Сталинский стиль руководства искусством

На литфронте до весны тридцать третьего наступило затишье. Но на первомайском приеме в Кремле произошел новый инцидент. Конферансье в присутствии Сталина прочитал несколько басен. Вождь был вынужден ответить. Отвечал он всегда иносказательно, медленными байками, с метафорами и аллегориями. Сегодня понять с полной однозначностью, что именно его ранило или задело, не так легко. Официально Сталин свое негодование сформулировал так:

«Сегодня конферансье говорил, что он за свои слова не отвечает и что в искусстве на сегодня мы догнали Запад и что уже некого догонять. Я не хочу говорить, что он издевался над великим лозунгом Ленина — “догнать и перегнать” — но нельзя завоеванные кровью достижения партии и рабочего класса, советской власти обличать (так в документе. — Л. М.) в игру или говорить игриво, за это я в претензии»[2] .

Конферансье (по легенде это был Качалов, который прочитал басни Эрдмана, Масса и Червинского) играл роль полубессознательного медиума, рупора и громкоговорителя, озвучивавшего содержание текста, который ему коварно подсовывали другие. Виновниками антисоветской выходки оказывались писатели. Текст, литература приводили к логичному политическому выводу о неблагоприятном положении в Союзе писателей, если, конечно, такие «писатели» считали этот союз своим. Немедленно последовал перенос даты съезда и кадровые перестановки в самом оргкомитете.

В мае-июне 1934 года — опять срыв, новый поворот, новый курс. Докладчиками на съезде назначаются в том числе Бухарин и Радек. Немыслимая за два года до этого ситуация. Но и эта затея консолидации окончится провалом, вернее, расстрелом половины правления Союза и некоторых докладчиков. Затем наступит кризис весны тридцать восьмого. Владимир Ставский, как главный лейтенант ежовщины на писательском фронте, возвестит своим падением трагический финал самого стального наркома. Череда кризисов, крахов, перетрясок руководящих органов будет, по сути, нормальным рабочим состоянием Союза советских писателей…

Номенклатурная история советской литературы была барометром политической погоды режима — и зеркалом мира людей, проводивших большую часть времени в разрушительной борьбе за право удержаться у власти, устраивать своих детей в литературные институты и в редакции журналов, сохранить пайки, спецмашины, охрану, дачи и санаторные путевки, творческие отпуска, гонорары за «гениальные» произведения, зарубежные командировки в роли полпредов «самой передовой литературы мира». (80 процентов писем, получаемых Сталиным от «деятелей» культуры, были письмами писателей. Их общая тональность: нытье, требование признать их гениальность, выпрашивание премий, тиражей, полных собраний сочинений. Жены, наоборот, представляли закулисную сторону этой «гениальности»: хронический алкоголизм, депрессии. Для сравнения: писем от композиторов и музыкантов в этом главном почтовом ящике страны было процентов пять.)

 

 

Новые документы

К середине 40-х годов во Втором секторе руководимого сначала Иваном Товстухой, а затем Александром Поскребышевым Особого отдела ЦК ВКП(б) было собрано большинство документов Сталина, начиная от односложных резолюций типа «За» и «Согласен» на письмах и обращениях до статей и выступлений. В 1946 году завершался подготовительный этап растянувшегося на десятилетие издания собрания сочинений вождя. Автор лично тщательно следил за ходом издательской работы и персонально утверждал содержание каждого тома, редактировал свои старые статьи, скрупулезно вычеркивал «т.» при упоминании врагов народа, сортировал для публикации письма, выбирал цвет переплета и дизайн издания, а затем следил за появлением рецензий на тома в «Правде». Но, безусловно, лишь небольшая часть из собранного богатства вошла в тринадцать томов собрания сочинений. Само собрание оборвалось на феврале 1934 года. После смерти вождя собранные документы стали частью личного архива в Фонде Сталина в архиве Общего отдела ЦК КПСС. Сегодня многие из этих документов открыты для всеобщего осмотрения, в частности в федеральном архиве РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории) в Москве.

Два документа из предлагаемых читателям материалов находились в мини-коллекции из собрания сочинений Сталина: первый — запись выступления 20 октября 1932 года на собрании писателей-коммунистов совместно с членами Политбюро; второй — речь 9 августа 1946 года на заседании Оргбюро ЦК по журналам «Звезда» и «Ленинград». Остальные документы к собранию сочинений отношения не имеют. Будучи частью личного архива Сталина, они отражают государственную и партийную деятельность Сталина и его ближайших соратников. Это штрихи к биографии вождя, повлиявшие на историю советской литературы, на творчество, жизнь и смерть отдельных ее представителей: письмо Бухарина Сталину начала лета 1934 года, в котором обсуждается судьба Мандельштама; образец из переписки между Сталиным и Ждановым по итогам Первого съезда советских писателей в августе 1934 года, а также фрагмент из дневника секретаря правления ССП Александра Щербакова за август — октябрь 1934 года.

За четырнадцать лет, разделяющих два сталинских выступления, сталинизм стал консолидированной системой власти внутри СССР. После победы во Второй мировой войне начался его экспорт по всему ближнему зарубежью, сначала в страны народной демократии в Европе, а затем — в Китай. В видоизмененной форме сталинизм останется законом многосерийной «большой жизни» советского народа вплоть до конца
80-х годов. Закономерно поэтому, что многие документы сталинского периода советской истории не потеряли актуально­сти, силы своеобразного неписаного закона и после смерти диктатора в марте 1953 года. Без Сталина, но по сталинскому пути советская культура продолжала свое инерционное движение вплоть до завершения пятилетки перестройки, демократизации и гласности. Все это позволяет считать публикуемые два выступления Сталина своего рода программными материалами идеологического сталинизма, а в определенном смысле и системообразующими директивами. С другой стороны, письма, указания и фрагменты из дневников сталинских наместников иллюстрируют конкретное применение теории на практике.

Мы представляем на суд читателей «Вопросов литературы» альтернативный взгляд на историю советской литературы; безусловно, это неокончательная, во многом полемиче­ская и дискуссионная трактовка. Подготовленная публикация — журнальный вариант.

 

I