Алексей Черкасов, Полина Москвитина

В окно были видны плечи незнакомца в мокром плаще. С головы его струилась вода. Он смотрел на меня хмуро и серьезно. Усталым движением левой руки он смахнул дождевые капли с прямого тонкого носа, вздох­нув, щурясь, выслушал мой ответ.

— Анна Романовна только что вернулась с заседания
правления колхоза, — ответил я. — Она спит. Вам необ­
ходимо ее видеть?

— Нет, — ответил незнакомец. — Но, бывая в По­
кровском, я всегда останавливаюсь в ее доме. Я из тайги.
Главный прораб Д. — леспромхоза. И мне все-таки при­
дется здесь переспать эту ночь.

Говоря это, он улыбнулся. Но и улыбка, как и все его движения, была усталая.

Я открыл калитку ограды и ввел в дом незнакомца, назвавшего себя Григорием Ивановичем Черемных.

Поговорить нам не пришлось. Главный прораб сразу же, как только вошел в горенку, заявил, что он всегда спит на голом жестком диване в углу горницы. Полусон­ными движениями он сбросил мокрый дождевик, снял тяжелые болотные сапоги и, подложив под голову кожа­ную тужурку, лег на диван и мгновенно заснул.

Спал он на спине. Молодое скуластое, обросшее сизо­ватой щетиною лицо было спокойно, губы плотно сжаты. Черные стриженые волосы на голове щетинились. Грудь и руки, укрытые армейским кителем, возвышались гор­бом. Рядом на стуле лежала армейская зеленая фуражка.

В эту ночь мне почти не пришлось спать. Не успела еще дрема отуманить мое сознание, как кто-то дробно за­барабанил в окно рядом с моей кроватью. Опираясь рукой о подоконник, я выглянул на улицу. За окном отбе­ливало. Разорванные гряды лиловых облаков лениво пол­зли на север.

— Кто там? — окликнул я.

К окну подошел мужик в тужурке, прислоняя широ­кое бурое лицо к стеклу, присматриваясь, сказал:

— Вроде не узнаю.

— Кого? — спросил я, открывая окно.

— Так оно и есть.

— Что? Вам кого нужно?                              \

РАССКАЗЫ

— Да самого надо. Он говорил, будет тут.

— Кто? Григорий Иванович?

— Он самый. Скажите ему: у моста затор. Вот-вот со­
рвет мост. Измучились мы и не знаем, что делать. А лес
все напирает и напирает. Эдакий заторище, прямо
беда! — Мужик вздохнул, поправил картуз, сидящий ле­
пешкой на его голове, и для убедительности пояснил: —
Непременно сорвет мост. Непременно. Эдакий заторище!
Беда.

— У моста затор? А вы что же, проспали, Васильев? —
вдруг глухо спросил прораб Черемных.

— Я с бригадой у Малтата стоял. Да вот не сдержа­
ли, — попытался было оправдаться Васильев.

Похрустывая болотными сапогами, прораб ушел. Любой позавидовал бы расторопности этого человека и тем более лисьей чуткости его сна.

Утром, после его ухода, я увидел на диване черную руку. Обыкновенную искусственную кисть руки в черной перчатке. Рассматривая ее, пробуя сжимать и разжимать пальцы, я невольно думал о войне, об инвалидах, так или иначе приспособляющихся к трудовой жизни.

В горницу вошла, мягко ступая, Анна Романовна. Здесь, в Покровском, Анна Романовна — бухгалтер кол­хоза. Дородная, приземистая, светловолосая, с лицом ру­мяным, как мякоть спелого арбуза, она имела характер добродушный, но твердый. Ей тридцать лет. Бездетная. Муж ее до войны был бухгалтером колхоза. Погиб на фронте еще в первый год войны. Прослушав шестимесяч­ные курсы, в 1943 году Анна Романовна стала бухгал­тером. Колхозники ее хвалят и частенько говорят: «Не подломись, Анна Романовна. Не подломись». Лодыри, обиженные Анной Романовной, предупреждают: «Считай да не просчитывайся. Видим все. Много путаницы дела­ешь. Неуч». Но все это мало трогает Анну Романовну. Конторские книги у нее всегда в порядке. Залежалых ве­домостей, не разнесенных по книгам, у нее нет. Годовой отчет в прошлом году сдала раньше всех колхозов района. В доме у Анны Романовны всегда полная чаша и порядок. Ее мать, согбенная годами старушка, с лицом, напомина­ющим смятый табачный лист, хлопотливо следит за ого-

 

536

537

Алексей Черкасов, Полина Москвитина

РАССКАЗЫ

 

родом, ухаживает за маленьким ягодником вокруг дома, присматривает за коровой и за домашней птицей. Ста­рушка с ранней зорьки и до поздней ночи на ногах. И все это хозяйство — большой крестовый дом, корова, два де­сятка кур, одиннадцать уток, семь голов овец, огород, ягодник, три колодки пчел — лежит на двух женщинах. И во всем порядок. И все делается вовремя. Анна Романовна улыбалась.

