Глава 33. Матери и дочери. Часть 2

Даниэлла Анита «Данте» Васкез уставилась на имя в человеческом Списке Смещения, нахмурившись.

Она никогда прежде не читала эту часть списка.

Ну, или каким-то образом пропустила это имя, мельком пробежавшись взглядом во время их поздних ночных сессий, подпитываемых сахаром, кофеином и синтезированными перекусами.

Теперь она уставилась на список имён, написанных поверх виртуального ландшафта, где она работала — ландшафта, созданного ею самой и состоящего из множества физически невозможных зданий, которые были настолько высокими, что почти встречались верхушками в небе. Там также присутствовали летающие динозавры, розовый снег, падающий из пурпурных облаков, закаты практически в любое время суток, говорящие роботы.

Данте смотрела сквозь всё это на трёхмерный ярко-оранжевый текст (поскольку оранжевый в настоящий момент был её любимым цветом) и сосредоточилась на одном единственном имени.

Данте уставилась на это имя, поджимая губы.

Должно быть, Викрам наблюдал за ней.

— Что такое, кузина? — мягко спросил он.

Данте переключила фокус внимания.

Когда она сделала это, виртуальный ландшафт отступил, открывая куда более бесцветное и неинтересное техническое помещение, которое окружало её в реальности. Комната двадцать на десять была наполнена полуорганическими столами, прикрученными болтами к полу и оснащёнными встроенными экранами и стульями из мёртвого металла. Здесь воняло, и не только океанским воздухом и ржавчиной. Временами запахи людей и видящих откровенно заглушали всё, особенно в период планирования крупных операций, потому что многие работали по пятнадцать-двадцать часов без перерыва.

Помимо рабочих мест остальное здесь было просто, ну... вещами.

Техническими штучками, в основном.

Полуорганические машины, провода из мёртвого металла, тюбики желе или «кальмаров», как видящие-компьютерщики называли витки полной органики. Кто-то даже впихнул в угол помятый шкафчик с оружием и боеприпасами, хотя он неудобно выступал вперёд и вечно всем мешался. Бронежилеты, спасательные жилеты и надувные шлюпки лежали на том же шкафчике неровными кучами.

Некоторые вещи не относились к категории «практичных» или «технических».

Наборы для пинг-понга лежали на нескольких столах для тех случаев, когда видящим и людям становилось скучно, и они играли за столами. Маленький холодильник, примостившийся в углу, был набит закусками (в основном фаст-фуд и штуки с большим содержанием кофеина).

Пластиковые динозавры лежали на столах или торчали, где попало, приклеенные к мониторам. Миниатюрные машинки усеивали пол там, где они построили гоночный трек из старых труб. Пластиковый пляжный мячик, который кто-то нашёл во время вылазки на берег и притащил сюда, просто чтобы побесить всех, лежал возле холодильника. Ряд подносов стоял под фито-лампами — этот эксперимент Вик-мэн и остальные затеяли в попытках вырастить «кальмаров», сращивая клонов высокофункциональной органики с помощью органического вещества, собранного с мёртвых животных.

Из-за последнего комната воняла ещё сильнее, чем из-за пота видящих.

Данте привыкла к запахам, так что они на самом деле не тревожили её, но всякий раз, уходя на какое-то время и возвращаясь, она испытывала шок от того первого облака вони от «кальмаров» и пота, ударявшего в нос, когда она переступала порог.

Большинство не-техников жаловалось на это каждый раз, когда им приходилось заглядывать сюда по какой-то причине. Но Данте привыкла, что техников воспринимали с какой-то комбинацией пренебрежения, раздражения, непонимания, страха и благоговения.

В человеческом мире было почти так же.

И всё же, в этом случае в словах «нормальных» был смысл. Подумав о «кальмарах», забродивших в том резервуаре, Данте сморщила нос, взглянув на вытяжные вентиляторы.

— Не уклоняйся, кузина, — пожурил Викрам. — Тебя что-то беспокоит. Я бы предпочёл не считывать это с твоего света.

Данте скрестила руки на груди, повернувшись к нему лицом.

