Второзаконие: сладость и горечь

В жизни есть две трагедии. Первая — когда желания не исполняются. Вторая — когда они исполняются.

Джордж Бернард Шоу

 

 

П

осле краха коммунизма в 1989 году маленькие государства Восточной Европы и Центральной Азии внезапно вышли из-под огромной тени Советского Союза. Больше никто не распоря­жался ими, никто не навязывал им свою политику. Отныне они могли сами решать, какой герб рисовать на флаге, как органи­зовывать армию, как вести международные переговоры и улажи­вать пограничные конфликты, — словом, отныне они должны бы­ли сами править собой. Успех или провал каждого из этих наро­дов зависел от того, какой вождь становился во главе страны.

Народ Чехословакии избрал Вацлава Гавела, драматурга, про­ведшего несколько лет в тюрьме в качестве политического заклю­ченного. Хотя у Гавела не было опыта в политике, да и особого ин­тереса к ней, он принял на себя огромную ответственность за со­здание новой, свободной страны. Чтобы не утратить связь с наро­дом, он каждую неделю появлялся на телевидении и отвечал на во­просы в прямом эфире, объяснял, как будет работать новое прави­тельство, представлял бюджет, обсуждал новые, не всегда последо­вательные законы, говорил о морали и ответственности. То про­поведник, то народный вожак, то историк, то преподаватель, этот интеллигент и автор пьес вопреки всякой вероятности стал звез­дой телеэкрана, его шоу пользовались наибольшей популярнос­тью в стране. Благодаря только личному обаянию и искусству красноречия Гавел провел чешский народ через болезненный раз­рыв со Словакией и подготовил своих сограждан к существова­нию в качестве самостоятельной нации. Он говорил, что чувство­вал себя в роли отца, который пытается научить кучку невоспи­танных детей «вести себя как взрослые».

Это очень напоминает ту ситуацию, с которой Моисей столк­нулся к концу своей жизни. Он не собирался быть вождем народа, до сорока лет он пас овец. Но внезапно Господь призвал его и по­ручил ему вызволить евреев из-под власти могущественнейшей империи. Моисей справился с этим и продолжал управлять толь­ко что вкусившими свободу рабами четыре десятилетия, то по­ощряя их, то браня. Он руководил ими сорок лет в их незрелости и постепенном возрастании во время скитаний в пустыне. И вот к концу жизни Моисея его племя стоит у пределов Земли обето­ванной, собираясь превратиться в нацию.

У Моисея остался последний шанс, последняя возможность со­хранить историческую память, избавиться от боли и обид, вну­шить этим людям надежду и стойкость, которые будут им совер­шенно необходимы, когда его не станет. Для своего народа Мои­сей был не только руководителем нового типа, как Вацлав Гавел, он был отцом нации, как Симон Боливар, Нельсон Мандела, Ма­хатма Ганди и Джордж Вашингтон.

"Если бы мы уподобили авторов Библии композиторам, то ав­тора Второзакония можно было бы сравнить с Бахом, с его безус­ловной и всеобъемлющей верой», — сказал Джек Майлс.

Второзаконие завершает «Пятикнижие Моисеево». Это великий итог, первый запечатленный Библией развернутый монолог, это запись последней речи Моисея к сынам Израиля. Сорокалетний пастух-заика, боявшийся власти и помнивший о грозившей ему каре за совершенное в гневе убийство, он стал одним из гигантов мировой истории, одним из тех, чьи дела навеки меняют облик нашей планеты. Второзаконие — рассказ самого Моисея об этом потрясающем преобразовании.

 

Старик поплотнее натягивает плащ; он дрожит, хотя пустыня пышет жарой

Спутники помогают ему подняться на высокий обломок скалы. Перед ним вплоть до линии горизонта теснятся ряды сынов Израиля. Старик пережидает, по­ка смолкнут приветственные клики толпы. Взгляд его блуждает от одного лица к другому. Такие молодые, такие невинные. Никто из них ничего не помнит о славе Египта, этой легендарной страны пирамид, дворцов, колесниц. Эти дети пустыни знают лишь ее испытания: скорпионов и гадюк, слепящую жару и ночной холод, песчаную бурю, бесконечные поиски воды.

Никого из старшего поколения, за исключением лишь двоих, уже нет в живых, Он вывел их из Египта, только чтобы убедиться: Египет внутри них. Теперь старик смотрит в лицо юным, полным энтузиазма потомкам. Тело народа сохранилось, но все клетки в нем обновились. Юнцы, дети, сущие младенцы. Чего бы он ни от­дал за право самому перевести их через реку, на тот берег, в землю, о которой он мечтал все эти сорок лет. Старик вздыхает, и вздох его больше похож на стон. Он знает этого не будет. Он умрет здесь, быть может, в этот самый день. Скоро эти де­ти, рожденные пустыней, останутся одни. Старик собрал их, чтобы проститься.

