От истории стыда к истории тела

Как свидетельствуют данные истории и антропологии, происхождение одежды действительно связано с появлением чувства стыда. Однако их взаимосвязь неоднозначна и вызывает серьезные теоретические споры.

Современная наука связывает происхождение стыда с историей телесного канона. Как показал М.М. Бахтин, для телесного канона, появившегося в начале нового времени, характерно " совершенно готовое, завершенное, строго отграниченное, замкнутое, показанное извне, несмешанное и индивидуально-выразительное тело. Все то, что выпирает, вылезает из тела, всякие резкие выпуклости, отростки и ответвления, то есть все то, в чем тело выходит за свои границы и зачинает другое тело, отсекается, устраняется, закрывается, смягчается. Так же закрываются и все отверстия, ведущие в глубины тела... Речевые нормы официальной и литературной речи, определяемые этим каноном, налагают запрет на все, связанное с оплодотворением, беременностью, родами и т.п., то есть именно на все то, что связано с неготовностью и незавершенностью тела и его чисто внутрителесной жизнью. Между фамильярной и официальной, "пристойной" речью в этом отношении проводится чрезвычайно резкая граница".

Независимо от Бахтина, книга которого была опубликована в 1965 году, к близким выводам пришел известный немецкий социолог Норберт Элиас (1897-1990), автор оказавшей сильное влияние на социологию и исторические науки теории "цивилизационного процесса" (книга Элиаса была впервые опубликована по-немецки в 1939 г., но оставалась незамеченной до конца 1970-х годов, когда его работы появились в английском переводе).

Согласно теории Элиаса, "телесный стыд" не является врожденным и коренится прежде всего в процессах социализации. Чем выше уровень развития общества, тем сложнее формы социального контроля и тем разнообразнее ограничения, которые общество налагает на индивидов, чтобы неизбежные конфликты между ними разрешались мирным, "цивилизованным" путем. "Цивилизация", по Элиасу, это ряд взаимосвязанных процессов, включая степень внутреннего умиротворения в обществе, четкости обычаев и правил социального поведения, степень самоограничения и рефлексивности общественных отношений. Цивилизационный процесс (или процесс цивилизирования) не имеет ни начала, ни конца, но можно выделить его главные элементы и аспекты.

Современное "цивилизованное тело", которое резко выделяется из природной и социальной среды, - продукт длительного исторического развития, включающего социализацию, рационализацию и индивидуализацию тела. Социализация означает, что тела и их функции все больше рассматриваются не как природные, а как социальные, имеющие определенное культурное значение и требующие соответствующего регулирования, одним из механизмов которого является стыд. То, что люди называют "стыдом", - это страх социального унижения, лишения социального статуса. Параллельно социализации тела происходит его рационализация. В отличие от животных, у которых импульс и желание, будь то агрессия или сексуальность, сразу же претворяется в действие, человек обладает самоконтролем, способностью отсрочить достижение своих желаний. В процессе цивилизации этот самоконтроль, за которым стоят усвоенные социальные нормы, усиливается и усложняется. Это делает жизнь более безопасной и предсказуемой, но одновременно менее возбуждающей и увлекательной, побуждая людей изобретать новые формы жизнедеятельности, в которых еще нет определенных жестких правил. Это способствует дифференциации частей и образов тела, как в символической культуре, так и в индивидуальном самосознании. Индивидуализация тела означает прогрессирующее осознание своей особенности, "самости", отдельности от других. "Телесное Я" может переживаться и как гордое самоутверждение, и как болезненное отчуждение, досадное препятствие слиянию с природой и собственной сущностью.

Теория Элиаса может служить макроисторическим фундаментом для целого ряда других, появившихся независимо от нее, подходов (социология эмоций, "представление себя в общественных местах" Эрвинга Гофмана и др.) У нее есть и своя собственная историографическая база. В книге "Придворное общество", анализируя образ жизни французской придворной аристократии XVII в. - как эти люди говорили, одевались и вели себя, Элиас обнаружил у них значительно более высокий уровень самоконтроля за эмоциями и оглядки на мнение окружающих, чем это было свойственно средневековым рыцарям. Малейшее нарушение правил этикета или непосредственное выражение эмоций вызывает у этих людей чувство стыда, если соответствующие правила приличий нарушают они сами, или неловкости, если это делают другие. О "дисциплинировании" языка и тела в начале нового времени пишут и социальные историки этого периода.

