Коррупционные и административные преступления в аппарате власти

Чем дольше шла жестокая Гражданская война, тем чаще стали происходить должностные преступления. Во многом это объяснялось общим очерствением людей. Немаловажную роль, естественно, играли материальные блага. По свидетельству Ивана Михайловича Калинина, «отправление правосудия начиналось с вопроса, сколько подсудимый может дать, чтоб его отпустили с миром»[112].

Для некоторых людей было важно занять какую-либо должность при аппарате власти, тем самым приобретя определенное положение в обществе. Такие донцы упивались наделенной властью. В ГА РФе в фонде канцелярии Войскового круга Всевеликого Войска Донского хранится пример поведения подобного сорта людей – «Дело по обвинению члена Войскового Круга Жукова Степана Семеновича в незаконных действиях», датированное ноябрем 1919 г. Он родился в 1862 г., т.е. на момент рассматриваемых событий ему было 57 лет, состоял в чине сотника, являлся депутатом и гражданином Ново-Григорьевской станицы 2 Донского округа, представлял ее на Большом Войсковом Круге, членом которого был избран, состоял в полковой учебной команде. Дело открывается личным письмом Василия Кательникова от 27 октября (9 ноября) 1919 г., несшего службу во 2-ой сотне 2-го Донского запасного конного полка. Родным, дяде Семену Николаевичу и тете Клавдии, между прочего он пишет: «...матери Жуков голову пробил в трех местах, и она теперь больная»[113]. Суть произошедшего оказывается ясна из приложенного далее прошения от 31 октября (13 ноября) 1919 г. «господину председателю Большого Войскового Круга Всевеликого Войска Донского», составленное чиновником военного времени Кательниковым Петром Ивановичем, проживавшем в Новочеркасске на Кавказской улице, дом № 14а, братом Василия Кательникова. Про сотника С.С. Жукова он пишет, что тот «занимается грабежом и арестами мирных жителей станицы Ново-Григорьевской»[114]. Оказывается, что во время артиллерийского обстрела станицы жители спрятались в норах в степи. Когда он закончился, и люди вернулись, «вдруг неизвестно откуда приезжает господин Жуков как представитель, член Большого Войскового Круга со своим конвоем впереди и сзади и принимается к реквизиции имущества, в противном случае привлекает к арестам с оружием в руках. Берет под свою власть станичное правление, которое благодаря своей слабости допустило господина Жукова к самочинным грабежам и арестам вопреки законным постановлениям Большого Войскового Круга…»[115]. Жуков прислал посыльного с поручением к матери Василия и Петра Екатерине Ивановне Кательниковой 54 лет. Требовал предоставить дроги, но она отказала, т.к. трое суток назад похоронила мужа и ничего более из имущества не имела. Тогда Жуков приехал сам и арестовал ее, заявив при этом, что всю ее семью нужно перестрелять как красногвардейскую. На эти несправедливые обвинения автор в прошении отвечает, что их упрекнуть не в чем, что он вместе с тремя братьями и дядями встал на защиту Дона. П.И. Кательников просит председателя Круга «предать г. Жукова к законной ответственности». Также в заключении он обрисовал портрет сотника: «Сутяга, сидел за кражу, лишен звания урядника и права голоса на станичном сборе. <…> Выбран от станицы на Круг по своему нахальству. Он всех запугал за него проголосовать, бил стариков и женщин розгами и кулаками»[116]. К сожалению, решение по этому делу неизвестно. Установлено лишь, что Жуков Степан Семенович все в том же чине сотника числился весной 1920 г. в списках Донского офицерского резерва[117].

Рассмотренный случай с произволом в станице Ново-Григорьевской один из множества подобных, когда люди, получившие небольшую власть, начинают ею злоупотреблять. Мирное население в условиях военного времени, как правило, ничего не может им противопоставить. Во время Гражданской войны такие случаи происходили по всей стране, независимо от характера политического режима эту власть предоставившего. Поэтому для того, чтобы оценить насколько значительны были административные преступления в Войсковом руководстве таких местечковых инцидентов недостаточно.