Толпа, словно пчелиный улей, гудит, распираемая волнением и энтузиазмом. Моисей не видел на лицах людей подобного восторга с тех пор, как родители этих юношей вышли из Египта, нагруженные золотом фараона. Как быстро улыбки увя­ли на тех лицах, Кто знает, как долго сохранятся они на лицах этих молодых людей? Дети слушали рассказы своих отцов, которые ворчали, жаловались и восста­вали против него. Сегодня последняя возможность выправить предание, опро­вергнуть обвинения, сообщить истинную историю не только этим юнцам, но и всем, кто придет на свет вслед за ними, всему их потомству.

Глаза Моисея, затянутые катарактой, цветом напоминают скисшее молоко. Восемьдесят лет жизни в пустыне прорезали глубокие морщины на его лице. Он почти утратил слух, голоса множества людей сливаются в единый, раздражающий гул. Иисус и Халев, его верные помощники, угомонили толпу и подали старику знак начинать. Они приказали вестникам повторять слова Моисея, выкрикивать их, чтобы каждый смог их разобрать. «Говори помедленней, — советуют они вож­дю, — не спеши». Но стоит ему заговорить, и голос изменяет ему, возвращается давно преодоленное заикание.

Моисей — самый старый человек, которого когда-либо доводилось видеть этим юным израильтянам, единственный старик среди них. Он почти вдвое стар­ше Иисуса и Халева. Его снежно-белые волосы и развевающаяся борода превраща­ют его в какую-то мифологическую фигуру. С самого рождения этих юношей Мо­исей присутствовал, руководил в их жизни. Они слушали рассказы о том, как он прошел мимо стражей в покои могущественного фараона, застав врасплох прави­теля, с которым некогда участвовал в детских играх. Казни египетские, когда-то внушавшие ужас, с годами стали казаться забавными: лягушки, скачущие по кухне, мухи и комары, жалящие солдат, нарывы, заставлявшие египетских волхвов ка­таться по песку в поисках облегчения. Вот что мог сделать волшебник Моисей!

Родители этой молодежи с тоской вспоминали пальмы и высокие дома, такие высокие, что и солнца за ними не было видно, улицы, запруженные колесницами и повозками с осликами и растянувшимися до горизонта караванами верблюдов. Эти же люди не хранят подобных воспоминаний, у них нет ничего, кроме надеж­ды на новое начало, на создание государства, где они будут господами, а не раба­ми, кроме надежды на страну, не ведающую засухи, изобильную урожаями, на страну, которую они назовут своей родиной.

 

Жизнь Моисея выстроена вокруг единой темы: такова воля Гос­пода. Сколько раз мать пересказывала ему чудесную историю его спасения в тот страшный год, когда фараон затеял истребление еврейских младенцев! «Бог спас тебя, Моисей, — вновь и вновь повторяла она. — Он для чего-то особенного предназначил тебя», -и она смеялась счастливым и гордым материнским смехом, вспо­миная, что Бог устроил так, чтобы фараон платил ей жалование за воспитание ее собственного сына, а тот играл во дворце, получал лучшее по тем временам образование, сидел за столом с правите­лями империи.

Моисей, знавший о своем происхождении, чувствовал себя че­ловеком без родины. Египетские князья отпускали грубые шутки в адрес евреев, а Моисей кусал губы. Его родичи, иудеи, упрекали его за высокомерие и великосветское произношение, и он вновь закусывал губы. Моисей любил обе свои семьи: и родную, и при­емную. Ему нравились тихие семейные вечера, завершавшиеся пересказом преданий об Аврааме, Исааке и Иакове, и о Боге, Ко­торого они продолжали чтить, хотя Он словно впал в спячку, а за это время на земле сменилось вот уже двенадцать поколений. В особенности Моисей любил рассказ об Иосифе. «Тыстанешь вто­рым Иосифом, — говорила ему мать, целуя на прощание. — Ты тоже живешь в покоях фараоновых. В тебе Бог уготовил нам спа­сение».

Но, с другой стороны, он не мог лишиться удовольствий двор­цовой жизни, учебы в числе отборной молодежи, спортивных со­стязаний, празднеств, хорошего вина, общения с теми умащенны­ми и пахнущими благовониями женщинами, которые обучали его музыке и изящным искусствам. Словно шпион, он какое-то время балансировал на грани двух миров, не позволяя им смешиваться Друг с другом, а сам наслаждаясь обоими. Но однажды эти миры столкнулись, и Моисею пришлось выбирать между ними.