Но насколько универсальны эти закономерности и распространяются ли они также на неевропейские народы и на древнюю историю?

Немецкий антрополог Ганс Петер Дюрр, посвятивший опровержению теории Элиаса трехтомное исследование "Миф процесса цивилизации" (первый том его называется "Нагота и стыд"), доказывает, что хотя чувство телесного стыда, побуждающее людей прикрывать свои гениталии, не является генетически врожденным (новорожденные младенцы его не знают), оно в той или иной степени присуще всем человеческим сообществам. Социальная дифференциация и отношения власти, - лишь сопутствующие, дополнительные факторы.

В подтверждение своей точки зрения Дюрр приводит огромный историко-этнографический материал, показывающий, что даже направление развития разных обществ в этом вопросе может быть неодинаковым. Например, нагота древнегреческих атлетов, которая, по логике Элиаса, должна быть исходным пунктом развития греческой культуры, на самом деле появилась только на 15 Олимпиаде (715 г. до н.э.) и, следовательно, была не природной данностью, а специфическим продуктом древнегреческой цивилизации.

Хотя теории Элиаса и Дюрра выглядят противоположными, обе они рассматривают отношение к наготе главным образом в контексте истории нормативной культуры, требования которой интериоризируются в виде чувства стыда. Индивидуальное тело рассматривается при этом исключительно как объект внешнего или внутреннего контроля и регулирования. Между тем уже в конце XIX в. появилась альтернативная парадигма, рассматривающая тело, наготу и телесные практики в контексте экспрессивного поведения и субъективности человека.

Провозвестником этой парадигмы был Фридрих Ницше, который считал, что тело "богаче" души и к тому же неотчуждаемо. Перемещение фокуса внимания с механизмов контроля и самоконтроля на способы телесного самовыражения нашло широкий отклик в театральной эстетике, в частности, в трудах русского историка и теоретика театра Николая Евреинова и поэта Максимилиана. Волошина. По их мнению, происхождение одежды обусловлено не необходимостью защиты тела от воздействия окружающей среды и не чувством стыда, а имманентно присущей человеку потребностью в самовыражении и театрализации. Изначальный импульс театрализации побуждает человека видоизменять и украшать свое тело. В результате возникает контраст между прикрытыми участками тела, вызывающими к себе повышенный интерес, и открытыми, обнаженными зонами, для которых одежда служит как бы "выставочными рамами". Обнажение обычно прикрытых участков тела вызывает чувство стыда и одновременно - эротические чувства.

Как писал Фрейд, "прогрессирующее вместе с развитием культуры прикрывание тела будит сексуальное любопытство, стремящееся к тому, чтобы обнажением запрещенных частей дополнить ля себя сексуальный объект; но это любопытство может быть отвлечено на художественные цели ("сублимировано"), если удается отвлечь его интерес от гениталий и направить его на тело в целом ".

Эту сторону дело хорошо показал в своем ироническом романе "Остров пингвинов" Анатоль Франс. Подслеповатый святой Маэль однажды принял группу пингвинов за людей и по ошибке окрестил их. Чтобы не ставить святого старца в неловкое положение, Господу пришлось превратить пингвинов в людей. Но после этого пингвинья нагота стала выглядеть непристойной, ее нужно было чем-то прикрыть. Дьявол, принявший облик праведного монаха, предупредил святого Маэля о серьезных последствиях этого шага:

"В настоящее время, когда какой-нибудь пингвин пожелает пингвинку, ему точно известно, чего он желает, и его вожделения ограничены вследствие ясного представления о вожделенном… Но когда пингвинки облекут себя покровами, пингвины не будут так хорошо отдавать себе отчет в том, что же их привлекает к ним. Их неясные желания превратятся в грезы и иллюзии…" И действительно - стоило дьяволу насильно прикрыть наготу безобразной молодой пингвинки, как она сразу же начала кокетничать, а все пингвины-самцы, старые и молодые, сопя и задыхаясь от волнения, устремились за ней. Одежда, которая, по замыслу Бога, должна была охранять целомудрие, по воле дьявола стала сильнейшим стимулом вожделения и похоти.

