Оставляя посторонний мир позади

После переезда в Филадельфию я поговорила с Норманом Инджем по телефону. У меня накопился целый ворох вопросов, и я вывалила его на Нормана без зазрения совести. Он понимал, что я нахожусь сейчас в поиске, и хотел помочь мне. Норман сделал предложение: если я приеду к нему во Флориду, он начнет меня обучать проведению регрессий. Единственное условие, которое он ставил, было то, что я продолжу свое обучение по гипнотерапии, когда возвращусь домой. Мне очень хотелось принять предложение Нормана, но я не представляла, как смогу осуществить поездку во Флориду. Стив был все время в разъездах из-за своей новой работы, и я должна была заботиться о детях.

Но, видно, судьбе было угодно, чтобы я отправилась туда. Через несколько недель моя мать позвонила и сообщила, что собирается во Флориду к подруге. Она также пригласила меня с детьми погостить вместе с нею. Как я вскоре выяснила, ее подруга жила неподалеку от дома Нормана. Мне хватило двух секунд, чтобы составить план: я смогу поехать во Флориду, отвести детей в «Мир Диснея» и обучаться у Нормана, пока моя мама развлекается со своими внуками. Все складывалось прекрасно.

Наконец, после того, как Чейз ежедневно в течение нескольких недель повторял вопрос: «Уже пришло время отправиться в Диснейуолд?», этот великий день настал. Чейз, Сара, моя мать и я вошли в Королевство Магии, оставляя позади посторонний мир. Диснейуолд был именно таким, как мы его себе представляли – головокружительным и магическим – миром в себе. Неутомимый Чейз бросался от одного приключения к другому, Сара следовала за ним по пятам. Мы с матерью плелись в хвосте, подкрепляя себя холодным чаем и кофе. Дети вели себя прекрасно, несмотря на то, что приходилось выстаивать долгие очереди к аттракционам. Они находились в состоянии полного блаженства – мчались на поездах, опускались на дно в подводной лодке и преследовали пиратов Карибского моря на паруснике. Когда Чейз застрял на своем коне-призраке посреди кладбища на целых страшных десять минут, ему казалось, что это лучшая часть путешествия.

Я тоже вкусила магии – карабкаясь по стенам форта первопроходцев и стараясь не упустить Чейза из виду – и вдруг услышала, как отдаленный голос произнес «Кэрол?». Я оглянулась и увидела приятельницу из Эшвилла, которую Норман регрессировал в прошлую жизнь. Она была единственным человеком, прошедшим сквозь регрессию в прошлую жизнь, которого я знала лично. Странно, но нам обеим казалось, что мы должны будем встретиться возле форта в Диснейуолде за много миль от наших домов. Я рассказала, что приехала во Флориду, чтобы учиться у Нормана. Она ответила: «Все совпадает».

За два дня мы исследовали каждый дюйм Королевства Магии. Дети с большой неохотой возвращались в реальный мир Флориды, мы же с матерью были давно готовы к этому.

На следующий день я оставила детей с матерью и отправилась к Норману. Проезжая по песчаной долине по направлению к дому Нормана, я заметила большую белую птицу, летящую впереди машины. Казалось, что она указывает мне путь. Выйдя из машины, я заметила, как птица уселась на дерево рядом с домом Нормана. Норман открыл дверь и вышел наружу, чтобы встретить меня.

«Видели ли вы ее? – спросила я, указав на птицу. – Она привела меня к вашему дому».

«О да, – ответил Норман со странным блеском в глазах. – Она навещает меня время от времени». Я сразу поняла, что мне предстоит провести очень интересное время с Норманом.

Мы провели два дня в разговорах о целительстве, подсознании, кахунд-шаманизме на Гавайях и гипнотизме. Но разговор постоянно возвращался к вопросу о том, как открыть поток воспоминаний. Я засыпала Нормана вопросами: как смогли Сара и Чейз так легко получить доступ к воспоминаниям без формального гипноза? Возможно ли гипнотизировать детей так же, как и взрослых? Если регрессировать Сару и Чейза снова, возвратятся ли они в ту же прошлую жизнь или в иную, и окажется ли эта иная прошлая жизнь тоже травматической?

Как объяснил Норман, гипноз – это всего лишь состояние фокусированной концентрации. Мы постоянно то входим, то выходим из гипнотического состояния, смещая свой фокус то вовнутрь, то наружу. Например, когда мы с интересом смотрим телевизор или погружаемся в чтение захватывающей книги, то отключаемся от окружающего мира – не замечаем ни звуков, ни времени, ни суеты рядом с собой. Мы входим в легкий транс. Иногда, когда мы ведем машину по автостраде, наше внимание гаснет, мы погружаемся в свои мысли и внезапно замечаем, что пропустили нужный поворот, когда уже поздно что-либо сделать. Это тоже легкий транс. Безусловно, какая-то часть нашего разума продолжает следить за дорогой и управлять машиной, но наше сознание временно не принимает участия в том, что мы делаем.

