Корпоративный бизнес как субъект российской политики

Важнейшим партнером административной элиты стал корпоративный сектор бизнеса, т. е. интегрированные бизнес-группы, занимающие лидирующие или монопольные позиции в своей отрасли на уровне России (определение Я.Ш. Паппэ). Влияние корпораций определяется тем, что совокупное состояние 17 крупнейших российских бизнесменов по итогам 2002 г. – 36,6 млрд дол., свыше 50% госбюджета РФ (рейтинг журнала «Форбс»). К 1999 г. 1,5% населения России владели более чем половиной национального богатства. Неудивительно, что корпоративный бизнес играл явно «гипертрофированную» роль в отношениях групп интересов.

В условиях России иерархический принцип построения сетей бизнеса преобладает над координационным. Н. Айо и В.Сергеев указывают различие между сетевыми структурами власти, которые доминируют во всей системе лоббирования интересов, и сетевыми структурами доверия, которые недоразвиты. Сетевые структуры власти означают вертикально выстроенные группы, действующие под патронажем высокостатусных госслужащих в рамках формальных государственных институтов. В основе структуры – личные отношения обмена ресурсами: должностями, экономическими льготами, патерналистской опёкой. Чаще всего отношения крупного бизнеса с публичной властью персонифицируются в фигурах владельцев либо топ-менеджеров бюджетообразующих фирм.

В научной литературе сложилось много близких по смыслу понятий, обозначающих группы интересов крупных предпринимателей. О.В. Гаман-Голутвина предпочитает термин «политико-финансовые кланы». Н.В. Зубаревич применяет сочетание «крупный бизнес». А.В. Понеделков, А.М. Старостин и их соавторы избрали нейтральные понятия: экономические элиты, предпринимательство. С.П. Перегудов и И.С. Семененко используют термины «корпоративный капитал», «вертикально-интегрированная бизнес-группа». Представляется наиболее точной терминология С.П. Перегудова и И.С. Семененко, поскольку она удачно соединяет социальную оценку феномена с выяснением его политических признаков и элементов. Именно крупнейший по размерам и корпоративный по строению слой предпринимателей наиболее активно проявляет свои интересы политически. Корпорации приобрели, по выражению О.В. Гаман-Голутвиной, характер «многофункциональных самодостаточных квазифеодальных образований» [2, c. 121]. Они имеют не только промышленные предприятия и сети банков, но и собственные СМИ, информационно-аналитические службы и службы безопасности, ставленников в органах государственной власти, «удельные владения» и зависимые партии.

Характерна отсталая по меркам постиндустриального Запада отраслевая структура российских ФПГ. По сведениям журнала «Эксперт», 70 компаний – производителей сырья в 2002 г. давали свыше 70% объёма реализации продукции среди 200 крупнейших компаний РФ. Из 20 самых богатых корпораций страны производители сырья составляли 17 наименований. Высока их мобильность. Для этапа послекризисного оживления (1999–2007 гг.) типичен подъем прибылей в ФПГ отраслей обрабатывающей промышленности. Но по-прежнему почти нет «на вершине Олимпа» фирм наукоёмких секторов промышленности, информатики и коммуникаций, сферы образования. Закрепилась импортзамещающая модель бизнеса, что сближает российский крупный капитал с латиноамериканскими прообразами периферийного развития.

Динамика курса корпораций выявлена в работах Н.В. Зубаревич. Установлены две стадии политики ФПГ постсоветского времени: изоляция 1990-х гг. и интеграция регионов (с 1999 г. по сей день). Политические стратегии обеих сторон основаны на экономических мотивах.

Хозяйственный спад 1990-х гг. делал выгодным обособление региональных рынков, получение дохода прежде всего от использования внутренних ресурсов. Региональные властные элиты установили контроль над прибыльными предприятиями, создали институт административного предпринимательства.

Напротив, экономический подъем в 1999-2007 гг. обеспечил открытие регионов для экспансии российских корпораций, а затем и перераспределение политической власти в пользу крупного бизнеса. Н.В. Зубаревич определила условия перемен:

– экономический рост, который начался с импортзамещающих отраслей (пищевой промышленности, производства стройматериалов и т.д.);

– политический курс Президента РФ В.В. Путина в таких аспектах, как: перераспределение экономических ресурсов в пользу центра и «равноудалённость» крупного бизнеса от федеральной власти;

– логика развития корпораций: они в условиях политической стабилизации и благоприятных мировых цен на сырье смогли резко нарастить прибыли и создать вертикально интегрированные структуры. Экспансия крупных предпринимателей стала нацеленной на овладение смежными и технологически дополняющими друг друга отраслями экономики. Это означает выстраивание подконтрольных ареалов с полным циклом производства, что требует овладеть непосредственно или косвенно рычагами власти.

