Хорошие и плохие приметы, связанные с бабочками

В Японии бабочек когда-то считали душами живых людей. Если бабочка влетала в комнату для гостей и садилась за бамбуковой ширмой, это был верный знак, что человек, которого она представляет, вскоре войдет в дом. Бабочка в доме вообще считалась хорошей приметой, хотя, конечно, все зависело от того, какого человека она олицетворяла.

Но бабочка не всегда была предвестником хорошего. Когда Тайра-но-Масакадо тайно готовил заговор, Киото кишел стайками бабочек, и люди, которые их видели, были очень сильно напуганы. Лафкадио Херн предполагает, что эти бабочки могли быть душами тех, кому Судьбой было уготовано умереть в битве, душами живых, которые в то время были обеспокоены предчувствием приближающейся Смерти. Бабочки также могли быть и душами умерших, которые часто приходят в этот мир в виде бабочек, чтобы попрощаться со своим телом.

Крылатая шпилька Коте

В японской драме также встречаются упоминания о том, что появление бабочки несет особый смысл. В пьесе под названием «Крылатая шпилька Коте» главная героиня, Коте, кончает жизнь самоубийством из-за ложных обвинений и жестокого обращения. Ее возлюбленный хочет выяснить причину безвременной смерти Котё. В конце концов, шпилька для волос, принадлежавшая девушке, превращается в бабочку и порхает над убежищем виновника ее смерти.

Белая бабочка

В Японии сохранилась одна изящная и трогательная легенда, связанная с бабочкой.

Старик по имени Такахама жил в маленьком домике за кладбищем при храме Содзандзи. Он был очень доброжелательным человеком, и его любили все соседи, хотя многие из них считали старика слегка не в своем уме. А причиной тому, как оказалось, было только то, что он никогда не был женат и никогда не проявлял желания сблизиться с какой-нибудь женщиной.

Однажды летом старик тяжело заболел, так тяжело, что послал за своей невесткой и ее сыном. Они пришли и, как могли, старались облегчить старику последние часы жизни. Пока они сидели у кровати старика, тот заснул, и, как только Такахама закрыл глаза, в комнату влетела большая белая бабочка и села на подушку умирающего. Его племянник попытался прогнать бабочку веером, но она трижды возвращалась на прежнее место, будто не желая покидать страдальца.

Наконец племянник Такахамы выгнал бабочку в сад. Она выпорхнула через ворота и полетела на кладбище, где опустилась на могилу какой-то женщины и таинственно исчезла. Осмотрев могилу, молодой человек обнаружил имя «Акико» и надпись, рассказывающую о том, что Акико умерла в возрасте восемнадцати лет.

Несмотря на то что могильный камень весь зарос мхом и был воздвигнут за пятьдесят лет до этого, племянник увидел, что он окружен цветами, а небольшой водоем совсем недавно был наполнен свежей водой.

Когда молодой человек вернулся в дом, он узнал, что Такахама скончался, и рассказал матери обо всем, что видел на кладбище.

– Акико? – переспросила его мать. – Когда твой дядя был молодым, он обручился с Акико. Но она умерла от чахотки перед самой свадьбой. Когда Акико покинула этот мир, твой дядя решил, что никогда больше не женится и поселится рядом с могилой умершей невесты. Все эти годы он оставался верен клятве и хранил в сердце сладостные воспоминания о своей единственной любви. Каждый день Такахама ходил на кладбище, независимо от того, был ли воздух наполнен ароматами лета или мела пурга. Он приходил на могилу и молился за упокой ее души, чистил надгробье и сажал цветы. Когда Такахама заболел, он больше не мог ходить на кладбище, и Акико сама пришла к нему. Та белая бабочка была любящей душой его невесты.

А перед тем как Такахама ушел в Страну Желтой Весны^[89], он прошептал слова Ёнэ Ногути:

Сегодня, слава Будде, И я буду спать там, Где спят цветы. Приди же, бабочка!

