— Думаю, эта вещица понравится вам даже боль­ше, Том, — прошептала она. — Наклонитесь немно­го, чтобы получше ее рассмотреть... Разумеется, Бэрк знает, что она у меня, я ее у него же и купила, и, смею сказать, он был бы рад снова заполучить эту вещь, когда меня не станет...

Старуха сдвинула изящную филигранную защел­ку, откинула крышку шкатулки. Внутри на малиновом бархате покоился тяжелый золотой медальон.

На сей раз Волан-де-Морт протянул к шкатулке руку, не дожидаясь приглашения. Он взял медальон и поднял его к свету, разглядывая.

— Знак Слизерина, — тихо сказал он, вглядыва­ясь в переливы света на богато изукрашенном, зме­истом «5».

— Правильно! — воскликнула Хэпзиба. Вид Во-лан-де-Морта, зачарованно вглядывавшегося в меда­льон, доставлял ей, похоже, немалое наслаждение.

Я отдала бы за него руку или ногу, но не упустила бы, о нет, такое сокровище просто обязано нахо­диться в моей коллекции. Бэрк, насколько я знаю, купил этот медальон у какой-то нищенки, укравшей его неведомо где, но понятия не имевшей о его под­линной ценности...

Теперь ошибиться было уже невозможно: при этих словах Хэпзибы глаза Волан-де-Морта полых­нули багрецом, и Гарри увидел, как побелели кос­тяшки пальцев, сжимавших цепочку медальона.

— Бэрк наверняка заплатил ей гроши, а вещица попала ко мне... Красивая, правда? И опять-таки, каки­ми только волшебными свойствами она не обладает, а я просто храню ее в тишине и покое, вот и все...

Старая дама протянула руку к медальону. На миг Гарри показалось, что Волан-де-Морт не захочет от­дать его, однако молодой человек позволил цепоч­ке выскользнуть из его пальцев, и медальон вернул­ся на свое малиновое бархатное ложе.

— Ну что же, Том, дорогой, надеюсь, вам эти без­делицы пришлись по вкусу!

Она взглянула гостю в лицо, и Гарри впервые уви­дел, как выцветает ее глуповатая улыбка.

— Вы хорошо себя чувствуете, дорогой?

— О да, — тихо ответил Волан-де-Морт. — Да, я чувствую себя превосходно...

— А мне показалось... Впрочем, это, надо пола­гать, игра света... — заметно нервничая, сказала Хэп­зиба. Гарри понял, что и она углядела мгновенный красный проблеск в глазах Волан-де-Морта. — По­хлеба, отнеси все назад и запри... с обычными за­клинаниями...

— Пора уходить, Гарри, — негромко сказал Дам­блдор, и, когда маленькая служанка, ковыляя, по­несла шкатулки прочь из гостиной, оба они взлете­ли, пронзая забвение, вверх и вернулись в кабинет Дамблдора.

— Хэпзиба Смит скончалась через два дня после этой сценки, — сказал Дамблдор, усаживаясь и ука­зывая Гарри на кресло. — Министерство признало ее домовика Похлебу виновной в том, что она слу­чайно поднесла хозяйке отравленное какао.

— Ну еще бы! — сердито воскликнул Гарри.

— Я понимаю, что у тебя на уме, — сказал Дам­блдор. — Между этой смертью и смертью Реддлов, безусловно, имеется немалое сходство. В обоих слу­чаях кто-то принимает на себя вину и превосходно помнит все обстоятельства смерти...

— Похлеба призналась?

— Она помнила, как насыпала в какао хозяйки что-то, оказавшееся не сахаром, а смертоносным, мало известным ядом, — ответил Дамблдор. — Было решено, что сделала она это не нарочно, а просто по причине старости и бестолковости...

— Волан-де-Морт изменил ее память, точно так же, как память Морфина!

— Да, я тоже пришел к такому выводу, — сказал Дамблдор. — И так же как в случае Морфина, Минис­терство с готовностью обвинило Похлебу...

— Потому что она домовый эльф, — сказал Гарри. Редко случалось ему проникаться большей симпати­ей к основанному Гермионой обществу Г. А. В. Н. Э.

— Совершенно верно, — согласился Дамблдор. — Она была стара, она призналась, что напутала с хо­зяйским питьем, а провести дальнейшее расследова­ние никто в Министерстве не потрудился. Как и в слу­чае Морфина, когда я отыскал Похлебу и проник в ее память, жить ей оставалось совсем недолго. Однако, кроме того, что Волан-де-Морт знал о чаше и ме­дальоне, воспоминания старушки ничего не дока­зывают.