Сначала казалось, что он просто совершил естественный и справедливый поступок. Одетый в богатый наряд египетского принца, с золотой диадемой на голове и с золотой пряжкой, пока­зывающей его высокое положение, Моисей по поручению фарао­на осматривал строительную площадку. Он увидел, как египтянин — бригадир или десятник — жестоко избивает еврея, его сороди­ча. Моисей нанес негодяю сильный удар, прикончил его на месте и, зарыв тело в песок, ушел оттуда как ни в чем не бывало. Однако нашелся свидетель, и этот поступок недолго оставался тайным.

Именно тогда Моисей окончательно понял, на чьей он сторо­не. Египтяне дали евреям презрительную кличку «хапиру» — «пыльные». Если умирал египтянин, кто-то должен был ответить за это, но если умирал хапиру — никому до этого не было дела. «Мне есть дело, — решил Моисей. — Пусть они рабы, но они — мои род­ственники. Ни с кем из них не дозволено так обращаться».

С точки зрения фараона, это означало, что Моисей перешел на сторону врага, что он стал мятежником. Ведь это был тот самый фараон, который в свое время пытался истребить младенцев пле­мени Моисея. Фараон приговорил к смерти принца-самозванца по имени Моисей.

Спасая свою жизнь, Моисей бежал из Египта и на сорок лет расстался и с родной, и с приемной семьями. Новая жизнь, суще­ствование кочевника неожиданно оказались ему по душе. Он об­завелся женой, его семья росла, появились навыки выживания в пустыне. Из осторожности Моисей предпочитал не рассказывать о своем прошлом, тем более что в земле Мадиамской никого не интересовали ни евреи, ни египтяне. Мир замкнулся в кругу се­мейного благополучия, и в зрелом возрасте, в восемьдесят лет, Моисея интересовали только его дети, зятья с невестками да овцы.

Но у Бога были другие планы. Пока Моисей заново строил свою жизнь в земле Мадиамской, вдали от своего племени, Гос­подь внял стонам евреев-рабов. И внезапно таинственно действу­ющая рука Божья пришла в движение, и обнаружилось, что в странной и сложной жизни Моисея все было не напрасно. Теперь Господь располагал нужным ему орудием — евреем, получившим образование египетского правителя и притом вполне способным выжить в условиях пустыни. Настало время избавления народа из­бранного. Оставалось лишь одно: убедить Моисея... и фараона.

Моисей сразу же подверг замысел Бога серьезным исследова­ниям. Во-первых, он сомневался, поверят ли ему. С какой стати ев­реям слушать человека, воспитанного в стане врага, изгнанника, который на сорок лет покинул страну? К тому же для убеждения ев­реев и фараона требуется красноречивый вождь — зачем же Бог избирает заику? «Господи, пошли им кого-нибудь другого», — взмо­лился Моисей, но несколько резких слов, раздавшихся из горящего куста, сломили его сопротивление. Убедить фараона было труднее. Так неуверенный в себе пастух стал первым посредником, из­бранным Богом для общения со Своим народом, первым челове­ком, о чудесах которого сообщает Библия. И все же страхи Мои­сея были обоснованными. Стоило рассерженным египтянам удво­ить ежедневный объем работы для евреев, и евреи отвернулись от Моисея и его брата Аарона. Неужто дети Израиля поверят, что Гос­подь, молчавший в течение четырехсот лет, внезапно решил оси­лить фараона с его войском? Пустые мечтания!

Моисей не чувствовал за спиной поддержки собственного на­рода, когда поднимался по широким каменным ступеням во дво­рец фараона, золотое убранство которого сверкало в лучах полу­денного солнца. Моисей огляделся по сторонам. Амбициозные планы строительства близки к завершению. Вместо убогих по­строек, запомнившихся ему с детства, теперь высился кремль из белого известняка, слепивший глаза пуще лучей солнца.

Иероглифы, вырезанные на каменной стене, вели свой горде­ливый рассказ. Первый язык, выученный в детстве, почти забытый за сорок лет, теперь возвращался к Моисею. Он перечел список побед фараона и почувствовал укол в сердце, увидев знакомый символ, которым египтяне обозначали чужака: связанный человек с окровавленной головой. Мадиамская пустыня излечила его от ностальгии по роскоши Египта. Обильные пиршества, оргии, на­рядное платье, прическа, повязки и даже покрой одежды, глася­щий о высоком социальном положении, — все это перестало иметь значение. Моисей знал теперь, кто он такой: иностранец, чужак в чуждой ему стране. «Гирсон» («пришелец») — так он назвал своего сына. Его народ, евреи — те самые связанные люди, чья кровь льется из пробитой головы, «хапиру», «пыльные», работающие в грязи, покрытые шрамами от бичей египетских надсмотр­щиков. Все их надежды, все их будущее в руках Божьих.

