Природа комического в прозе А. П. Чехова

 

Комическое в текстах Чехова присутствует в разных формах. Наиболее часто используются открытая и внутренняя (скрытая) ирония, а также варианты пародийных форм.

Открытая (прямая) ирония характерна для ранних рассказов. Как и для таких мастеров юмора и сатиры, какими являются Гоголь и Щедрин, для раннего Чехова природа смеха обусловлена свойствами самой жизни. Смех раннего Чехова прямой и открытый. Комический эффект возникает из самой ситуации, когда происходит совмещение серьезного плана с несерьезным, или от противоречия между серьезностью тона и ничтожностью предмета.

Яркими примерами прямой чеховской иронии являются хрестоматийные рассказы «Смерть чиновника» (1883), «Хамелеон» (1883), «Толстый и тонкий» (1883). В данных рассказах композиция основана на юмористической сценке, фабула – на комических ситуациях. Обозначена позиция автора: сатира на порок — «начальникобоязнь» и «подхалимство».

В переходный период в рассказах Чехова появляется ирония иного рода, близкая к внутренней. Ироничные сюжеты строятся на том, что сначала герой уверен в себе, а по ходу повествования выясняется, что жизнь опровергла, разбила эту самоуверенность. Например, в рассказе «Агафья» (1886) героиня — жена стрелочника — приходит на ночное свидание к Савке, который охраняет огороды. На вопрос рассказчика: «А если узнает Яков (муж)?» Агафья отвечает: «Не узнает… Я знаю, когда поезды ходят». Наивная Агафья уверена, что вернется домой до прихода мужа, но, опьяненная вином и любовью, забывает обо всем. В этом же рассказе сюжетная ирония дополняется стилистической. Так, о Савке говорится, что он производил неизгладимое впечатление на «деревенских дульциней».

Внутренняя (скрытая, косвенная) ирония появляется в прозе Чехова в переходный период (приблизительно с 1886 г). Этот прием не является открытием Чехова. Признаки внутренней иронии заметны еще у древних киников и в трагедии Софокла «Эдип». Но в русской литературе никто из писателей не использовал этот прием так активно, как Чехов.

Скрытая ирония — это противоречие между субъективным замыслом человеческих слов и поступков и их объективным значением.

Скрытой иронии присущи изящность и ненавязчивость тона повествования: авторская мысль выражается косвенно, через деталь-знак или лексический повтор. Скрытая ирония направлена на опровержение первоначального читательского впечатления.

Рассказу «Тоска» (1886) предпослан эпиграф: «Кому повем печаль свою?». Казалось бы, неуместно искать иронию в повествовании о тоске извозчика Ионы по умершему сыну. Тихо и незаметно читателю навеян нерасторжимый в своей целостности образ лошади и извозчика. Будущий собеседник Ионы намечен сразу. В повествовании герой тщетно пытается излить свое горе разным пассажирам, но они остаются равнодушны. И в финале Иона в невыносимой душевной тоске идет к лошади и рассказывает все ей. Авторская мысль, на первый взгляд, прочитывается в сентиментальном ключе как тоскливый разговор извозчика с лошадью. Но Чехов, благодаря скрытой иронии, говорит о том, как глухи люди к чужому горю, как одинок человек среди людей.

Пародийная форма комического, характерная для ранней прозы А. Чехова, не исчерпывает себя и в поздних произведениях. Принято считать, что Чехов, изображая измученную, больную совесть интеллигента, сочувствует своим героям. На наш взгляд, трудно не заметить, что здесь за искуснейшей формой нередко скрыта убийственная пародия, какое-то злое поддразнивание.

Чеховская пародия чаще всего направлена на всё предыдущее в литературе. Чехов раннего периода проводит эксперименты с целью осмеяния жанрового канона. Средневековые жанры под пером Чехова меняют свой назидательный статус. Так возникают пародийные варианты «Письмовника», «Лечебника», «Домостроя», «Физиолога».

Чеховские рассказы и юморески, созданные в эпистолярном жанре, пародируют стиль, язык и структуру письмовников. Готовые формы наполняются новым содержанием: «Письмо к ученому соседу» (1880), «И то и се (Письма и телеграммы)» (1881), «Новейший письмовник» (1884), «Два письма» (1884), «Два письма» (1886), «Письма» (1886), «Много бумаги (архивное изыскание)» (1886).

В пародиях на «Домострой» Чехов подчеркивает, что реалии нравственно-психологической жизни и внутрисемейные отношения остались во многом неизменными с тех пор, как современник Ивана Грозного монах Сильвестр написал свою знаменитую книгу. Рекомендациям «Домостроя» следуют многие герои Чехова.

В своем творчестве Чехов исчерпал все художественные возможности, которые возникают в связи с «Лечебником». Сама ситуация «врач-пациент» — одна из наиболее устойчивых комических ситуаций в ранних чеховских рассказах «Сельские эскулапы», «Дачные правила», «Врачебные советы», «Домашние средства». Следуя древнерусской смеховой традиции, писатель создает комические рецепты (лечить насморк «настоем из трын-травы» и др.). Подобные ситуации варьируется в рассказах «Перед свадьбой» (1880), «Торжество победителя» (1883), Аптекарша» (1886), «Ах зубы» (1886) и проч.