То же относится и к состояниям гипнотического транса. Сознание до некоторой степени отключено, пока наш разум занят внутренними образами, мыслями и чувствами. Сознание никогда полностью не выключается – оно всегда осуществляет наблюдение. Вот почему во время сеанса женщина может вспомнить о том, что ей нужно достать носовой платок или отправиться в туалет, а затем возвратиться на кушетку, не выходя из транса.

Норман заявил, что транс у детей – то же самое, что и у взрослых. Но дети входят в транс и выходят из транса гораздо легче и чаще, чем взрослые. Если вы наблюдали за детьми, а особенно за маленькими детьми, то, наверное, заметили, что их глаза расширяются, а дыхание становится иным, когда их взгляд застывает и они смотрят в пустоту некоторое время. Кажется, что они уходят в свой собственный мир, не осознавая, что происходит вокруг. Собственно говоря, в эти моменты они входят в состояние легкого транса, фокус их внимания направлен на внутреннюю реальность. Что именно они переживают в таком состоянии, мы не знаем. Но психологи считают, что дети, способные часто и надолго уходить в себя, обладают самым высоким интеллектом и творческими способностями. Таким образом, это не просто безопасное состояние, но оно еще и приносит детям пользу.

Со взрослыми клиентами – как объяснил мне Норман – ему приходится пользоваться рядом разнообразных техник – релаксацией, дыханием, направляемым воображением, чтобы помочь им перевести фокус с внешних ощущений на внутренние. Процесс начинается с того, что человек закрывает глаза и фокусируется на дыхании. Затем внутренняя фокусировка углубляется, когда клиенту предлагают вообразить прекрасную сцену или иной привлекательный образ, занимающий ум. Когда клиент теряет контакт с внешними раздражителями, переходный этап завершается, и его внутренняя реальность обретает самостоятельную жизнь. Сознание в это время «делает перерыв», а подсознание начинает доминировать.

Когда клиент находится в трансе, Норман предлагает ему «Отправиться в прошлую жизнь» или «Отправиться к тому моменту, когда возникла проблема». Такие предложения действуют как ключ, открывающий дверь к опыту, заключенному в подсознании, в хранилищах памяти. Если ключ подойдет, замок откроется. Однако иногда случается так, что дверь открыть не удается. Либо психотерапевт не смог отыскать правильный ключ, либо клиент еще не готов погрузиться в свое подсознание и забаррикадировал туда доступ. Сознание некоторых людей является просто слишком сильным, и они сопротивляются процессу. Но людей, не поддающихся гипнозу, меньшинство. Если различные техники не помогают, лучше не пытаться ускорить процесс. Клиент сопротивляется по определенной причине – это защитный механизм, и его следует уважать. Этот процесс не может быть никому навязан.

«Я ненавижу лагерь»

После того как мы провели с Норманом несколько часов за восхитительным разговором о гипнозе и удивительных целительных свойствах мудрого подсознания, прибыл первый клиент, Чарльз. Он согласился с тем, чтобы я присутствовала на сеансе в качестве ученицы Нормана. Его привело к Норману любопытство. Он хотел заглянуть в свои прошлые жизни, чтобы побольше узнать о себе. У Чарльза не было никаких особых проблем, которые он хотел бы разрешить.

Норман начал с того, что стал расспрашивать Чарльза об обстоятельствах его жизни. Я вся обратилась в зрение и слух, боясь пропустить хоть слово из их разговора. Он расспрашивал Чарльза о самых грустных, самых счастливых и самых запомнившихся событиях в жизни. Он также выведал истории всех физических болезней и перенесенных травм, о которых Чарльз мог вспомнить.

Чарльз сидел в глубоком кресле с наклонной спинкой в темном кабинете Нормана. И хотя Норман еще не провел гипнотической индукции, глаза Чарльза были полузакрыты и он погрузился в задумчивость, припоминая события прошлого. Самое травматическое воспоминание пришло из детства, когда родители отправили его в загородный летний лагерь на одни сутки. Как ужасно там было! Чарльз настолько возненавидел лагерь, что сразу убежал оттуда, сев на пригородный поезд. Когда отец узнал, что сделал Чарльз, он пришел в ярость и выпорол сына ремнем. Это был единственный раз в жизни Чарльза, когда отец наказал его физически. Чарльз этого не забыл. И действительно, Чарльз прямо вжался в кресло, рассказывая эту историю после стольких лет.

