Культура и дискретные речевые акты

Речевые акты могут рассматриваться как минимальные дискурсные сценарии с законченными интенциями и обус­ловливающими их адекватное выражение ценностями (Palmer, 1996, р. 40,176). Основой для классификации ре­чевых актов послужили работы Дж. Сирля, который дал определение речевым актам по критерию их функций, т. е. на основе того, что высказывания «делают» (в отличие от того, что они обозначают) (Searly, 1990,р. 410). Подобно общим принципам дискурса, сформулированным X. Грай-сом и И. Личем, теория речевых актов Дж. Сирля может вызывать сомнения в аспекте универсальности выделен­ных категорий ассертивов, комиссивов, декларативов и экспрессивов, но представляет собой удобный инструмент для сравнения культурно-обусловленных расхождений в том, что речевые акты «делают» по отношению к их учас­тникам.

На более низком уровне речевые акты могут рассмат­риваться в терминах мотива или цели (Byrnes, 1995, р. 2,

63). В такой классификации вычленяются приветствие, просьба, извинение, жалоба, приглашение, отказидр. Та­кие речевые акты называются «элементарными» в про­тивоположность речевым актам с двойной или тройной коммуникативной функцией, таким как объяснение, пре­увеличение, разъяснение и др. Последние состоят из эле­ментарных речевых актов, которые только в совокупнос­ти представляют собой сложный речевой акт (Еемерен, Гроотендорст, 1992, с. 32). В настоящей главе рассматри­ваются только элементарные речевые акты.

Речевые акты могут исследоваться и описываться с различных точек зрения: философской, социальной, пси­холингвистической, методической. Нами предпринима­ется попытка их сопоставления по культурному парамет­ру. Подобным образом, т. е. с учетом связи языка и куль­туры, отдельные речевые акты (утешения, советования, угрозы и т. п.) были проанализированы Е. М. Верещаги­ным и В. Г. Костомаровым с применением аппарата рече-поведенческих тактик (Верещагин, Костомаров, 1999, с. 10,16-17). Отличие предлагаемого нами подхода зак­лючается в попытке проследить различия не только на так­тическом уровне типизированной ситуации, но и на стра­тегическом уровне отражения систем культурных ценно­стей.

Успех общения на уровне речевых актов касается ком­муникативной интенции говорящего, ожиданий собесед­ника от его сообщения и реального коммуникативного эффекта сообщения, «...говорящий будет также надеять­ся на достижение интеракционного эффекта, т. е. на то, что слушающий примет речевой акт или определенным образом отреагирует на него» (курсив наш. — Т.Е.; Ееме­рен, Гроотендорст, 1992, с. 29). Очевидно, что успешное общение происходит тогда, когда коммуникативный эф­фект соответствует намерениям (Clyne, 1994, р. 144). В ходе общения носителей языка с теми, кто использует его как иностранный, исключительно важно понимание того, как расценивают носители те или иные речевые дей­ствия неносителей и насколько производимый эффект рас -

ходится с намерением говорящего на иностранном языке (Murphy, Neu, 1996,p. 194, 211; Национально-культурная специфика речевого общения, 1977, с. 8). С этой целью ав­тором был проведен опрос носителей английского язы­ка — профессоров американских университетов, которые в течение нескольких лет обучали российских студентов в своих классах, а также общались с ними в качестве при­нимающих семей. Негативные результаты опроса отра­жены в Приложении, на которое неоднократно делались ссылки по ходу изложения.

Для исследования речевых актов необходимо, как ми­нимум, определить их цели и идентифицировать семан­тические и прагматические условия их достижения (Cohen, 1996, р. 21). Последние могут быть представлены в виде фреймов. При совпадении фреймов речевого акта у говорящего и слушающего цель будет достигнута, при их расхождении — возможны нарушения общения.

