Алексей Черкасов, Полина Москвитина

тый, медлительный, он смотрит на меня маленькими ко­лючими глазами, спрашивает:

— Плывем? — И, не давая ответить, продолжает: —
Да, батенька мой, плывем. Как она хлещет! Испытал я ее
с Большим Лоцманом и на малых, и на полных оборотах.
Садитесь. Угощу. Захватил на всякий случай. Люблю
«Жигулевское» с искорками! Водка — гадость. А пиво за­
мечательно бодрит. Ну а волноваться особенно нечего.
Григорий Иванович у нас с хорошим глазомером.

— Глазомер-то у него, пожалуй, неважный.

— Это из каких источников?

— На мостике он в очках.                                         ^

— А-а. Значит, в очках? Случается. Страдает близору­
костью. Очки редко носит. В крайнем случае. А вы попы­
тайтесь вступить с ним в соревнование по стрельбе в
цель. Он меня однажды так осадил, что больше не спорю.
Рука у него тверда, а сердце... О сердце умолчу. Не знаю.
Ну что же вы пьете такими длинными глотками? Пиво,
батенька ты мой, пьют для беседы или для думы.

— О чем же вы думаете?

— Как о чем? Я должен был сегодня вечером высту­
пить в прениях по вопросу прорыва в Сесимском лес­
промхозе. Там у них сплошные прорывы: лесосплав —
дыра, лесовывоз — другая, рабочая сила — третья. И так
до пяти. Я свои замечания передал моему соседу, дирек­
тору Елгашинского леспромхоза. Вот сижу и думаю, как
он сейчас кроет на все корки сесимцев. И все ли он пред­
усмотрел? Запутается. Скомкает. Потеряет нить обстоя­
тельности — и конец! Лучше бы мне самому выступить.
Не удалось. А жаль. Очень жаль!

Вдруг «Стрела» резко накренилась. Бутылки пошатну­лись, звякнули. Иван Никитич с не свойственным для него проворством успел схватить всю батарею в обнимку.

— В третий раз! Это они курс меняют. И хлещет же!

Во второй половине ночи, после беседы с Пивнико-вым, я уснул крепким сном на диване.

Как долго я спал — не знаю, но меня вдруг схватило какое-то чудовище за шиворот и с легкостью пушинки

546

приподняло в воздух. Я открыл глаза. Пивников усердно тряс меня за плечо и за голову.

— Ну, спите! — рявкнул он. — И на дне бы не просну­
лись. Нет, куда там. Ну, спите!

— А что?

— Тонем!

— То есть как — тонем?

— Обыкновенно. В носу пробоина. Кажется, налетели
на подводный камень. Разве вы не чувствуете, что мы не
плывем, а стоим на месте? А как нас тряхнуло. Ого! — На
бесстрастном, невозмутимом лице Пивникова я не про­
чел ни волнения, ни страха, ни сожаления. Точно путе­
шествие на дно реки не являлось для него трагедией, а
только изменением курса «Стрелы», о чем он и сообщал
мне. Однако очутиться в ледяной воде Енисея мне, чело­
веку сухопутному, вовсе не улыбалось.

— Если мы действительно тонем, надо же что-то пред­
принимать? — спросил неокончательно освобождаясь
от сна.

— Вот я и разбудил вас.

— А что я? Ничем не могу помочь. Я ничего не пони­
маю ни в речном плавании, ни в этих подводных камнях.
Пробоину невозможно заделать?

— Это мы посмотрим. Вы будете здесь. И, пожалуй­
ста, никакой паники! Иначе Большой Лоцман высадит
вас на какой-нибудь необитаемый остров. Главное: спо­
койствие. Там радистка подняла шум и уже запаслась вы­
говором. Она же и меня разбудила. А тут снег повалил.
Ничего не видно. Сердцещипательное плавание, батенька
мой. Сердцещипательное.

И ушел. Думая о судьбе «Стрелы», о словах Бекасова и упрямстве Большого Лоцмана, обвиняя его в неосмотри­тельности, я застегнул пальто на все пуговицы и поднялся наверх.

