К . Твоя жизнь в твоем рюкзаке

 

Любой студент входит в аудитории со своим рюкзаком проблем, которые, хочет он того или нет, оказывают на его поведение на семинаре влияние, иногда заметное, но чаще мне не подвластное.

13

 

Любой герой или персонаж, появляющийся в рассказе, тоже имеет свой рюкзак проблем за спиной. Начинающие писатели думают об этом, к сожалению, очень редко. А зря! Потому что в обычном состоянии речь, мимика, жесты, даже походка героя привычны для окружающих… Но, представим такую ситуацию. За несколько часов до того, как он вошёл в рассказную картинку, ему позвонила же-на и сообщила, что она уходит к другому, оставляя ему двоих детей. Естественно, он поведёт себя в этой картинке, в этой сценке, не привычно. Пусть это внешне не будет заметно, но крупный писатель обязательно найдёт какую-то деталь в его поведении, которая обязательно насторожит читателя, а то и откроет ему глаза. В рассказе «Носовой платок» это мастерски сделал Акутагава Рюноскэ.

 

Да, на 8-10 машинописных страницах текста сложно возвращаться в про-шлое, пусть и недавнее, описывать стрессовую ситуацию, повлиявшую на сего-дняшнее поведение героя. Но, подчеркиваю, пользуясь этим приёмом, можно и глубже проникать в самые скрытые заповедники души, и писать их тонкой ки-стью.

 

Л. Диалог

Все мы прекрасно знаем, что диалог сделал человека человеком, а вовсе не

труд.

Диалог!

 

В литературном произведении это и спрямление сюжетных линий, и эмо-ции, и характеры героев и персонажей, и глубинные рассуждения на самые раз-ные темы, и психологическая тонировка, и даже пейзажные картинки. О литера-турном диалоге написано не так много. Зато практически все писатели, перечис-ленные мной в «Библиографии» прекрасно владели искусством, подчеркиваю, ли-тературного диалога.

 

Есть, у кого поучиться.

 

Мне не хочется в данной работе задерживать внимание читателей на фило-софском диалоге. Это я сделал в книге «Вершина Сократа», размещенной на сайте Александра Торопцева. Но даже мой личный читательский опыт говорит о том, что среди начинающих авторов есть и такие, которые интересуются, в том числе,

 

и философским рассказом, и серьезными философскими проблемами, и в своих рассказах и притчах эти авторы смело используют диалог. К сожалению, диалог у них частенько превращается в примитивный обмен мнениями героев, либо в сло-весную драку, выходя далеко за рамки собственно философского диалога и лите-ратурного диалога тоже.

 

М. Пейзаж

 

Без пейзажа русскому писателю один путь в некуда. Хотя бы потому, что пейзаж, особенно не тронутый человеческой рукой, ближе к Богу, и там, в пейза-же, есть и тайны Бога.

 

Необходимо напомнить читателю одну из важнейших для русскоязычного человечества аксиоматических цепочек.

14

 

Мы уже знаем, что в настоящее время на Земном шаре нет ни племени, ни народа, ни государства со столь ярко доминирующим образно-интуитивным мышлением, каковым обладает русскоязычное чеовечество. Бесконечно мощным образно-интуитивным мышлением обладает лишь Господь Бог. Именно поэтому созданный Им мир хранит в себе бесконечное множество уже открытых челове-чеством и еще не открытых образов, в число которых, естественно, входят и на-учные открытия, и творческие прозрения людей искусства и литературы. Именно поэтому русскоязычное человечество ближе к Господу Богу. Именно поэтому оно тяготеет в своем творчестве к поиску тайн Природы, её скрытых образов, постичь которые можно только обладая сильной интуицией.

 

Именно поэтому, повторюсь, русскому писателю без пейзажа не обойтись. Хотя, конечно же, в коротком объёме рассказа увлекаться пейзажными картинами нужно очень осторожно.

 

Да, я слышу возмущенные голоса равнодушных к Природе авторов, пишу-щих, скажем, офисных людей, офисные же коллизии, героям которых совершенно не обязательно «поездки на природу», чтобы разрешить ту или иную стержневую для произведения проблему. В начале 1960-х годов, имеют право возмущаться равнодушные к Природе, на телеэкранах появились и быстро стали модными так называемые телефильмы. Зачем, скажите на милость, режиссерам телефильма «Место встречи изменить нельзя» нужны эти березки-невестушки В. М. Шукши-на или дубы Л. Н. Толстого?