1.2.5.1. Жалоба

Фрейм, отражающий структуру жалобы в англоязыч­ных культурах, в тех случаях, когда она носит формаль­ный характер и обращена к тому, кто, по мнению обра­щающегося, несет ответственность за неудовлетворитель­ное положение дел, включает следующие компоненты: 1) объяснение цели, 2) собственно жалобу, 3) подтверж­дение ее правомерности, т. е. объяснение того, почему субъект жалуется, и 4) предлагаемое решение. Лингвисти­чески жалоба носителей английского языка характеризу­ется: 1) использованием вопросительной формы для по­лучения разрешения объясниться, попросить совета или привлечь внимание собеседника к возможности из­менения решения или ситуации: «Do you have a minute so that we could go over the problem together?», «I'd like any advice you could give me over the problem I have...»; 2) де­персонализацией высказывания, которая приводит к тому, что вина переносится с субъектов на объекты: «It feels like the grade may reflect a difference of opinion»;

3) признанием частичной ответственности за проблему: «I know that a lot of those problems are mine...», «I am wondering if it was just a lack of explanation on my part that...»; 4) использованием «смягчающих» выражений, таких как «maybe», «a little», «perhaps», «kind of», «just», «really» и др. (Murphy, Neu, 1996, p. 199-201, 204), что в полном соответствии с результатами исследований Д. Тан-нен демонстрирует отклонение положения дел от ожида­ния, что собственно и порождает жалобу. Все перечислен­ные структурные компоненты отсылают нас к уже упоми­навшимся ценностям. Формулировки в виде вопросов направлены на сохранение отрицательного лица вежли­вости слушающего и позволяют ему отказаться от сотруд­ничества в данный момент или вообще. Признание меры собственной ответственности соотносится с представлени­ем о собственном контроле за происходящими события­ми и их результатами, в том числе и негативными. Смягча­ющие выражения призваны продемонстрировать невме­шательство (non-imposition) в дела другого.

Находящиеся в нашем распоряжении эмпирические данные, отраженные в Приложении и подкрепленные лич­ными наблюдениями, позволяют сконструировать фрейм, которым оперируют российские студенты, обращающие­ся с жалобой к американским профессорам на неадекват­ную отметку. В их речи доминируют высказывания, со­держащие модальные глаголы, особенно should: «You should look at it again», «You can see the points here». Та­ким образом, разговор не только теряет характер запроса и приобретает характер претензии, но и переходит из де­персонализированного в личный (см. Приложение, I, А, пп. 6,14). Американские профессора также отмечали, что российские студенты редко признают собственную ответ­ственность за упущения, а также редко предлагают конст­руктивный путь решения проблемы, требуя просто повы­шения оценки. С точки зрения российской культуры такой подход вполне объясним и согласуется с коллективистс­кими ценностями, которые распространяются и на совме­стную ответственность за полученные (или неполученные)

студентом знания. Однако такие лингвистические харак­теристики отсылают носителей английского языка к дру­гому фрейму, включающему наряду с объяснением при­чины жалобы и ее обоснованием такие компоненты, как критика, требование и агрессивность, а это в американс­ком сознании уже другой фрейм: не жалоба, а критика. Критические замечания личного плана, адресованные сту­дентом профессору, неприемлемы в американской куль­туре и вызывают негативную реакцию. Адресаты не рас­познают их как неаутентичные высказывания иностран­цев, но воспринимают как оскорбительные {Murphy, Neu, 1996, p. 191).

Кроме структурного фрейма жалобы, существует и со­держательный, т. е. фрейм, определяющий то, на что при­емлемо жаловаться. Здесь тоже имеются большие куль­турные расхождения. В российской культуре жалоба час­то играет роль связующего стержня разговора, позволяя собеседникам найти точки соприкосновения (общие предметы или объекты жалобы), продемонстрировать участие друг в друге, солидаризоваться в том, что многие моменты судьбы нам неподконтрольны, и выразить эмо­ции. В качестве речевого акта она имеет очень широкое распространение. В сочетании с темой разговора, кото­рая может касаться политики правительства, действий начальства или поступков мужа или жены, жалоба ста­новится отличительной чертой русской речи. Цель ее чаще всего не в разрешении проблемы, а в получении утеше­ния и моральной поддержки. Перенос таких культурно-обусловленных характеристик жалобы в англоязычную речь нарушает ее аутентичность как речевого акта и ведет к нарушению общения. Реакцией носителей английского языка в таких случаях могут быть: 1) смена темы; 2) воп­росы; 3) возражение; 4) шутка или поддразнивание; 5) совет или лекция и 6) согласие с жалобой, направлен­ное исключительно на плавное продолжение разговора и скорейшее окончание жалобы {Boxer, 1996,р. 219). В по­добных случаях оба участника общения испытывают не­удовлетворенность. Носитель языка недоволен или обес-

куражен грубостью обращающегося, которую он, какпра-нило, приписывает качествам личности, а говорящий на английском языке россиянин не получает ожидаемого результата — исправления положения дел и/или сочув­ствия — и разочаровывается либо в том человеке, к кото­рому он обратился, либо во всей системе общения, не учи­тывающей его интересов и не предоставляющей возмож­ности реализации его представлений.

