Многоопытные души в маленьких телах

Однажды, вскоре после моего посещения конференции APRT во Флориде, я заехала за Чейзом в школу, чтобы отвезти его к стоматологу. Было еще довольно рано, и я знала, что Чейз ничего не будет иметь против того, чтобы прогулять несколько уроков в такой чудесный весенний день, даже если сделать это можно, лишь отправившись к стоматологу. Когда я приехала, урок еще не закончился, так что я расположилась на лужайке, наслаждаясь ярким солнцем.

Рядом со мной везде носились дети. Некоторые играли в «догонялки», другие просто бегали ради забавы. Я стала наблюдать за маленькой девочкой на качелях, которая при каждом взлете так выгибала спину, что ее длинные волосы чуть ли не волочились по земле. Казалось, движение качелей завораживало ее. Несколько мальчиков о чем-то заговорщицки переговаривались на краю площадки, а затем тихонько нырнули в соседний лесок. Что они задумали?

Оглядывая площадку, я подумала, сколько из этих пятнадцати-двадцати малышей пытались сообщить своим родителям о том, что они жили раньше. Один? Два? Может быть, десять? Если это и происходило, скорее всего, родители просто не обратили внимания на их слова. Но сейчас я точно знала, что каждый ребенок может спонтанно вспомнить свою прошлую жизнь. Безусловно, не все, но среди этих пятнадцати детей, по крайней мере один должен был когда-то раньше произнести при родителях: «Когда я жил раньше...» или «Когда я был большой...».

Сейчас, сидя здесь и наблюдая за резвящимися малышами, я осознала, что моя работа с прошлыми жизнями в корне изменила мои представления о детях. Большинство людей смотрят на ребенка сверху вниз, считая, что тот не обладает жизненным опытом и мудростью, которые приходят лишь с годами. Но если каждый из нас прожил бессчетное количество жизней, то резвящиеся вокруг меня малыши обладают опытными душами, только заключенными в маленькие тела. Я прищурилась и на минуту представила малышей, суетящихся на площадке, взрослыми и мудрыми людьми, которые лишь на время превратились в детей. Тогда все менялось. Мне хотелось спросить каждого из них: «Откуда вы явились? Чему вы можете научить меня?»

Я снова мысленно возвратилась на конференцию APRT. Слова Тинеке прозвучали в моих ушах словно мантра: «Вы должны начать писать свою книгу прямо сейчас. Немедленно! Без проволочек!» Я не могла проигнорировать ее напутствие. Она была права. Но... книга? Невероятная работа! Я ничего, кроме писем, не писала со времени окончания колледжа. Но странно, я почувствовала приток энергии лишь от одной мысли об этом.

Чейз похлопал меня по плечу, и я вышла из теплого облака своих мыслей. Время отправляться к зубному врачу.

Головой вперед

Ожидая под дверью кабинета стоматолога, я обдумывала план. С чего начать книгу о детских воспоминаниях из прошлых жизней? Я накопила материал, у меня были идеи, но при этом не было ни одного собственного наблюдения за спонтанными воспоминаниями о прошлых жизнях (если не считать Сару и Чейза). Я знала, что такие случаи не так уж редки, и я смогла найти хотя бы несколько. Но как мне переговорить об этом с сотнями, а то и тысячами родителей?

Когда я механически перелистывала страницы старого журнала для родителей (который стоматолог держал в приемной еще с прошлой осени), у меня в голове зародилась идея: я подам объявление о том, что собираю случаи. Но, конечно, они должны появиться не в таких старомодных журналах, проповедующих традиционные способы воспитания детей. Я подам их в своем любимом издании Mothering [7], которое я стала регулярно читать с того момента, как Чейз появился на свет.

По приезде домой я сразу же перетрясла весь семейный бюджет и выкроила средства на объявление. Я не могла позволить себе ждать выхода следующего номера журнала – объявление должно появиться немедленно.

А сейчас я должна начинать писать. Я должна набить руку, пока буду ждать ответов на мое объявление. Кто станет слушать меня? Я вновь мысленно вернулась к конференции APRT – как мало людей, участвовавших в ней, слышали о книге Харрисонов, которую я считала столь ценной! Я позвонила в APRT и подала заявку на статью в Jornal of Regression Therapy. Редактор отнесся ко мне с сочувствием, но сказал, что не может обещать публикацию, поскольку мое имя еще ни разу не встречалось в литературе. Вначале мой опус должна будет рассмотреть редколлегия.

