Псалмы: переизбыток духовности

 

Если для одних людей псалмы стали источником духовного на­ставления и утешения, то других они изумляли и озадачивали. Эти древние молитвы преисполнены ярости, страсти и тайны.

Джон Могабгаб

Я

должен кое в чем признаться. Годами я избегал книгу Псалмов. Я знал, что для многих христиан псалмы — самая любимая часть Библии; Церковь включила эти стихотворения в свой риту­ал, и английский язык полон поэтических выражений, заимство­ванных из перевода книги Псалмов в Библии короля Иакова. По сей день псалмы включаются как приложение во многие издания Нового Завета, т.е. они входят в самое ядро нашей веры. И все же, как я ни старался, я не испытывал удовольствия при чтении Псал­тиря.

Многие мои знакомые прибегали к этой книге как к своего ро­да домашней аптечке. Если вы чувствуете депрессию — читайте Псалом 37, если плохо со здоровьем — Псалом 120. У меня так ни­когда не получалось. Словно по чьему-то злому умыслу, я непре­менно натыкался на такой стих, который не только не улучшал мое состояние, но и усугублял его. Мартин Марта уверял, что бо­лее половины псалмов довольно «угрюмы», и я, берясь за эту книгу в мрачном настроении, непременно попадал на самый что ни на есть угрюмый. «Дней лет наших семьдесят лет, а при большей кре­пости восемьдесят лет; и самая лучшая пора их — труд и болезнь» (Псалом 89:10).

Однако такое отношение к псалмам меня смущало, и как-то ле­том я решился на эксперимент. Мне предстояло провести июнь в Брекенбридже, штат Колорадо. Этот город расположен на высоте двух миль в Роки Маунтинз и красив, как на открытке. Я решил, что там я буду каждый день подыматься рано поутру, отъезжать от города на несколько миль в пустынные, не тронутые цивилизаци­ей места и там читать по десять псалмов подряд. Я рассчитывал, что восход солнца в горах и великолепный пейзаж, на фоне кото­рого будут происходить мои «медитации», сокрушат наконец ту стену, которая вечно препятствовала мне проникнуть в смысл псалмов.

Каждый день я слышал, как птицы приветствуют восход, и ви­дел, как солнце окрашивает снежные пики сперва в розовый, за­тем в оранжевый и, наконец, в ослепительно белый цвет. Однажды утром я сидел возле озера и смотрел, как трудится семейство боб­ров, выстраивая целый каскад плотин. В другой раз прямо передо мной прошествовал олень, чьи рога были украшены десятью от­ростками, и склонил голову, чтобы напиться из горного ручья. Как хорошо было бы, если б этот опыт изменил мое отношение к кни­ге Псалмов! Я сохранил прекрасные воспоминания от этого отпу­ска, почувствовал новый прилив благоговения. Но чтение этой книги скорее разочаровало, нежели вдохновило меня.

В особенности я терялся оттого, что, верный своему решению, я читал десяток псалмов подряд. Все они противоречили друг дру­гу, за песней, исполненной мрачнейшего отчаяния, следовал пса­лом парящей радости, словно певцы, составлявшие сборник, па­родировали диалектический принцип Гегеля. К примеру, в первый день этих упражнений я воспарил духом при чтении Псалма 8:

Когда взираю я на небеса Твои, -

дело Твоих перстов,

на луну и звезды,

которые Ты поставил,

то что есть человек, что Ты помнишь его,

и сын человеческий, что Ты посещаешь его?

(стихи 4-5)

 

Луна, серебряный кружок на фоне голубого неба, висела над горным пиком высотой более четырех километров. Той ночью Млечный Путь казался освещенным шоссе, проложенным через все небо. Посреди величия и великолепия этого горного пейзажа я готов был вместе с автором псалма дивиться привилегирован­ной роли человечества в драме творения.

Следующий псалом подхватил эту тему, он восхвалял вечную власть Бога, Его справедливое правление, Его милосердие к угне­тенным и утверждал, что мы всегда можем положиться на Господа. Но вдруг настроение внезапно переменилось. Я уже приближался к завершению утреннего урока, как вдруг наткнулся на потрясаю­щие слова:

Для чего, Господи, стоишь вдали,

скрываешь Себя во время скорби? (9:22)

 

От этого вопля автор псалма переходит к гневному описанию нечестивца и требует, чтобы Бог сокрушил «мышцу нечестивому и злому» (9:36). Чувство благоговения, блаженный покой были грубо нарушены. Помимо прочего, я вычитал в комментарии, что Псалмы 8 и 9 могли первоначально составлять один текст, так что про­тивоположные интонации должны были создавать напряжение внутри самого стихотворения.