1.2.5.2. Просьба ободолжении

Это речевой акт, мотив или цель которого побудить адресата выполнить какое-то специфическое действие для говорящего. В англоязычных культурах структурный фрейм просьбы об одолжении (favor asking) характери­зуется следующими чертами: 1) просьба касается чего-то, что находится за пределами обычных, рутинных действий или обязанностей адресата; 2) она предполагает действия, требующие от адресата затрат времени и усилий; 3) адре­сат не обязан этого выполнять; 4) просьба об одолжении предполагает взаимность в терминах «возвращения» одолжения (Goldschmidt, 1996, р. 242). Просьба об одол­жении считается обременительной, если она затрагивает личную жизнь семьи (privacy) и требует много усилий и времени, поскольку «время является одним из самых цен­ных товаров для людей сегодня, и они не хотят тратить его на одолжения для других» (ibid., р. 254), а также если она обращена к человеку в тех случаях, когда существуют институты общества, способные ее выполнить. В качестве примера обременительных просьб в упомянутой работе М. Голдшмидт приводятся следующие:

1. Husband to wife (who was home from work because of the
snow storm) on his way to work: "If you have some time
today, do me a favor and shovel the driveway" (90 feet long).

2. One person to a good friend who is not working outside
the home: "Could you please watch my children (3)
tomorrow for a few hours? I have to go to work, and they'd
rather be with your kids than a babysitter".

3. An acquaintance asks the following of someone she hasn't seen for several months, and who just got out of the hospital because of leg surgery. It is 3 p.m. on Saturday, Christmas Eve: "I called to ask you a favor. We're being kicked out of our house tonight because David (the eldest of 3 sons) wants to cook dinner for his girlfriend and we need some place to go. Can we (4 people) come to your house for the evening and dinner? We can pick up something like pizza".

В качестве примера необременительной просьбы при­водится следующая: One graduate student asks another graduate student known only by sight: "I was wondering. Well, I have three questionnaires for people doing a study of students here, and I was wondering if you'd mind filling one out?" Примеры приведенных обременительных просьб свидетельствуют о том, что чем больше вмешательство в личную сферу субъекта, которая высоко ценится в инди­видуалистических культурах (см. толкование понятий «freedom» и «свобода» на лексическом уровне), тем бо­лее неприемлемой считается просьба, которая может вы­зывать весьма негативные реакции, вплоть до «This is outrageous!» (Неслыханно!), «Who needs friends like this?» (Кому нужны такие друзья?!) (в качестве реакции на просьбу прийти в дом пообедать на Рождество). Если вер­нуться к толкованию понятий «friendship» и «дружба» в разделе «Культура и лексика», то можно вспомнить, что друзья в англоязычных культурах существуют преимуще­ственно не для помощи, а для получения удовольствия в ходе или в результате совместно проведенного времени. При таком понимании дружбы процитированные нега­тивные реакции представляются вполне закономерными. Российская система ценностей и особая роль, которую в ней играют взаимопомощь и поддержка друг друга, объясняют расхождение в содержательных фреймах просьбы об одолжении. Как отмечали участники опроса с американской стороны, многие российские студенты не задумываясь просят о помощи (см. Приложение, I, E,п.13, вторая часть высказывания) и часто обращаются с

просьбами сделать что-то для них и за них в тех случаях, когда 1) при получении соответствующей информации и при их уровне владения английским языком они впол­не могли бы сделать это сами, и 2) существуют учрежде­ния, по долгу службы предлагающие необходимые услу­ги (например, информацию о пользовании компьютер­ными программами можно получить в компьютерной лаборатории и не обременять сокурсника просьбой рас­сказать об их специфических чертах). Ценность дружбы, невозможность отказа в выполнении просьбы друга, принесение в жертву собственных интересов ради выпол­нения просьбы, столь привычные в российской культу­ре, по своей распространенности и глубине не имеют ана­логов в культурах англоязычных. Попытки россиян вес­ти себя в соответствии с собственными ценностями и, особенно, ожидание подобного поведения от предста­вителей другой культуры, приводят не только к наруше­нию в общении, но и к краху взаимоотношений, посколь­ку отклонения от ожиданий рассматриваются россияна­ми в их собственной системе координат и, соответственно, не как обусловленные другим отношением к жизни и лич­ности, а как предательство.