Я трудилась над небольшой статьей несколько недель. Стив был моим первым редактором. Затем я отправила ее в журнал и стала ждать приговора редколлегии. Когда наконец из редакции пришел ответ, я стала танцевать прямо у почтового ящика. На открытке красовалось лишь одно слово: «Да». Меня напечатают!

Теперь, когда меня стали печатать, я начала искать и другие издания, куда можно послать свои труды. Подруга дала мне номер журнала Venture Inward. Этот журнал издавал Эдгар Кейс – целитель, который стал одним из первых консультантов по прошлым жизням. Я позвонила редактору. К концу нашего разговора я дала согласие написать статью о Чейзе и Саре, которую опубликуют в журнале. Это означало, что я должна буду выступить перед пятидесятитысячной аудиторией. Ни минуты не думая, я бросилась в авантюру головой вперед.

Лийя, дочь Тийю

Куда бы я ни приходила, с кем бы я ни встречалась, везде я старалась ненавязчиво перевести разговор на детские воспоминания о прошлых жизнях. Скоро я научилась непринужденно задавать эти вопросы почти при каждом разговоре. Очевидно, потому, что я стала так часто и много говорить на эту тему, вскоре я обнаружила, что интересующие меня случаи находились совсем рядом.

Впервые я познакомилась с Тийю, когда пришла на чай к своим добрым друзьям. Она была похожа на фею со своими светлыми волосами, голубыми искрящимися глазами и лукавой улыбкой. Мне она сразу же понравилась. Было забавно слышать, как она оживляет разговор своими острыми меткими замечаниями. Когда у меня наконец появилась возможность обронить пару фраз о детских воспоминаниях прошлых жизней, она, не колеблясь ни минуты, воскликнула: «О, у Лийи было воспоминание о прошлой жизни в прошлом году. Я в этом уверена».

И Тийю рассказала, что произошло:

Когда Лийе было два года, мы вместе ехали в машине. Лийя сидела на специальном детском сиденье и выглядывала в окно. Мы как раз проезжали по мосту, переброшенному через высокое ущелье, когда девочка взволнованно и отчетливо произнесла встревоженным голосом: «Мама, это очень напоминает место моей смерти!» Она не казалась расстроенной. Просто уверенно заявила об этом.

Я сказала: «Лийя, о чем ты говоришь?»

«Я сидела в машине, и она упала с моста в воду. Я умерла».

Я пришла в полное недоумение от ее слов и свернула с дороги, чтобы ни во что не врезаться. Затем я спросила: «Где была мама?»

«Тебя не было со мной тогда».

Меня очень удивила речь Лийи, и мне захотелось выяснить побольше. Потому я спросила: «Кто же тогда вел машину?»

«Я была большой. Я могла сама дотянуться до педалей», – ответила мне дочь.

Меня удивило то, что Лийя знала, что машину водят с помощью педалей. Она всегда сидела позади, на своем сиденье, и никак не могла увидеть, что я делаю ногами.

Я продолжала спрашивать, стараясь не наводить ее на ответы: «Что произошло потом?»

«На мне не было ремня, и я выпала из машины в воду». Затем она приложила руку к затылку и продолжала: «Мама, я лежала на камнях. Я могла ощущать камни у себя под головой». Она покрутила головой, чтобы показать мне, как ее голова располагалась на камнях. После чего добавила: «Я увидела блестящий мост». Она подняла голову и сказала: «Я видела блестящий мост и пузыри, которые поднимались наверх».

Это совершенно сразило меня. Откуда она могла знать о пузырях? На этом этапе жизни она никогда не видела пузырей, поднимающихся из воды, так как никогда не ныряла под воду и даже не плавала. Она никогда не опускала лицо под воду во время купания в ванной. Она не видела ни одной передачи по телевизору. Я знаю это, так как я ее мать и я стала ей разрешать смотреть телевизор лишь позже. И все же она сказала: «Я видела, как пузырьки поднимались в воде, и видела мост, сверкающий на солнце».