Больше Чарльз ничего не смог припомнить из своей жизни, что имело бы особое значение или беспокоило его. Итак, Норман начал проводить гипнотическую индукцию, чтобы облегчить процесс вхождения в прошлые жизни. Я прислушивалась внимательно к словам Нормана, вглядывалась в лицо Чарльза, чтобы увидеть, какие в нем произойдут перемены, когда он войдет в транс.

Норман предложил особенно тихим и мягким голосом, чтобы Чарльз закрыл глаза и сосредоточился на своем дыхании. Затем он попросил своего клиента представить себя в каком-то прекрасном месте на лоне природы. Плавно переходя от одного образа к другому, Норман предложил Чарльзу вообразить отверстие в земле и лестницу, уводящую под землю. Он сказал, чтобы Чарльз представлял, как шаг за шагом спускается по ступенькам, пока не окажется в светящейся комнате под землей. Раз, два, три, четыре... девять, десять. В комнате множество дверей.

Я сидела, затаив дыхание, в ожидании того, что должно было вот-вот произойти. Я слышала, как сердце бьется у меня в груди.

Но ничего не случилось. Чарльз продолжал хранить молчание. Норман сказал ему медленно и спокойно: «Опишите, что происходит вокруг вас». Вразумительного ответа не последовало. «Что вы ощущаете в теле?» Снова ничего. «Посмотрите на свои ноги. Во что вы обуты?» Но ничего не происходило. Норман применил различные техники для того, чтобы помочь Чарльзу сфокусироваться на своем внутреннем видении. Он переходил от одного приема к другому, но ничего не помогало. Чарльз послушно исполнял все пожелания Нормана. Но каждый раз он отвечал, что не видит никаких образов, кроме обычных умозрительных картин.

Но по мере того, как я слушала все, что Норман говорил Чарльзу, что-то странное начало происходить со мной. Я ощутила, как по моему животу разлился жар, и не могла определить, происходит ли это от возбуждения или страха. Холодный поток энергии пробежал вдоль моего позвоночника. На меня нахлынула грусть. Я почувствовала, что вот-вот расплачусь. Я попыталась взять себя в руки, боясь испортить сеанс, но слезы уже лились у меня по щекам. Я вытерла их платком, сделала глубокий вдох и повторила еще одну отчаянную попытку сдержать себя. Что в конце концов происходит со мной?

Норман, направив все свое внимание на Чарльза, не заметил моего состояния. Он был готов сдаться и успокаивал своего клиента, говоря, что людям отнюдь не всегда удается вспомнить свою прошлую жизнь на первом же сеансе. В этом не было ничего страшного.

Внезапно, повинуясь какому-то импульсу, не в силах больше сдерживаться, я нарушила молчание. «Чарльз, – сказала я, – это очень странно, что у тебя было отрицательное переживание, связанное с лагерем, потому что со мной в детстве произошло то же самое, когда я отправилась в лагерь скаутов. Я все время плакала. Я чувствовала себя совершенно несчастной и ненавидела лагерь. Но это было очень странно, так как все вокруг были очень довольны. Сейчас я знаю, в чем дело, – этот летний лагерь напоминал мне концентрационный лагерь».

Как только последние слова были произнесены, Чарльз обхватил свою грудь руками и стал ловить ртом воздух. Норман, не растерявшись, прекрасно понимая, что происходит, тут же выпалил: «Чарльз, что происходит?»

«Я ощущаю запах газа. Не могу дышать. Задыхаюсь». Чарльз через силу выдавливал из себя каждое слово. Едва мог говорить.

«Где вы?» – спросил Норман. Чарльз рыдал, не сдерживаясь. Я могла видеть картину смерти Чарльза своим мысленным взором, прежде чем тот начал говорить. Его речь прерывалась всхлипываниями, он стал рассказывать, какой ужас он пережил, когда его, молодого человека, втолкнули вместе с остальными мужчинами в маленькую холодную комнату. Он услышал запах газа, наполняющего комнату, затем ощутил пронзительную боль в груди. Затем он покинул тело.

Тишина. (Если не считать моего хлюпанья носом.) Норман вручил каждому из нас по салфетке.

Когда Чарльз успокоился настолько, что смог продолжать говорить, Норман попросил его отправиться в более ранний период той жизни. Чарльз вспомнил свою жизнь в роли польского еврея, которого насильно увели из дому вместе с родителями и соседями. Он вспомнил поездку на поезде и то, как оказался в газовой камере, где хватал ртом воздух, пока ядовитый газ не заполнил его легкие.

Норман снова попросил его описать свою жизнь, еще раз провел через смерть в газовой камере, пока Чарльз не стал дышать свободно и успокоился.