"С какой стати мой секретарь допустил ко мне вонючего пасту­ха?» — подумал фараон, разглядывая, но не узнавая Моисея. Бедно одетый пришелец прошептал слова приветствия, которые должен был повторить за него Аарон, его «переводчик». Однако никто во дворце не разбирал деревенский выговор Аарона. Когда же нако­нец сам Моисей заговорил вслух, все присутствовавшие вздрогну­ли от изумления: из уст пастуха полилась безупречная речь еги­петского аристократа.

Через несколько минут Моисей, бывший некогда египетским принцем, и правящий фараон вместе смеялись, вспоминая дет­ские забавы. Фараон хлопал в ладоши от радости, и его золотые браслеты и ожерелья звенели в такт. К удивлению стражи, он даже позволил этому бедняку обнять себя.

Когда-то эти двое играли вместе. Потом Моисей навлек на себя гнев прежнего фараона, отца нынешнего. Теперь бывший фараон уже упокоился в невероятной роскоши пирамид. «Мы положили в его гробницу столько пищи и вещей, что ему хватит на всю веч­ность, — похвастался его сын. — Я уже назначил пятьдесят тысяч рабочих для строительства моей собственной пирамиды. Всегда лучше позаботиться заранее».

Моисей мог получить все, чего хотел, то есть все, что понадо­билось бы ему самому, а не его народу. «Подумай сам, Моисей. По­ставь себя на мое место. Ни один царь не позволил бы такому ко­личеству работников просто взять и уйти. Мне нужно строить го­рода, водопроводы и крепости». Фараон не стал упоминать об этом вслух, но оба они знали, что еврейские рабы задешево дела­ют самую тяжелую и грязную работу. «Возвращайся во дворец, на­слаждайся жизнью, — настойчиво приглашал фараон. — Забудь о той истории с надсмотрщиком. Как прежде отец, так теперь я -Египет, я — утренняя и вечерняя звезда. Если я назову день ночью, так оно и будет. Живи со мной и забудь о евреях».

Но Бог не собирался забывать о евреях. «Я увидел страдание на­рода Моего и услышал его вопль», — сказал Он Моисею из горяще­го куста. Моисей тоже был не в состоянии оставить свой народ. В прежние времена предложение фараона могло бы соблазнить его, но не теперь. Моисей со стыдом оглядывался на те дни, когда он называл отцом человека, истребившего еврейских детей. После сорока лет в пустыне он с ужасом и отвращением глядел на раб­ский труд, И Моисей бросил вызов. Он вызывал на бой целую им­перию, вызывал ее на космический поединок, в котором примут участие и небеса.

Вскоре Моисей и фараон уже вовсю состязались друг с другом, как в детстве, когда они перетягивали канат и ни один не желал ус­тупить другому. «Не позволю мне указывать! Не допущу, чтобы мне угрожали! — таких интонаций от своего сверстника Моисей прежде не слышал. — Я утренняя и вечерняя звезда. Я фараон!"

Могущественные боги Египта строились великолепными ряда­ми против невидимого Бога евреев. С точки зрения египтян, уче­ние о единственном да еще и невидимом Боге было просто сме­хотворным. Они почитали множество богов, которых можно бы­ло видеть, которым можно было поклоняться в пышно убранных храмах: Гора-сокола, Тота-ибиса, Аписа-священного быка. Каждое божество обладало таинственными качествами, известными толь­ко его жрецам. Какой толк от Бога, Которого нельзя ни увидеть, ни изобразить в виде статуи или картины?

Просьба евреев отпустить их на три дня в пустыню для совер­шения жертвоприношения казалась грубой уловкой для побега. Разве в храме в Карнаке не служат 70 000 священников и их по­мощников? Если евреям понадобились какие-то священнодейст­вия, почему бы им не обратиться к специалистам?

Однако боги Египта один за другим пали жертвой казней, на­сланных Богом Моисея: божество реки не смогло воспрепятство­вать превращению воды в кровь, священные мухи сделались на­зойливыми паразитами, солнечный бог Ра скрылся за тучей, свя­щенный бык не сумел защитить свое потомство. Последняя, самая страшная казнь унесла первенцев Египта, не пощадив и сына фа­раона, и правитель признал свое поражение: незримый Бог побе­дил. На следующий же день еврейские рабы, прихватив с собой богатства Египта, удалились прочь. Огромная, неорганизованная толпа следовала за своим вождем Моисеем, принцем Израиля.

Разумеется, сам Моисей не желал принимать этот титул. С того момента как он увидел горевший и несгоравший куст, один урок он усвоил твердо: эта миссия принадлежит Богу, а не ему, Моисей лишь исполнял роль, отведенную ему Богом. Он вбивал этот урок в израильтян каждый год, когда они праздновали Пасху, вспоми­ная последнюю, страшную ночь в Египте. Свобода настигла их по­среди черной ночи. Семьи жались друг к другу за пасхальным сто­лом, их вещи уже были сложены, но мощное войско египтян сто­рожило безоружных потомков Иакова. Бог избавил их в ту ночь и потом, когда фараон, переменив свое решение, послал боевые ко­лесницы вдогонку за уходящим от него племенем и все израильтя­не вопили в жалком страхе, Господь вновь пришел им на помощь. События Исхода стали одним из эпитетов Бога: «Я — Господь, ко­торый вывел вас из Египта».