Нагое и голое

Но только ли в сексуальности дело? Одежда не столько физически прикрывает тело, сколько придает ему определенное культурное значение и смысл. Разграничение "голого" и "одетого" в высшей степени условно. Для афганского талиба женщина, снявшая паранджу, уже является недопустимо голой. Многообразны и формы одежды. Одеждой может служить не только звериная шкура, маска или кусок ткани, но и любая форма боди-арта - раскраска, татуировка, скарификация (нанесение шрамов) и т.д. Не случайно боди-арт называют также личным искусством (personal art).

Боди-арт - очень древнее искусство. По выражению одного из его исследователей, "нет другого тела, кроме раскрашенного тела, и нет другой раскраски, кроме раскраски тела". Первые наскальные изображения раскрашенного или татуированного человеческого тела в Сахаре относятся к пятому тысячелетию до н.э, а татуированные мумии -к 1800 г. до н.э. В Японии изощренная культура татуировки существовала уже две тысячи лет назад, причем ей подвергались как и мужчины, так и женщины. Очень разнообразны татуировки и раскраска тела в Океании и Африки. Раскраска, татуировка или скарификация не только дополняют, но порой даже заменяют людям одежду, причем эти украшения обычно имеют не только эстетический, но и вполне определенный символический смысл.

Важно не только и не столько то, чем и как прикрыто тело, сколько то, кому адресован соответствующий образ (имидж) и как именно он воспринимается. "Нагота античного атлета, средневекового юродивого, шута, современного хиппи и т.д. - способы выражения различных идей. В одном случая речь может идти об эстетическом идеале, в другом - о презрении к плоти, в третьем - о стремлении эпатировать окружающих".

Отсюда - неизбежная дифференциация соответствующих значений и терминов.

В традиционной культуре понятие "голый" фигурирует преимущественно в нормативных текстах, - запретах и регламентациях. Во многих, в том числе и в славянских, языках слова "голый", "непокрытый" имеют отрицательный оттенок, употребляясь в значении 'бедный', 'неплодоносящий', 'голодный', в противоположность "неголому", "покрытому" как 'богатому', 'сытому', 'умножающемуся'.

Это подтверждают и этнографические данные. Как показал французский антрополог Клод Леви-Стросс, одевание, облачение означает приобретение определенного социального статуса, а раздевание, разоблачение, наоборот, возврат из культурного состояния к природному, лишение некоего статуса. И связанные с этим переживания отнюдь не ограничиваются стыдом.

Прикрывая наиболее важные и уязвимые части своего тела, люди тем самым оберегают их не только от физического повреждения, но и от "сглаза". Снять одежду, какой бы условной и символической она ни была, значит раскрыться, подвергнуться опасности, попасть в зависимость от Другого. В зависимости от контекста, одно и то же событие (кто-то видит меня раздетым) может вызывать такие различные чувства как страх, вину, стыд, социальное унижение ("потеря лица") или смущение. Соответственно различаются и психологические свойства личности - "пугливость", "стыдливость", "стеснительность" и т.д.

Но "голый" - значит не только "подверженный внешнему воздействию", а также "открытый для контактов". Во все решающие, критические моменты своего существования - рождение, половой акт, смерть - человек бывает голым. Обнажение - важнейший способ самораскрытия, знак доверия, выражения любви и дружбы, проявления интимности. Правило действуют не только в отношениях между индивидами, но в культуре. Даже самые телесно-закрытые культуры признают и предписывают многочисленные формы ритуальной наготы, которая не вызывает чувства стыда и считается благом.

Например, в древнем Израиле мужчина, принося клятву, должен был положить руку на свои гениталии или гениталии того, кому он клялся. Старый Авраам, требуя клятвы от своего управляющего, говорит ему: "...положи руку твою под стегно мое" (Бытие, 24: 2). Слово "стегно" (бедро) замещает здесь половые органы; позже они заменяются другими частями тела, например, коленями (обычай целовать колени или становиться на колени).