Нас ждал еще один сюрприз. Как только Чарльз вышел из состояния транса, он воскликнул: «Вот почему у меня бывают приступы беспричинного беспокойства! Без всякого видимого повода у меня учащается сердцебиение, я начинаю задыхаться и чувствую сжимающую боль в груди. В детстве родители водили меня от одного специалиста к другому, но ни один из них не обнаружил у меня органической патологии. Они отвели меня даже к психиатру, но и тот ничем не смог помочь. Сейчас все приобретает смысл – приступы беспокойства, затрудненное дыхание и боль в груди. Это из-за смерти в концентрационном лагере. Тот детский лагерь напомнил мне концентрационный, и я не мог выдержать этого! Сейчас все стало на свои места!»

После сеанса мы с Чарльзом крепко обнялись. Мы смотрели друг на друга в безмолвном понимании, испытывая чувство благодарности за то, что смогли пережить это, за то, что между нами установилась такая тесная связь.

Мы с Норманом проводили Чарльза на улицу, под яркий солнечный свет, чтобы попрощаться с ним там. После того как он отъехал, мы рассмеялись, решив, что этот сеанс обучения превзошел все наши ожидания. Поскольку Чарльз не сразу воспользовался приглашением Нормана отправиться в прошлую жизнь, я стала свидетелем того, как Норман демонстрирует весь свой репертуар, стараясь найти технику, способную сдвинуть клиента с мертвой точки.

Но главное, я научилась доверять своей интуиции. Очевидно, я тоже вошла в транс, когда Норман произвел гипнотическую индукцию. Поскольку я концентрировалась на Чарльзе, то каким-то образом сумела настроиться на волну его воспоминаний, вначале на эмоциональном уровне (начала плакать), затем визуально (увидела его в концентрационном лагере). Доверившись своей интуиции, я предложила этот ключ к памяти Чарльза. Он подошел идеально, и начался процесс воспоминаний. Иногда терапевты начинают «совместно представлять» – видеть то, что видят их клиенты и воспринимать эмоции их воспоминаний.

К этому времени уже наступил вечер. Солнце разбивалось о листву высоких пальм, и бриз взъерошил кусты и деревья вокруг дома Нормана. Я была эмоционально опустошена после сеанса, но мой ум переполняли идеи. И я умирала с голоду. Норман, его жена Джойс и я отправились в ближайший тайский ресторан. Каждое блюдо казалось великолепным. Я была очень голодна. После обеда Норман отвел меня в книжный магазин, где он время от времени проводил занятия по регрессиям в прошлые жизни и целительству. Я была приятно удивлена, увидев такое количество людей, интересующихся регрессиями в прошлые жизни, в одной комнате. Но Норман подготовил для нас иной сюрприз в этот вечер – через несколько минут мы стали петь подлинные гавайские песни и танцевать хулу!

Сара правит

Когда следующим утром Сара и Чейз услышали о моих приключениях, они очень расстроились, что не имели возможности провести время с Норманом. Больше всего дети жалели о том, что не видели, как Норман танцует хулу. Я позвонила Норману, и мы составили с ним план. На следующий день Норман приехал к нам с самого утра и отвез нас, а также наш багаж, к себе домой, где мы провели несколько часов, прежде чем отправиться в аэропорт. Детям потребовалось всего несколько минут, чтобы исследовать дом и сад Нормана вдоль и поперек в поисках домашних животных, игрушек и бассейна. Не обнаружив ничего особо интересного, оба моих ребенка уселись на кушетку. И тут Сара самым сладким голосом с лукавым мерцанием в глазах спросила Нормана, не согласится ли он провести с ней еще одну регрессию. Мы с Норманом переглянулись. Отличная мысль!

Мы сопровождали Сару в кабинет Нормана. Я сказала Чейзу, что он может присутствовать, если пообещает вести себя тихо. Чейз с готовностью дал слово. Для него все это было так же интересно, как и для меня.

Норман сказал Саре, чтобы она устраивалась поудобнее в откидывающемся кресле, а сам тем временем прикрыл жалюзи, чтобы в кабинет не проникали лучи яркого утреннего солнца. Затем он спросил у Сары, не испытывает ли она каких-либо проблем, подобных тем, о которых она говорила в прошлый раз, и не возникло ли у нее вопросов относительно жизни. Мне было интересно, что ответит на это Сара. Но нет, ничто особо ее не тревожило – ей было просто любопытно.

Я стала ждать, что предпримет Норман в таком случае, когда нет никаких специфических жалоб. В прошлый раз, когда Норман занимался с ней этим, он использовал страх Сары перед огнем как ключ к ее памяти. Но сейчас, когда не было ничего явного, за что можно было бы зацепиться, не станет ли он применять ту же технику гипноза, что и со взрослыми?