1.2.5.3. Приглашение

Социокультурные правила приглашений в англоязыч­ных культурах и, особенно, в американском обществе, по мнению их исследователей, могут представлять трудности для представителей других культур. Структурный фрейм приглашения включает, как минимум, два компонента. Первый — вступление в виде вопроса или комментария, направленное на то, чтобы выяснить, свободен ли чело­век в предполагаемое время, интересуется ли он предпо­лагаемыми приглашением событиями и т. д. («Are you busy tomorrow night?», «Do you care about jazz music?» Вы за­няты завтра?, Вам нравится джазовая музыка?), направ­ленное на сохранение отрицательного лица вежливости приглашаемого, позволяющее ему отказаться в косвенном

виде. Второй компонент — собственно недвусмысленное приглашение, касающееся времени, места и предполага­емого вида деятельности.

Фрейм приглашения в российской культуре более про­зрачен и позволяет начать приглашение непосредствен­но с предложения совместно заняться какой-то деятель­ностью. Более того, лингвистические построения такого рода гораздо более приемлемы в российской культуре, поскольку именно они позволяют приглашаемому сна­чала оценить приглашение, а затем принять решение о нем и в случае, если приглашение неинтересно или обре­менительно, сослаться на занятость в указанное время, что было бы невозможным, если бы приглашаемый сначала отрицательно ответил на вопрос о том, свободен ли он. Расхождения во фреймах продиктованы культурными различиями в принципах вежливости и базовых ценнос­тях, определяющих то, насколько позволительно втор­гаться в личные дела друг друга. Они не являются «луч­шими» или «худшими», а определяются в терминах при­емлемости. Но расхождение фреймов очевидно в речевом поведении и проявляется в том, как россияне делают сво­им американским сверстникам, друзьям или коллегам предложения вместе провести время. Они сразу начина­ют с предложения, не задавая вопроса о том, свободен ли приятель или сослуживец в указанное время, и тем самым либо нарушают негативное лицо собеседника, лишая его возможности отказаться, либо нарушают его позитивное лицо, обрекая на выражение отказа.

1.2.5. 4. Ложь

По определению, «ложь» — это прагматический акт, имеющий своей целью создание заведомо неверного впе­чатления (Palmer, 1996, р. 194). В англоязычных культу­рах его структурный фрейм включает следующие компо­ненты: 1) высказывание ложно; 2) его автор знает, что оно ложно; 3) он намерен обмануть собеседника (Agar, 1994, р. 146). Критическим условием определения речевого акта

как лжи является намерение обмануть, а не несоответствие высказывания истинному положению дел (ibid., р. 148). Поэтому в рамках американской культуры с ее доминан­той на позитивном впечатлении и на ободрении как сти­муле для последующего действия высказывания, факти­чески искажающие действительность, имеют место в струк­туре дискурса и понимаются его участниками как воплощение желания ободрить и помочь (Palmer, 1996, р. 7), а не как ложь, поскольку не имеют в своей основе намерения обмануть. Отсутствие представлений о такой когнитивной модели у носителей российской культуры приводит их, в лучшем случае, к реакции раздражения при виде того, как в американских фильмах явно умирающему герою говорят: «You are going to be all right, I promise» (С тобой все будет хорошо. Я обещаю), а в худшем — к укреплению стереотипа о лицемерии американцев. Ана­логичным образом воспринимаются русскими высказы­вания типа «I'll call you later» (Я позвоню тебе на днях) или «Drop in any time» (Заходи в любое время), целью которых является не отражение факта намерения продол­жить контакт, а практически ритуальное выражение обо­дрения вообще, направленное, наподобие приветствий, исключительно на признание самого факта существова­ния собеседника.