Ни зги не видно вокруг. Темно. Мрак. Ослепительный свет прожектора не пробивает свистящей мглы. Ветер и ветер! Холодно, сыро, хуже, чем зимою. Валит густой снег. И какие же это мрачные края! Да утихнет ли этот

547

Алексей Черкасов, Полина Москвитина

ветер и перестанет ли идти этот снег? «Вот она какова, Сибирь, в действительности!» — думаю я, хмуро озираясь вокруг. Мне нестерпимо холодно от студеного ветра. Мне холодно от снега. Мне холодно и от этой неизвестности, в которой находится «Голубая стрела». Сыро. Гадко и сыро на душе. А где-то далеко на юге так ослепительно сияет солнце золотой осени!..

На капитанском мостике похрустывает липкий снег. У рубки я наталкиваюсь на сугроб, иду дальше, к черной фигуре человека, управляющего прожектором. Но где мы стоим? У берега на якоре? В реке? Мне кажется — мы стоим в реке. Машины работают на малых оборотах. По­тому-то «Стрела» и дрожит, точно в лихорадке.

Матрос Васюк, широкоплечий детина в черном буш­лате, перебирает ногами на одном месте, словно танцует, присматривается ко мне, хладнокровно спрашивает:

— А что же вы не спите, товарищ? В такую погоду
только и спать, не высовывая носа на ветер.

— Что-то не спится, — отвечаю я. — Мы где стоим?

— Да в реке. Пробоину заделываем. Налетели вот —
экое непроглядище! Здесь, на Манском перекате, подвод­
ных камней чертова пропасть. И почему их не подорвут
аммоналом? Удивленье. И каждый год здесь кто-нибудь
да налетит... Вот заделают механики пробоину, и поплы­
вем дальше. Нам надо утром быть в гавани.

— До гавани еще далеко?

— Да нет, почему далеко? — говорит Васюк. — Близ­
ко. Большой Лоцман — человек бывалый, братишка. Он
хорошо знает Енисей и вдоль и поперек. Сказал — утром
будем, значит — должны быть. Это уж определенно. Че­
ловек он, как я гляжу, с морским характером. Ему бы в
море плавать, а вот прилепился он к этой реке, не ото­
рвешь... Эх, как запорошило прожектор! Я вот сейчас
продраю стекла, да пощупаем берег. Я, товарищ, и на
фронте возился три года с прожекторами. Вы слышали,
как мы слепили немцев? Нет? Как же это!.. Гм... В газетах
про то было описано досконально. Факт эдакий, братиш­
ка, новый. Родился в нашей армии. Да-а. Когда мы-ежали
гитлеровцев в кольцо, командование отдало приказ: на­
править ночью все мощные прожекторы на их линию. Эх,

548

РАССКАЗЫ

и здорово же мы их тогда прощупали! Как на ладонь по­ложили. А двадцать две тысячи орудий дали им такую припарку, что ввек не забудут, как подползать к Москве! Я пять ночей не спал. Душа горела: скорее бы в их логово, в Берлин! И мы ворвались... Эх, золотое времечко, есть что вспомнить. — Васюк глубоко вздохнул. — Вы курите, товарищ?

Я угостил матроса папиросой. Он, наклонив голову, заслонил ладонями пламя моей спички, прикурил и, взяв тряпку, стал протирать стекла прожектора. А внизу кто-то из дежурящих на промере затянул песню:

Прощай, любимый город, Уходим завтра в море. И ранней порой Мелькнет за кормой Знакомый платок голубой...

Васюк перегнулся через опалубку и, заглядывая куда-то в темноту, вниз, крикнул:

— Эй, Норкин! Какое тебе тут море?.. И я что-то не
помню твой «платок голубой». Тебе что — приснилось?

Норкин не ответил. Помолчав немного, он снова за­тянул унылым голосом песню с того же куплета. Васюк отошел от опалубки, заметил:

— Вода шумит со льдом. А снегу, видать, конца не
будет. Дурной здесь климат... И-эх, и поет же он!