На протяжении следующего года она часто говорила об этом. Детали неизменно совпадали, в ее рассказе не было никаких вариаций. Она говорила о собственной смерти как бы невзначай, словно это ее совершенно не волновало. Любопытным во всем этом было еще то, что Лийя всегда следила за тем, чтобы на нее надели ремень безопасности. Когда у нее появилось достаточно слов, чтобы предъявлять требования, то каждый раз она напоминала всем о том, что нужно пристегнуться.

Как и во многих случаях из книги Харрисонов, воспоминания Лийи были спокойными. Они не вызвали никаких проблем. Напротив, рассказ девочки помог родителям понять ее одержимость правилами безопасного вождения.

«Меня сбил мужчина в грузовике»

В январе 1993 года, через пару месяцев после того, как мое объявление появилось в журнале, мне позвонила по телефону Колин Хокен, женщина со Среднего Запада, говорящая мягким голосом. Явно нервничая, Колин рассказала историю своего трехлетнего сына, который, по ее словам, сейчас вспоминал свою травматическую смерть в прошлой жизни.

Колин сообщила, что за шесть месяцев до этого эпизода она видела известного психиатра Бранена Уэйсса, автора книги «Много жизней, много учителей», выступающего на телевизионном ток-шоу Опра. Колин никогда раньше не задумывалась над вопросом о прошлых жизнях, но ее заинтриговало сообщение ученого о лечении при помощи регрессий в прошлые жизни. Он также сказал, что дети часто сообщают своим родителям о переживаниях в прошлых жизнях, но те, как правило, не обращают внимания на их слова, считая, что дети просто сочиняют небылицы. Когда Колин слушала доктора Уэйсса, в ее голове все время вертелась одна и та же мысль: «Надо же, а мои малыши никогда не говорили ничего необычного».

Как раз на следующий день Блэйк, которому недавно исполнилось три года, стоял у окна, наблюдая за своим братом Тревором, ожидающим школьной «развозки». Колин, находящаяся в соседней комнате, вдруг услышала, как Блэйк кричит своему брату: «Отойди, по улице едет автобус!»

Колин бросилась вниз, чтобы убедиться, что с Тревором все в порядке. Там она обнаружила и Блэйка, стоящего у двери и прижимающего руку к голове. Он сказал: «У меня болит ухо».

«Почему ухо болит?» – спросила Колин.

«Грузовик ударил меня», – ответил ее сын.

Колин решила, что Блэйка ударили в садике игрушечным грузовиком, и она спросила: «Кто ударил тебя грузовичком?»

«Взрослый ударил».

«Этот человек ударил тебя игрушечным грузовичком?»

«Нет, – ответил мальчик, – большим грузовиком».

«Таким большим грузовиком, который ездит по улицам?»

«Да», – подтвердил Блэйк.

Колин, пытаясь сообразить, о чем идет речь, спросила: «А где все это произошло?»

«На улице», – ответил Блэйк.

В это мгновение Колин вспомнила о том, что говорил доктор Уэйсс на Опра-шоу. Позже она так описывала свое состояние: «Я не хотела отвергать все то, что мне сообщал Блэйк. Мне действительно было интересно, что он может еще сказать, но я боялась вкладывать ответы в его уста. Потому я спросила: «И что произошло потом?»

Колин внимательно слушала все то, о чем говорил ее сын. Он объяснил ей, что грузовик действительно сбил его на улице. Когда мать спросила, что у него болело, мальчик ответил: «Все. Я попал под колеса». При этом Блэйк вращал руками с левой стороны, чтобы показать, как колеса пережали его. Колин видела выражение боли на его лице, говорящее о том, какую боль он испытывал.

«Что произошло позже?»

«Мужчина отнес меня в грузовик и отвез в школу». Колин объяснила, что «школой» ее трехлетний сын называл любое большое здание. Она поняла, что сын имел в виду больницу.

«Где были твои отец и мать, когда все это произошло?» – спросила Колин.

«Они пошли покупать в магазин», – ответил мальчик.

Колин стала лихорадочно искать объяснений всему тому, что говорил Блэйк. Вначале она решила, что мальчик просто фантазирует. Но затем она поняла, что это непросто игра воображения. Как мог трехлетний малыш ясно представлять, что его переезжают колеса грузовика? Почему он так точно показывал это и на его лице была написана боль? Затем она предположила, что Блэйк вместе со своим старшим братом мог увидеть это по телевизору, когда она была в другой комнате. «Ты видел это телевизору?» – спросила Колин.