Более показательны случаи должностных злоупотреблений с участием лиц, занимающих важные посты в аппарате власти. К таковым можно отнести дело о так называемой «Мержановской панаме» - о произволе, царившем в авточасти ВВД. Названо оно по имени начальника этой части полковника Святослава Владимировича Мержанова. Излишне говорить о том, какую ценность имеет автотранспорт в военное время, поэтому заботиться о нем должен человек ответственный. Однако не таким был полковник Мержанов. Первоначально, с 3 (16) октября 1918 г., он заведовал центральным гаражом[118]. С 25 июля (7 августа) 1919 г. вступил в должность заведующего авточастью ВВД[119]. В докладной записке перечислены все обвинения против начальника авточасти, которая названа его «собственной вотчиной»: «Едва ли найдется где-нибудь учреждение, в котором бы царил такой произвол, как в авточасти Всевеликого Войска Донского…во всем царит одно усмотрение всевластного начальника-заведывающего авточастью, полковника Мержанова…»[120]. Указывалось, что вместо офицеров-автомобилистов с соответствующим техническим образованием в часть «принимаются офицеры всех родов, только не автомобилисты. Тыловыми автомастерскими на заводе «Аксай» ведает малоопытный штабс-капитан Петров, человек без высшего технического образования»[121]. Сам полковник Мержанов, как сообщается в докладной записке, тоже «мало сведует в автомобильном деле»[122].

Распределял деньги полковник по своему усмотрению, не считаясь с Советом управляющих: «Имущество закупается не потому, что оно нужно и не столько, сколько нужно, а по указанию случая, т.е., что попадется и столько, сколько будет выгодней покупщику (не казне)»[123]. При этом заведующие складами под угрозой отправки на фронт никому не сообщали про то, что на них хранится. Под руководством полковника процветали коррупционные схемы: «По документам деньги незаконно выдаются лицам, не состоящим на службе в авточасти или молодым, неопытным офицерам, которым тут же приказывают передать деньги посторонним лицам под частные расписки, т.е. под свою полную личную ответственность»[124]. Более того, в штатах было указано 200 машин, а на деле имелось 13 легковых, 4 грузовых и 4 трактора. Полковник Мержанов неоднократно не только отказывал фронту в запросах, но и попросту игнорировал приказы представителей Донской армии, в том числе атамана. По сведениям, опубликованным в 1938 г. в Париже в журнале «Вольное казачество», из-за произвола полковника Мержанова фронт буквально не имел покрышек к машинам и таких ценных и трудно доставаемых частей, как магнето, карбюраторы и прочее, при этом Новочеркасский склад ломился от запасов этих предметов. 24 декабря 1919 г. (6 января 1920 г.), накануне оставления города, офицеры, на попечение которых в этот день был передан склад, докладывали, что они даже во время Русско-Германской войны не видели ни одного такого богатого покрышками склада. В итоге, все это пришлось через несколько дней бросить. Сам полковник Мержанов имел для личных разъездов несколько машин, но ни один командир корпуса Донской армии не получил от авточасти автомобиля для того, чтобы объезжать фронт[125].

В отношении полковника Мержанова было начато расследование, однако он не был отдан под суд и дело закончено не было. Напротив, С.В. Мержанов получил повышение до генерала. По свидетельствам современников, этому способствовал командующий Донской армией генерал-лейтенант В.И. Сидорин, сменивший на этом посту в феврале 1919 г. генерал-лейтенанта С.В. Денисова. С.В. Мержанов приходился В.И. Сидорину родственником[126].

С точки зрения Войскового руководства, должностными преступлениями являлись высказывания пробольшевистских взглядов представителями аппарата власти. В сентябре 1918 г. было начато дело в отношении члена Войскового Круга Григория Григорьевича Горшкова. Ему было предъявлено обвинение в том, что на службе в 4-м Донском казачьем полку и позднее, проживая в области, он высказывал «взгляды, явно большевистского характера, восхваляя советскую власть и критикуя атамана Каледина и Войсковое правительство»[127]. Однако исход дело был благоприятный: «Принимая во внимание, что из свидетельских показаний явствует, что, если ур. Горшков и высказывал приписываемые ему свидетелями обвинения взгляды, то делал это до 5 января 1918 года». Судебно-следственная комиссия постановила на основании амнистии прекратить дело[128].