Норман включил магнитофон с записью успокаивающей музыки – флейты и синтезатора. Затем предложил Саре закрыть глаза и нарисовать в своем воображении самую красивую картину в мире – представить свой любимый уголок природы. Тут же ее прикрытые веки затрепетали, как крылья бабочки, на лице заиграла улыбка. Норману не нужно было направлять Сару дальше. «Где ты, Сара? Что ты испытываешь?» – спросил он успокаивающим голосом.

Сара стала описывать себя как взрослого мужчину, живущего в Египте много лет тому назад. Она видела, как сидела на каменном сиденье посреди большой комнаты с колоннами в окружении людей, которые были ее слугами. При описании этой сцены Сара приняла напряженную позу, ее руки упирались в подлокотники кресла. Лицо Сары перестало быть мягким, оно приобрело то же каменное выражение, что и описываемая ею сцена. Ее изменившийся голос поразил меня. Он все еще был высоким, как голос маленькой девочки, но в нем зазвучали ноты человека, который привык, чтобы его слушались.

«Что ты испытываешь, обладая такой властью?» – спросил Норман, чтобы решить, не является ли подсознательная тяга к власти причиной того, что Сара решила продемонстрировать именно эту жизнь.

«Мне нравится власть. Я умею пользоваться ею. Мои люди любят меня», – ответила Сара гордо.

В эту минуту Чейз стал ерзать на стуле. Я приложила палец к губам, напомнив ему, что он обещал сидеть тихо. Он скорчил гримасу. Я указала ему на дверь. Чейз тихо подошел к ней и, когда прикрывал дверь с обратной стороны, я видела сквозь щель его горящий любопытством глаз, заглядывающий в комнату.

Сара стала описывать свою жизнь в роли могущественного правителя. Она рассказала об отношении этого человека к своим подданным. Его интересовало то, что о нем думают его люди, и он стремился использовать власть мудро. Он никогда не отвергал советы и всесторонне взвешивал любой вопрос, прежде чем принять решение. Особым доверием правителя пользовался один его советник и близкий друг. Сара начала тихо плакать, когда вспомнила смерть этого друга. На его могилу правитель возложил камень. Когда ему требовалось принять сложное решение, правитель отправлялся на могилу, клал руки на камень и пытался ощутить присутствие умершего друга, чтобы получить от него совет.

Норман предложил Саре: «Отправляйся к этому камню прямо сейчас, положи на него руки». Я видела, как загорелось лицо Сары, как она выпрямилась на стуле. «Да, – сказала она, – я могу ощущать его энергию». Ее глаза все еще были закрыты. Я взглянула на Нормана. Он кивнул головой: да, Сара действительно испытывала все это.

Сара сказала, что ничего важного больше не происходило в жизни этого мужчины, кроме обычных хлопот, связанных с правлением. У него были жена и дети, но все это как бы составляло фон его жизни. После его смерти власть должна была перейти к старшему сыну, и эта мысль успокаивала правителя.

«Сожалеешь ли ты о чем-то в этой жизни?» – спросил Норман.

Верхняя губа Сары начала подергиваться. Жесткое выражение сошло с ее лица, а слезы покатились из закрытых глаз. Она вытерла их рукой, стараясь не разрыдаться.

«Что это?» – спросил Норман.

«Это моя сестра. Я испытываю чувство вины по отношению к своей сестре».

«Что произошло с твоей сестрой?» – подбадривал ее Норман.

«Согласно законам Египта, я имел право унаследовать все состояние после смерти отца. Но моя сестра позавидовала мне, и вместе со своим мужем они украли что-то ценное. Мне кажется, это была статуя. Она не должна была поступать так. Это было против закона нашей страны. Я разозлился, когда обнаружил пропажу. Она узнала, что мне известно о ее поступке, к удрала той же ночью со своим мужем. Я больше ее никогда не видел и тосковал по ней всю свою жизнь».

Сара начала плакать. «Я должен был слушаться своего сердца, а не закона страны. Но у меня не было выбора. Это должно было послужить уроком для моих подданных. Таков был закон. Мне жаль, что так вышло с моей сестрой».

Узнаешь ли ты в ком-то из этой жизни свою сестру? Возможно, это кто-то из твоих знакомых в иной форме?»

«Это Чейз, – не колеблясь, ответила Сара. – Я решила возвратиться вместе с ним на этот раз, чтобы мы научились проявлять справедливость друг к другу». Улыбка тронула уголок ее рта. «Это смешно, – прибавила Сара, – но у моей сестры тогда тоже были прямые рыжие волосы. Почти у всех остальных волосы были черными».

Сара открыла глаза и широко улыбнулась.

«Вот почему ты всегда стараешься уступить своему брату, даже когда он надоедает тебе?»– спросила я Сару.