1.2.5.5. Неодобрение

Способы выражения неодобрения — один из самых важных вопросов при рассмотрении речевых актов. М. Халлидей в 1973 году проследил значение выражений, при помощи которых взрослые в эксплицитной форме не одобряют поведение детей (цит. по Bonvillain, 1997,р. 91):

That's very naughty of you. (Behavior disapproved on moral grounds);

I'll smack you ifyou do that again. (Threat of punishment);

I don't like you to do that. (Emotional appeal);

That thing does not belong to you. (Action violates notions of private ownership);

You are making me very unhappy by doing that. (Emotional blackmail);

That's not allowed. (Behavior violates external rules.) По мере того как дети переходят в категорию взрос­лых, способы выражения неодобрения в англоязычных культурах меняются. Некоторые из них, такие как угро­зы, исчезают совсем, уступая место выражению апелли­рования к эмоциям и даже формам совета в речи участ­ника общения, выражающего неодобрение. Как показы­вает опыт общения российских студентов в США, они не могут распознать неодобрения, выраженного таким об­разом. Если выражение неодобрения от лица, стоящего выше них на социальной лестнице, не происходит в фор­ме угрозы, они воспринимают его в поверхностном зна­чении совета или мнения, которое можно проигнориро­вать (см. Приложение, I, E, п. 13; III, п. 4).

1.2.5. 6. Извинение

Наверное, это самый изученный с различных точек зре­ния речевой акт (см., например, Borkin, Reinhart, 1978; Trasborg, 1987; Barnlund, Yoshika, 1990; Елизарова, 2001, с. 67-71). Такое внимание к извинениям объясняется как распространенностью этого речевого акта (люди в норме извиняются гораздо чаще, чем просят об одолжении, вы­ражают неодобрение или приглашают кого-то для совме­стной деятельности или времяпрепровождения), так и его сложностью. Форма, продолжительность и сам факт на­личия извинения зависят от массы самых разнообразных факторов. В соответствии с поставленными задачами про­следим зависимость извинений от факторов культуры.

Как и во фреймах прочих речевых актов, в извинени­ях можно выделить содержательную и формальную сто­роны. В содержательном аспекте наличие и характер из­винения по данным многочисленных лингвистических исследований зависят от социального статуса участников речевого акта (Maeshiba, Yoshinada, Kasper, Ross, 1996, p. 159). В свою очередь отношение к социальному статусу и его отражение в поведении, включая речевое, зависят от

такой культурной универсалии, как дистанция власти. В американской культуре, которую мы рассматриваем в качестве конкретного объекта сопоставления с родной — российской, дистанция власти практически нивелирова­на. В речевых актах извинения это проявляется в том, что их характер будет одинаковым вне зависимости от соци­ального статуса участников. Профессор, не проверивший вовремя работу студента, будет извиняться перед ним с такой же интенсивностью, с какой студент будет извинять­ся перед преподавателем в случае, если он не сдал требуе­мую работу в срок. Другой пример — случай в ресторане: независимо от того, пролил ли официант содержимое блюда на одежду клиента, или клиент неловким движе­нием опрокинул поднос на официанта, оба виновника неприятности будут извиняться перед пострадавшим с одинаковым усердием и в одинаковой форме (статисти­чески обоснованные подтверждения данных положений см. в указанной выше работе). В российской культуре с ее большой дистанцией власти извинения лица, занимаю­щего более высокий социальной статус (профессора пе­ред студентом или клиента ресторана перед официантом), либо носят сугубо формальный характер, либо отсутству­ют вообще (см. Приложение, раздел III, 3, вторая часть высказывания). Чем сильнее различия в социальном по­ложении, тем меньше вероятность симметричности дей­ствий участников данного речевого акта и даже его осу­ществления вообще.

Культурные ценности оказывают влияние и на фор­мальный фрейм извинения, на его компонентный состав. В англоязычных культурах выделяются следующие ком­поненты речевого акта принесения извинений:

1) собственно выражение извинения («I am sorry»; «I
really did not mean to hurt you». Я сожалею. У меня не
было намерения обидеть вас);

2) признание ответственности за то, что видится непри­
емлемым, обидным или оскорбительным в конкрет­
ной ситуации («It is my fault»; «How stupid of me!» Это
моя вина. Как это глупо с моей стороны!);

3) предложение возместить ущерб («I will pay for it»; «Let
me buy you a drink». Я заплачу за это. Позвольте мне
предложить вам бокал вина);

4) обещание недопущения подобного в будущем («It
won't happen again». Ничего подобного никогда боль­
ше не случится);

5) объяснение ситуации, приведшей к нанесению ущер­
ба («There was a traffic jam»; «My watch had stopped»;
«I was suddenly called to a meeting». Я попал в транс­
портную пробку. У меня часы остановились. Меня нео­
жиданно вызвали на совещание); (Murphy, Neu, 1996,
p. 193;Maeshiba, Yoshinada, Kasper, Ross, 1996,p. 164).