«Нет!» – сердито ответил Блэйк. Колин почувствовала, что сын раздражен тем, что она не запомнила этот случай. «Нет, – повторил он, – это случилось на улице».

Затем она спросила: «Ты умер?»

«Да», – ответил мальчик совершенно обычным голосом.

Колин объяснила мне, как странно было слышать этот обыденный тон ее малыша, когда он описывал несчастный случай, словно давно знал о нем. Он никак не показывал того, что шутит или фантазирует. Единственное, что можно было различить в его тоне, – это раздражение по поводу ее глупых вопросов.

Больше он ничего не говорил по этому поводу, пока большой грузовик, увозящий мусор, не подъехал к их дому. Блэйк указал на него и без всякого предисловия заявил: «Похожий грузовик сбил меня». Она решила больше ни о чем не спрашивать Блэйка в надежде, что он забудет об этом случае.

«Я люблю тебя, затем я тебя ненавижу»

Вскоре после того, как Блэйк рассказал Колин историю с грузовиком, он впал в депрессию, которая на протяжении нескольких месяцев углублялась все больше и больше. Колин заметила эту перемену лишь со временем – когда Блэйк стал играть реже, чем обычно, утратил хорошее расположение духа и чувство юмора. Были дни, когда Блэйк только то и делал, что сидел перед телевизором, бессмысленно уставившись в экран, или устремлял невидящий взгляд в окно. Это совсем не соответствовало его характеру. Блэйк был шалун, обожавший шумные забавы. Соседи даже прозвали его «Смайли»[8] за то, что он беспрестанно смеялся.

Колин чувствовала себя виноватой за состояние своего сына. Но, кроме Блэйка, у нее был еще годовалый капризный младенец и шестилетний Тревор. И обо всех нужно было заботиться. Она решила, что, возможно, Блэйк просто играет, чтобы получить основную долю внимания. О средних детях иногда забывают, подумала она, может быть, и Блэйк начал чувствовать себя заброшенным. Ей не хотелось ни к кому обращаться за помощью – ведь друзья и родные могут обвинить ее в том, что она плохая мать. Она и без того чувствовала себя отвратительно.

Но Колин знала, что не должна ни в коем случае игнорировать состояние своего сына. В постепенном изменении настроения Блэйка было что-то загадочное. Что-то происходило с ним, что-то, чего она не могла понять.

Она старалась развеселить сына различными способами и уделяла ему больше внимания, чем обычно. Она ставила кассеты с его любимой музыкой, но Блэйк, потанцевав немного, вновь возвращался на диван и устремлял свой взгляд в пустоту. Однажды он смотрел по телевизору свою любимую программу «Мистер Роджерс». В этом шоу было множество надувных шаров. Зная, как любит Блэйк надувные шары, Колин воскликнула: «Не прелесть ли эти шары?» Блэйк просто посмотрел на нее пустыми глазами и ответил: «Нет, шары плохие». Это не на шутку взволновало ее. С Блэйком явно что-то происходило. Она старалась проводить с ним побольше времени – читать ему детские книги, решать с ним головоломки, но ответ был неизменным: «Уходи».

У Блэйка стали развиваться также и физические симптомы. Каждый день он жаловался на то, что у него болит рука, нога или глаз, и всегда слева. «Хочешь, я поглажу твое больное место?» – обычно спрашивала Колин в надежде, что Блэйку понравится такое проявление внимания. Но тот неизменно отвечал: «Нет, уходи». Она предложила сыну передать в картинках свои ощущения. Колин рассудила, что если ему не хватает слов, то, возможно, ему будет легче изобразить на бумаге тревожащие его образы. Но он просто нарисовал бурю линий и сказал: «Это мои боли».

Колин попыталась обнять его и сказала: «Блэйк, возможно, я смогу помочь тебе, ты ведь знаешь, как я тебя люблю». На что Блэйк ответил с большим чувством: «Я люблю тебя, затем я тебя ненавижу!»

Позже Колин объясняла мне: «Казалось, он любил меня и ненавидел одновременно. Он не мог объяснить почему. И я тоже не знала».