И дальше, день за днем, я натыкался на такие же вопиющие противоречия. Вместо того чтобы начать свой день в состоянии мирного и спокойного благочестия, я словно летал на американ­ских горках, то погружаясь в бездны отчаяния, то достигая небес хвалой, — и все это в течение одного часа. В сочетании с разре­женным горным воздухом и утренней чашкой крепкого кофе все это доводило меня до легкого головокружения, которое не прохо­дило и в течение дня.

После недели таких духовных упражнений я столкнулся с оче­редной проблемой. Мне показалось, что тексты начинают утоми­тельно повторяться. С какой стати понадобилось включать в Биб­лию все 150 псалмов? Разве 15 не хватило бы, что передать все ос­новные идеи? Я продолжал ежедневно сражаться с десятью псалма­ми, но, покидая Брекенридж, я любил эту книгу еще меньше, чем прежде. Эксперимент провалился. Как подобает верному евангели­сту, я возложил вину за неудачу на себя, а не на святую книгу.

Вернувшись на равнину Иллинойса, я попытался взяться за де­ло с другого конца и принялся систематически изучать эти текс­ты. Я научился ценить поэтическое мастерство, породившее об­разный параллелизм иудейских псалмов и акростих. Я научился классифицировать различные виды псалмов: призывы и жалобы, песнь восхождения, царскую песнь и благодарственную песнь. Я познакомился с различными методами разрешения текстологиче­ских и прочих трудностей, связанных с псалмами. Приобретя все эти сведения, я смог прочесть псалмы с большим пониманием, но удовольствия от этого так и не получил. После этого я на многие годы оставил Псалтирь. Я решил так можно найти псалом любого содержания, более того, можно подобрать дюжину псалмов с од­ним и тем же содержанием — так стоит ли голову себе морочить?

 

Читаем через плечо

 

Теперь я вижу, каким скудным было тогдашнее мое понимание. Я сосредоточился на подробностях, на типах псалмов, на коммен­тариях к ним, на их внутренней логике и поэтической форме и упустил из виду самое главное, а именно, что Псалтирь представ­ляет собой нечто вроде отрывков из дневника души или личных писем к Богу. Я искал очки, через которые я сумел бы прочесть эту книгу, а мне требовалось читать ее «через плечо пишущего», потому что адресатом предполагался не другой человек, а Бог. Да­же те псалмы, которые использовались в публичном обряде, представляли собой общую молитву, т.е. были обращены в пер­вую очередь к Богу.

Наверное, я бессознательно пытался воспринимать псалмы с точки зрения того отношения к Писанию, которое задано апосто­лом Павлом. Но здесь мы имеем дело не с апостольским авторите­том и не с гласом свыше, наставляющим нас в вере и в практике повседневной жизни: это личностные молитвы, написанные в по­этической форме самыми разными людьми, крестьянами, царями, профессиональными музыкантами, знатными дилетантами, нахо­дившимися в различных душевных состояниях. Книга Иова и Вто­розаконие приводят нам два замечательных случая, когда при­знанные праведники взывают к Богу в трудный для них час. Псал­мы показывают, как обычные люди пытаются примирить свою ве­ру в Бога со своим повседневным опытом. Иногда эти авторы ка­жутся слишком мстительными, порой они склонны к самооправ­данию, кто-то из них страдает манией преследования, а иной че­ресчур мелочен.

Поймите меня правильно: я отнюдь не думаю, что псалмы обла­дают меньшей ценностью, меньшей богодухновенностью, чем по­слания Павла или евангелия. Просто псалмы предлагают нам со­вершенно иной взгляд на отношения людей с Богом: здесь не столько Бог открывает Себя людям, сколько люди раскрываются перед Богом. Псалмы входят в Слово Божье, но входят в него на тех же основаниях, что и книга Иова или Екклесиаста. Мы восприни­маем речи друзей Иова, эту четкую запись, отражающую человече­ское заблуждение, не так, как Нагорную проповедь. «Псалмы не за­нимаются богословием, — пишет Кэтлин Норрис в «Прогулках по монастырю», — и прежде всего потому, что это поэтические произ­ведения, а задача поэзии — не теоретизировать, а создавать образы и сюжеты, созвучные нашей жизни».