— Ох, как же вы плохо спали, — сказала она, сияя ро­
зовым лицом. — И кто это вас беспокоил, прямо не могу
понять. Ни клопов, ни блох в моем доме нет. А вы то шу­
мели, то что-то двигали и даже разговаривали. Я уже хо­
тела ночесь спросить...

Анна Романовна замолчала. Ее взгляд случайно упал на круглый стол, куда я только что положил черную руку прораба. Лицо Анны Романовны вспыхнуло. Ее высокая грудь под белой кофтой поднялась до глубокого вздоха.

— То-то вы и плохо спали. И давно он ушел?

— Ночью же и ушел, — ответил я.

— И всегда он так. — Анна Романовна свела свои тон­
кие брови. — Явится ночью, а исчезает с зарей. Когда он
отдыхает, я и понять не могу. Летом у него — лесосплав.
Зимою — лесозаготовки. Осенью — лесосплав. Весною,
пока на реках лед, подготовка к лесосплаву. И всегда он
спешит. И все срочное.

Говоря так, в раздумье, Анна Романовна думала о чем-то своем, сокровенном.

— Вы хорошо его знаете, Анна Романовна?

— Еще бы, — призналась хозяйка. — Пять лет, как я
знаю его.

— И давно он с фронта?

— Да он не фронтовик. Ах, это вы про руку? Это он
еще в своем первом плавании руку потерял. Тогда он был
еще молодым парнем. Плыли они по Енисею. Буран за­
хватил их у Осинового порога. Могли утонуть все, если
бы вовремя не причалили. А буря отжимала плот от бере­
га. Он бросился в воду, подтащил бечевой чалку к берегу
и, когда заматывал канат вокруг дерева, как-то второпях
оставил пальцы правой руки в узле. Так и отрезало. Вот с
тех пор его и прозвали Большим Лоцманомт-

538

 

— Так это и есть знаменитый Большой Лоцман?

— Ну да, — улыбнулась Анна Романовна. — А вы и не
знали?

Взяв со стола черную руку, она вышла из горницы, а я решил разузнать, как Большой Лоцман справился с лес­ным затором.

После завтрака я вышел на реку Дербину, по которой плавили лес бригады рабочих Д.— леспромхоза. Утро сто­яло жаркое. Струистое марево синей дымкой застилало пойму Дербины. В кустарниках визжали ребятишки. Пуг­ливые пернатые обитатели кустарника, мелькая крылья­ми, чирикая, посвистывая, обрадованные солнечным днем, кувыркались в воздухе. Близ Покровского моста на сваях через реку Дербину трое рабочих, голые по пояс, в мокрых штанах, босиком, ловко перебегая с лесины на лесину и работая баграми, проталкивали бревна под мост.

На пологих берегах, на отмелях виднелись груды леса, вынесенного во время затора. Вода в Дербине — мутная, ревучая, холодная. Лесины, толстые, ослизлые, обтертые друг о друга, мчались бесконечной вереницей. Некоторые из них ныряли, поднимались вертикально над водой и с грохотом ложились поперек. Их подхватывали баграми сплавщики, направляя в общую слаженную цепь. Работа сплавщиков трудная. Необходимо иметь не только лов­кость рук, смекалку, но и проворство ног. Малейшая оп­лошность — и можно угодить под лес. Сплавщиков под­стерегала опасность на каждом шагу, на каждом прыжке.

Большой Лоцман стоял на мосту, широко расставив ноги, и внимательно наблюдал за проворной работой сплавщиков. На мосту он стоял, вероятно, давно. Кожа­ная тужурка, китель, дождевик лежали на перилах. Со­рочка расстегнута, рукава засучены, сапоги испачканы илом и грязью. Рядом с ним торчал воткнутый костылем в плаху длинный багор.

Взглянув на меня синими большими глазами, Боль­шой Лоцман кивнул головой, как знакомому, и снова стал смотреть на плывущий лес.

— А мост вы все-таки спасли? — спросил я.

— Не спасли, — сердито ответил Большой Лоцман.

— Разве опасность не миновала?

539