Скорей скажи, как выглядит Бог

 

Элен Сторки рассказывает, что с этой просьбой — «Скорей скажи, как выглядит Бог» — пятилетняя девочка обратилась к своему но­ворожденному брату, когда впервые увидела его в больничной па­лате. Она решила, что младенец, только что явившийся с Небес, должен обладать какой-то «внутренней информацией». К сожале­нию, малыш только гулил в ответ да закатывал глазки.

Ветхий Завет выполняет просьбу этой девочки. И его объяс­нение отличается от того, который мы могли бы получить, если бы ограничили свое чтение исключительно Новым Заветом. Хотя Иисус и является «образом невидимого Бога», Он лишил Себя мно­гих прерогатив Бога, чтобы сделаться человеком. Профессор Лэнгдон Джилки говаривал, что если евангелическое христианст­во можно назвать ересью, то потому, что оно пренебрегает Госпо­дом Отцом и Создателем, правящим всей человеческой историей и любым человеческим сообществом, в пользу Сына Иисуса, обра­щающегося к индивидуальной душе и судьбе.

Если бы мы располагали только Евангелиями, мы бы знали только ограниченного, чересчур очеловеченного и довольно сла­бого Бога — ведь Иисус закончил Свой путь на кресте. Именно это вызывало столь упорное сопротивление иудеев.- несмотря на Свои дерзновенные претензии, Иисус не соответствовал их представле­ниям о Боге; они отвергли Его потому, что с их точки зрения Он не годился на роль Бога. Откровение представляет нам иной пор­трет Иисуса — ослепительный свет, вершина славы, безграничная власть. И Ветхий Завет также предлагает нам совершенно другое изображение Бога. Мы нуждаемся в этом фоне, как нуждались в нем первые ученики Иисуса, чтобы оценить ту любовь, которая решилась на Воплощение. Только так мы сумеем понять, чем Бог пожертвовал ради нас.

Отказываясь от чтения Ветхого Завета, мы существенно обед­няем свои знания о Боге. Бог — это не философская концепция, а Личность, действующая в истории. Это Он создал Адама, заклю­чил завет с Ноем, призвал Авраама, назвал Себя по имени, пред­став перед Моисеем, и согласился жить в шатре посреди пустыни, чтобы быть рядом со Своим народом. С первой главы книги Бы­тия на всем протяжении Ветхого Завета мы постоянно видим, что Бог хочет открыться людям, желает, чтобы его узнали, а Ветхий Завет — это самое полное повествование о том, «как выглядит Бог».

Джон Апдайк заметил, что «мозги наши уже не приспособлены для почтения и преклонения». Даже сами эти слова звучат не­сколько старомодно, причем именно в той мере, в какой мы от­клонились от верного понимания образа Божьего, запечатленно­го в Ветхом Завете. Мы уже не в состоянии ни принять этот образ, ни обоснованно отвергнуть его. Бог стал для нас чуждым и таин­ственным Другим, а не Тем Богом, Который казался нам таким предсказуемым. Этому Богу никто не может указывать, что Ему де­лать (именно об этом Господь гневно и грозно говорит Иову).

Я готов признать, что при чтении Ветхого Завета мы сталкива­емся и с такими проблемами, о которых я предпочел бы умолчать. На всем протяжении этой книги мне предстоит бороться с самим собой, чтобы принять неискаженный образ Бога. «Так постигните милосердие и суровость Господа», — писал Павел христианам, жившим в Риме. Я бы предпочел думать только о милосердии Бо­га, но тогда я выстрою собственный образ Бога, а не тот, который Сам Бог желает открыть нам. Не могу же я рассуждать о Боге, не прислушиваясь к тому, что Бог Сам говорит о Себе.

Мы весьма по-разному представляем Бога. Кто Он? Умелый ча­совщик, налаживающий механизм вселенной, а затем уходящий на задний план и предоставляющий этому механизму работать самостоятельно? Или Бог — заботливый отец, держащий в Своих ла­донях не только мир, но и каждого человека? Наиболее важной за­дачей я считаю реконструкцию подлинного представления о Бо­ге.

Мы неизбежно переносим на Бога те чувства и образы, кото­рые вызывают у нас наши родители. У Джорджа Бернарда Шоу возникли серьезные разногласия с Богом, потому что его отец был подонком, безответственным человеком, которого дети инте­ресовали гораздо меньше, чем крикет и пиво. Клайв Льюис также прошел через долгую и мучительную внутреннюю борьбу, прежде чем сумел избавиться от навязчивого представления о своем отце, человеке резком, порывистом, прибегавшем к цитатам из Цице­рона, когда требовалось образумить подростков-сыновей. Льюис говорит, что смерть его матери была подобна гибели Атлантиды, он едва уцелел на одном из крошечных островков. В частной шко­ле он попал в руки жестокого учителя, который позднее был при­знан психически больным человеком. Чтобы обрести любовь к Богу, Льюису потребовалось сперва преодолеть образ, сло­жившийся у него «по подобию» его первых наставников.