Поняв эту особенность, я уже по-другому прочел псалмы. Прежде я обращался с этой книгой, как студент-старшекурсник с учебником: пролистывал поэтический текст в поисках тех верных и важных понятий, которые следует отметить и аккуратно систе­матизировать. Псалмы сопротивляются любым попыткам класси­фикации, и эта книга вполне способна довести до безумия всяко­го, кто попытается втиснуть ее в жесткие рамки логики. Теперь я научился подходить к Псалтирю совершенно иначе.

Приведу пример из своей жизни. Мой отец умер, когда мне ед­ва миновал год. У меня нет отчетливых воспоминаний о нем, и со­хранилось очень мало предметов, хранящих память о его кратком пребывании на земле. Я берегу несколько фотографий, на кото­рых он держит упитанного златокудрого младенца (меня), не слишком искусно вырезанную из дерева статуэтку (он сделал ее еще мальчиком) и несколько книг из отцовской библиотеки, в том числе Библию в черном переплете. Даже сейчас я могу отчас­ти понять отношения моего отца с Богом, потому что на широких полях этого издания отец вел своего рода духовный дневник. Он вовсе не думал обо мне, когда делал эти записи, ведь меня тогда и на свете не было. Однако теперь, спустя многие годы, я испыты­ваю волнение и живой интерес, и что-то меняется в моих убежде­ниях, когда я вникаю в отношения отца с Богом.

Псалмы более «правильны», чем беглые заметки моего отца. Они основаны на общем для всех контексте, на завете между Бо­гом и Израилем. Авторы находили выражение своим чувствам в прекрасной, зачастую высокоразвитой и сложной по форме по­эзии. Теперь, когда я читаю эти стихи, я как бы сливаюсь с душой их автора, как сливаюсь с душой своего отца, оставившего краткие записи. «Могу ли я повторить эту молитву? — спрашиваю я себя. -Случалось ли мне испытывать такую, именно такую скорбь? Пы­тался ли я воздавать такую хвалу?» И затем я начинаю представ­лять ситуации, когда я мог бы повторить, как молитву, тот псалом, который я читаю в данную минуту. В час искушения или ликова­ния, затаив недовольство, возмутившись несправедливостью, -при каких обстоятельствах я готов был бы повторить этот пса­лом?

Каждая из этих песен по отдельности, вырванная из контекста всей книги, может привести нас к неправильному пониманию. Нил Платинга в размышлениях о Псалме 90, опубликованном в журнале «Христианство сегодня», обсуждает прекрасный образ покровительства Бога: «Перьями Своими осенит тебя, и под кры­льями Его будешь безопасен... Всевышнего избрал ты прибежи­щем твоим. Не приключится тебе зло». Как же так? А что же хрис­тиане, которых нацисты во время Второй мировой войны броса­ли в концлагеря, или те, кого сейчас угнетают в фундаменталист­ских государствах ислама? Как для них прозвучал бы этот псалом, если б они читали его накануне казни, когда все обещания этого псалма показались бы откровенной ложью?

Платинга напоминает, что и Сатана цитирует этот псалом, вы­дергивая строку из контекста и используя ее для того, чтобы побу­дить Иисуса броситься вниз со скалы. Иисус возражает ему другим стихом из Писания. Платинга заключает:

 

"Псалом 90 выражает одно из прекраснейших, наиболее драго­ценных, но тем не менее лишь одно из состояний веры, а именно: состояние ликующей уверенности в защите и покровительстве Бога. Вероятно, автор в какой-то опасный для него момент жизни был спасен Богом и за это воздает Ему хвалу.

Но в другой день с другим настроением в более темные и мрачные периоды своей жизни тот же автор мог бы воззвать к Бо­гу из глубины отчаяния и попытаться передать чувство богооставленности (здесь Платинга цитирует Псалом 21, строку из которо­го повторил на кресте Иисус).

Псалом 90 представляет лишь часть картины, лишь одно из настроений веры. В мирном и блаженном изумлении автор сви­детельствует, что под крылами Бога могут спастись даже дурные. Еще один-два псалма — и картина будет дополнена, поэт возопиет: «Под крылами Бога с хорошими людьми подчас тоже приклю­чаются беды».

 

Псалтирь, занимающий центральную часть Библии, дает нам полную картину жизни с Богом, целое собрание личного опыта и духовной жизни разных людей. Я начал обращаться к псалмам не как ученый в поисках нового знания, а как путник, ищущий в долгой дороге товарищей. Первая и величайшая заповедь — воз­любить Господа Бога нашего всем сердцем и всей душой, и всем помышлением. Псалтирь, как никакая другая часть Библии, рас­крывает эту сердечную, душевную и глубоко индивидуальную связь с Богом.