Чтобы разграничить "положительную" и "отрицательную" наготу, развитые языки дифференцируют соответствующие слова. Особенно широкое распространение получило различение понятий "нагого" и "голого" (в немецком языке оно возникло в XVШ в.). Слова "голый" или "голизна" (англ. naked, нем. Nackt, франц. nudite) означают просто "раздетое" тело, отсутствие одежды. Оголять - значит снимать нечто такое, что предположительно должно быть. Напротив, "нагота" " (англ. nude, нем. Akt, франц. nu), это нечто благородное, социально и эстетически приемлемое.

В европейской культуре XIX в. разграничение "нагого" и "голого" приобрело этико-эстетический смысл. Речь шла о том, что можно и чего нельзя изображать в живописи или на сцене. Оправдывая появление на сцене обнаженного тела, Н.Н. Евреинов доказывал, что "голый" и "нагой" - не одно и то же: неприличным и стыдным может быть только голое тело, тогда как нагота, будучи своеобразной "духовной одеждой" тела, аналогична одежде материальной, может иметь эстетическую ценность и должна быть принята на сцене: "Оголенность имеет отношение к сексуальной проблеме; обнаженность к проблеме эстетической. Несомненно, что всякая нагая женщина вместе с тем и голая; но отнюдь не всегда и не всякая голая женщина одновременно и нагая".

Начиная с классической работы английского искусствоведа сэра Кеннета Кларка "The Nude" (1960), это разграничение стало в искусствоведении общепринятым. В отличие от непристойного "голого", нагое тело может быть и действительно является не только предметом, но и особым жанром изобразительного искусства. Хотя эта оппозиция так же условна и относительна, как разграничение эротики и порнографии, она имеет определенный психологический и культурно-исторический смысл.

Голое тело - всего лишь раздетое тело, голый - человек без одежды, каким его мама родила. Напротив, нагота - социальный и эстетический конструкт. Это тело, которое не просто не прикрыто, но сознательно выставлено напоказ с определенной целью, в соответствии с некими культурными условностями и ценностями.

Быть голым - значит быть самим собой, натуральным, без прикрас. Быть нагим - значит быть выставленным напоказ. Чтобы голое тело стало нагим, его нужно увидеть как объект, объективировать. Голый человек (например, в бане) просто является сам собой, не чувствует себя объектом чужого внимания, не замечает своей обнаженности и не испытывает по этому поводу особых эмоций. Но если только голый чувствует, что на него смотрят, он смущается и начинает прикрываться или позировать.

Нагое тело необходимо предполагает зрителя, оценивающий взгляд которого формирует наше самовосприятие. Стриптизер или бодибилдер, демонстрирующий себя публике, сознательно делающий свое тело объектом чужого взгляда, интереса, зависти или вожделения, остается субъектом действия, он контролирует свою наготу, гордится своими мускулами, силой, элегантностью или соблазнительностью. Напротив, человек, которого насильно оголили или заставили раздеться, чувствует себя объектом чужих манипуляций и переживает стыд и унижение, независимо от того, красив он или безобразен.

Вспомните голого инженера из "Двенадцати стульев": "Положение было ужасное. В Москве, в центре города, на площадке девятого этажа стоял усатый человек с высшим образованием, абсолютно голый и покрытый шевелящейся еще мыльной пеной. Идти ему было некуда. Он скорее согласился бы сесть в тюрьму, чем показаться в таком виде".

Иными словами, если голое представляется объективно данным, то нагота создается взглядом.

Сила взгляда

Но взгляд - категория статусная, иерархическая. В древности ему нередко приписывалась магическая сила: тот, кто смотрит, может и "сглазить". Право смотреть на другого - социальная привилегия старшего по отношению к младшему, мужчины к женщине, но никак не наоборот. Многие иерархические общества запрещают подчиненным смотреть даже на одетого монарха, а видеть его наготу - тем более.

Поучительна история прародителя Ноя и его младшего сына Хама. Ной выпил вина, "опьянел и лежал обнаженным в шатре своем. И увидел Хам… наготу отца своего, и вышедши рассказал двум братьям своим. Сим же и Иафет взяли одежду, и, положив ее на плечи свои, пошли задом, и покрыли наготу отца своего; лица их были обращены назад, и они не видали наготы отца своего" (Бытие, 9: 21-23).

Проспавшийся Ной оценил деликатность старших сыновей и отдал им в рабство непочтительного Хама со всем его потомством, а самое слово "хам" стало нарицательным.

