Профессиональный путь Берта Хеллингера

В то время, когда Берт Хеллингер в качестве священника католического ордена и руководителя школы находился в Южной Африке, он познакомился с таким видом групповой работы, который принципиально отличался от практиковавшегося тогда в Германии. Тренеры происходили из англо-американского культурного пространства, и обучение было полностью ориентировано на практику. Принимать участие в нем могли только те, кто работал в каком-либо учреждении и собирался непосредственно применять полученные знания на практике. Семинары были экуменические, в них участвовали люди разного цвета кожи.

«Существенным отличием, которое произвело на меня глубокое впечатление, было то огромное уважение, с каким тренеры относились к каждому участнику. Они были жесткими, но всегда очень уважительными. Тренеры не позволяли себе ни малейшего злоупотребления. Один тренер, Дэвид, до сих пор стоит у меня перед глазами. Это пример, который действует в моей душе. Решающим импульсом, который я тогда получил, стал вопрос, который он мне задал: «Что важнее: идеалы или люди? Чем ты ради чего пожертвуешь?» Я не спал всю ночь. Я очень ему благодарен».

«Потом я стал использовать это на практике, это вошло в мою работу, когда я вернулся в Германию. Следующим поворотным событием стал первый семинар по гештальт-терапии, который проводила в Германии Рут Кон. Я был первым на «горячем стуле». На этой сессии я принял ключевое для моей жизни решение. Позже я отошел от гештальт-терапии, поскольку конфронтация «собаки сверху» и «собаки снизу» часто представлялась мне игрой. Но я не хочу умалить этим ценность гештальт-терапии. Затем я прошел обучение психоанализу в Вене. Во время воскресной встречи студентов — мы экспериментировали тогда с разными вещами — одна женщина предложила: «Давайте просто кричать на букву «А». Что мы с удовольствием и сделали, и когда я рассказал об этом своему аналитику, он сказал, что, возможно, меня заинтересует кни-

га, которую он недавно получил. Это была «The Primal Scream» Янова. Сам он ее не читал. Я заглянул в нее и был восхищен прямотой и тем, как быстро это позволяло прийти к цели. Уже на следующем групповом тренинге, который я вел, я кое-что из этого использовал и был поражен эффектом».

Когда Берт Хеллингер выступил в психоаналитическом союзе с докладом о книге и работе Янова, возник скандал, и ему было отказано в признании его как психоаналитика. Поскольку он все равно намеревался изучать первичную терапию, он на девять месяцев отправился к Янову в Лос-Анджелес, и после того, как они с женой Хертой Хеллингер посетили институт первичной терапии в Денвере (Колорадо), они стали использовать первичную терапию в собственной практике.

«Тем временем произошло еще одно решающее событие: это был четырехнедельный воркшоп по гештальт-терапии с Хи-ларион Петцольд. На этом семинаре Фанита Энглиш упомянула трансактный и сценарный анализ и указала мне на книгу Эрика Берна: «Что ты говоришь, когда говоришь «Добрый день». Когда я летел на собеседование к Янову, я купил себе эту книгу. К счастью, из-за поломки мотора самолет опоздал на восемь часов. За это время я прочел почти всю книгу и сразу же использовал некоторые вещи на семинаре, который начинался сразу после моего возвращения. То немногое, что я понял, сразу подействовало».

«После этого я перестроил свой подход и на своих курсах работал прежде всего методом сценарного анализа. Во время работы со сценарным анализом мне пришло важное понимание. Трансактные аналитики сводили сценарии к посланиям, которые сообщались человеку. Я обнаружил, что это действует независимо от прямых посланий через произошедшие в системе события. В большинстве случаев речь идет не о тех событиях, которые человек пережил лично. Они могли произойти в другом месте и в другое время, а потом проявиться в сценарии. Внезапно обнаружился системный аспект нескольких поколений. Тогда я занимался еще только системно-ориентированным сценарным анализом, со временем мне стало яснее, по каким законам возникают идентификации и как, снимая идентификации, ликвидировать сценарии. После этого я стал рассматривать работу со сценариями только как дополнение».

«Тем временем я прочитал книгу «Невидимые связи» Ивана Бузормени-Надя. На меня произвела большое впечатление идея восстановления баланса, хотя из-за его трудного языка я тогда

многого не понимал. Но тот принцип, что существует компенсация через поколения, помог мне пристальнее приглядеться к

подобным процессам».

Однако Берт Хеллингер не рассматривает баланс между «давать» и «брать» с этической точки зрения. «Я вижу только разрыв, а разрыв между приобретением и потерей порождает динамику стремления к восстановлению баланса».