 

Не буду спорить за недостатком времени, но от своего утверждения не от-решусь и повторю его еще раз: русскому писателю Природа нужна как воздух. И тех, кто этого не понимает, мне жаль.

 

Но вот вопрос: можно ли загнать себя в природную душевную волну? Мож-но ли пробудить в себе творческий интерес к Природе? – Я отвечаю на эти вопро-сы утвердительно. Подчеркиваю, для русскоязычного человечества и писателя.

 

И в этом неоценимую помощь окажет любого желающему сама Природа и собственные наблюдения.

 

Не улыбайтесь, пожалуйста. Я часто задаю прихожанам семинара такое за-дание: понаблюдайте за березой в апрельско-майскую пору: скажем, 15-20 апреля, 25-30 апреля, 10-15 мая и опишите свои наблюдения, свои настроения. А вдруг получится что-то интересное! Поищите себя в пейзаже.

 

Нет. Никто не хочет заниматься этой работой. Никто. Почему? – Не знаю. Посмотрите, как сосредоточены лица художников у мольберта где-нибудь на Джамгаровском пруду. Как долго они работают пейзаж. Вспомните пронзитель-ную картину «Грачи прилетели» Алексея Кондратьевича Саврасова, картины дру-гих российских и не только российских пейзажистов. Там и мысль, и чувства, и даже сюжеты – всё, что нужно иметь в виду русскому писателю. Почему же мы забываем нашу Природу?!

 

Н. Стилистика и Лексика

 

«Каждый поет свою песню, если у него есть голос». (Пьер Огюст Ренуар. Из бесед, записанных художником Альбером Андре. В книге: Мастера искусств об

15

 

искусстве. Избранные отрывки из писем, дневников, речей и трактатов. В четырех томах. Том III. Под редакцией Б. Н. Терновца. Москва – Ленинград. Государст-венное издательство «Искусства». 1939. С. 199).

 

Вынужден повиниться перед читателем. Долгое время я был уверен в том, что фраза «каждый поёт свою песню, если у него есть голос» принадлежит Соло-ну, греческому мыслителю, государственному деятелю и законодателю Афин. Но сейчас нашёл её в замечательном четырехтомнике. Кстати, я очень советую начи-нающим писателям читать труды о творчестве и о проблемах творчества разных мастеров искусств и, конечно же, писателей и философов. А моё раскаяние полез-но помнить всем, кто использует в рассказах цитаты великих людей. К сожале-нию, я допустил уже две ошибки, чего делать не советую особенно молодым лег-ко ранимым авторам: заклюют!

 

Но как же хорошо сказано: каждый поёт свою песню, если у него есть го-лос! Нет голоса, то есть своего писательского мышления, умения находить для каждого рассказа и свою лексику, и свой стиль изложения, и, читай следующую главку, ритм и темп, и звукопись, и эпитеты, и т.д. Свои!

 

В. М. Шукшин прекрасно владел этим искусством в рассказах о житие-бытие алтайских мужиков и баб. Но вдруг он решил написать роман «Я пришёл дать вам волю» о Степане Разине, и резко изменилась его строка!

 

М. А. Шолохов в «Тихом Доне» одним языком пишет собственно донские линии романа, совсем другим – белогвардейцев. Для «Поднятой целины» он на-ходит еще одно языковое решение. А сколько их в «Донских рассказах», которые литературоведы и критики считают, неведомо почему, более слабыми, нежели другие, поздние произведения М. А. Шолохова. Точно также им не нравилось и не нравится языковое решение романа Н. С. Лескова «Некуда». Может быть, они

 

и правы, но … оставим этот разговор и попробуем ответить на вопрос: «А может быть, и Лесков, и Шолохов специально писали разные произведения разным язы-ком? Леонид Леонов во всех произведениях остается Леонидом Леоновым. Но язык романа «Вор» очень сильно, если не принципиально, отличается от языка романа «Русский лес», от «Взятия Великошумска», «Скутаревского», от фило-софско-мистического романа «Пирамида».

 

Стиль и лексика рассказа «Еще мама», принципиально отличается от этих же составляющих в «Котловане», да и в других произведениях Андрея Платонова. Нельзя одними и теми же художественными средствами писать зеков, урок и ур-каганов и студентов МГИМО или того же Литературного института, я уж не го-ворю о потомственных физиках и математиках и других наших граждан с мощ-ными культурными династийными корнями.