Глава 17

ПРАЗДНИКИ

Новый год

Сан-га-нити, или три дня Нового года, – один из важнейших японских праздников, поскольку для японцев начало нового года значит гораздо больше, чем для нас, европейцев. Первые три дня года в Японии считаются наиболее подходящими для того, чтобы заручиться счастьем и удачей во все последующие дни, для чего и совершается множество старинных, причудливых, на наш взгляд, обрядов и церемоний. Прежде чем начать украшать свои дома, японцы проводят генеральную зимнюю уборку. «В древности, – пишет миссис Солвей, – начиная с императорского двора и кончая хижиной последнего бедняка-крестьянина, этот обычай настолько тщательно соблюдался, что при дворе сегуна были предусмотрены должности надзирателей, ходивших по домам с разукрашенными метелками для пыли, чтобы проверять работу слуг. Они проводили метелкой по всем углам и щелям, совершая при этом своим магическим жезлом движения, повторяющие китайский иероглиф «вода».

Японцы не только старательно убираются в доме и расставляют по местам вещи, но и изгоняют злых духов, выбрасывая через открытые сёдзи, или оклеенные бумагой раздвижные рамы, горох и бобы.

Во время празднования Нового года дома и воротные столбы украшают соломенными витыми веревками, отгоняющими злых духов и несчастья, количество этих веревок-симэнава может быть три, пять или семь – счастливые китайские числа. Среди украшений также немаловажную роль играют ветки сосны. Они символизируют долгую жизнь, и по окончании праздника их сжигают.

Праздничное угощение по этому случаю не обходится без омаров, символизирующих долгую жизнь, апельсинов и съедобных морских водорослей определенных видов. Кроме этого, на чисто-белых подносах подаются так называемые «зеркальные» пирожки из риса в честь Богини Ама-тэрасу, которые едят с омарами и апельсинами.

Одной из самых живописных традиций, связанных с новогодним праздником, и самой любимой детьми, является Лодка Сокровищ с Семью Богами Счастья на борту, о которой мы уже рассказывали.

Праздник Мальчиков

Танго-но сэкку, Праздник Мальчиков, необходим для воодушевления японских юношей на военные подвиги, его отмечают в пятый день пятой луны. В этот день повсюду развеваются знамена, а крыши домов украшены листьями ириса, так что в глаза бросаются как знамена, сотворенные самой Природой, так и рукотворные, поэтому этот праздник известен в народе еще и как Праздник Знамен. Мальчикам дарят маленькие фигурки великих героев древности, а старинные мечи, луки, стрелы, копья и т. д. передаются из одного поколения детей в другое.

Возможно, главной особенностью этого праздника является развевающийся знаменем на ветру бумажный карп. Он полый, и, когда его надувает ветер, создается впечатление энергично плывущей в небе рыбы. Карп символизирует нечто большее, нежели грубый дух войны, поскольку олицетворяет целенаправленность и несгибаемое мужество. Так же как рыба-карп способна плыть против течения, так и японские юноши должны бороться со всеми подводными течениями бед и напастей. Такое представление о карпе, возможно, берет начало в замечательной китайской легенде о Драконе-Карпе, который после продолжительной борьбы преодолел все пороги Драконьих Врат, прожил тысячу лет и, в конце концов, поднялся на небо и стал созвездием.

Праздник Душ Умерших

Праздник Мертвых, или Бон-мацури, заслуживает упоминания в нашем рассказе, поскольку в нем многое связано с легендами. Представления простого японского крестьянина о загробной жизни не слишком приятны. После смерти тело покойника моют, бреют и облачают в чистые белые одежды – наряд паломника. На шею вешают кошель с монетами рин – тремя или шестью, в зависимости от обычаев местности, где совершается обряд погребения, и эти монеты хоронят вместе с покойником. Существует поверье, что все умершие, за исключением детей, отправляются к Сан-Дзю-но Кава – Реке Трех Дорог. На берегу этой мрачной реки сидит Содзю-но Баба – Старуха Трех Дорог, вместе со своим мужем Тэн Дацу-Ба ожидая прихода душ. Если старухе не заплатить три монеты, она отбирает у умершего его белые одежды и, невзирая на мольбы, развешивает их на деревьях. Затем есть еще не менее грозный и страшный бог Эмма-О, Повелитель Мертвых, и если добавить все это к ужасающим картинам Буддийского Ада, неудивительно, что добрые и поэтически настроенные японцы устроили праздник, который предлагает приятную, пусть и не столь долгую передышку от ужасов Подземного Мира.