Она собиралась уже отвести сына к психотерапевту, но усомнилась, сможет ли тот сделать для него что-то большее, чем она сама. Она продолжала обвинять себя в его состоянии и боялась рассказать обо всем мужу, чтобы тот не обвинил ее тоже.

Через три месяца, когда они всей семьей гостили в Лондоне, произошел ужасный случай, который помог Колин осознать таинственную причину перемен, приключившихся с ее сыном.

Вот как она рассказывает об этом: «Однажды в Лондоне, где царила предрождественская суета, мы стояли на посреди улицы на «островке». Регулировщик просвистел в свой свисток, чтобы пешеходы остановились. Мы все жались друг к другу, как сардины в банке. Блэйк был в коляске, которую обычно занимал его младший брат. Коляска стояла рядом с проезжей частью. Никто не двигался. Но в тот момент, когда на улице показался большой грузовик, Блэйк выскочил из коляски и бросился на проезжую часть. Я закричала, чтобы он возвращался, но мальчик стоял как вкопанный, глядя на несущийся прямо на него грузовик. Мой муж моментально схватил его на руки и оттащил с дороги. Водитель грузовика резко затормозил, выскочил из машины и заорал на нас, что мы, мол, не смотрим за ребенком. Все мы словно были заморожены ужасом.

Но тогда я впервые задумалась, не связана ли депрессия Блэйка с тем случаем, о котором он пытался рассказать мне несколько месяцев назад? Мог ли он считать, руководствуясь какой-то странной логикой, что он должен попасть под грузовик еще раз? Это пугало меня по-настоящему».

Через две недели по возращении из Англии Колин увидела мое объявление в журнале. Она тут же позвонила мне и рассказала историю Блэйка. Я почувствовала ее расстройство и услышала страх в ее голосе, когда она спросила: «Если это действительно воспоминание из прошлой жизни, значит ли, что оно должно повториться сейчас?»

Она приходила в ужас от мысли, что Блэйк может снова попасть под грузовик. Я также находила его поведение потенциально опасным. Он нуждался, чтобы к нему проявили внимание немедленно. Я знала, что все описываемое Колин подходит под формулу Фрейда «навязчивое повторение», то есть навязчивую потребность повторить травматическое переживание, независимо от последствий. В случае с Блэйком первоначальная травма, принудившая его выскочить на середину лондонской улицы, находилась в его прошлой жизни.

Я заверила Колин в том, что Блэйк действительно переживает воспоминания из прежней жизни, и рассказала ей о тех шагах, которые следует предпринять, чтобы обеспечить его безопасность. Но вначале я убедилась, что это были действительно воспоминания о прежней жизни, а не фантазии, сравнив характерные черты случая с Блэйком и других, уже известных мне случаев.

Начнем с того, что Блэйку было три года, когда он впервые заговорил об этих переживаниях. А это оптимальный возраст для воспоминания о прошлой жизни.

Он говорил своей матери о том, что его сбил грузовик, как о чем-то само собой разумеющимся. По тону его голоса она знала, что Блэйк верит в свои слова. Было ясно, что все это произошло в его мозгу. И его история не изменялась, как ни выспрашивала его Колин насчет деталей.

Его видение несчастного случая было графически точным – это была перспектива из-под колес. Его личное восприятие отличалось от того, каким оно могло бы быть, наблюдай он за этим как зритель по телевизору. Как мог трехлетний мальчик обладать подобной перспективой?

Блэйк говорил о болях в левой стороне его тела, а именно туда пришелся первый удар грузовика. Все это, наряду с изменениями его личности, свидетельствовало о подлинности воспоминаний.

Я не стала советовать Колин отвести своего сына к традиционному психотерапевту, так как была убеждена, что причины его проблем коренились в травме из прошлой жизни. Я была уверена, что большинство терапевтов не будут знать, что делать с травмой из прошлых жизней, даже если они воспримут заверения Колин совершенно серьезно. К тому же ни я, ни Колин не знали ни одного детского психотерапевта, специализирующегося по прошлым жизням, который бы жил в Чикаго или его окрестностях.