В ГА РФе сохранилось свидетельство и о другом случае. В упомянутой выше комиссии расследовалось дело о причастности к большевизму члена Круга, старшего урядника Пимена Герасимовича Карасева. Его обвиняли в агитации в своем 5-ом атамана Власова Донском казачьем полку и подрыве в нем дисциплины в январе 1918 г. Отмечалось, что он агитировал против Войскового правительства и атамана Каледина[129]. Были рассмотрены показания свидетелей. Лекарь 5-го Донского казачьего полка Владинин уверял, что с декабря 1917 г. Карасев в своей 1-ой сотне вел усиленную большевистскую агитацию, «но, когда его агитация в том моменте успеха не имела он притворился больным и уехал из полка на Дон». Несмотря на это, «его плоды не пропали даром и 1 сотня во время перехода от мест. Терва Эстляндской губернии к району Келиних Лук первая провозгласила выборное начало и тем положила основание на полное разложение полка». Лекарь свидетельствовал, что Карасев «требовал созыва общего полкового собрания для вынесения недоверия нашему правительству»[130]. Показания дал подъесаул Алексей Родионович Галичев, служивший в том полку младшим офицером до 9 (22) декабря 1917 г. Он сказал, что после того, как 2-я и 3-я сотни под командой есаула Сдобнова отделились от полка и признали власть СНК, Карасев вместе с Никулиным и Крыловым «взяли политический курс Сдобнова, стали во главе сотни руководителями политического настроения»: «проводили собрания», «принципы большевизма выражали», «продолжали свое гнусное дело по углублению ленинской революции»[131]. Урядник полка Василий Зипунинов заступился за Карасева, заверив, «что агитации никакой не было, но критику Карасев допускал»; «я его знаю, как честного и порядочного человека...»[132]. Сам Карасев просил «допросить и выяснить об моем поведении членов Круга, тех, кто служил в 5-ом Донском казачьем полку, и они самые последние покинули полк, они могут нарисовать картину полка». Он также приложил справку о болезни и удостоверение полкового комитета о том, что болел и был эвакуирован, показывая тем самым, что отбыл из полка до того, как тот окончательно разложился[133]. 28 января (10 февраля) станичный сбор прислал в комиссию приговор, в котором сообщалось об активном участии Карасева в весеннем восстании, о том, что он вступил со своей полусотней 28 марта (10 апреля) в отряд Походного атамана Попова и что задержал большевиков, «дав возможность пройти Попову». После чего, «разбитый со своим отрядом скрылся от большевиков, а отец его, как державшийся за казачество, схвачен большевиками и расстрелян». Затем он собрал 23 человек и «присоединился к отряду Иванова»[134]. В конце концов, Карасеву был вынесен оправдательный приговор, и все обвинения были сняты.

Подобные разбирательства, характерное для Гражданской войны явление. Во многих случаях обвинения были сильно преувеличены и основаны на домыслах и клевете. Любопытно другое. Считая подобные дела важными для обеспечения безопасности общества, Войсковое руководство оставляло безнаказанными на своей территории гораздо более вредоносные преступления - экономические. В рамках возрождения хозяйственной жизни Дона 5 (18) мая 1918 г. по указанию атамана Краснова были восстановлены частные банки и налажена система выдачи кредитов. Возникло возможное поле для махинаций. Некоторые новоявленные акционерные общества «спешили взять у правительства участки земли в аренду на льготных условиях, а затем передавали ее мелкими участками за повышенную плату в аренду казакам и крестьянам»[135]. Договоры с поставщиками часто заключались по ценам в 2-3 раза превышающими рыночные, что позволяло «всевозможным проходимцам» получать неправедно нажитые деньги[136]. Безусловно, такие преступления сложнее обличить, чем высказывания кем-либо оппозиционных взглядов, и они не столь показательны. Однако их негативное воздействие на донскую экономику очевидно.