Ко времени осуждения Похлебы семейство Хэп-зибы уже обнаружило пропажу двух ее величайших сокровищ. Чтобы окончательно удостовериться в этом, ее родичам потребовался немалый срок, по­скольку у Хэпзибы было много тайников — она очень ревностно оберегала свою коллекцию. Но еще до того, как они убедились, что чаша и медальон ис­чезли, продавец из магазина «Горбин и Бэрк», тот самый молодой человек, который с таким постоян­ством навещал Хэпзибу и так ее очаровал, бросил работу и пропал. Куда он отправился, хозяева мага­зина не знали, его исчезновение удивило их не мень­ше, чем всех остальных. И больше никто Тома Реддла в течение очень долгого времени не видел и не слышал.

А теперь, Гарри, — сказал Дамблдор, — если ты не против, я хотел бы обратить твое внимание на некоторые моменты этой истории. Волан-де-Морт совершил еще одно убийство. Не знаю, было ли оно самым первым со времени гибели Реддлов, но думаю, что было. На этот раз, как ты видел, он убил не из мести, но ради выгоды. Он пожелал завладеть дву­мя баснословными сокровищами, которые показа­ла ему несчастная, одураченная им старуха. И точ­но так же, как он обворовывал детей в сиротском приюте, как завладел кольцом своего дяди Морфи­на, точно так же он скрылся теперь с чашей и ме­дальоном Хэпзибы.

— Но это похоже на безумие... — нахмурясь, ска­зал Гарри. — Рискнуть всем, бросить работу, и все ради...

— Для тебя это, может быть, и безумие, но не для Волан-де-Морта, — ответил Дамблдор. — Надеюсь, в свое время ты поймешь, что значили для него эти вещи, однако, признай, не так уж трудно предста­вить, что, по крайней мере, медальон он мог счи­тать принадлежащим ему по праву.

— Медальон — наверное, — согласился Гарри, — но зачем было брать и чашу?

— Чаша принадлежала одной из основательниц Хогвартса, — сказал Дамблдор. — Думаю, Волан-де-Морт все еще стремился попасть в школу и просто не устоял перед искушением присвоить вещь, ко­торая так сильно пропитана ее историей. Правда, были и иные причины... Надеюсь, скоро мне удаст­ся продемонстрировать их тебе. А теперь давай зай­мемся самым последним (во всяком случае, до тех пор, пока ты не проникнешь в память профессора Слизнорта) из воспоминаний, которые я считал не­обходимым тебе показать. От воспоминаний По-хлебы его отделяют десять лет, и мы можем толь­ко догадываться, чем занимался все эти годы лорд Волан-де-Морт...

Гарри снова поднялся из кресла, Дамблдор тем временем вылил в Омут памяти содержимое по­следнего флакона.

— Кому оно принадлежит? — спросил Гарри.

— Мне, — ответил Дамблдор.

Следом за Дамблдором Гарри нырнул в изменчи­вую серебристую гуту и приземлился в том же са­мом кабинете, который только что покинул. Здесь блаженно дремал на своем насесте Фоукс и сидел за столом Дамблдор, очень похожий на того, что стоял рядом с ним, только обе руки его были целы­ми, неповрежденными, а лицо чуть менее морщини­стым. Лишь одно и отличало нынешний кабинет от того, каким он был в прошлом, — за окном плыли в темноте, оседая на внешний выступ, голубоватые снежинки.

Помолодевший Дамблдор, казалось, ждал кого-то. И точно, через несколько мгновений после их появ­ления в дверь стукнули, и он сказал: «Войдите».

Гарри сдавленно ахнул. В комнату вошел Волан-де-Морт. Черты его были не теми, какие почти два года назад явились Гарри в большом каменном кот­ле, в них было меньше змеиного, глаза пока еще не так сильно отливали багрецом, да и само лицо не превратилось в маску. И все же оно не было больше лицом красавца Тома Реддла. Это лицо казалось обо­жженным, черты утратили резкость, стали словно восковыми, перекошенными; белки глаз теперь уже навсегда налились кровью, хотя зрачки и не превра­тились пока в узкие щели, какими (как было извест­но Гарри) им предстояло стать. Длинная черная мантия окутывала Волан-Де-Морта, а лицо его было таким же белым как снег, поблескивавший у него на плечах.