Праздник Бон проводится с 13 по 15 июля. В это время большая часть домов представляет собой лишь остовы жилищ, поэтому они со всех сторон открыты летнему ветерку. Люди медленно прохаживаются в самых легких одеждах. Бесчисленные бабочки и стрекозы вьются над прохладными зарослями лотосов или опускаются на фиолетовые лепестки ирисов. Вершина Фудзи вздымается в чистое синее небо, будто закутанная белым шарфом из быстро тающего снега.

С наступлением утра 13 июля на все буддийские алтари и маленькие домашние святилища кладут новые рисовые циновки. В каждом японском доме в этот день устраивается необычное миниатюрное угощение для большой компании призраков.

На закате улицы ярко освещаются пламенем факелов, а вход в дом украшается яркими цветными фонариками. Те, для кого праздник имеет особый смысл, а не просто традиционное значение (то есть те, кто недавно потерял близких), в эту ночь отправляются на кладбища, где молятся, приносят подношения, курят благовония и льют воду. На кладбище тоже зажигают фонарики и ставят бамбуковые вазы с цветами.

Вечером 15 июля готовится угощение для призраков Гакидо, или Гакйкай, – Мира Голодных Духов, а также для тех духов, у которых среди живых нет друзей и о которых некому позаботиться.

Существует одна легенда, связанная именно с этим обрядом Праздника Поминовения Душ Усопших. Дай-Мокэрэну, великому ученику Будды, однажды позволили увидеть душу его матери в Гакидо – Мире Голодных Духов. Он был так сильно опечален ее страданиями, что дал матери миску самой лучшей еды. Но каждый раз, когда она пыталась поесть, еда вдруг вспыхивала ярким пламенем и превращалась в золу. Тогда Мокэрэн попросил Будду объяснить, как можно облегчить страдания матери. Ему было велено накормить души всех настоятелей храмов из всех стран на пятнадцатый день седьмой луны. Выполнив наказ, Мокэрэн вернулся к матери и увидел, что она пляшет от радости. В этом счастливом танце после пережитого горя и страданий мы прослеживаем возникновение танцев Бон-одори, исполняемых на третий день праздника.

Вечером третьего дня начинаются приготовления к прощанию с душами умерших, которые возвращаются в свой мир. Тысячи маленьких лодочек наполняют едой и полными любви прощальными посланиями. В эти лодочки и садятся уходящие духи. Любящие руки пускают этот хрупкий флот по реке, озеру или морю. На носу каждой лодочки горит маленький фонарик, а с кормы поднимается бледно-голубой дым благовоний. Лафкадио Херн пишет: «Вниз по течению всех ручьев и рек призрачный флот, мерцая огоньками, стекает в море, и все море до горизонта сверкает огоньками, освещающими дорогу умершим, а морской бриз благоухает благовониями». В празднике Бон есть некое трогательное очарование. Нельзя сказать, что этот праздник уникален, поскольку он соответствует индийскому празднику Шраддха^[90], но в Японии он более изыскан и красив.

До сих пор никто так и не сумел окончательно установить происхождение торий, этих удивительных ворот, ведущих в никуда. Можно ли найти лучшую дверь для толпы странствующих душ? Можно ли найти более подходящее место для игр и грез привидений, чем японский сад с прудиком и мостиком в форме полумесяца, с каменным фонарем и дорожками из серебристого песка? И можно ли придумать лучшее место для призрачных прогулок, чем Бесконечная улица, находящаяся совсем рядом с улицей Стариков? Вот как описывает Ногути Ёнэдзиро волшебство японской ночи, одной из тех трех ночей, когда души умерших приходят в этот мир, чтобы вспомнить о былом:

Благоухай пурпуровый бриз японской ночи!

Убывающая Луна, подобно сказочному золотому кораблю,

Неспешно колышется по морю грез.