В салоне Большой Лоцман открыл летучее совещание. Весь мокрый, блестящий, в плаще, он стоял, положив свою черную руку на отполированную поверхность буфе­та, и слушал выступление матроса Митюрина.

—...Вот я и говорю, — продолжал Митюрин свое об­стоятельное выступление. — Промер с моего борта мели не показывал. Вроде все шло хорошо — и вдруг: тррах!.. Нос у «Стрелы» повело вверх и вроде набок. Значит, съе­хали со скользом с камня. Надо вести промер с двух бор­тов. Так мы еще пройдем. Прожектор светит впустую. Ему полундра, Васюк не успевает протирать глаза. Такая пороша сыплет. Как лопатой бросает!.. А промером прой­дем. Определенно. Сатана их возьми, эти камни. Вроде

549

Алексей Черкасов, Полина Москвитина

все шло хорошо — и вдруг: тррах!.. Да ладно, что шли на малых оборотах. А то бы... были на дне. Я вот помню в сорок третьем году, на «Академике Павлове» мы плыли из Енисейска...

— Ну, про «Академика Павлова» ты, Митюрин, рас­скажешь в гавани, — перебил матроса Большой Лоц­ман. — А сейчас мы пойдем дальше. И полным ходом пойдем. Время терять нельзя. Я думаю, Манский перекат мы прошли. Это мы рванулись на Осиновском, у Лебя­жьей перевалки. Дальше здесь, вплоть до нашей гавани, все пойдет хорошо. Все ясно... А теперь — по местам.

И, строгий, худощавый, деловитый, первым покинул салон. За ним вышли Бекасов и матросы.

РАССКАЗЫ

— Хорошо, — ответил я мужику.

— Погода-то, паря, не приведи Господи какая. А доб­
рой погоды теперь неоткуда ждать. Время минуло. Пра­
вильно он рассудил, Григорий Иваныч. Ежели в эти три
дня лес не возьмем из гавани, там ему и хана... Застынет
во льдах. В этом и дело. А мужик он хваткий. Вслепую,
где промером, где так, а непогодицу одолеет. Непремен­
но. Бывалый лоцман. Не зря его прозвали прелюбовцы
Большим. Случалось и мне плавать с ним по Кизыру...

Слушая мужика, наблюдая за перекатами черной бу­тылки, я задремал.

...Утром мы были в гавани.

Сибирь, 1947.

...И вот мы снова идем. «Стрела», окутанная непрони­цаемой мглою, мчится полным ходом вверх по течению хмурого Енисея. Мокрый снег, разбиваемый встречным ветром, липнет на палубе, на рубке, как пластырь. Стер-ляжий приподнятый нос «Стрелы» мнет рыхлые льдины. Прожектор, нащупывающий левый берег, теряет свой ос­лепительный белый свет в толще снежной пороши.

— Эх, и погода же здесь, — ворчит матрос Васюк. —
Ну что это такое, товарищ? Пять часов подряд валит снег.
Я думаю, мы, пока дойдем до гавани, обрастем льдом.
А смелый человек Большой Лоцман: полный ход дал!..
Значит, хорошо знает фарватер. Люблю смелых людей: с
ними веселее жить. А глупых не люблю. Глупый человек
сейчас бы пустился в рассуждения: да как это можно? Да
не опасно ли? Да не лучше ли не рисковать? Да то, да се...
Эх, ну и погода! — И, пританцовывая у прожектора, по­
ворачивает сноп света то вправо, то влево.

А холодно! Ночь, снег и ветер...

Трап, ведущий с мостика, заметен снегом. Придержи­ваясь за настывшие поручни, я сошел вниз. В салоне на широком диване всхрапывал толстый, спокойный Пив-ников. Под круглым столом, стукаясь о ножки, каталась черная бутылка. Мужик с закрученными усами курил трубку, восседая на двух сдвинутых стульях.