«Физиолог» — псевдонаучное сочинение о животных и птицах, сопровождаемое символоико-аллегорическими комментариями21. Символические образы этой книги были очень популярны и постоянно находились в арсенале художественных средств древнерусских писателей, а позднее широко использовались в лубочной литературе (сирин, алконост, индейский петух, филин, сова, хамелеон). В чеховской прозе и драматургии 1880 — 1890-х гг. только одни названия напоминают своеобразный бестиарий: «Сирена» (1884), «Хамелеон» (1884), «Гусиный разговор» (1884), «Индейский петух» (1885), «Грач» (1886), «Медведь» (1888), «Циник» (1885). В этих рассказах нет политической и социальной сатиры, как в сказках Салтыкова-Щедрина. В них нет места и басенной морализации. В прозе Чехова проявилась совершенно особая линия литературного развития, восходящая именно к «Физиологу», возможно, опосредованному лубочными изданиями и другими памятниками старинной книжности («Палей толковый», «Шестоднев»).

Во многих произведениях А. П. Чехов пародирует также темы, сюжетные ходы, трактовки образов и современной ему литературы.

Повесть «Дуэль» (1892) легко интерпретируется как пародия на литературный тип «лишних людей». С точки зрения беспристрастного автора «лишние люди» — это неудачники. Если дочеховские герои носили фамилии, этимологически происходящие от названий рек (Онегин, Печорин), то герой повести «Дуэль» — Лаевский — намеренно снижен в фамилии (ощущается фонетическая близость с собачьим «лаем»). В сюжете повести угадываются перевернутые мотивы из «Анны Карениной» (мотив связи с замужней женщиной, мотив раздражения героя внешними деталями бывшей возлюбленной).

В «Рассказе неизвестного человека» (1893) с тонкой издевкой перетасованы персонажи И. С. Тургенева, пытающиеся выйти из тупика, обыгрываются понятия «нигилизм», «социализм», переосмысляется тема эмиграции, которая вплетается в контекст взаимоотношений Чехова с Мережковскими.

В рассказе «Ионыч» (1898) прочитывается в пародийном ключе «Обыкновенная история» И. А. Гончарова: юношеский романтизм сменяется взрослением-угасанием.

Пародийное звучание приобретают высказывания чеховских героев в контексте основных идей русских писателей.

Например, во фразе Гурова («Дама с собачкой» (1899)): «Душа человека — потемки, и нечего лезть в нее со своим фонариком» можно услышать упрек Ф. М. Достоевскому, желавшему «разгадать душу человека».

«Палата № 6» (1894) находится в сюжетно-тематической перекличке с рассказом В. М. Гаршина «Красный цветок» (1883): в обоих рассказах сюжетное действие происходит в психиатрической больнице, герои задаются неразрешимыми вопросами о цели и смысле человеческой жизни. Гаршин остро ставит проблему необходимости героического действия, вызванного к жизни общей гуманной идеей. В чеховском рассказе гуманная идея приводит Рагина в палату для умалишенных, из которой потом мужики вынесут его «за руки и за ноги», как мешок с костями.

Представление об адидактичности творчества Чехова, о чуждости ему учительных тенденций и противопоставленности его по этому признаку такому писателю, как Лев Толстой, давно стало аксиомой. Действительно, в творчестве Чехова трудно не заметить легкого пародирования притчевого мышления Толстого. Это своеобразное постижение трагического, глубинного, экзистенциального смысла посредством комического.

Толстой выступает своего рода заглавной фигурой для некоторых чеховских рассказов, темой которых становится безрелигиозный аскетизм и необходимость проповеди в искусстве и жизни. На первый взгляд, герои Чехова решают проблему соотношения нравственности и красоты, как принято у Толстого («Без заглавия», «Пари», «Огни», «Рассказ старшего садовника», «Крыжовник»). А при более глубоком анализе оказывается, что Чехов ведет своеобразный пародийный диалог со своим кумиром. В основе повествования данных рассказов — то же притчевое мышление; структура композиции — «рассказ в рассказе»; суть содержания составляют истории-исповеди, столь любимые Толстым. Примеры из жизни, «исповеди» воспроизводятся исключительно для доказательства какой-либо воспитательной идеи, а сами герои воспринимают их как «поучительные уроки». И, наконец, в каждом из рассказов обнаруживаются косвенные и прямые цитаты из Толстого.

Например, в рассказе «Крыжовник» (1898) фраза Ивана Иваныча о том, что человеку нужны только три аршина земли, пародийно интерпретирует мысль Толстого. Как справедливо заметил критик-современник Чехова А. Волынский[21], «когда эти слова говорит Толстой, он открывает человеку его высшее духовное призвание» т. е. то, что на небесах. «Чехов говорит, что человеку нужен весь земной шар, вся природа, весь простор видимого света», чем умышленно поддразнивает Толстого. «Принято говорить, что человеку нужно только три аршина земли. Но ведь три аршина нужны трупу, а не человеку. И говорят также теперь, что если наша интеллигенция имеет тяготение к земле и стремится в усадьбы, то это хорошо. Но ведь эти усадьбы те же три аршина земли. Уходить из города от борьбы, от житейского шума, уходить прятаться в усадьбе — это не жизнь, это эгоизм, лень, это своего рода монашество, но монашество без подвига. Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа». Поведение главного героя можно истолковать аллегорически. Ведь для того, чтобы почувствовать «болезненную» привязанность к родной земле, к усадьбе, к кислому крыжовнику, нужно почувствовать всю степень одиночества героя, его желание этого одиночества, сознательное, добровольное ограничение, отказ от мирской жизни.