Перечисленные компоненты могут использоваться в разных комбинациях, какие-то (один или два) могут от­сутствовать в конкретной ситуации, но общая тенденция такова, что большинство из них имеют место во всех ак­тах извинения.

Как уже отмечалось, несовпадение когнитивных фрей­мов проявляется в нарушении ожиданий собеседников. Российские участники иноязычного общения следуют совершенно другим представлениям о структуре извине­ний. Наиболее типичным является объяснение ситуации, повлекшей нанесение ущерба. В российской культуре само это объяснение часто воспринимается и предлагающим его, и пострадавшей стороной как достаточное для изви­нения. Типичным примером является ссылка на нерегу­лярную работу транспорта при опоздании. В данном слу­чае такой поход совпадает с общей культурно-обуслов­ленной тенденцией отстранения от ответственности в силу того, что носители российской культуры в большинстве случаев не могут контролировать обстоятельства своей жизни. В полном соответствии с таким восприятием ока­зывается и отказ от обязательств или обещаний не допус­кать подобного положения в будущем. Это совершенно логично: если обстоятельства неподвластны контролю личности, как она может гарантировать определенность своих действий?

Интересным представляется и тот факт, что носители российской культуры гораздо реже, чем носители других культур, предлагают возмещение ущерба. Последний ка­сается только действительно серьезных случаев, влекущих за собой большие материальные затраты, такие как сред­ства, необходимые для восстановления машины, взятой у друга на время и поврежденной в случае аварии, или для возвращения дорогого платья подруги, позаимство­ванного на время и потерянного в ходе путешествия. Предложение выстирать испачканное или восстановить поврежденную книгу весьма редки. Совершенно немыс­лимы такие формы возмещения ущерба, как распростра­ненное в англоязычных культурах предложение оплатить обед или спиртные напитки. Не имея объективно полу­ченных данных о причинах отказа от предложения воз­местить ущерб, на данном этапе исследований мы можем только предположить, что это связано с особым отноше­нием к дружбе (не принято ожидать возмещения ущерба от друга, ибо изначальным для дружеских отношений являются поддержка и совместное преодоление трудно­стей) и идее коллективизма в целом, предполагающей совместную ответственность за многое из происходяще­го с людьми. Отдельно следует отметить, что сами приве­денные примеры (заимствование машины или платья) характерны лишь для российской культуры и абсолютно невозможны в культуре англоязычной. Ее носители не обременяют соотечественников подобными просьбами, поскольку для аналогичных действий существуют учреж­дения и службы. Таким образом, построение акта изви­нения в соответствии с нормами и ценностями родной культуры при общении на английском языке ведет к на­рушению норм англоязычного общения и наносит ущерб межличностным отношениям.

В качестве обобщения можно сказать, что расхожде­ния в восприятии речевых актов носителями и неносите­лями языка распространяются практически на все вычле­ненные и изученные в лингвистике речевые акты. Рас-

хождения такого рода можно объяснить как различия меж­ду пониманием текста семантически (т. е. пониманием того, что речевой акт означает) и пониманием текста прагмати­чески (т. е. пониманием того, что речевой акт совершает) (Murphy, Neu, 1996, p. 193). Прагматический аспект зало­жен в культурно-обусловленных фреймах, и его усвоение невозможно без понимания компонентов фрейма и цен­ностей, обусловливающих эти компоненты, а также их структуру и очередность.

Для освоения культурной составляющей фреймов не­обходимо их культурно-связанное описание. Лингвисти­ка должна расширить свои рамки и описать базовые объек­ты, исследуемые ею, в терминах культурных компонентов значений, т. е. стать собственно культурологической. Для успешного изучения иностранных языков описание тако­го рода требуется как на базе изучаемого языка и культу­ры, таки на базе родного. Более того, такие исследования не могут ограничиваться кросс-культурным характером, т. е. сопоставлением того, что представляют собой анало­гичные речевые акты в различных культурах. Культуро­логическая лингвистика, ключевые аспекты которой были продемонстрированы в настоящей главе, призвана иссле­довать и описать результаты столкновения культурных ценностей при общении представителей различных куль­тур в тех случаях, когда каждый из них действует сообраз­но бессознательным критериям и моделям родной куль­туры, а также разработать модели взаимодействия для достижения глобальной цели — создания единого куль­турного значения как базы продуктивного сотрудниче­ства.