В итоге, как доказала Н.В. Зубаревич, политические стратегии корпораций сильно изменились. Они стали более разнообразными и гибкими, эффективными. Регионы, где упрочилось влияние российских корпораций, вовлекаются в общенациональный и международные рынки, интегрируются в вертикальные структуры власти. Это делает политические процессы менее традиционалистскими и своеобразными, поощряет модернизацию систем власти. Обратная сторона экспансии крупного капитала – попытки установить новую монополию власти.

Корпорации активно участвуют и в парламентских выборах, проводя группы своих сторонников в депутатский корпус. Крупный капитал стремится контролировать политические силы, влияет на партии, невзирая на их идеологические различия. Методы влияния корпораций на политический режим России разнообразны. Как обобщил С.С. Бойко, корпоративный сектор может быть диверсифицированным (Москва, Санкт-Петербург, Пермский край), дуалистическим (Красноярский край, Волгоградская область), моноцентрическим (автономные округа Севера). Наконец, капитал может не дорасти до корпоративного уровня или не иметь политических амбиций (депрессивные регионы).

Вторая ось координат, введенная С.С. Бойко для оценки влияния корпораций на режим, - пространство согласования политических решений, то есть система коммуникаций и символов, включающая все заинтересованные в принятии решения стороны. Пространство может быть широким (тогда оно ведёт к демократическим режимам), ограниченным (гибридные режимы) либо отсутствующим (в авторитарных режимах).

Следует учесть неоднородность крупных фирм и их руководителей по происхождению, политическим симпатиям, кадровому составу. Отчетливо выражено деление политически активных предпринимателей на «столичных» (большинство) и «местных».

Созданы типологии взаимодействий бизнеса с властью. Н.Ю. Лапина и А.Е. Чирикова выделяли пять моделей взаимодействия:

1. Патронаж, т. е. административно-распорядительный диктат власти над бизнес-группами. Главное условие патронажа - сильная сплоченная элита во главе с авторитетным лидером.

2. Партнерство – сравнительно демократическое согласование интересов власти и бизнеса в рамках компромисса.

3. Модель «борьбы всех против всех» – острое противостояние власти и бизнеса, их внутренних группировок. Преобладающий участник борьбы нацелен на подавление соперников и навязывание им своих требований.

4. Модель «приватизации власти» – контроль крупного бизнеса над политическими элитами и государственными органами. Имеет разновидности: прямое руководство институтами власти, косвенное управление через лояльных политиков.

5. Смешанная модель взаимодействия бизнеса с властью.

Типология взаимодействия крупного бизнеса с властью, данная С.П. Перегудовым, смещает акцент с характера отношений на их формы.

1. Формально-договорное взаимодействие состоит в соглашениях с администрациями. Крупный капитал получает льготные условия пользования сырьевыми ресурсами, налоговые преимущества, кредиты и субсидии. В обмен компании обязываются отчислять средства на экономические и социальные программы, устанавливать льготные цены на продукцию и т.п. Часто договоры используются корпорациями для установления своей монополии на рынках. Возникают острые конфликты вокруг передела сфер влияния. Но договоры полезны, поскольку вводят отношения между акторами политики в правовое русло.

2. Неформальные институты взаимодействий - консультативные советы при органах исполнительной власти, согласование курса губернаторов с руководством холдингов на негласных переговорах. Создаются также специализированные экспертно-консультационные советы и рабочие группы по реализации программ.

3. Партийное взаимодействие проявляется на выборах. Корпорации финансируют и организуют кампании своих ставленников. Политики расплачиваются должностями в правительстве и парламентах, лоббистскими законами. Привлекательность данного метода для предпринимателей не только в статусе, но и в неприкосновенности депутатов. К тому же депутаты на деле могут совмещать свои политические обязанности с бизнесом.

Преобладающий вектор - всё же неформальные пакты власти и крупных предпринимателей. Развивается также личная уния - включение высокопоставленных госслужащих в советы директоров и советы акционеров компаний. Например, Тюменская нефтяная компания избрала половину совета директоров из губернаторов заинтересованных регионов.

Крупный капитал стремится овладеть и коммуникационным пространством, покупая популярные теле- и радиокомпании, газеты и журналы. Идёт новый передел информационного рынка.