«Я думаю, что да», – ответила Сара с лукавой улыбкой, потянулась и запрыгала по комнате, явно желая избежать дальнейших комментариев.

Сара всегда уступала Чейзу все лучшее. И мы со Стивом не могли не изумляться тому великодушию и терпимости, которые Сара проявляла по отношению к своем)' младшему беспокойному брату. Я усмехнулась про себя, вспомнив, как мы приписывали эти добродетели хорошему родительскому воспитанию, но дело, очевидно, обстояло гораздо сложнее.

Мы вышли на кухню, выпили там сока, а затем перешли на террасу, где яркое солнце Флориды заставило нас щурить глаза. Чейз терпеливо поджидал нас там. Он вел себя так хорошо, как только может вести себя шестилетний мальчик, зная, что примерное поведение обязательно будет вознаграждено.

Норман взглянул на часы и сказал, что у нас есть время для еще одной регрессии. Затем обратился к Чейзу, чтобы узнать его мнение на этот счет. Он не хотел, чтобы Чейз остался в стороне. Сара все еще сияла. Чейз ответил: «Конечно».

Грязные ноги

Мы все пошли назад, в кабинет Нормана. На этот раз Чейз уселся в откидывающееся кресло. Маленький мальчик в большом кресле.

Норман начал так: «Ты недавно был в Диснейуолде. Расскажи мне о своем любимом аттракционе». Чейз рассказал, как ему понравилось ездить на машине по дому с привидениями. Машина шла ровно, а затем внезапно дергалась в сторону.

«Хорошо, – продолжал Норман, – а теперь представь, что ты снова сидишь в этой машине и едешь очень, очень быстро и все время кружишься и кружишься». Чейз ухватился за ручки кресла. Его веки быстро затрепетали, дыхание участилось. «Эта машина едет очень быстро, а затем внезапно останавливается. Когда она остановилась, ты выходишь из нее и оказываешься в иной жизни. В той жизни, куда ты хочешь попасть».

«Я мужчина. На мне коричневые штаны, – Норман подмигнул мне, Сара же сидела с закрытыми глазами и ловила каждое слово, – и белая рубашка. Она очень большая – не похожа на обычные рубашки. На ногах у меня сандалии с кожаными ремешками. Я могу видеть эти ремешки и грязные пальцы ног. Сейчас жарко и полно пыли. Очень сухо. Женщина... моя жена стоит рядом со мной. Она одета в платье. На голове у нее шляпа с полями, торчащими в обе стороны. Я меня есть маленький сын. Я делаю для него деревянные игрушки. У меня есть собака. Я очень счастлив».

Во второй раз я слышала, как мой сын говорите том, что у него есть семья. От этих слов у меня по телу пробежала легкая дрожь.

«Какой работой ты занимаешься?» – спросил Норман.

«Я вырезаю деревянные изделия для людей. Мне нравится моя работа. Я счастлив».

«Произошло ли что-то с тобой в этой жизни?» – спросил Норман.

«Это хорошая жизнь. Я люблю свою семью».

«Произошло ли что-то важное в этой жизни?» – спросил Норман.

«Я работаю, я люблю свою работу. Мой сын растет и учится работать, как и я. Он вырезает красивые вещи из дерева. Это хорошая жизнь, я действительно люблю свою семью».

«Был ли в той жизни кто-то знакомый тебе по этой жизни?» – продолжал зондировать Норман, стараясь выяснить, что осталось незавершенным в той жизни.

«Да, мой сын. Это мой друг. Хенсон».

Я вспомнила Хенсона, который всегда сопровождал Чейза в школе, и улыбнулась, вообразив его сыном Чейза. Матери Хенсона и мне нравилось, когда мальчики встречались после школы и играли вместе. Они были так добры друг к другу и никогда не дрались.

«Можешь ли ты что-то еще рассказать об этой жизни?» – нас поджимало время, но Норман хотел довести сеанс до конца.

«Да, о моей собаке. Я скучаю по собаке из той жизни. Я страшно расстроился, когда мои родители отдали собаку перед тем, как родился я. Я снова хотел иметь собаку. Я очень грустил, когда они отдавали собаку».

«Ты знаешь, что произошло перед тем, как ты родился?» – уточнил Норман.

«О да, я знал, что они отдают нашего пса, но я не мог сказать, чтобы они не делали этого, так как не родился еще». Это был интересный поворот. Да, у нас была собака, большая немецкая овчарка, которую мы вынуждены были отдать, так как переезжали из деревни в город. Мог ли Чейз действительно знать об этом прежде, чем появился на свет? Знают ли дети о том, что происходит в окружающем мире, находясь в матке? Эти вопросы я решила отложить на потом.

