Считайте себя негодными слугами

 

24 апреля 1946

 

1. Гравиевое ложе реки белеет в безлунную, но очень ясную ночь, так как тысячи больших, необычно больших звезд сияют в Восточном небе. Это не такой интенсивный свет, как лунный, но он уже приятно фосфоресцирует, что позволяет тем, чьи глаза привыкли к темноте, видеть, куда они идут и что вокруг них. Здесь, по правую сторону от путников, идущих на север вдоль реки, мягкий свет звезд высвечивает живую изгородь из зарослей камыша, ивы и высоких деревьев, и так как свет слабый, она выглядит как компактная сплошная стена, без перерывов, сквозь которую невозможно проникнуть, с промежутком для ложа ручья или горного потока, совершенно сухого, которое прочерчивает белую линию, устремленную на восток и исчезающую у первого изгиба крошечного притока, который теперь иссяк. По левую сторону, напротив, путешественники различают мерцающие во тьме воды, которые текут вниз, к Мертвому Морю, ворча, вздыхая, шурша, спокойно и безмятежно. И между блестящей линией синего индиго вод в ночи и темной непроницаемой массы травы, кустов и деревьев, ясная полоса гравиевого ложа, местами более широкого, в других более узкого, вновь и вновь прерывается крошечными озерцами, остатками прежних наводнений, со все еще небольшим количеством воды, которая медленно впитывается почвой на которой все еще остаются редкие пучки зеленой травы, испепеленной солнцем повсюду в гравиевом ложе.

       Эти крошечные озерца, а также заросли сухого озерного камыша, опасные, как клинки, для их полуобнаженных ног в сандалиях, вынуждают апостолов то и дело рассеиваться, а затем снова собираться вокруг Учителя, идущего большими энергичными шагами, всегда торжественно, большую часть времени молча, с глазами скорее поднятыми к звездам, нежели опущенными к земле. Но апостолы не молчат. Они беседуют друг с другом, подводя итог событиям дня, делая заключения или предвидя будущие события. Немногие редкие слова Иисуса, часто сказанные в ответ на прямой вопрос или неверное или немилосердное мнение, перемежают разговоры Двеннадцати. И марш продолжается в ночи, отмечая ночную тишину элементами новыми для этих пустынных берегов: человеческими голосами и звуками шагов. Соловьи затихли среди ветвей, удивленные грубыми негармоничными голосами, смешивающимися и нарушающими обычное журчание воды и шепот ветерков: привычные аккомпанементы их виртуозных соло.

       2. Но прямой вопрос, не касающийся того, что произошло, но того, что должно произойти, нарушает не только мир ночи, но также более глубинный мир сердец  яростью бунта в дополнение к резкому тону голоса, срывающегося от пренебрежения и гнева. Филипп спрашивает, будут ли они, и через сколько дней, дома. Скрытая нужда в отдыхе,  невыраженное, но понятное желание семейной любви содержатся в простом вопросе пожилого апостола, который является мужем и отцом, помимо того, что он апостол, и имеет интересы, о которых нужно заботиться…

Иисус воспринял все это и обернулся, чтобы посмотреть на Филиппа. Он останавливается, ожидая его, так как Филипп идет немного позади с Матфеем и Нафанаилом, и когда он оказался рядом, Он обнял его одной рукой со словами: «Скоро, друг Мой. Но Я прошу тебя быть настолько добрым, чтобы принести еще одну маленькую жертву, если ты не хочешь прежде расстаться со Мной…»

       «Я? Расстаться с Тобой? Никогда!»