* * *

Культура (объективно существующее, субъективное по своему характеру явление) — произвольный способ кате­горизации действительности — является целостной сущ­ностью в совокупности ее социальных, когнитивных и зна­ковых характеристик. В качестве универсалий, позволяю­щих сопоставлять различные культуры, выступают

культурные ценности, охватывающие отношение носите­лей культуры к таким постоянным, как время, простран­ство, природа, сущность человека, дистанция власти, сво­бода и автономность личности, характер общения и аргу­ментации, отношение кдеятельности, ее процессуальности или результативности.

Связь языка и культуры носит релятивный характер. Культура формирует языковую картину мира ее носите­ля и репрезентируется в структуре соответствующего языка, во-первых, в его лексических и грамматических единицах, а во-вторых, в моделях речевой деятельнос­ти. Речевая деятельность осуществляется на основе ког­нитивных фреймов, отражающих как природу дискурса в целом, так и природу отдельных речевых актов. Куль­турный компонент значения и языковых единиц и рече­вых фреймов обладает индексальным характером и от­сылает к системе ценностей соответствующей культуры. Поскольку влияние родного языка и репрезентирован­ных в нем культурных ценностей на человека настолько велико, что мы не осознаем условностей, согласно кото­рым мы говорим и ведем себя, как мы не ощущаем воз­духа, которым дышим (Wierzbicka, 1997, р. 8), перенос «родных» культурных представлений при общении на иностранном языке неизбежен. Для формирования представлений о культурных ценностях, отражаемых в структуре и функционировании иностранного языка, необходимо его культурно-связанное описание, т. е. куль­турологическая лингвистика, обоснованию необходимо­сти которой и была посвящена настоящая глава.

Лингвистика в целом является базовой наукой для методики обучения иностранным языкам. Эффектив­ность разрабатываемых методов обучения напрямую свя­зана с лингвистическим описанием того материала, ко­торому мы хотим обучить на современном этапе. В связи с изменением целей обучения и выдвижением на первый план задач формирования вторичной языковой личнос­ти, обладающей способностью к продуктивному иноязыч­ному общению на основе знаний о культурном компонен-

те значения, изменяются методические требования к спо­собу представления лингвистического материала. Задача культурологической лингвистики заключается в исследо­вании и описании культурного компонента значения.

При освоении культурного компонента значения в области лексики для культурных икон (Микки-Маус, мат­решка) достаточно визуальной демонстрации. Для еди­ниц конкретной семантики (bread, house) эффективным представляется использование аутентичных материалов и артефактов в противовес материалам и реалиям род­ной культуры. При изначальном формировании аутен­тичного значения, включающего культурный компонент, можно избежать эффекта обманутого ожидания, который всегда присутствует в тех случаях, когда за иноязычной формой «тянется родное значение». Одновременно необ­ходимо формирование представлений о культурной спе­цифике значений английских слов, используемых для обозначения российских реалий. Наиболее трудным пред­ставляется процесс введения и усвоения значений слов абстрактной семантики, которые, подобно «freedom» и «свобода», кажутся идентичными в своих значениях, но на самом деле расходятся как в семантике, так и в индек-сальном культурном значении. Их употребление связано с таким богатством и разнообразием ассоциаций, что от­сутствие/наличие знаний об их различиях является кри­тическим для межкультурного общения.

Обладая знаниями о различиях, существующих в зна­чениях лексических единиц, носитель российской куль­туры сможет, с одной стороны, лучше понять значение, вкладываемое в конкретное слово носителем языка, а с другой — прокомментировать условность ситуации обще­ния, тот факт, что используя английское слово для обо­значения российских артефактов, реалий, понятий, он осознает различия самих сущностей и может предупре­дить о них носителя англоязычной культуры.