— Хорошо плывем, паря?

550

РАССКАЗЫ

ПАВЛУША-ПРОВОДНИК

С Павлушей-проводником у меня связаны воспоми­нания об одном путешествии по тайге, когда я чуть не утонул в горно-таежной речке Жебек. Интересное это было путешествие, но самое яркое впечатление о нем ос­тавил в памяти мой проводник Павлуша.

Весной и летом 193... года мне пришлось работать аг­рономом-консультантом в экспедиции научно-исследо­вательских работников, изучавших растительный и жи­вотный мир сибирской тайги в бассейне реки Енисея. Помню, в июне, в день солнечного затмения, я выехал с проводником Павлушей из приискательского города Ар-темовска в тайгу. Горными тропами нам нужно было про­браться к Верхнему Сесиму, где находилась временная база нашей экспедиции.

В это время из Артемовска на Верхний Сесим еще никто не проезжал, — даже не ходила почта, потому что на отрогах Саянских хребтов еще лежали толстые наметы снега, и все таежные реки, речушки, ключи были в знат­ном июньском разливе, а по взбухшему синему Енисею шла коренная вода.

Павлуша (я не помню его фамилии) обладал довольно невзрачной внешностью. Белобрысый, веснушчатый, с каким-то слишком спокойным выражением светло-голу­бых глаз, он с первого взгляда показался мне весьма неда­леким деревенским пареньком, совсем не похожим на тех' шустрых, находчивых и предприимчивых подростков, ко­торых мне приходилось встречать в качестве проводни­ков. Познакомился я с ним случайно. Три дня я бродил по Артемовску в поисках проводника с лошадью. Иге кем бы я ни заговаривал из бывалых артемовских старожилов, все мне отвечали в один тон:

552

— Эко, чего захотели! Да кто же в эту пору поедет с
вами на Верхний Сесим? Да ить это на верную гибель.
Сесим со всеми притоками — в разливе; Жебек, этакая
подлая речушка, — бурлит; Кизыр — не подступись...
Господи, везде вода. Да и какая! Утопнешь, тады тебе и
конец! Нет, хоша вы и ученый человек, а наших краев не
знаете. Ране Петрова дня и думать нечего!

Но ждать июля я не мог: двадцать семь научных ра­ботников в ожидании агронома-консультанта и материа­лов, которые я вез, сидели без дела... «Да и почему не рискнуть? Подумаешь, дело — переплыть какую-то горно-таежную речушку!» — думал я в те молодые годы... И вот, на мое счастье, на четвертый день случай свел меня с Павлушей. Он приехал из Курагиной на отцовской пегой лошадке попытать золотое счастье в городе приис­кателей. Познакомившись с ним подле конторы прииска, я спросил:

— А ты в тайге бывал, паренек?

— Оно смотря где: у себя, в Курганской, бывал, — от­
ветил Павлуша. — А вам в тайгу надо?

— Надо.

— Дак ить я с лошадью.

— Мне с лошадью и надо.

— А-а! — Павлуша призадумался и сдвинул ушастую
шапку с затылка на лоб. — В тайгу на телеге не проедешь,
а я ить приехал наниматься, вроде возчиком, руду возить.
Да вот ишшо прораба нет... — (Было раннее утро.) —
А возчики-то, знаете, сколько зарабатывают? — вдруг
спросил Павлуша и внимательно осмотрел меня с головы
до ног своими светло-голубыми глазами, точно устанав­
ливал мою платежеспособность.

— Нет, не знаю, — ответил я.

— То-то и оно, не знаете!.. По семнадцати рублев! —
Павлуша прибавил два рубля к существующей таксе.

— Только-то? — спросил я, изображая на лице веселое
удивление.

— А рази мало? — Павлуша оставался серьезным.

— Я заплачу больше, — сказал я и предложил по 35 руб­
лей в сутки до Верхнего Сесима и по 17 рублей за обрат­
ный путь. — Овес будет мой, — добавил я. — Ну а сено —

553