Сюжетно-композиционные особенности

На сюжетном уровне романа можно наблюдать определенную повторяемость мотивов и фабульных элементов. Ситуативно племянник повторяет судьбу дядюшки. У Петра Адуева была в провинции возлюбленная, для которой он рвал в пруду желтые кувшинки. Он так же, как и племянник, когда-то явился в столицу в поисках «карьеры и фортуны». Само название романа усиливает повторяемость соотношений судеб героев.

Основной композиционный прием — чередование любовных историй и диалогов. Каждый крупный диалог соответствует очередной вехе в жизни героя. Все диалоги характеризуются набором постоянных тем: противостоянием романтика и прагматика и их отношением к любви, браку, службе, творчеству, деньгам. Ключевые слова диалогов образуют лейтмотивы повествования, которые выражены бинарными конструкциями: 1) «провинция» — «столица»; 2) «романтизм» — «позитивизм»; 3) «буря» — «покой»; 4) «любовь» — «расчет».

Важным показателем композиционного построения является симметричность. С изображения Грачей и их обитателей начинается роман, и эти же образы заключают последнюю главу второй части. Своеобразным обрамлением служат письма — в начале и конце романа.

Центрированность композиции проявляется в том, что в поле зрения автора попадают только те действия, которые значимы по отношению к главному герою. Повествовательное движение устремлено вперед, не растекаясь вширь, не образуя дополнительных сюжетных линий. Например, о предысториях Наденьки, Юлии, Лизы известно очень мало. Эти персонажи начинают интересовать автора лишь тогда, когда попадают в пространство любовных приключений Александра.

 

Система образов

Герои Гончарова, как многие герои русской литературы, ищут ответы на «конечные» вопросы бытия. Многие из них только в конце жизненного пути находят ответ.

В системе образов романа ощущается тесная связь с философией возрастов Гердера, согласно которой существуют определенные параллели между возрастом цивилизаций, эпох и человека: античность — детство, эпоха Возрождения — отрочество, эпоха романтизма — юность, период капитализма — зрелость. По мнению исследователей начала ХХ в., в романе скрыта «символическая» «интернациональная идея»: во-первых, «представлена борьба двух поколений… антагонизм между практичностью, уравновешенностью и консерватизмом — с одной стороны, и молодым задором, идеализмом и стремлением ввысь с другой»[4]; во-вторых, «основной конфликт в романе близок и понятен иностранному читателю, так как не носит ярко выраженных национальных особенностей»[5].

Адуев младший[6] «забирал себе в голову замогильные вопросы и улетал на небеса», был болен романтизмом. Само понятие «романтизм[7]» не столько литературное направление, сколько определенный тип сознания, мировосприятия.

Романтизм Адуева — закономерный «спутник молодости», это просто жизненная роль, увлеченно сыграв которую, герой переходит к другой. За четырнадцать лет жизни в Петербурге с героем происходит ряд метаморфоз. Он утрачивает страсть к творчеству, понимает, что «бессилен как писатель». Юный двадцатилетний Александр считал, что «любить, значит жить в бесконечном…», а накануне женитьбы тридцатипятилетний герой скажет о норме, привычке и комфорте. Александр Адуев переживает любовные истории разных типов, которые должны, по его мнению, закалить его характер. Это своего рода инициации для героя. Сначала это платонические чувства к Наденьке, которая оставляет его ради более надежного жениха, затем любовный плен эгоцентричной Юлии Тафаевой, из которого герой сам бежит, наконец — он совратитель бедной Лизы. В эпилоге Адуев женится на полумиллионном состоянии.

Дядя Петр Иванович — носитель зрелого, практичного, позитивного мировоззрения. Он развил свои интеллектуальные способности до совершенства (читает на двух языках все, что выходит по всем отраслям знаний), значительно продвинулся по службе, приумножил свой капитал. Во всех своих поступках герой полагается на здравый смысл и расчет. Однако перешагнув 50-летний рубеж, он утрачивает былую самоуверенность и приговор самому себе слышит в диагнозе жены.

Наиболее трагичным в романе является образ Лизаветы Александровны, созданной для высокой, подлинной и глубокой любви, но так и не познавшей ее.

 

Стиль

Одной из главных особенностей стиля Гончарова является смена планов изображения — точек зрения, а также их взаимодействие и синтез.