       «Тогда… Я буду некоторое время держать тебя вдали от Вифсаиды. Я хочу пойти к Кесарии на Море через Самарию. На обратном пути мы пойдем к Назарету, и те, у кого нет семьи в Галилее, останутся со Мной. Затем, через некоторое время, Я присоединюсь к вам в Капернауме… Там Я буду благовествовать вам, чтобы вы стали даже еще более способными (к проповеди). Но если ты думаешь, что твое присутствие в Вифсаиде необходимо… ты можешь идти, Филипп. Мы встретимся там…»

«Нет, Учитель. Мне более необходимо оставаться с Тобой! Но Ты знаешь… Дом сладок… и мои дочери… Я не думаю, что буду с ними очень долго в будущем… и мне бы хотелось насладиться немного их застенчивой добротой. Но если я должен выбрать между ними и Тобой, то я выбираю Тебя… и по многим причинам…» - завершает Филипп со вздохом.

«И ты поступаешь правильно, друг Мой. Потому что Меня заберут у тебя прежде твоих дочерей…»

«О! Учитель!...» - горестно говорит апостол.

«Это так, Филипп», - заключает Иисус, целуя апостола в макушку.

3. Иуда Искариот, который ворчал сквозь зубы с тех пор, как Иисус упомянул Кесарию, возвысил свой голос, как если бы поцелуй, данный Филиппу, лишил его контроля над своими действиями. И он говорит: «Как много бесполезного! Я действительно не понимаю, почему необходимо идти в Кесарию!» - и он говорит это с гневной запальчивостью; при этом кажется, что он подразумевает: «а Ты, что хочешь идти туда, глупец».

«Не тебе судить о необходимости того, что мы делаем, а Учителю», - отвечает ему Варфоломей.

«Действительно, почему нет? Как будто Он ясно видит естественные потребности!»

«Я говорю! Ты сумасшедший или в здравом уме? Ты понимаешь, о Ком ты говоришь?» - спрашивает Петр, тряся его за руку.

«Я не сумасшедший. Я единственный, у кого здоровые мозги. И я знаю, что говорю».

«Ты говоришь восхитительные вещи!», «Моли Бога не принимать их во внимание!», «Скромность не является твоей сильной чертой!», «Можно подумать ты боишься, что пойдя в Кесарию, мог бы узнать, для чего ты есть», - говорят Иаков Зеведеев, Симон Зелот, Фома и Иуда Алфеев соответственно.

Искариот, адресуясь последнему, говорит: «Мне нечего бояться, а тебе нечего узнавать. Но я устал смотреть, как мы идем от одной ошибки к другой, разрушая самих себя.. Конфликты с членами Синедриона, споры с фарисеями, римляне – это последняя капля…»

«Что? Менее, чем два месяца тому назад ты был вне себя от радости, ты был полон уверенности, ты был, ты был… ты был все, потому что Клавдия была твоим другом!» - иронично замечает Варфоломей, который, будучи самым… бескомпромиссным, не восстает против контактов с римлянами только из послушания Учителю.

Иуда на мгновение замолчал, потому что логика ироничного замечания очевидна, и если он не хочет показаться нелогичным, он не может противоречить тому, что он говорил ранее. Но он вскоре собрался и говорит: «Я говорил это не о римлянах. Я имею в виду не о римлянах как врагах. Они… прежде всего это только четверо римских аристократок, четыре, пять, шесть самое большее, они обещали помочь и они помогут. Но общение с римлянами увеличит ненависть Его врагов, А Он не понимает этого и…»

«Их ненависть интенсивна, Иуда. И тебе это известно так же, как Мне, и даже лучше, чем Мне», - спокойно говорит Иисус, подчеркивая слово «лучше».

«Мне? Мне? Что Ты имеешь в виду? Кто знает вещи лучше, чем Ты?»

«Только сейчас ты говорил, что тебе известны потребности и как использовать их…» - возражает Иисус.

«В отношении природных вещей, да. Я говорю, что Ты знаешь духовные материи лучше, чем кто-либо».

«Это верно. Но Я просто говорю тебе, что ты знаешь лучше, чем Я, неприятные, постыдные, природные вещи, если ты желаешь называть их так, такие как ненависть Моих врагов, такие как их цели…»

«Я ничего не знаю! Я ничего такого не знаю. Я клянусь в этом своей душой, своей матерью, Иеговой…»

«Хватит! Написано, что ты не должен клясться», - приказывает Иисус с такой суровостью, что даже Его лицо окаменело в безукоризненности статуи.