«Затем я занялся семейной терапией и учился у Рут Мак-Клендон и Лесли Кадиса. У них же я впервые увидел работу методом семейной расстановки. Их работа произвела на меня большое впечатление, однако я еще не мог понять эти концепции в полном объеме. Однако семейная терапия понравилась мне настолько, что я подумал, что на самом деле мне стоит заниматься именно семейной терапией. Потом я посмотрел на свою предыдущую работу и сказал себе: «Это хорошая работа, я не откажусь от нее, пока не буду знать другого». Я просто продолжал работать, и спустя год у меня все стало семейно-терапевтическим, и еще добавилось очень важное открытие базового порядка. Оно тоже имеет свою предысторию. Я прочел статью Джея Хейли, где говорилось о «перверсном треугольнике». Эти динамики привели меня к базовому порядку. Это стало ключевым событием, которое позволило мне находить множество других решений. Следующий импульс мне дали семейные расстановки у Tea Шёнфельдер. Через какое-то время я понял принципы и в чем заключается порядок, с тех пор я могу

это делать».

«Также важно то влияние, которое оказал на меня Милтон Эриксон и нейролингвистическое программирование. Самым главным в НЛП для меня было то, что внимание сфокусировано здесь на решении, а не на проблеме. Важный импульс дал мне также Франк Фарелли с его провокативной терапией. Потрясающее впечатление произвела на меня манера Эриксона проводить терапию. Работа с историями идет, разумеется, от него. Первой историей, рассказанной мной в терапевтической группе, была история о двух Орфеях — «Два рода счастья».

ПРИЛОЖЕНИЕ

Разрешающие фразы

Мальчик — своему старшему брату, который был убит нацистами:

Ты мертв. Я поживу еще немного, потом я тоже умру. Я склоняюсь перед твоей судьбой, ты навсегда останешься моим братом.

Ребенок — матери, которая умерла при его рождении:

Я принимаю жизнь по той цене, по которой она стоила тебе и по которой она стоит мне, и в память о тебе я проживу ее сполна.

Ребенок — матери, перенесшей при его рождении перелом таза:

Дорогая мама, я принимаю жизнь по той цене, по которой она стоила тебе, и именно поэтому я чту ее и проживу ее сполна, тебе на радость. Это не должно было быть напрасно. Именно потому, что это обошлось тебе так дорого, я покажу тебе, что это было не зря.

Ребенок — своим родителям, которые отдали его бездетным родственникам:

Я рад делать это для вас для всех.

Мужчина — своей матери, которая отдала его на усыновление после рождения:

Мама, я рад, что ты меня родила.

Дети, которые ненавидят своего отца, живущего отдельно от них, — матери:

Ненависть к отцу мы испытываем за тебя.

Мать — этим детям:

Я вышла за вашего отца, потому что любила его, и если вы станете такими, как ваш отец, я с этим соглашусь.

Дочь — матери, если та рассказывает ей интимные вещи про

своего первого мужа:

Для меня имеет значение только папа; я не хочу знать, что происходило между тобой и твоим первым мужем.

Молитва на заре жизни

Дорогая мама/дорогая мамочка,

я принимаю все, что ты даешь мне, все целиком,

без исключений,

я принимаю это по полной цене, которой это стоило тебе

и стоит мне.

Я из этого что-нибудь сделаю, тебе на радость

(в память о тебе).

Это не должно было быть напрасно.

Я чту и храню это

и, если будет позволено, передам дальше,

так же, как ты.

Я принимаю тебя как свою маму

и принадлежу тебе как твой ребенок

(твой сын, твоя дочь).

Ты — та, кто мне нужен,

а я тот ребенок, который нужен тебе.

Ты большая, а я маленький (маленькая).

Ты даешь, я беру.

Дорогая мама!

Я рад(а), что ты выбрала папу.

Вы оба — те, кто мне нужен. Только вы!

(Затем то же самое в отношении отца.)

Мать — сыну, чей отец алкоголик:

Я согласна, если ты станешь таким, как твой отец.

Ребенок — своим родителям:

Я принимаю то, что вы мне подарили; это много, и этого достаточно. Остальное я сделаю сам, а теперь я оставляю вас в покое.

Отец — сыну, который был зачат до брака, а теперь высчитывает и задает вопросы: Дольше мы не выдержали.

Ребенок — родителям в случае инцеста:

Мама, я рада делать это для тебя. Папа, я рада делать это для мамы.

Ребенок — отцу, если при этом присутствует мать: Я делаю это для мамы, я рада делать это для мамы.

Терапевт — девочке, пережившей инцест: Роза по-прежнему пахнет.