В «Обыкновенной истории» автор использовал множество вариантов психологической точки зрения. В полной мере это относится к главному герою. Изображение внешнего плана образа Александра Адуева представлено следующими приемами: объективное безоценочное повествование; объективное оценочное повествование; позиция героя проясняется в его высказываниях; внешний план героя раскрывается «всевидящим» повествователем; прямая речь; портретные описания. Внутренний план образа Александра Адуева включает: авторское изложение с использованием глаголов внутреннего состояния (думал, чувствовал, ощущал); внутренние монологи; косвенную и прямую речь. Планы изображения в романе характеризуются разнообразием, множеством соотношений, что определяет и композицию романа.

Следующим существенным признаком стиля Гончарова является ритмичность повествования. Ритм «Обыкновенной истории» задан противостоянием Петербурга и провинции. Темп столичной жизни подчеркнуто напряженный, строго размеренный, основан на рациональном целеполагании и связан линейным временем. Темп провинциальной жизни в Грачах замедленный, малособытийный, так как связан с циклическим временем. На уровне повествования ритмично чередуются диалоги с авторским словом.

Можно заметить взаимосвязь характера героя и его речи. Речь Петра Ивановича Адуева отличается нейтральной или ироничной интонацией, размеренным темпом, четким, логически выверенным синтаксисом, что соответствует типу его личности. Речь Александра изобилует эмоционально-экспрессивной интонацией, книжной риторикой, обилием литературных цитат, ускоренным темпом, витиеватыми синтаксическими конструкциями.

 

РОМАН «ОБЛОМОВ»

 

Творческая история

История создания и публикации романа «Обломов» исчерпывающе воссоздана Л. С. Гейро[8]. Замысел гончаровской трилогии возник в 1845 — 1846 г. Весной 1849 г. публикуется «Сон Обломова» — «увертюра». Материалы, опубликованные исследовательницей, свидетельствуют, что к осени 1849 г. были сделаны наброски к первой части. Далее работа не продвигалась в течение восьми лет. Гончаров изъявлял желание опубликовать завершенный фрагмент, но о продолжении речи не было.

По первоначальному замыслу роман был определен как «физиология». Объектом анализа должен был стать не столько тип помещика-лежебоки, сколько явление, его породившее. Будущее произведение должно было получить название «Обломовщина». Автор предполагал развивать повествование от общего к частному.

В процессе работы Гончаров почувствовал, что «ленивый образ Обломова» — это явление не только социального порядка, что он вбирает «мало-помалу элементарные свойства русского человека», т. е. проблема перерастает в архетипическую. В полной мере она звучит во «Сне Обломова», названном впоследствии «увертюрой всего романа». Совершенно очевидно, что «физиологические» рамки для автора оказались узкими. «Сон Обломова» определил лейтмотив всей симфонии. Герой-«тип» должен был стать героем-«идеалистом».

Но поиски пути к такой метаморфозе мучительно затянулись, Гончаров уже считал, что продолжать роман незачем. В 1857 г. едет в Мариенбад на воды, где ощутил прилив творческой энергии и прежний безнадежно застывший замысел за семь недель преобразуется в новый. Были написаны три части романа. Своего героя автор выводит из пыльной квартиры в пространство идеальной любви. Текст постепенно освобождался от примет стиля «натуральной школы». Ведь к концу 50-х гг. это направление уже не определяло литературный процесс.

В 1859 г. роман «Обломов» был опубликован в журнале «Отечественные записки». Критика неоднозначно оценила произведение. Попытку архетипического истолкования образа Обломова делают в своих статьях А. В. Дружинин и А. А. Григорьев. Узкосоциальную, идеологичекую трактовку образу дают Н. А. Добролюбов и Д. И. Писарев. Добролюбов в своей статье обращает внимание на социальный статус героя, на его «триста Захаров», которые способствуют развитию лени и пассивности. Однако от внимания критика ускользает самое главное — сложная и противоречивая жизнь духа Ильи Ильича Обломова.