Сидевший за столом Дамблдор не выказал ника­ких признаков удивления. По-видимому, визит этот был обговорен заранее.

— Добрый вечер, Том, — безмятежно сказал Дам­блдор. — Не желаете присесть?

— Спасибо, — ответил Волан-де-Морт, усаживаясь в указанное Дамблдором кресло, то самое, судя по его виду, которое только что освободил в настоящем Гарри. — Я слышал, вы стали директором школы, — прибавил он голосом чуть более высоким и холод­ным, чем прежде. — Достойный выбор.

— Рад, что вы его одобряете, — улыбнулся Дам­блдор. — Могу я предложить вам вина?

— Буду лишь благодарен, — ответил Волан-де-Морт. — Я проделал немалый путь.

Дамблдор встал и подошел к застекленному шкаф­чику, где теперь хранил Омут памяти, — в то время в нем теснились бутылки. Вручив Волан-де-Морту бокал с вином, он наполнил другой для себя и вер­нулся в кресло за письменным столом.

— Итак, Том... чему обязан удовольствием? Волан-де-Морт ответил не сразу, для начала он просто отпил из бокала.

— Никто больше не называет меня Томом, — ска­зал он. — Теперь я известен под именем...

— Я знаю имя, под которым вы теперь извест­ны, — приятно улыбнувшись, произнес Дамблдор. — Но для меня, боюсь, вы навсегда останетесь Томом Реддлом. Такова, увы, одна из неудобных особеннос­тей старых учителей, им никогда не удается окон­чательно забыть, с чего начинали их юные подо­печные.

Он поднял бокал повыше, словно провозглашая тост в честь Волан-де-Морта, лицо которого ос­талось непроницаемым. Но Гарри чувствовал, что атмосфера в кабинете немного изменилась. Дамбл­дор не просто отказался использовать выбранное Волан-де-Мортом имя — он не позволил ему дик­товать условия их встречи, и Гарри видел, что гость Дамблдора понял это.

— Меня удивляет, что вы остаетесь здесь так дол­го, — немного помолчав, сказал Волан-де-Морт. — Я всегда дивился тому, что такой волшебник, как вы, ни разу не пожелал покинуть эту школу.

— Что ж, — по-прежнему улыбаясь, ответил Дам­блдор, — для такого волшебника, как я, нет ничего более важного, чем возможность передавать другим древнее мастерство, помогать оттачивать юные умы. Если память мне не изменяет, учительство когда-то представлялось привлекательным и вам.

— И все еще представляется, — сказал Волан-де-Морт. — Просто я не могу понять, почему вы, вол­шебник, к которому так часто обращается за сове­тами Министерство и которому дважды, насколько я знаю, предлагали занять пост министра...

— На деле таких предложений, если считать и са­мое последнее, было три, — сообщил Дамблдор. — Од­нако карьера министра никогда меня не привлекала. И это, я думаю, еще одна наша общая черта.

Волан-де-Морт, не улыбнувшись, склонил голо­ву и снова приложился к бокалу с вином. Дамблдор не стал нарушать повисшего в кабинете молчания; с видом человека, предвкушающего нечто приятное, он ждал, когда заговорит Волан-де-Морт.

— Я возвратился, — сказал наконец тот, — немно­го позже, чем ожидал профессор Диппет... но тем не менее возвратился, чтобы снова ходатайствовать о предоставлении мне должности, для которой он счел меня когда-то слишком юным. Я пришел, что­бы получить у вас разрешение вернуться в замок и стать преподавателем. Думаю, вы должны знать, что с тех пор, как я покинул школу, я увидел и со­вершил многое. Я могу показать и рассказать вашим ученикам такое, чего они ни от какого другого вол­шебника не получат.

Прежде чем ответить, Дамблдор некоторое время смотрел на Волан-де-Морта поверх своего бокала.

— Да, я определенно знаю, что вы, с тех пор как покинули нас, увидели и совершили многое, — не­громко произнес он. — Слухи о ваших достижени­ях, Том, добрались и до нашей старой школы. И мне было бы очень грустно, если бы они оказались хоть наполовину правдивыми.

Лицо Волан-де-Морта оставалось бесстрастным.

— Величие пробуждает зависть, — сказал он, — за­висть рождает злобу, а злоба плодит ложь. Вы долж­ны это знать, Дамблдор.

— Так <