Ту же детскую зависимость от Бога израильтяне испытывали на всем протяжении своего странствия. У них кончилась вода — Бог указал им источник. У них иссякли запасы пищи — Бог даровал им манну. На них напали враги — Бог спас их. Освобождение Израи­ля было всецело актом Бога, и Ему Одному надлежало воздавать хвалу.

Годы пастушеской жизни научили Моисея терпению, приготовили его к роли вождя народа. В прежние времена он все решал сам. Все три эпизода его юности, о которых мы знаем, были сценами насилия: он убил египтянина, разнял дерущихся соплеменников, разогнал пастухов, обижавших женщин, завоевав при этом! любовь своей будущей жены. Но теперь неистовый характер Моисея смягчился.

Лишь однажды неукротимый дух взыграл в нем с прежней силой. Моисей гневно ударил посохом по скале: «Вы хотите пить? Я дам вам воду!» — крикнул он своим спутникам, жаловавшимся на непереносимую жажду. Этот проступок лишил его заветной меч­ты, надежды самому ступить в Землю обетованную. На один миг Моисей забыл, что все чудеса совершаются Богом, а не им самим. Вот почему теперь он стоял на высоком камне посреди взволно­ванной толпы — все еще на этом берегу Иордана.

 

Надо ободрить их, — шептал он самому себе. — Не забывай, старик, для них Пнастает великий день. Не лишай их радости. Бога прогневили их родители, а не эта зеленая молодежь. Дай им надежду. Пусть веселятся».

Но как бы он ни сдерживался, гнев прорывался наружу. Он устал, изнемог, а его жизнь все эти последние годы состояла из сплошных разочарований.

"Вы слишком тяжелая ноша для меня одного», — произнес он и сделал паузу, пока глашатаи повторяли его слова.

Да уж, верно, они были для него тяжкой обузой, это блеющее стадо, жалкая кучка неблагодарных слабаков, которых он тащат через пустыню, словно ослик, влачащий в гору тяжело нагруженную тележку. Едва он вывел их из Египта, как они принялись сокрушаться о тамошних сладостях и приправах. О, неблагодарные! Бог дал им манну, а они требовали жаркое. Бог открыл источники в скале, а им по­давай реки,

Жестоковыйные, подобные тем волам, которых он запрягал в молодости и которые противились его ярму. Нужно дождаться, пока глупое животное рассла­бится, и только тогда удастся как следует закрепить ярмо на его шее, иначе вол за день работы натрет себе холку, поплатившись за собственное упрямство. А это племя блуждало сорок лет в пустыне, покуда «ярмо» ерзало взад и вперед на его шее. Переход через пустыню должен был занять одиннадцать дней, только один­надцать дней, а не всю жизнь.

"Вы не хотели идти, вы восставали против приказов Господа вашего. Вы вор­чали, сидя в своих шатрах... Сколько я вас знаю, вы всегда норовили ослушаться Господа».

Потише, старик. Вспомни — это же дети. Во всем виноваты их родители, а не они. Но Моисей не мог сдержаться. Слишком много желчи накопилось за эти со­рок лет, а старших, на которых ему следовало бы обрушить свой гнев, уже не было в живых.

"Из-за вас Господь прогневался и на меня и сказал: «И ты тоже не войдешь в эту землю».

Вот что терзает его. Как же так, зеленая молодежь войдет в землю, текущую молоком и медом, а освободитель народа, тот, кто нес эту тяжкую ношу на своих плечах, сто заступался за них, когда Сам Господь отворачивался от избранного Им народа, останется здесь, по эту сторону границы, умрет здесь. Разве это справедли­во? Нет, несправедливо. Несправедливо!

"Я говорил вам, но вы не слушали. Вы восставали против повелений Господа».

Речь не удается. Моисей видит реакцию толпы: женщины отвлекаются и бол­тают, мужчины отводят глаза, переминаются с ноги на ногу, дети убежали поиг­рать. Это его последний шанс, а он того и гляди лишится его, Но разве он не впра­ве даже выговориться? Разве он и этого не заслужил? Все равно, что они подума­ют. Они обязаны выслушать его. Когда-нибудь они сумеют понять сказанное. Ког­да-нибудь они пожалеют, что так обращались с ним.