Мы сошлись на том, что лучшая стратегия – это попытаться помочь Блэйку ей самой. Я знала, что в любом случае она не сможет повредить ему. А если Блэйку не станет лучше, то мы попробуем что-то другое. Но прежде чем помогать своему сыну, Колин должна понять основные принципы того, как воспоминания из прошлых жизней могут влиять на настоящее.

Я проиллюстрировала Колин на примере регрессии Сары, как эмоции переходят из прошлого в настоящее. Я рассказала о том, как убежденность Сары в том, что родители из ее прошлой жизни не хотели помочь ей выбраться из огня, переросла в злость по отношению к ним в этой жизни.

Когда я рассказывала о Саре, Колин внезапно ощутила шок узнавания. Не сердился ли Блэйк сейчас на нее из-за того, что винил родителей из своей прошлой жизни, которые не сумели уберечь его от несчастья? Когда Блэйк говорил: «Я люблю тебя, затем тебя ненавижу», не путал ли он своего отношения к родителям из той жизни и из этой? Интуитивно Колин поняла, что с ним происходит.

Затем я объяснила ей то, что маленькие дети порой с трудом различают прошлое и настоящее. Иногда образы и события из прошлого для них являются столь же живыми и яркими, как и то, что произошло недавно. Блэйк находился в замешательстве из-за того, что произошло с ним в прошлой жизни, и перенес недовольство своими прошлыми родителями на родителей из своего настоящего. Ему следовало разъяснить, что травматические события произошли в прошлом и что сейчас ему ничто не угрожает.

Я предложила Колин испытать несколько стратегий. Первой и самой действенной среди них была ее любовь к сыну. С этим не могут сравниться никакие техники, которым я научу ее. Я верила, что ее материнская интуиция поможет ей найти правильные слова для выражения своих чувств к сыну. Я предложила ей поговорить с Блэйком, когда он будет наиболее восприимчив – перед сном или купанием.

Затем она должна признать, что верит во все, что Блэйк ей говорит, – что все его воспоминания подлинны. Наконец, ей следует заверить своего сына в том, что сейчас, в новом теле, он находится в безопасности и что они совсем не такие родители, которые могут позволить своему сыну бегать по улице, где его может сбить грузовик, в то время как сами занимаются покупками в магазине. Я считала, что это и будет разъяснением различий между прошлым и будущим, в котором нуждался Блэйк.

«К нам возвратился наш прежний Блэйк»

Через неделю мне снова звонила Колин. Ее голос звучал возбужденно и счастливо: «Я следовала вашим советам. Я уложила Блэйка в кровать, закутала его одеялом, погладила по спине, а затем спросила: «Тебя действительно сбил грузовик, Блэйк?»

Он ответил мне: «Да».

Тогда я объяснила ему, что грузовик сбил его в иной жизни, что он был другим мальчиком и у него была другая мама. Я боялась, что снова встречусь с его ничего не выражающим взглядом, к которому уже привыкла за последние месяцы, что он снова не поймет, о чем я говорю.

Но выражение его лица стоило тысячи слов! Его глаза засветились от удивления, и он сказал: «Действительно, то было другое тело? И у меня была другая мама?» Я ответила «да» на оба вопроса и объяснила, как все любят его в этой жизни. Затем я перечислила всех его родных и близких, которые любят его и заботятся о нем.

Он был впервые счастлив за долгое время, словно я сказала ему, что скоро должен прийти Дед Мороз. Он заулыбался и засветился, словно рождественская елка. Его глаза снова сверкали. Невероятный груз был снят с его плеч».

Затем Колин продолжала: «Я была удивлена тем, что он тут же все понял; я и не ожидала, что мои слова произведут столь сильное впечатление на мальчика. Я приготовилась к тому, что это должен быть длительный процесс, что нам придется возвращаться к этому разговору вновь и вновь. Но, к моему изумлению, уже на следующее утро он смеялся и играл. Теперь он все время веселился. К нему вернулось его изумительное чувство юмора. Он полон счастливого озорства. Я думала, что он не поймет меня, но от детей можно ждать чего угодно!

Физические симптомы Блэйка также полностью исчезли. Мы с мужем не можем нарадоваться этой перемене. Мы боялись, что навсегда потеряли нашего прежнего Блэйка. Но его депрессия полностью исчезла в один день. И все благодаря тем нескольким словам, которые я сказала ему. К нам возвратился наш прежний Блэйк».