Известный историк В. О. Ключевский дает следующее толкование обломовщины: «Обломовское настроение или жизнепонимание, личное или массовое, характеризуется тремя господствующими особенностями: это 1) наклонность вносить в область нравственных отношений элемент эстетический, подменять идею долга тенденцией наслаждения, заповедь правды разменять на институтские мечты о кисейном счастье; 2) праздное убивание времени на ленивое и беспечное придумывание общественных теорий, оторванных от всякой действительности, от наличных условий, какого-либо исторически состоявшегося и разумно-мыслимого общежития; и 3) как заслуженная кара за обе эти греховные особенности, утрата охоты…, с полным обессилием воли и с неврастеническим отвращением к труду, деятельности, но с сохранением оберегаемой бездельем и безвольем чистоты сердца и благородства духа»[9].

Литературоведение ХХ в. продолжало интерпретировать роман в духе Писарева-Добролюбова.

Современные исследователи предлагают концепцию образа Обломова рассматривать как образ архетипический в классическом, юнгианском, понимании слова. Эта традиция восходит к первым критическим откликам на роман Гончарова, когда понятие архетип еще не было связано с опытом Юнга. Связь образа Обломова с миром фольклора, мифологии, русского средневековья очевидна, и, возможно, сам Гончаров бессознательно обращался к этим традициям.

 

Пространство и время

В романе «Обломов» художественное время, несмотря на ослабленную событийность, является важнейшим смыслообразующим фактором.

Романное время выражено в нескольких формах: историческое время, циклическое, внутреннее время героев, диалогическое, время повествователя.

Историческое время — 50-е гг. ХIХ в.

Циклическое время определяет жизнь обломовцев. Течение дня определяется восходом солнца, принятием пищи, послеобеденным сном, заходом солнца. Недельный цикл — отъезд Илюши по понедельникам в Верхлево, «к немцу», и возвращение домой по субботам. Годовой цикл был одновременно связан с церковным и природным календарем. Обломовцы вели отсчет времени «по праздникам, по временам года, по разным семейным и домашним случаям». Однако все вышеназванные циклы подчинял себе цикл человеческой жизни. Для обломовцев он был отмечен тремя главными актами — рождение, свадьба, похороны — и разбавлен множеством разных событий: крестины, именины, заговенья, разговенья.

В литературоведении неоднократно упоминалось о замкнутости пространства Обломовки, находившейся в стороне от большой дороги, которая является, скорее, временным символом. Реальное (историческое) время проходит вне Обломовки, что подчеркивает замкнутость, цикличность времени.

Автор непрерывно ведет игру со временем героев, свободно перемещает их из одного временного плана в другой. В первой главе (утро Обломова) сталкиваются две формы времени: хроникально-бытовое, которое направлено к пятому часу дня, и время циклическое, повторяющееся каждый день, не влияющее на ход сюжета и жизнь героя. На пребывание героя в двух временных системах указывает авторская ремарка: «Деревенское утро давно прошло, и петербургское было на исходе». В четвертой части циклическое время обретает полную власть над судьбой Обломова. Оно становится атемпоральным и изображается как полубессознательное наложение прошлого на настоящее. Такая игра создает иллюзию движения сюжета.

В отличие от первого романа пространственные отношения здесь определяются не противопоставлением «столица — деревня», а системой образов: пространство Обломова и пространство Штольца.

Пространство Обломова двойственно, состоит из нескольких пластов. Внешняя жизнь героя связана с реальным пространством, которое не осваивается им и осознается как чужое. Внутренняя жизнь героя связана с мысленным пространством-мечтой. Мысленно он переносился в имение, план обустройства которого составлял: входил в комнаты, бродил по саду, цветникам и оранжереям. Это пространство наделено всеми признаками идиллии и утопии одновременно. Оно ориентировано на будущее, но уходит в прошлое. Пропорции реального и мысленного пространства меняются с появлением Ольги. Обломов пытается освоить реальное пространство (дача, парк, город), перемещается, движется. После размолвки постепенно сужается реальное пространство Обломова. На Выборгской стороне реальное и умозрительное пространства героя сближаются, почти совпадают. В минуты задумчивости Обломов впадает в состояние, близкое к галлюцинации и не может понять, где он: на Выборгской стороне или в далекой Обломовке его детства.

Пространство Штольца только реальное. Оно освоено героем, весьма обширно, судя по контурам — родные места, Париж, Швейцария, Одесса, Крым. Мысленного пространства для Штольца не существует: «…больше всего на свете он боялся воображения. Он боялся всякой мечты».

На подтекстовом уровне можно выделить «биографическое» пространство, выраженное в совпадении фактов жизни писателя, его персонажей и в общей идейно-эстетической ориентации.