"Я просил Господа: «Позволь мне перейти на ту сторону и увидеть прекрасную страну за Иорданом, эти сладостные горы и Ливан», Но из-за вас Бог прогневался на меня;_; не стал меня слушать»,

 

Что понимала эта толпа? Она видела, что старик опять сердит­ся. Их родители уже упокоились в песках Синая, и вскоре Моисей ляжет рядом с ними. Жалкий конец жизни, отданной на служение. Немного радости получил он от этой жизни, и уж, конечно, изра­ильтяне не облегчили ему задачу — напротив, каждый день они являлись к нему с новыми проблемами. Они сплетничали о нем, не доверяли ему, завидовали. Не было среди них ни одного, кто бы любил Моисея. Да и как можно любить человека, который старше тебя на сорок лет, который предпочел бы пасти овец, а не иметь дело с людьми, который с глазу на глаз беседует с Господом в ти­шине своего шатра? Его не любили, и Моисей об этом догадывал­ся.

Он произнес длинную речь, даже три речи. И хотя он то и дело отвлекался, чтобы пожаловаться на свою несложившуюся судьбу, он сумел все-таки собраться с силами и передать им главную весть, главное наставление, суть которого сводилась к одному слову: «Помните!». Тремя речами во Второзаконии Моисей установил ту великую традицию исторической памяти, которой его народ, позднее названный еврейским, оставался верен всегда: «Не забы­вайте! Никогда не забывайте». Мы никакими силами не сможем изменить прошлое, но мы обязаны чтить его и свидетельствовать о нем, помнить его, чтобы зло не могло повториться.

Казалось бы, столько всего было пережито: столетия рабства, десять казней египетских, чудо на Чермном море, победы над пле­менами пустыни. К чему евреям это упорное, педантичное напо­минание? Разве могут они забыть Господа, когда всего лишь одно поколение миновало с момента Исхода? Разве могут они усом­ниться в таком Боге? Но Моисей знал, что памяти потребуется ежедневное усилие воли.

Берегитесь, не забывайте Господа Бога своего, не нарушайте Его заповедей и законов, о которых я напоминаю вам ныне, иначе, когда вы поедите и будете удовлетворены, когда вы построите красивые дома и поселитесь в них, когда ваши стада возрастут, когда накопится у вас много золота и серебра и богатство ваше умножится, ваши сердца сделаются надменными, и вы забудете Господа Бога вашего, Который выпел вас из Египта, из земли раб­ства. Он провел вас по огромной и страшной пустыне, по безвод­ной, томимой жаждой земле, кишащей ядовитыми змеями и скор­пионами. Он дал вам воду из твердой скалы. Он питал вас манной в пустыне, пищей, неведомой вашим отцам, Он смирял и испыты­вал вас, чтобы даровать вам награду. Но потом вы скажете; «Это мой ум и мои руки создали для меня богатство». Но помните Гос­пода Бога вашего, ибо это Он дает вам возможность наживать бо­гатство, верный завету, который Он заключил с вашими отцами и который Он хранит поныне.

По-видимому, больше всего Бог боится, как бы о Нем не забы­ли. В эти десятилетия странствия по пустыне, в повседневной за­висимости от Бога израильтяне не имели возможности забыть о Нем. Бог кормил Свой народ, одевал его, вел за Собой, помогал в битвах. В те дни ни один израильтянин не мог усомниться в бы­тии Богя, ибо Он предшествовал им в столпе облачном и в столпе огненном.

Но скоро Бог откажется от ежедневного попечения. Как только Его народ отведает плодов Земли обетованной, он перестанет по­лучать манну. Отныне им придется возделывать землю и собирать с нее урожай. Они начнут строить города и воевать, они изберут себе царя. Они будут процветать, и сердца их покроются жиром. Они решат, что их войска и колесницы — более надежная защита, чем Господь, они забудут урок, преподанный надменному Египту. Они будут унижать бедняков и чужеземцев, забыв, что сами были рабами и пришельцами. Они забудут Бога.

 

Запишите на сердце своем заповеди, что даю вам ныне, Внушите их своим детям. Говорите с ними об этом, когда сидите дома и когда идете по дороге, когда встаете и когда ложитесь. Привяжите их, как знак, к ладоням своим, ко лбу своему. Начертайте их на ко­сяках дверей и на воротах у входа в ваш дом.

Когда Господь приведет вас в землю, которой Он клялся ва­шим предкам, Аврааму, Исааку и Иакову, в страну больших бога­тых городов, которые не вы построили, домов, наполненных бо­гатством, которое не вы скопили, страну колодцев, которые не вы выкопали, олив и виноградных лоз, которые не вы насадили, — когда вы отведаете всего этого и насытитесь, берегитесь, не за­будьте Господа, Который вывел вас из Египта, из земли рабства.

 

Моисей хорошо знал, что для любого, кто следует Господу, бла­гополучие опаснее, чем неудача. Он сорок лет блуждал по пустыне в наказание за то, что израильтяне не сумели переварить первую же великую удачу — исход. Все тяжкие падения в его жизни проис­ходили тогда, когда Моисей пытался присвоить себе высшую власть — расправился с египтянином, высек воду из скалы, — а не тогда, когда он полностью полагался на Бога.