Взгляд - не что иное как символическое прикосновение, здесь действуют одни и те же правила этикета. С одной стороны, прикосновение - универсальный способ эмоционального общения, а с другой - обозначение социальной иерархии. У многих животных существует так называемое "личное пространство", собственная территория, границы которой никто не смеет нарушить.

То же самое у людей. Чем выше статус человека - тем больше его личное пространство. Выражение "почтительное расстояние" имеет не только фигуральный, но и буквальный смысл: к людям более высокого ранга не положено подходить вплотную. Старший по возрасту или положению может дотрагиваться до младшего (этот жест выражает покровительство), а обратное будет нарушением субординации.

Это имеет и свой гендерный аспект. Общеизвестно, что мужчины гораздо чаще трогают женщин, чем женщины мужчин. Такое "лапанье", начиная с невинного похлопыванья по плечу, чаще всего считают просто следствием и проявлением повышенного и откровенного мужского эротизма: мужчине приятно дотронуться до женщины, а она видит в этом знак внимания и эмоциональной поддержки. Однако на самом деле за этой асимметрией (мужчина может смотреть на женщину и прикасаться к ней, а она этого не смеет) стоят прежде всего статусные отношения.

Американский социальный психолог Нэнси Хенли, проверившая эту гипотезу экспериментально, подтвердила ее также житейским примером. Однажды после собрания преподавателей к ней подошел проректор университета, взял обеими руками за плечи и стал что-то рассказывать. После того, как он закончил и отпустил Хенли, она сама взяла его за руку и стала излагать свою теорию. Проректор заинтересовался. В этот момент к ним подошел ректор, единственный человек на кампусе, чей статус был выше проректорского, положил проректору руку на плечо и предложил пойти на другое заседание.

Статусные отношения сказываются и в одежде. Чем выше социальный статус человека, тем тщательнее регламентируется его внешний вид. Раб может быть голым, знатный человек - нет. Принудительное или нечаянное раздевание - всегда унижение, "потеря лица". Платье "играет" короля не меньше, чем свита, голый король сразу же лишается своей легитимности и божественной ауры. Напротив, культурный герой, "сверхчеловек" (этот образ присутствует во многих мифологиях) стоит выше этих ограничений. Он часто раздевается сам, добровольно, это символизирует его освобождение от наложенных культурой запретов. Его нагота - знак свободы, которой не обладают обычные люди. Снимая одежду, герой тем самым освобождается от связанных с нею ограничений, вплоть до смены пола и гендерной идентичности.

Мужская и женская нагота

Чья нагота контролируется строже - мужская или женская? Сравнивать просто количество изображений обнаженного мужского и женского тела бессмысленно, потому что качественные различия между культурами не всегда можно выразить в цифрах. Там, где принято закрывать гениталии, это, как правило, делают и женщины, и мужчины, хотя формы их одежды обычно различаются. Специфическая одежда - один из способов демаркации, обозначения гендерной (половой) принадлежности.

Однако в большинстве цивилизованных обществ женское тело закрывается полнее и тщательнее, чем мужское. Кроме гениталий, многие культуры стараются прикрыть также женские груди, которые во многих (но не во всех) обществах считаются сексуально-эротическим стимулом. Зато женские гениталии самой природой скрыты в глубине тела и объективно менее заметны, чем мужские. Чтобы показать свои половые губы и клитор, женщине нужно приложить специальные усилия, широко раздвинуть ноги, что везде и всюду считается неприличным и допускается только в особых, тщательно регламентированных, ситуациях. Недаром большие губы называются "срамными".

Публичная демонстрация женских гениталий чаще всего практикуется в любовной магии, а также для вызывания дождя или отвращения градовой тучи. Последнее широко использовалось в магической практике сербов и болгар. В одном районе западной Сербии женщина-ворожея, чтобы предотвратить градобитие, раздевалась донага, поднималась на тын и, продвигаясь навстречу туче, угрожающе показывала свои гениталии предполагаемому предводителю градового облака. В другом месте это делала хозяйка дома. Выходя навстречу туче, женщина задирала подол и кричала: "Беги, чудо, от чуда чудного! Вы не можете быть рядом друг с другом!" или "Не иди, змеюка, на змеюку! Эта моя змеюка достаточно таких проглотила!"