«Ну, я не буду клясться. Но мне должно быть позволено сказать, поскольку я не раб, что в этом нет никакой необходимости, что это не служит никакой цели, напротив, опасно идти в Кесарию, чтобы проповедовать римлянам…»

«А кто сказал тебе, что это произойдет?» - спрашивает Иисус.

«Кто? Все! Тебе нужно что-нибудь, чтобы убедиться. Тебя выслеживают…» - он останавливается, поняв, что гнев заставляет его говорить слишком многое. 4. Затем он продолжает: «И я говорю Тебе, что Ты должен думать также о наших интересах. Ты лишил нас всего: дома, заработка, любви, мира. Нас преследуют из-за Тебя, и мы будем преследуемы даже позже. Потому что Ты, - Ты говоришь это всяческими способами, - уйдешь в один прекрасный день. Но мы останемся. Мы будем уничтожены, обесчещены, но мы…»

«Тебя не будут преследовать, когда Меня уже не будет среди вас. Я, который есть Истина, говорю тебе это. И Я говорю тебе, что Я взял то, что ты самопроизвольно и с настойчивостью давал Мне. Потому ты не можешь говорить, что Я забрал у тебя, злоупотребив властью, даже один из волосков, который падают, когда ты расчесываешь их. Почему ты обвиняешь Меня?» Иисус сейчас менее суров, Его печальное лицо выражает желание добром вернуть Иуду к разумению, и я думаю, что это Его сострадание, такое всеобъемлющее и такое божественное, действует, обуздывая остальных, которые не были бы так сочувственны и благожелательны к виновному.

Иуда также воспринял это сочувствие и с одной из резких перемен своей души, подстегиваемой двумя противоположными силами, он бросается на землю, ударившись своей головой и грудью и крича: «Потому что я демон. Я демон. Спаси Меня, Учитель, как Ты спасаешь столь многих одержимых. Спаси меня! Спаси меня!»

«Не позволяй своему желанию быть спасенным оставаться бездейственным».

«Оно существует. Ты можешь видеть это. Я хочу быть спасенным».

«Мною. Ты ожидаешь, что Я сделаю все. Но Я – Бог, и Я уважаю твою свободную волю. Я дам тебе силу, чтобы ты мог сказать: “Я желаю”. Но желание не быть рабом должно исходить от тебя».

«Я желаю! Я желаю! Но не иди в Кесарию. Не иди! Послушай меня, как Ты послушал Иоанна, когда ты хотел пойти к Ахору. У нас у всех одинаковые права. Мы все служим Тебе одним и тем же образом. Ты обязан удовлетворить нас за то, что мы делаем… Лечи меня, как Ты лечил Иоанна! Я желаю этого! Какая разница между ним и мной?»

«Души разные! Мой брат никогда бы не говорил как ты. Мой брат не…»

«Замолчи Иаков. Я буду говорить. Обращаясь ко всем вам. А ты встань и веди себя как мужчина, а не как раб, стонущий у стоп своего хозяина. Будь человеком, поскольку ты так стремишься, чтобы с тобой обращались как с Иоанном, который, действительно, больше чем человек, потому что он целомудрен и полон Милосердия. Пойдем. Уже поздно. Я хочу пересечь реку на рассвете. Рыбаки вернутся, после того как вытащат свои снасти для ловли омаров, и будет легко найти лодки для переправы. Луна в эти последние несколько дней поднимает свой тонкий полумесяц все выше и выше. Мы сможем идти быстрее в ее возрастающем свете.

 

5. Слушайте. Я торжественно говорю вам, что никто не должен хвалиться исполнением своего долга и требовать за то, что является обязанностью, особой благосклонности.