Напротив, величайшую победу он одержал, приняв на себя, можно сказать, пассивную роль. Он не вел свой народ в битву, как полководец, а стоял на соседнем холме, простирая к небесам руки в напряженной молитве. Пока молитва его возносилась к Богу, из­раильтяне одерживали верх; стоило ему опустить руки, им грози­ло поражение. К концу дня изнемогающий от усталости Моисей уже сидел на этом холме, а помощники поддерживали его руки. В слабости познает человек могущество Бога.

 

Почему-то разговор об обидах утишает боль. «Были ведь и хорошие времена», думает Моисей. Он всегда чувствовал, что Бог направляет каждый его шаг, и даже в те минуты, когда казалось, что, кроме Бога, его никто не поддерживает, ему вполне хватало помощи Бога. Когда Корах и с ним многие взбунтовались против Моисея, он мог бы поразить их мечом, как в былые дни, но он предоставил ула­дить все Господу. Позднее, когда родные брат и сестра обратились против него, высмеивали его африканскую жену, он опять же попросил Господа разобраться в этом — и Господь проучил Аарона и Мириам на всю жизнь. «Я говорю с ним лицом к лицу! — прогремел Господь. — Как смеете вы браниться со слугой Моим, Моисе­ем?» Моисею оставалось лишь скромно покраснеть.

Однажды Моисей услышал, что кто-то отзывается о нем, как о самом кротком, самом мягком на свете человеке. Вот бы удивились его мать и фараон, если бы уз­нали об этом. Моисей даже рассмеялся. Бог, пожалуй, тоже не согласился бы с этим. «Это я-то смиренный? Кроткий? Подумать только!"

За эти годы Моисей испытал нечто столь сладостное, необычное и таинствен­ное, что лишь одно слово может передать эта благодать. Свободный, ничем не за­служенный дар Бога. Моисей узнал, что Бог любит его, несмотря на все его недостат­ки, любит чистой, постоянной, упорной любовью. Моисей прожил больше ста лет на этой земле и уже не пытался ломать себе голову, гадая, «что нашел» в нем Господь или что нашел Он в этом народе. Моисей принимает благодать и воздает хвалу,

Он отпивает большой глоток воды из козьего бурдюка, смачивает губы, поло­щет горло.

"Слушайте! И слушайте внимательно. Вот что вы должны помнить и, даже если вы все остальное забудете, не упускайте из памяти это».

Еще одна пауза, еще один глоток воды. Толпа замерла, подметив странную перемену в голосе Моисея. Лицо проповедника сияет блаженством, кажется, от него исходит пламя и свет. Они уже знают, что означает это выражение лица, они видели его, когда Моисей возвращался из священной скинии после общения с Богом.

"Слушайте! Господь избрал вас и возлюбил не потому, что вы более мно­гочисленны, чем другие народы, напротив, вы из самых малочисленных. Но Господь возлюбил вас, Он соблюл клятву, данную вашим отцам, Он вызво­лил вас могучей дланью и вывел вас из земли рабства, из-под власти фа­раона, царя Египта. Узнайте же, что Господь ваш есть Бог, Бог верный, Он хранит Свой завет любви с тысячами поколений тех, кто любит Его и соблюдает Его заповеди».

 

С каждым словом слабый голос старика становится все отчетливей и громче.

 

"Господу Богу вашему принадлежат небеса и высочайшее из небес, земля и все, что есть на земле. Господь избрал ваших праотцев и полюбил их, и Он предпочел вас, их потомков, всем народам земли.

Господь — слава наша, Господь наш, Который совершил для нас все эти великие и дивные чудеса — вы видели их своими собственными гла­зами. Когда ваши предки явились в Египет, их насчитывалось всего семь­десят человек, а Господь умножил вас как звезды небесные».

 

Как звезды небесные — хорошее сравнение. Разве не это обещал Бог Аврааму? И вот пророчество исполнилось на глазах у Моисея. Иудеи ворчали и восставали, и добились того, что старшее поколение преждевременно легло в могилы. Но вот они перед ним, израильтяне, избранный народ Божий, сокровище его у самых пределов Земли обетованной.

Моисей еще раз отпивает из кожаного бурдюка, выжидая, пока толпа хоро­шенько вслушается в его слова. Теперь они внимают охотнее, ведь речь идет о чем-то приятном. Кому же не захочется узнать, что Бог его любит?