Система взаимоотношений крупного бизнеса с институтами власти действует благодаря широкому набору методов влияния. Наиболее значимыми из них являются, по мнению А.В. Понеделкова, А.М. Старостина и их соавторов:

– лоббирование;

– государственное администрирование;

– экономическое участие органов власти в развитии предпринимательских структур;

– обмен личным представительством в органах власти и бизнес-группах (персональная уния);

– консультации и совместная экспертно-аналитическая работа;

– коррупция (шире – все формы неправовых отношений).

Поскольку оценка большинства из методов уже дана в научной литературе, сосредоточимся лишь на лоббизме. Это – совокупность методов, технологий, отдельных действий политических акторов по защите своих интересов.

Механизмы отстаивания интересов различны. Механизмы зависят от экономического потенциала, политического веса и представленности интересов субъекта, от авторитета высокостатусных слоёв и их личных связей с политиками. Наиболее распространенные механизмы лоббирования:

1. Проведение выгодных решений благодаря общероссийским политикам и чиновникам.

2. Землячества с участием высокостатусных выходцев из регионов (команд вокруг лидера).

3. Вертикальные элитные группы с участием сегментов и федеральной, и региональной элиты. В них включены как госслужащие, так и депутаты, и влиятельные предприниматели.

4. Личные связи между Президентом РФ, влиятельными федеральными политиками и лидерами регионов. Особенно этот канал лоббирования был важен в 1990-х гг., когда поддержка региональных элит сохраняла главу страны у власти. Но и сейчас патрон-клиентарные отношения сильны. Например, «Независимая газета» предложила измерять рейтинг влияния лидеров по частоте и длительности встреч с Президентом России.

5. Органы федеральной исполнительной власти: Правительство РФ, Администрация Президента страны, отдельные министерства и ведомства. На стадии кризиса 1998–1999 гг. некоторые главы регионов и влиятельные лоббисты были включены в Правительство России, как и руководители межрегиональных экономических ассоциаций. С 2000 г. прямое представительство региональных элит в федеральных органах власти резко сократилось. Но косвенные каналы влияния остаются, особенно у регионов моноотраслевой экономики (нефтегазовая, угольная, металлургическая, транспортно-транзитная специализация).

6. Лоббирование в органах законодательной власти на стадиях разработки законов, их обсуждения и принятия. Важную роль играет Совет Федерации, но его роль противоречива из-за частых изменений принципов формирования и состава. Наивысший статус Совета Федерации как канала лоббирования связан с 1996–2001 гг., когда он состоял из глав законодательных и исполнительных органов регионов. Роль Государственного совета РФ, созданного в 2000 г., на порядок меньше.

7. Партии и избирательные блоки особенно активно использовались для лоббирования на думских выборах 1993 г. и 1999 г. Именно благодаря институту выборов и партийной активности лоббирование в РФ стало двухканальным (термин предложен Н.Ю. Лапиной), т. е. руководители регионов стремились увеличить экономические ресурсы и статус своих территорий, а общероссийские политики – получить на выборах голоса.

8. Макрорегиональные политические структуры: федеральные округа, советы высших должностных лиц субъектов РФ, парламентские ассоциации, союзы городов.

Лоббирование на горизонтальном уровне во многом повторяет каналы и методы вертикального (центр-периферийного) взаимодействия. Своеобразие горизонтального уровня – в системе договорных отношений корпоративного бизнеса с администрациями. Эта система договоров отличается от механизмов согласования на иных уровнях своим формально-правовым закреплением; она применяется время от времени, а не постоянно. Среди специфических черт – повышенное значение социальной политики фирм и их участия в трипартистских структурах (труд - капитал - государство). Преобладают неформальные взаимодействия корпораций с властью, которые подпитываются слабостью предпринимательских объединений и разобщенностью бизнес-структур.

Теоретические выводы подтверждаются социологическими опросами и интервью. Исследование А. Чепуренко, Н. Тихоновой и В. Петухова выявило, что предприниматели не видят эффективных способов воздействия на власть. Более 20% респондентов признались, что предпочитают действовать через личные связи. Только 12,8% обращаются в СМИ. 11,6% участвуют в действиях организаций по защите групповых интересов. 8,1% предпочли бы добиваться своих целей на выборах и референдумах, в судебном порядке. И лишь 7,7% признают пользу от действий партий. Уральские социологи И.М. и Б.С. Модель опросили крупных предпринимателей Екатеринбурга. В сравнении со всей совокупностью бизнесменов именно владельцы крупных фирм больше склонны считать, что власть сращивается с преступным миром (так считают 52,1% крупных бизнесменов в сравнении с 43,2% общей совокупности). Они пессимистичнее оценивают наличие коррупции и взяток (54,2% при 41,1% в среднем). 31,3% крупных предпринимателей признают срастание власти с бизнесом в сравнении с 24,0% всех респондентов.