 

Но как это делать человеку, имеющему, например, только интеллигентные корни? Как почувствовать энергию мышления разных слоев общества, людей, живущих в самых разных уголках Земного шара, чтобы напитаться этой энергией

 

и написать нечто подобное шедевру Генри Уодсворта Лонгфелло «Песнь о Гайа-вате»? Вспомним, как работал эту поэму американский поэт. Построение и стихо-творный размер он позаимствовал из карельского эпоса «Калевала», перед этим досконально изучил такие работы этнографа Генри Роу Скулкрафта, как «Алгик-

16

 

ские Исследования» и «История, условия жизни и перспективы индейских племён США». И сел за стол. Можно так работать, например, человеку, решившему на-писать рассказ или серию рассказов из жизни какой-нибудь российской глубинки образца, скажем, середины XIX, или XX веков? – На мой взгляд, можно и нужно.

 

Но можно ли таким образом поймать строку для рассказов о той же «зоне», которую лично я делю на две неравнозначные во всех смыслах пространства: ГУ-ЛАГ и УРЛАГ? В ГУЛАГе тянули срока огромные люди по политическим стать-ям, и несчастная их жизнь нам более или менее известна по работам всем извест-ных писателей. В УРЛАГе кантовались урки и уркаганы, а также те, кто попадал к хозяину по случаю, часто по нелепому случаю. И я глубоко убеждён в том, что даже людям талантливым, но не побывавшим в УРЛАГе, проникнуть в «челове-ческое, слишком человеческое», подслушать «человечкину» душу людей «зоны», чрезвычайно сложно. И те, кто запоем читает книги о современных зеках или смотрит аналогичные телефильмы, не указ.

 

Несколько лет назад на кухне сидел напротив меня вор в законе, решивший нарушить «воровской закон» и «завязать». Человек из моего поколения 1945-1959 годов рождения. В глазах, в лице его, было что-то очень знакомое, родное, пацан-ское, жилпосёловское, домодедовское, подмосковное. Такие пацаны, друзья моего детства, стали первой причиной, заставившей меня писать рассказы. В середине 1960 годов они чуть ли не строем шли в лагеря, писали мне оттуда душещипа-тельные письма, возвращались на Жилпосёлок, рассказывали о тюремной жизни. Но писать эту жизнь я не только не решился, но не смог. Потому что я никак не мог проникнуть сердцем, душой и разумом в «тюремную человечину», и до сих пор мне эта работа не по силам. Да, я пишу рассказы о них, но рассказы из детст-ва, в которых нет и намека на то, что у кого-то из них будет две ходки к хозяину,

 

у кого-то три, четыре, а то и больше. Я пытаюсь написать их уже после отсидки. Но я даже не пытаюсь писать по их рассказам «зону».

 

Моему кухонному собеседнику, талантливому человеку, это сделать было в легкую. Может быть, он и написал бы «зону». Написал бы, я в этом уверен! Но «зона» почему-то не хочет оголять себя. Моему собеседнику нельзя было нару-шать «воровской закон». Он нарушил его. И погиб. При невыясненных обстоя-тельствах.

 

Нельзя познать жизнь, её можно только познавать. Нельзя проникнуть в души людей, тебе абсолютно неизвестных. Можно написать «Песнь о Гайавате» для тех… кто не знал Гайавату и жизнь его соплеменников. Можно написать «зо-ну» для людей, не познавших «зону». Так и делают многие писатели, сценаристы и режиссеры. Используя некоторые «зонные» словечки и фразы, придумывая по какому-то неживому шаблону «зонных» людей с их характерами и личностными качествами. Мне эти манекенные «шестерки», «бугры», «паханы» и так далее ка-жутся фальшивыми. Может быть, потому что я в живую их насмотрелся вдоволь.

 

Но это нормально, это по-человечески. Так В. Г. Короленко написал рассказ «Слепой музыкант». Люди не зрячие говорили мне, что герой этого рассказа – зрячий (!). Остальные (а их всё-таки, подавляющее большинство) говорят, что он слепой.

17

 

Уход от главной темы данной главы был вынужден и оправдан. Потому что

 

с помощью лексических приманок и стилистических ухищрений можно лишь приблизиться к описываемой ситуации. Более того, можно даже создать види-мость авторского проникновения в её суть. Но это всего лишь видимость.

 

В качестве «положительных примеров» нужно обязательно вспомнить та-ких мастеров и прозы, и поэзии, как Николай Алексеевич Клюев и Борис Викто-рович Шергин, у которых любому писателю можно многому поучиться.