В первый раз, когда Моисей общался с Богом, он не совладал с собой, закрыл лицо в страхе и стыде. Но теперь, после сорока лет подобных бесед, они с Богом сделались, если можно так сказать, друзьями. Он спорил с Богом, даже торговался с Ним. Иногда проигрывал, например, когда ему было запрещено войти в Землю обетованную, иногда выигрывал, как в тот раз, когда Бог едва не отказался от Сво­его замысла, но Моисею удалось уговорить Его вновь простить Свои народ,

Моисей отвлекся от темы и начал снова напоминать толпе о том дне, о своем звездном часе. Они отошли всего на три дня пути от Египта и уже стали жаловать­ся на недостаток воды; через месяц они забыли бичи надсмотрщиков и с тоской вспоминали египетские гранаты и фиги, а еще месяц спустя наступил миг, когда Моисей встретился с Богом. Он общался с Богом на священной горе, он получил каменные скрижали, надписанные рукой Самого Бога. Он спустился вниз, возвра­щаясь к своему народу, и увидел омерзительную сцену. Он спустился к народу, его лицо излучало свет — а люди плясали вокруг золотого тельца, вокруг египетского идола! Это было уже чересчур! Ему следовало отречься от этого неблагодарного народа, он бы так и сделал, но Бог сделал это за него. И внезапно выяснилось, что только Моисей может спасти израильтян от уничтожения — всех, до последнего человека. Бог был настроен решительно. Моисей швырнул наземь каменные скри­жали — они раскололись — и сам упал лицом вниз. Он лежал ничком сорок дней и сорок ночей, он искупал постом те дни торжества, которые провел рядом с Гос­подом на священной горе. Он не вкушал хлеба, не пил воды, а евреи дни напролет толпились возле его неподвижного тела, гадая, не умер ли Моисей, не ждет ли смерть и их самих. И они бы умерли, все до единого, если бы Моисей не заступил­ся за них перед Богом.

"Оставь меня, чтобы гнев Мой возгорелся на них и Я бы уничтожил их. Тогда Я произведу из тебя великий народ». Соблазнительное предложение, но Моисей не оставлял Бога в покое. Он заклинал, он плакал, он пускал в ход аргументы, взывая к милосердию Бога, к Его гордости, к Его доброй славе. Он просил Бога взять его жизнь, но сохранить народ. Он напоминал Богу о тех людях, которых Он прежде любил, — об Аврааме, Исааке и Иакове, Наконец Бог уступил ему. Он даже явился Моисею в зримом облике, позволил увидеть Себя, чего не удостаивался ни один человек на земле. Бог заключил новый завет и обещал привести Свой народ в Землю обетованную.

 

Хотя Моисей был воспитан среди египтян с их тератоморфными богами, он вернулся к забытой за четыреста лет рабства фунда­ментальной истине: Бог — это Личность. В эти годы «отсутствия Бога» израильтяне начали представлять Его себе (если они вообще о Нем вспоминали) как далекую, непостижимую, недоступную тайну, не соприкасающуюся с тем, что происходит на земле. Мои­сей напомнил израильтянам, что Бог столь же личностей, как и они сами, и более того: их индивидуальность — лишь слабый от­блеск личностности Бога.

Когда Бог составлял список заповедей, любовь заняла в нем первое место как основа Его отношений с человечеством. Бог встречался с Моисеем в шатре и обсуждал с ним текущие дела, как обсуждают их два друга. Он слушал человека, Он спорил с ним. Оказалось, что Бог уязвим; когда народ оскорбляет Его, Он страда­ет, как отвергнутый влюбленный. Он рассыпает угрозы, но воздер­живается от их осуществления. Он вступает в переговоры и под­писывает соглашение.

Вот что в особенности отличало израильтян от всех соседних народов: даже высокомерные египтяне жили в страхе перед свои­ми непредсказуемыми богами; жители Ханаана приносили им в жертву детей. Но Бог Израиля пожелал заключить со Своим наро­дом договор, в котором было точно обозначено, чего Он ждет от людей и что Он дает им взамен.

За исключением ортодоксальных иудеев, мало кто интересует­ся сегодня сводом предписаний, запечатленных в Исходе, Левите и Второзаконии. Кажется, что эти законы назойливо повторяются и не имеют никакого отношения к современному обществу. Одна­ко Второзаконие совершенно ясно показывает, что они заложили основания небывалых отношений — отношений между внушаю­щим почтение и ужас святым Богом и обычными людьми, слабы­ми и вечно недовольными.

Моисей понимал: пройдут годы, и люди начнут сомневаться в необходимости тех или иных пунктов этого договора. Он предво­схищает все вопросы.

"В будущем, когда сын твой спросит тебя: «В чем смысл тех пред­писаний, заповедей и законов, которые Господь наш предписал тебе?», отвечай: «Мы были рабами фараона в Египте, но Господь могучей рукой вывел нас из Египта. На наших глазах Бог творил дивные и страшные знамения и чудеса над фараоном и домом его, и всем Египтом. Но на