Демонстрация раскрытых женских гениталий всюду считается вызывающим и оскорбительным жестом и используется как ритуальное проклятие (индийские хиджры) или как средство запугивания врагов. В России такой обычай был зафиксирован в начале XVII в. голландским путешественником Исааком Массой: под Кромами в стане Самозванца "на гору часто выходила потаскуха в чем мать родила, которая пела поносные песни о московских воеводах и много дpyroro, о чем непристойно рассказывать".

Другая причина, побуждающая закрывать женские гениталии, - выделяемая ими кровь и менструальные жидкости, которые первобытное, особенно мужское, сознание считает опасными и нечистыми. Нередко это представление распространяется на все женское тело: женщина - грязное существо, всякое прикосновение к ней, особенно сексуальный контакт, загрязняет мужчину. Как бы то ни было, даже в тех культурах, где сексуальность поощряется, женские гениталии обычно чем-то прикрыты.

С мужской наготой дело обстоит иначе. С одной стороны, культура относится к ней более терпимо: мужчина может быть раздетым и полуодетым и это, разумеется, умаляет его достоинство, но голым он считается только если открыты его гениталии. С другой стороны, мужская "упаковка" объективно сложнее женской.

Отчасти это связано с особенностями анатомии. Поскольку мужские гениталии висят снаружи, чтобы их скрыть, нужны специальные усилия. При ходьбе, беге и в некоторых позах сделать это весьма трудно, а болтающиеся гениталии иногда затрудняют движение. Некоторые народы не только прикрывают или завертывают мужские гениталии, но и стараются уменьшить их подвижность, например, привязывая пенис к животу или к ноге.

Имеет значение и размер. По сравнению с нашими животными родичами, человеческие яички (тестикулы) сравнительно невелики. По размеру яичек мужчины стоят посредине между гориллами и шимпанзе. Зато мужские пенисы значительно длиннее и толще, чем у приматов. Средняя длина эрегированного пениса у самца гориллы - 3, у орангутана - 4, у шимпанзе - 8, а у человека - 15 сантиметров. Палеоантропология связывает этот факт с прямохождением, в результате которого член стал более заметным и видимым, превратившись из простого орудия сексуального производства в обобщенный символ маскулинности и знак социального статуса. Ученые считают, что пенис современного мужчины вдвое длиннее, чем был у его первобытного предка.

Пенильный дисплей

Сложную культурологическую проблему представляет и эрекция. Физиологически эрекция полового члена относится к числу непроизвольных и неспецифических реакций. У молодых самцов она возникает не только в связи с сексуальным возбуждением, но и в ситуациях, провоцирующих страх, агрессию, эмоциональное напряжение. Уже новорожденные самцы приматов, включая человека, делают характерные телодвижения, выпячивая член, как при копуляции.

У взрослых самцов это приобретает знаковый характер. У ряда обезьян и приматов демонстрация эрегированного пениса другим самцам (так называемый пенильный дисплей) - жест агрессии и вызова, который служит для обозначения иерархии внутри стада (кто кому имеет право показывать) и для защиты от внешних врагов.

Например, у обезьян саймири демонстрация эрегированного члена другому самцу - жест агрессии и вызова. Если самец, которому адресован такой жест, не примет позы подчинения, он тут же подвергнется нападению, причем в стаде существует на этот счет жесткая иерархия: вожак может показывать свой член всем, а остальные самцы - строго по рангу. Пенильный дисплей обозначает статус и ранг отдельных особей даже точнее, чем порядок приема пищи.

Сходная система ритуалов и жестов существует у павианов, горилл и шимпанзе. Известен и механизм ее передачи: пока детеныш мал, на его эрекции не обращают внимания, но как только он вступает в период полового созревания, взрослые самцы воспринимают его эрегированный член как жест вызова и жестоко бьют подростка, так что, вырастая, он уже понимает значение этой физиологической реакции и научается контролировать ее. В одной серии наблюдений низший по рангу самец Эдгар "показывал" только людям - сородичи его за это нещадно били.