Иуда напомнил Мне, что вы отдали Мне все. И он сказал Мне, что Мой долг состоит в том, чтобы удовлетворить вас за то, что вы делаете. Но теперь слушайте. Среди вас некоторые рыбаки, некоторые землевладельцы, некоторые владельцы мастерских, а у Зелота был слуга. Ну, так вот, когда слуги в лодке, или люди, которые помогают вам подобно слугам в оливковой роще, в винограднике, или на полях, или подмастерья в мастерских, или даже верный слуга, который следит за домом и едой, кончают свою работу, начинаете ли вы служить им? Разве так бывает в каждом доме и в каждой работе? Какой человек, обращаясь к слуге, который пахал или присматривал за овцами, или к рабочему в мастерской, сказал бы ему, когда он закончит свою работу: “пойди и сразу же прими свою пищу”? Ни один. Но вернулся ли он с полей или положил свои рабочие инструменты, каждый хозяин говорит: “накрой на стол мой ужин, приведи себя в порядок и в чистой одежде подожди, пока я поем и попью. Ты поешь и попьешь после”. Нельзя сказать, что это бесчувствие. Потому что слуга должен служить своему хозяину, и хозяин не обязан ему, потому что слуга сделал то, что хозяин приказал ему сделать утром. Потому что, хотя верно, что хозяин должен быть добрым к своему слуге, но и слуга не должен быть ленивым и расточителем, но он должен сотрудничать ради благосостояния хозяина, который кормит и одевает его. Стали бы вы терпеть если бы ваши лодочные помощники, ваши крестьяне, рабочие, ваш домашний слуга сказал бы вам: “Служи мне, потому что я работал”? Я так не думаю.

Так и вы, когда вы рассмотрите, что вы должны были сделать и что вы сделали для Меня, - и в будущем, рассматривая, что вы сделаете, чтобы продолжить Мое дело и чтобы продолжить служение вашему Учителю, - вы должны всегда говорить, потому что вы увидите, что вы всегда делаете гораздо меньше, чем было бы справедливо сделать, чтобы возместить то, что вы получили от Бога: “Мы негодные слуги, потому что мы исполнили только наши обязанности”. Если вы будете рассуждать таким образом, то вы увидите, что у вас больше не будет претензий и плохое настроение не будет больше возникать в вас, и вы будете поступать по справедливости».

Иисус замолчал, Все задумались.

6. Петр слегка подталкивает локтем Иоанна, который, задумавшись, смотрит своими голубыми глазами на воду, которая из индиго стала серебристо-голубой в лунном свете, и говорит ему: «Спроси у Него, когда бывает так, что делают больше, чем свои обязанности. Мне хотелось бы суметь сделать больше, чем мой долг, я…»

«Я тоже, Симон. Я только что думал об этом», - отвечает Иоанн со своей прекрасной улыбкой, и громким голосом спрашивает: «Учитель, скажи мне: будет ли человек, который служит Тебе, когда-либо способен сделать больше, чем то, в чем состоит его долг, чтобы сказать Тебе этим, что он, таким образом, любит Тебя всем своим существом?»

«Дитя, Бог дал вам так много, что по справедливости весь ваш героизм будет всегда слишком мал. Но Бог настолько добр, что Он не мерит то, что вы даете Ему Своей бесконечной мерой. Он мерит это ограниченной мерой человеческих способностей. И когда Он видит, что вы даете без расчетливости и скупости, полной мерой, переполненной и щедрой, тогда Он говорит: “Этот Мой слуга дал Мне больше, чем был должен, поэтому Я воздам ему Мое вознаграждение сверхполной мерой”.

«О! Как я счастлив! Я дам Тебе переполненной мерой, чтобы получить эту сверхполную!» - восклицает Петр.

«Да, ты дашь Мне ее. Вы все дадите Мне ее. Все любящие Истину, Свет дадут Мне ее. И они будут сверхъестественно счастливы со Мной».