В области грамматики необходимость выработки уме­ний культурно-адекватного употребления принадлежа­щих этой сфере лингвистических единиц еще более акту-

альна, поскольку все значения грамматических конструк­ций, включая культурные, более абстрактны и еще менее осознаваемы, чем лексические. В силу своей природы грам­матические явления реже эксплицируют сам факт того, что один из говорящих использует в качестве средства обще­ния язык иностранный. Если при неправильном употреб­лении слов конкретной семантики контекст и реальное положение дел могут выявить несоответствие и, тем са­мым, напомнить носителю культуры об инокультурной принадлежности партнера, то при неверном использова­нии грамматических форм (например, гипериспользова­нии модальных глаголов) идентифицировать расхожде­ние намерений и производимых эффектов очень трудно. В результате носитель культуры, как правило, упускает из виду тот факт, что некоторые особенности речи партнера могут быть объяснены иным видением значения употреб­ляемых форм, и приписывает воспринимаемое значение (часто неприятное) самой личности собеседника. Харак­тер использования грамматического материала оказыва­ет большее влияние на взаимное восприятие собеседни­ков. Если он порождает конфликт, идентифицировать его причину значительно труднее, чем при расхождениях в использовании и восприятии лексики, а значит, труднее и устранить ее. Естественный вывод заключается в том, что при объяснении, введении, тренировке и продуктивном использовании грамматических явлений и конструкций иностранного языка работа по исследованию и функцио­нированию их культурных значений должна вестись по­стоянно. Для проведения такой работы вновь необходи­мо глубоко обоснованное культурно-связанное описание грамматики. Особо следует отметить, что произвольность толкований совершенно недопустима. Приписывание культурных значений на основе ощущений и даже объяс­нений, даваемых носителями культуры, не являющимися специалистами в данной области, чревато искажением культурных смыслов и усилением стереотипов восприя­тия со стороны изучающих иностранный язык.

На уровне целостного дискурса осведомленность о его культурно-специфических аспектах поможет изучающим иностранный язык планировать и осуществлять свое ре­чевое поведение в стратегическом плане, не только в пе­риод конкретных моментов общения, но и на перспекти­ву, для построения долгосрочных отношений. Область дискурса представляется наиболее благодатной для фор­мирования и развития у обучающихся умения наблюдать за его особенностями, вычленять его характерные черты и адаптировать свое речевое поведение к стандартам ино­язычной культуры. В качестве продуктивного метода в рамках такого подхода зарекомендовал себя этнографи­ческий метод, подробное описание которого содержится в главе 3.

Необходимость знания основных принципов и черт иноязычного дискурса и умение применять их покрыва­ет все сферы общения: формальную, неформальную, ака­демическую, деловую. Именно особенности дискурса дик­туют правила ведения переговоров, построения аргумен­тации, осуществления деловой переписки, составления контрактов и т. п. При этом невозможно изучить все име­ющиеся конкретные закономерности. Даже если бы та­кая гипотетическая возможность была осуществима, ее продуктивность вызывает сомнения. Механическое при­ложение изученных и даже самостоятельно открытых принципов может навредить в конкретной ситуации об­щения, если говорящий на иностранном языке не будет учитывать ее уникальности. В связи с этим необходимо сформировать у обучающихся умение учитывать ино-культурную систему ценностей и выявлять специфиче­ские черты общения в каждом конкретном случае. Иными словами, вторичная языковая личность должна обладать динамичностью, позволяющей ей постоянно как укреп­лять, так и модифицировать свои представления о соб­ственной культуре и культуре собеседника с целью адек­ватного речевого поведения на основе создания общего культурного значения происходящего.

Переходя от уровня дискурса к его составляющим —

дискретным речевым актам, следует отметить, что для создания общего значения на уровне их перлокутивного эффекта собеседникам, или хотя бы одному из них, необ­ходимо представлять их фреймы как в культуре партне­ра, так и в своей собственной. Поскольку культурная обус­ловленность находится в подсознании носителей культу­ры, задача по освоению культурной составляющей речевых актов ложится на плечи изучающего иностран­ный язык и культуру. В личности изучающего должны присутствовать мотивы, побуждающие его к приложению усилий по нахождению искомых составляющих речевых актов двух культур, знания об их культурно-обусловлен­ных фреймах и умения построить собственное речевое поведение в соответствии с принципами иноязычной культуры.

Таким образом, культурологическая лингвистика яв­ляется неотъемлемой частью методики обучения ино­странным языкам, ориентированной на учет культурного компонента значения. Она призвана обеспечить такое описание лингвистических единиц всех уровней языка и речи, которое позволит методистам структурировать лин­гвистические знания и сформировать на их основе слож­ные умения, которые органически войдут