(Я слушаю неслышимую Прекрасную песнь

на лунном корабле,

Я даже слышу шелест золотого лунного платья.)

Сотни фонарей, зажженных в знак любви и молитв,

Плывут по улицам, словно навязчивые воспоминания.

Серебряная музыка девичьих деревянных гэта!

Разве эти девушки – не маленькие призраки

Из глубин времен?

Разве они вернулись сюда не затем, чтобы исполнить

Тысячу своих позабытых капризов?

О причудливый мир японской ночи,

Рожденной из старой любви и неисполненных желаний!

Плачущая любовная песнь японской ночи —

Музыка сямисэна, полная несбывшейся любви и слез!

О, долгий любовный плач сердца во тьме!

Праздник Смеха в Васа

На протяжении года отмечаются и другие многочисленные праздники, о двух – Празднике Кукол и Празднике Танабата, Звездной Ткачихи, – уже говорилось ранее.

Возможно, Праздник Смеха в Васа – в некотором смысле самый эксцентричный из всех японских праздников. В октябре процессия стариков направляется к одному из синтоистских храмов, неся на шестах две коробки с апельсинами и хурмой. За ними следуют дети с этими же фруктами, насаженными на бамбуковые палки. Как только предводитель процессии подходит к храму, он поворачивается к остальным и строит самую нелепую и смешную рожу, какую только можно представить, что вызывает у присутствующих веселый смех. Столь безудержное веселье на этом празднике объясняется следующей легендой.

Раньше в октябре в одном из великих храмов Идзумо собирались боги, чтобы привести в порядок любовные дела смертных. Когда все уже собрались в храме, один из богов спросил:

– А где же Мива Даймё-дзин?

Все боги принялись искать его, но нигде не могли найти. А дело в том, что бог Мива Даймё-дзин был совершенно глухой и из-за этого перепутал день, назначенный для сбора всех богов в храме. Когда он добрался до Идзумо, все уже разошлись, а боги очень смеялись, узнав о причине отсутствия Мива Даймё-дзин. Их смех японцы и повторяют год за годом на Празднике Смеха.

Тории

Мы уже говорили выше, что такое тории, и хотя специалисты до сих пор не пришли к единому мнению относительно назначения и происхождения торий, этот вопрос заслуживает внимания и изучения. В соответствии с широко распространенным мнением, слово «тории» означает «жилище птиц», или «птичий насест». На верхней перекладине этих внушительных ворот птицы возвещают приближение начала нового дня, и их пение призывает монахов на утреннюю молитву. В одной легенде говорится, что однажды солнце сошло на землю в обличье птицы Хоо¹, посланника любви, мира и доброй воли, и село на ворота тории.

'Птица Хоо – китайский феникс.

Профессор Чэмберлейн считает ошибочным толкование торий как «птичьего насеста», а также теории, выдвинутые на основании такой этимологии, и считает, что тории изначально были заимствованы из Азии. Он пишет: «Корейцы воздвигают нечто похожее на такие ворота при подходе к царским дворцам; китайские пайлоу^[91], служащие для записи мужских достоинств или женских добродетелей, кажутся похожими как по форме, так и по применению; а появление слова «туран» в Северной Индии и слова «тори» в Центральной Индии для обозначения удивительно похожих ворот дает тему для размышлений». Доктор Астон также полагает, что тории пришли в Японию из других стран, «но сохранили уже существовавшее на тот момент название, которое первоначально означало «перемычка окна или двери», а затем приобрели религиозно-духовное значение».

По поводу конструкции этих ворот миссис Солвей пишет: «Самые древние японские тории… возводились обычно из простого, нелакированного дерева. Фактически их строили из прямых стволов деревьев в их природном состоянии, иногда лишь очищенных от коры. Позднее дерево стали красить в густой ярко-алый цвет, возможно, чтобы усилить эффект, когда ворота стояли на фоне густых лесных зарослей. Хотя тории изначально были связаны с синтоизмом, со временем их заимствовали буддисты, совершенно изменившие их простую, но красивую форму: загнули вверх концы горизонтальных перекладин, снабдив надписями и всевозможными орнаментами».