Рис. 1

Рис. 2

Отпугивающая сила эрегированного члена применяется не только для обозначения иерархии внутри стада, но и против внешних врагов. Немецкий этолог Вольфганг Виклер описал поведение так называемых караульных павианов и зеленых мартышек в Африке. Когда стадо кормится или отдыхает, эти самцы сидят на видных местах, спиной к стаду, широко расставив ноги и демонстрируя окрестностям свои частично эрегированные члены. Это служит предупреждением чужакам, чтобы они не тревожили стадо.

У некоторых видов обезьян пенис специально окрашен в яркие, привлекающие к себе внимание, цвета. Например, у самца верветки красный пенис выделяется на фоне синих яичек (рис. 1).

Пенильный дисплей - прообраз существующего в большинстве древних человеческих обществ фаллического культа. Виклер сопоставил пенильный дисплей и четырех видов приматов (рис. 2, верхний ряд) с аналогичными человеческими изображениями (рис. 2, нижний ряд).

Даже прикрывая свой пенис, мужчины стараются преувеличить его размеры, представить его в состоянии постоянной эрекции. Но эрекция возникает не всегда и часто не тогда, когда нужно. Между тем, кроме физиологического, она имеет социальный, коммуникативный смысл. Неприкрытый член может не только раскрыть важный мужской секрет, но и подать неправильный сигнал, внушить ошибочное представление о том, чего мужчина на самом деле хочет. Умение вызывать и одновременно контролировать эрекцию - важнейший компонент и прообраз мужского самоконтроля, а "борьба" с собственным неуправляемым членом - постоянный элемент мужского самосознания. "В своем собственном воображении и в воображении других мужчина - не что иное как его гениталии".

Это создает множество психологических и социальных проблем.

Пенис, логос и фаллос

В обыденной речи и в сексологической литературе слова "пенис" и "фаллос" часто употребляются как синонимы, просто потому, что слово "фаллос" кажется более приличным, чем "пенис" или "член". Однако в культурологии и психоанализе, особенно начиная с Жака Лакана, они обозначают разные вещи.

Рис. 3. Неаполь, Национальный музей

В отличие от пениса, который обозначает реальную часть мужской анатомии и поэтому может иметь разные размеры, быть эрегированным или расслабленным, фаллос не обладает материальным существованием, это обобщенный символ маскулинности, власти и могущества. Он всегда должен быть эрегированным, большим, жестким и неутомимым. Фаллические статуи, например, гигантский фаллос из Помпеи и изображения большей частью вполне реалистичны.

Подобно женским гениталиям, фаллос имеет репродуктивное, детородное значение, в том числе - космическое (оплодотворение всей природы). Например, древнегреческий бог Приап, который сначала почитался в форме сучка или осла, в древнем Риме был включен в число богов плодородия и стал стражем садов.

Эти верования сохранились во многих народных обычаях. Например, у болгар в Добрудже хозяин, чтобы добиться хорошего урожая, подготавливая телегу и семена для первого посева, должен был держаться за свой член. В некоторых регионах России мужики сеяли лен и коноплю без штанов или вовсе голышом, а на Смоленщине голый мужик объезжал на лошади конопляное поле. Белорусы Витебской губернии после посева льна раздевались и катались голыми по земле. В Полесье при посадке огурцов мужчина снимал штаны и обегал посевы, чтобы огурцы были такими же крепкими и большими, как пенис и т.д.

Рис. 4

Однако фаллические культы, в отличие от женских, символизируют не столько плодородие или сексуальное желание, сколько могущество и власть. Фаллоцентризм, то есть универсальное положение фаллоса как культурного обозначающего, и фаллократия, то есть социальное господство мужчин, - две стороны одной и той же медали. В Древнем Риме, по свидетельству Плиния, маленькие дети носили на шее фаллические амулеты как средство защиты от сглаза и всякого иного зла. В Скандинавии фаллические статуи ставили рядом с христианскими церквами вплоть до XII в. (рис. 4) Множество фаллических изображений можно по сей день видеть в Центральной Азии.

Эти мифологические представления сохраняются и в обыденном массовом сознании. Оценивая реальные пенисы по завышенным фаллическим стандартам, мужчины склонны сильно преувеличивать их "нормальные" средние размеры. Американский антрополог Томас Грегор просил индейцев племени мехинаку (Амазония) нарисовать человечков. В 80% этих рисунков мужские гениталии оказались значительно больше, чем в жизни; характерно, что на рисунках часто представлена также головка пениса, хотя у необрезанных мехинаку ее практически не видно. Видимо, ей приписывается особое значение.