Ветхий Завет именует Бога Отцом, но этот Отец разительно от­личается от отцов Льюиса и Шоу. Бог предстает здесь не только львом, но и ягненком, не только орлом, но и наседкой, царем и одновременно рабом, судьей и в то же время пастырем. Едва нам покажется, что мы уже уловили суть, как Ветхий Завет представляет нам совершенно иное изображение Бога: ремесленника, цирюль­ника, виноградаря.

Словно неумолчная барабанная дробь, со страниц Ветхого За­вета исходит весть: этот мир вращается вокруг Господа, а не вокруг нас. В культуру древних евреев было встроено множество обрядов и правил, напоминавших им об этом: они посвящали своих пер­венцев и первенцев своих стад Богу, носили небольшие свитки с записями Закона на голове и на запястьях, вешали особые знаки на двери своего дома, по сотне раз в день произносили благослове­ние, даже носили особую прическу и особую одежду. Верующий иудей не мог и часа — а тем более целый день — прожить, не натк­нувшись на напоминание о том, что он живет в мире, принадле­жащем Богу. Еврейский календарь был полон такими событиями, как Пасха и День искупления, которые имели не меньшее значе­ние, чем годичный или лунный цикл. Евреи верили, что мир при­надлежит Богу и что человеческая жизнь священна; попросту го­воря, она принадлежит Богу и только Бог может ею распорядить­ся.

Это ветхозаветное убеждение звучит крайне несовременно. Разве Декларация независимости не утверждает наше право на жизнь, свободу и стремление к счастью? Мы протестуем против любого посягательства на наши личные права и против всяких попыток определить какие-то границы, которые могли бы стес­нить наше личное пространство. В секуляризованном, высокотех­нологичном обществе мы можем неделями существовать, ни на секунду не задумываясь о том, что этот мир принадлежит Богу.

Я вспоминаю одну проповедь, которую услышал в часовне при Уиттон-колледже в семидесятые годы, когда огромной популяр­ностью пользовалось учение о «смерти Бога». Профессор Роберт Уэббер выбрал темой проповеди третью заповедь: «Не произноси имени Господа Бога твоего всуе».

"Обычно мы придаем этой заповеди довольно узкий смысл: она-де запрещает божбу», — сказал Уэббер и далее, расширяя ис­толкование, утверждал, что эта заповедь означает требование «не жить так, словно Бога не существует» или, другими словами, «все­гда жить в сознании присутствия Бога». Чем глубже я вдумываюсь в эту заповедь в ее ветхозаветном контексте, тем с большим убеж­дением я признаю правоту Уэббера. А ключ к этому сознанию и жизни в соответствии с ним мы находим в великом наследии ев­рейского народа — Ветхом Завете.

Я не предлагаю вернуться к пейсам, талесу и запрету на свини­ну и некоторые морепродукты. Однако я уверен, что мы должны многому научиться у народа, чья повседневная жизнь была так тесно связана с Богом. Когда мы из своего времени оглядываемся на завет, заключенный между Богом и древними евреями, нас в первую очередь поражает его суровость, а также произвольность или избыточность (на наш взгляд) некоторых предписаний. Од­нако сами евреи ничего подобного не чувствовали. Мало кто из них просил Бога снять пищевые запреты или освободить их от ча­сти религиозных обязанностей. Кажется, они были даже доволь­ны тем, что их Бог в отличие от языческих богов соседних наро­дов пожелал дать им столь конкретные указания.

Как сказал ученый пуританин Перри Миллер, заключив дого­вор с Богом, ты уже имеешь дело не с неведомым, далеким, непо­стижимым божеством, а с личностным Богом, на Которого можно положиться. Евреи и Бог оказались персонажами одной и той же истории, все, что происходило с ними, связано с этим первона­чальным сюжетом, а сюжет-то оказался любовным. С самого нача­ла Бог избрал это племя не потому, что оно было сильнее или многочисленнее соседних, и не потому, что оно отличалось каки­ми-то моральными качествами. Бог избрал евреев потому, что Он их полюбил.

Как всякий влюбленный, Бог желал взаимности. Все заповеди, полученные евреями, проистекают из одного-единственного тре­бования любить «Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим». Разумеется, евреи то и дело нарушали это предписание, но ныне христиане вправе име­новать три четверти Библии Ветхим Заветом только потому, что, сколько бы евреи ни подводили Бога, Он был верен им. Любовь Бога нашла новый путь и выразила себя в Новом Завете.

Серен Кьеркегор дал два совета читателю, наталкивающемуся на трудные места в Библии. Во-первых, воспринимать эту книгу как любовное послание. Продираясь сквозь языковые, культурные и прочие различия, не забывать о цели своего труда: проникнуть в суть, в чрезвычайно важное сообщение от Того, Кто вас любит. А далее поступайте в соответствии с тем, что вы сумели понять. На жалобы, что в Священном Писании, дескать, столько трудных мест, что целые книги кажутся просто непостижимой загадкой, Кьеркегор отвечает: на подобные рассуждения имеет право толь­ко тот человек, который сумел полностью применить к себе со­вершенно понятные страницы Библии.