Ребенок — одному из родителей или обоим:

Ты меня очень обидел, я никогда тебе этого не прощу. Это вы, не я; вы должны отвечать за последствия, не я.

Отец — ребенку:

Мне жаль. Я поступил с тобой очень несправедливо.

Дочь — отцу:

Мама чуточку лучше.

Отец — дочери:

Ты почти такая же хорошая, как твоя мама.

Дочь — матери:

Смотри, мы обе с тобой.

Терапевт — ревнивой женщине:

Рано или поздно ты потеряешь своего мужа. Наслаждайся им сейчас.

Расстающиеся партнеры — друг другу:

Я принимаю все, что ты мне подарил. Это много, я ценю это и возьму с собой. Все, что я дал тебе, я давал с удовольствием, ты можешь это сохранить. Я беру на себя свою часть ответственности за то, что между нами не сложилось, и оставляю тебе твою. А теперь я оставляю тебя в покое.

Дочь, которая заболела, когда мать рассталась с отцом: Ты должна отвечать за последствия.

Сестра — сводной сестре, существование которой долгое время скрывалось:

Ты — моя сестра, а я — твоя сестра.

Дочь — матери, которая до брака была помолвлена с другим (показывая на отца):

Он — тот, кто мне нужен, другой не имеет ко мне никакого

отношения.,

Дочь — отцу:

Ты — тот, кто мне нужен, другой не имеет ко мне никакого

отношения.

Мужчина, которого уволили:

Так вам и надо, что вы меня потеряли.

Священник — матери, которая еще до рождения пожертвовала его Богу:

Мама, я рад делать это для тебя.

Жена — мужу, который еще не отделился от своей матери: Я уважаю твою любовь к матери.

Дочь — матери, которая жестоко обращалась с детьми и пыталась их убить:

Дорогая мама, если это моя судьба, то я с ней согласна.

Это очень плохо.

Я никогда тебе этого не прощу.

Ты должна отвечать за это.

Дочь — отцу, который был офицером СС и потом скрылся: Дорогой отец, я уважаю твою судьбу и твое решение и оставляю тебя в покое.

Дочь — отцу, чьей первой женой была еврейка, с которой он расстался в 1938 году:

Я не имею к ней никакого отношения. Я принадлежу моей маме.

Только она — та, кто мне нужен.

Вторая жена — первой:

Ты потеряла мужа, я побуду с ним еще немного, потом я тоже его потеряю.

Внук — дедушке, который потерял свое состояние («Счастливый Ганс»):

Благослови меня, если я его сохраню.

Мать — погибшему в автокатастрофе сыну, по которому она до сих пор скорбит:

Я уважаю твою жизнь и твою смерть.

Дочь — отцу, который погиб на войне, когда она была еще маленькой:

Дорогой папа, во мне ты еще здесь.

Женщина — тем, кто требует: ты должна делать то-то и то-то: Сделаю, сделаю, сделаю.

Сестра — брату, о сыне которого она беспокоится: Ты — лучший отец для своего сына.

Дочь — матери, которая говорит, что она шлюха: Да, есть немного.

Женщина, которая сразу же возражает, когда ей говорят что-то несправедливое:

В этом что-то есть.

Дочь — матери, когда у нее появляется такое же заболевание щитовидной железы, и она поэтому думает, что подражает матери:

Я делаю это для тебя. Два зоба лучше, чем один.

Благодаря второму первый исчезает.

i

Страдающая истощением дочь — отцу:

Дорогой папа, даже если ты уйдешь — я останусь.

Страдающая истощением дочь — матери: Мама, я останусь с тобой.

Страдающая булимией дочь — отцу:

От тебя, папа, я принимаю это с удовольствием. Рядом с тобой, папа, я чувствую вкус.

Пациент-игрок — отцу и деду, за которыми он хочет последовать:

Ты мертв, я останусь еще немного. Потом я тоже умру. Лучше

я проиграю свои деньги, чем жизнь.

Любимому человеку, который покончил с собой:

Я уважаю твою судьбу и твое решение. Теперь ты можешь обрести свой покой. Ты должен знать, что все идет хорошо и что все может быть хорошо.

Дочь — отцу, которого она нашла лежащим в ванне с перерезанными венами:

Дорогой папочка, я ложусь рядом с тобой. Дорогой папочка, во мне ты продолжаешь жить, и тебе должно быть хорошо. А я дам тебе возможность участвовать в том, что я делаю.

Гунтхард Вебер

ДВА РОДА СЧАСТЬЯ

Системно-феноменологическая психотерапия Берта Хеллингера