Переоценка средних размеров воображаемого чужого и, соответственно, недооценка размеров собственного пениса характерна и для "цивилизованных" мужчин. Ни один из опрошенных 112 американских студентов не сказал, что его пенис значительно больше среднего.

Многие народы считают, что большой пенис - свидетельство повышенной сексуальной потенции мужчины, позволяющей ему лучше удовлетворить женщину. Правда, более рафинированные сексуально-эротические культуры полагали иначе. Например, древние греки считали маленькие члены не только более красивыми, но и более функциональными в смысле оплодотворения (о женском удовольствии они просто не думали). Индийская Камасутра считает существенными не абсолютные размеры мужских (типы "зайца", "быка" и "коня") и женских ("газель", "кобыла" и "слониха") гениталий, а их соразмерность, а также способы их соединения, и в этой связи отдает предпочтение небольшим членам (Камасутра, II, 6). Согласно древней китайской эротологии, важнейшее достоинство "нефритового стержня" - не размер, а жесткость, причем короткие стрежни в этом отношении надежнее длинных и толстых. Тем не менее Камасутра содержит специальную главу "О способах увеличения" (члена) (Камасутра, VII, 63). Китайская эротология также рекомендует средства для увеличения размеров пениса и для уменьшения женских "нефритовых врат". Неудивительно, что популярная книга Г. Гриффина "Как увеличить размер полового члена", которую профессиональные сексологи всерьез не принимают, стала в России супер-бестселлером.

С размерами пениса мужчины ассоциируют не только и не столько сексуальные, сколько статусные, иерархические различия. На древних наскальных рисунках мужчины более высокого ранга изображались с более длинными и, как правило, эрегированными членами. По верованиям новозеландцев маори, у племенного вождя обязательно должен быть большой и постоянно, особенно во время битвы, эрегированный член. Титул верховного вождя одного из островов южной Полинезии - "урету" - в переводе буквально означает "стояк", а один из эвфемизмов пениса у маркизцев - "вождь". То есть пенис, власть и маскулинность как бы совпадают, и обладатель самого большого пениса подчиняет себе не только женщин, но и, что гораздо важнее, других мужчин.

"Зависть к пенису", которую Фрейд приписывал женщинам, на самом деле обуревает самих мужчин. Как писал английский поэт Уистан Оден, "если бы мужчине был предоставлен выбор - стать самым могущественным человеком в мире или обладателем самого большого хуя…, большинство выбрали бы второе. От зависти к пенису страдают не столько женщины, сколько мужчины".

Поскольку все мифопоэтические описания мужской сексуальности и ее материального субстрата относятся не к пенису, а к фаллосу, наивно ожидать от них физиологического или психологического реализма. Чем выше наше почтение к фаллосу, тем меньше мы знаем о пенисе. В отличие от гордого фаллоса, пенис застенчив, стеснителен, окутан тайной, спрятан от критического взгляда. Отождествление мужественности с фаллосом оборачивается хрупкой и ранимой мужской идентичностью. Прикрывая свой пенис, мужчины руководствуются не столько чувством стыда, сколько опасениями насчет своей сексуальной адекватности - чужие пенисы кажутся лучше и больше - и стараются преувеличить его размеры.

Маскулинность практически везде отождествляется с сексуальной потенцией. "Мужская сила" - прежде всего сексуальная сила, а "мужское бессилие" - это сексуальное бессилие. Как гласит Каббала, в яичках "собрано все масло, достоинство и сила мужчины со всего тела". Многие народы считали кастратов не только биологически, но и социально неполноценными. Оскопить мужчину значило лишить его власти и жизненной силы. По Ветхому завету, "у кого раздавлены ятра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне" (Второзаконие, 23: 1).

Эти представление сохранились и в христианском мире. Казалось бы, самый надежный способ обуздать греховные влечения плоти - оскопление. Однако средневековые богословы строго различали добровольное воздержание аскета от вынужденного бессилия евнуха. Самокастрация, даже добровольная, во имя сексуального воздержания, считалась непростительным грехом, а кастрированный мужчина не мог занимать высоки