Пришло время уезжать. Норман уверил Чейза в том, что это было очень здорово вспомнить такую счастливую прошлую жизнь, что эти чувства он сохранит навсегда в своем сердце. Затем он велел моему сыну открыть глаза. Чейз раскрыл глаза как-то особенно широко, потер их руками и стал внимательно разглядывать все в комнате. Затем он перелез через ручку кресла и побежал к двери. Когда мы вышли вслед за ним в другую комнату, он светло улыбнулся и попросил разрешения окунуть ноги в бассейн.

Когда я сказала им, что пора уезжать, дети начали ныть. Им было так интересно с Норманом. Я прекрасно знала, что они чувствуют.

Уже на воздухе я окончательно осознала, что Норман сделал это снова. Но в этот раз все было иначе, чем тогда, на кухне. Иными были приемы, которые использовал Норман, чтобы пробиться к их памяти. В прошлый раз он воспользовался их специфическими страхами как мостом в прошлые жизни. Сегодня же, когда страхов уже не было, Норман применил ту же общую индукцию, что и со взрослыми, – технику релаксации и направленного воображения. Чейзу он предложил вообразить вертящуюся машину из Диснейуолда как средство доставки в иную жизнь, и это сработало. Сара же безвсякой определенной инструкции отправилась в жизнь, где у нее оставалось незавершенное дело. И по ее же словам, она решила прийти в эту жизнь вместе с Чейзом, чтобы трещина, возникшая в их отношениях, смогла исчезнуть. Повлияет ли это прозрение на их отношения? Поживем – увидим.

Добрые воспоминания Чейза о том времени, когда он был резчиком по дереву, не отличались драматизмом. Это объясняло его дружбу с Хенсоном, но не решало никаких проблем. Очевидно, это приятное воспоминание уравновешивало предыдущее травматическое переживание.

Я почувствовала облегчение от того, что последние воспоминания о прошлых жизнях у Сары и Чейза были спокойными, а не трагичными. Поистине, счастливые жизни нужны нам, чтобы смягчить трагические переживания из других.

Небеса прошлых жизней

Я возвратилась из Флориды с твердым намерением продолжить свое исследование (как я громко окрестила то, чем занималась последнее время). Я также получила от Нормана длинный список книг для обязательного прочтения. Я читала и читала: книги доктора Мильтона Эриксона, считающегося общепринятым авторитетом в области гипноза, книги по нейролингвистическому программированию и, конечно же, книги по прошлым жизням и регрессионной психотерапии. Чтобы исполнить обещание, данное Норману, я нашла в Филадельфии гипнотерапевта, согласившегося обучать меня основам гипноза.

У Патрика и Кэти я взяла адрес доктора Вулгера и написала ему письмо, в котором сообщила, как высоко я ценю его книгу, а также рассказала немного о своем скромном опыте изучения воспоминаний о прошлых жизнях у детей. В конце письма я высказала надежду на то, что когда-нибудь мы сможем встретиться. В ответ доктор Вулгер прислал мне расписание своих семинаров. В списке числился недельный семинар, который он собирался проводить летом в одном из красивых уголков северной части штата Нью-Йорк. У меня не было никаких сомнений – я решила в нем участвовать!

В конце июня я забросила детей к матери и продолжила путешествие к границе Вермонта. Семинары проводились в большом обветшалом доме у озера – в тихом месте, где не было телефонов и прочих отвлекающих от регрессий в прошлые жизни факторов. Я присоединилась к группе из пятидесяти человек, в состав которой входили терапевты, психиатры, социальный работник, юрист, преподаватели, акушерка и учитель йоги из Коста-Рики. Я очутилась в раю прошлых жизней. Целую неделю я занималась тем, что проводила регрессии для других, отправлялась в регрессии сама и беспрестанно говорила о прошлых жизнях.

Мы наблюдали за Роджером, демонстрирующим свои техники на членах группы и проводящим принципы своей книги в жизнь. Я видела, как участники семинара испытывают самые разнообразные эмоции и чувства, проходя через регрессии в прошлые жизни. Они плакали, стенали, смеялись и катались по полу всю неделю. Я не переставала удивляться тому, как глубоко уходили люди в свои истории из прошлых жизней и насколько элегантны и отточены были техники индукции Роджера. Он редко прибегал к формальной гипнотической индукции, вместо этого он использовал образы, ключевые возвращающие мысли и фразы (историю жизни), телесные симптомы и чувства в качестве мостов к историям прошлых жизней. Поскольку эти воспоминания состоят из нескольких компонентов – ментального, эмоционального и физического, – человек, закрыв глаза и сфокусировавшись на одном из них, вызывает воспоминание о своей истории из прошлой жизни.