В условиях рецентрализации 2000-х гг. федеральная власть установила контроль над сетями крупного бизнеса. Треугольник отношений «российская элита – региональные элиты - корпорации» остался прежним. Но диспозиции акторов коренным образом изменились. К 2011 г. функции принятия стратегических решений и координации политического участия корпораций перешли к Администрации Президента РФ, Правительству страны, полпредам по федеральным округа. Поворотным пунктом стало дело ЮКОСа (2003 г.), ограничившее политическую автономию бизнес-сообщества.

Вместе с тем, политологи не пришли к единому мнению о последствиях усиления административных элит. Н.Ю. Лапина считает, что полпреды нередко выступают арбитрами в конфликтах между бизнесом и властью, служат защитой бизнесу. При поддержке полпредств крупные корпорации внедряются в ранее «закрытые» регионы: Якутию, Татарстан, Башкортостан, Кубань, республики Северного Кавказа. Каналом лоббирования служат представительства ФПГ при полпредствах, экспертно-консультационные советы при полпредах.

Спорно утверждение о том, что за 2000-е гг. на смену личным неформальным соглашениям приходят формализованные взаимодействия власти с крупным бизнесом. Не может служить весомым доводом и то, что 16 крупных предпринимателей стали главами регионов. Важно не их происхождение, а система зависимости от федеральной исполнительной власти. Разгром «ЮКОСа», удары по «Славнефти» и «Лукойлу» (2003 г.) показывают, что крупный бизнес по-прежнему нуждается в административном патронаже. Только теперь, в отличие от 1990-х гг., покровителем бизнеса выступает федеральная исполнительная власть, а региональные элиты превращаются в проводников централизованного курса. Федеральные органы власти взламывают даже самые устойчивые модели губернаторских клиентел (проникновение «Газпрома» на рынки Татарстана и Башкирии, «Сибнефти» в Москву).

Отмена прямых выборов губернаторов и переход к смешанной системе выборов региональных собраний сделал региональную элиту менее привлекательной в глазах крупного бизнеса, поскольку важнейшие договорённости теперь зависят от федеральных элит. С.Ю. Барсукова отмечает заметное снижение роли ФПГ в назначении губернаторов. Их мнение учитывается Администрацией Президента РФ, но уже не является решающим. Крупный бизнес почти нигде не проявлял жестокой оппозиции федеральной власти, даже если его интересы грубо нарушались. Типичная реакция ФПГ на назначение «чужих» губернаторов – изъявление лояльности государству, поиск новых неформальных договоренностей. Пассивным протестом можно счесть перевод активов в другие регионы.

Политологи выражают надежду на неуклонное расширение слоя предпринимателей среди госслужащих и депутатов. Процесс неизбежен в силу смены поколений элит. Но посмотрим глубже: а какие сегменты бизнеса приходят в политическую элиту, получают наибольшую поддержку власти? По расчетам С.Ю. Барсуковой и Р.Ф. Туровского, это выходцы из отраслей военно-промышленного комплекса, привыкшие к иерархическому подчинению. Во всех случаях новые губернаторы – «равноудаленные» по отношению к крупнейшим ФПГ. Они не имеют прочной самостоятельной экономической базы, что делает их зависимыми от федеральных акторов.

Сужаются также возможности автономного лоббирования интересов ФПГ через депутатский корпус. Запрет региональных партий и избирательных блоков, переход с 2007 г. на пропорциональную систему формирования Государственной думы РФ вынуждает бизнес «идти на поклон» к влиятельным общероссийским партиям, чтобы получить места в партийных списках. Члены Совета Федерации РФ в основном выражают волю общероссийской власти и лояльных ей корпораций.

Итак, в 2000-х гг. развернулась вертикальная интеграция интересов бизнес-групп на соподчиненных ролях к федеральной власти. Иерархия влияния корпоративного бизнеса в политике определяется, особенно с осени 2003 г., не самими ФПГ, а органами федеральной исполнительной власти. Прогнозы повышения «прозрачности» и нормативности взаимодействий бизнеса с государственными институтами не оправдываются.

Общественные движения