Например, если кто-нибудь описывает свою проблему как: «Я никогда не чувствую себя в безопасности», Роджер предлагает этому человеку повторить фразу несколько раз, сосредоточив все внимание на дыхании. «Я никогда не чувствую себя в безопасности. Я никогда не чувствую себя в безопасности. Я никогда не чувствую себя в безопасности. Я никогда не чувствую себя в безопасности» – с этим повтором образы и чувства начинают устремляться в сферу осознания пациента, обретая свою собственную жизнь и сплетая в живой рисунок истории прошлой жизни. То же относится и к чувствам: пациенту предлагают «придать слова чувствам и повторять эти слова до тех пор, пока образы, принадлежащие соответственной истории, не начнут приходить на ум».

Наконец я полностью поняла работу того механизма, с помощью которого Норман получил доступ к памяти моих детей тогда, на кухне. Он воспользовался техникой наведения моста, когда произнес: «А теперь расскажи, что ты видишь, когда слышишь те громкие звуки, которые пугают тебя», а затем: «Закрой глаза и скажи мне, что ты видишь, когда чувствуешь страх перед огнем». Он использовал эти страхи как сенсорные сигналы, как мосты, переброшенные в прошлые жизни.

Вскоре у меня появилась возможность экспериментировать с этими методиками собственноручно. В конце семинарской недели мы разбились на пары и начали работать с партнерами. Мыс напарницей отыскали тихий уголок, и я легла там па подушки, брошенные на пол. Она предложила мне выбрать предмет беспокойства и описать его. Я хотела работать и потому решила рассказать ей, какую неловкость я испытываю, когда Роджер обращается лично ко мне, адресуя свой вопрос всей группе. Я всегда боялась публичных выступлений любого рода. Напарница предложила мне развить эту мысль, и я перешла к тому, что с самого детства я чувствовала, что не вписываюсь ни в какую группу. Я всегда была чужаком в любом обществе. «Вписаться» всегда было для меня проблемой, и эта неспособность вызывала чувство неловкости во многих ситуациях. Воспользовавшись этим ключом, женщина сказала мне закрыть глаза и все время повторять: «Не вписываюсь, не вписываюсь».

«Не вписываюсь. Не вписываюсь. Не вписываюсь» – образы начали формироваться. «Не вписываюсь, не вписываюсь». Очень скоро я оказалась в ином теле, в ином времени. Я увидела себя в образе мальчика лет двенадцати, сидящего на жесткой деревянной скамейке в квадратном примитивном здании. Это была школа. Моя одежда была грубой, старой и бедной. Рядом со мной сидели другие мальчики. Тут же я решила, что все это происходит в конце восемнадцатого века в Пенсильвании в религиозной общине – возможно, Эймиш. И я поняла, в чем проблема – я была сообразительным ребенком с живым воображением и, конечно же, чувствовала себя не на месте в этой строгой общине, среди ее богобоязненных членов. Войдя в это видение, я обнаружила, что мальчик мечтает о чем-то своем, почти не замечая протяжный, заунывный голос учителя.

Внезапно я почувствовала обжигающую боль от удара по рукам, возвратившую меня к тусклой действительности. Зануда-учитель прошелся розгой по моим рукам. Я чувствовал, как горят мои руки, но это ни в коей мере не могло сравниться с душевной болью. Что я делаю здесь? Я не вписываюсь в эту обстановку. Почему я остаюсь здесь? Я ненавидел эту подавляющую жизнь, держащую в узде мой дух и запрещающую самовыражение. Эти ограничения убивали меня.

В следующей сцене я взбирался вверх по черешне. Я не только видела это, но и ощущала неровную кору дерева под своими пальцами. Я также ощущала веревку из конопли, переброшенную через плечо. Я принял решение. Я не отступлюсь от него. И я начал плакать. Я испытывал чувство вины, думая о своих родителях. Я молился, чтобы они простили меня и чтобы простил меня Бог. Я ощутил грубую веревку, наброшенную на мою шею. Я уже собирался прыгнуть вниз с ветви, но тут меня отвлекла боль, которую я еще испытывал в руках после того, как учитель протянул меня розгой. Ощущение изменилось, в руках появилось покалывание, они были живыми. Сквозь них проходила такая энергия, что они начали болеть. Я прыгнул, и мой последний вдох был прерван петлей, затянувшейся вокруг шеи. Все вокруг почернело. Моя последняя мольба была обращена к Богу. Пусть мой дух освободится, чтобы свободно выразить себя. Моими последними ощущениями были – сдавливание горла и огромная энергия, исходящая из рук.

Внезапно из темноты до меня донесся отдаленный голос. Моя напарница по семинару спрашивала: «Что происходит?» Затем я увидела себя в обстан