— Ты не сказал мне, что моя мама в Списке, — заявила она, выпятив подбородок. — Вот почему ты послал Джакса, Локи и остальных искать её в Квинсе?

Глаза Викрама сделались пустыми.

Они сделались настолько пустыми, что Данте поняла — он не имел ни малейшего понятия, о чём она говорит.

Она опустила руки, несколько растеряв напористость.

— Ты действительно не знал об этом? О том, что она в Списке?

Викрам покачал головой, его лицо выглядело осунувшимся.

Он встал на ноги, подходя к ней. Осознав, что он хотел увидеть это своими глазами, она передала данные, на которые смотрела — фактически отсканированную версию человеческого Списка — на монитор стола, возле которого она стояла.

Она часто работала стоя — нервная привычка, к которой они все, похоже, привыкли, потому что наконец-то перестали говорить ей расслабиться. Ей нравилось ходить туда-сюда и думать, не сидеть на месте, чтобы мозг не затекал вместе с задницей.

— Ты уверена? — спросил Викрам, и в его голосе отразилось то беспокойство. — Мы искали её имя, кузина. Мы проверили много месяцев назад.

Данте почувствовала, что её плечи расслабились по-настоящему.

— Замужество, Шерлок, — ответила она немного нетерпеливо.

— Что? — он уставился на неё, и в фиолетовых глазах отразилось непонимание.

— Вы не искали её по девичьей фамилии, так? — Данте показала на одно из имён, светящихся оранжевым на мониторе. — Она взяла фамилию моего папы, когда вышла замуж, Вик. При рождении её не звали Джина Васкез. Её звали Джина Джастисия Блэк. Это фамилия моего дедушки. Он был индийцем чероки или типа того.

— Не индийцем, — сказал Викрам, погрозив ей пальцем. — А индейцем. Или коренным американцем. Для этого есть более подходящие слова, кузина.

Данте закатила глаза.

— Не надо тут обижулек. Ты тоже не «индиец», неважно, где бы ты ни родился.

Викрам перевёл на неё взгляд, затем улыбнулся и прищёлкнул языком, как будто вопреки собственному желанию.

— Справедливо, — сказал он. — Но это... — он погрозил ей пальцем, качая головой и внезапно сделавшись похожим больше на индийца, чем на видящего. — Это всё равно неправильный термин, кузина.

Она издала фыркающий смешок.

— Поняла.

Его взгляд вернулся к монитору.

— Она мертва, верно? — спросила Данте в воцарившейся тишине. — Поэтому вы, ребята, ничего мне не сказали. Вы нашли её, и она мертва.

Викрам поднял взгляд, широко раскрыв глаза от шока.

— Нет! — торопливо возразил он. — Нет, кузина! Нет! Совершенно наоборот! Она очень даже жива. Никто тебе не сказал? Они сегодня возвращаются, — он сверился с временем в углу экрана. —...С минуты на минуту.

Данте уставилась на него, опустив руки.

— Что?

Голос и выражение лица Викрама сделались раскаивающимися.

— Я очень, очень сожалею, моя прекрасная кузина. Я правда думал, что они проинформировали тебя, иначе бы я успокоил тебя намного раньше...

Позади него Джейден фыркнул с раздражением и неверием.

Викрам и Данте оба повернулись.

Синеглазый человек бросил на Викрама явно раздосадованный взгляд.

— Отличная работа, придурок, — сказал он. — Это должно было стать сюрпризом.

— Что? — акцент Викрама вновь сделался очень индийским. — Что это значит?

— Сюрприз. Понимаешь? Сюрприз. Они должны были позвонить мне, как доберутся сюда, а я должен был придумать какой-то повод вывести Данте на палубу и удивить её. Вот почему они ей не сказали... придурок.

Глядя на них обоих и словно внезапно почувствовав, что эта идея не так крута, как ему изначально казалось, Джейден расправил плечи и скрестил руки на груди.

— Не смотрите на меня! — сказал он оправдывающимся тоном. — Это не моя идея. Это всё Чинья и Ниила. Они собирались записать ваши реакции и всё такое. Мне показалось, что они не ожидали найти её живой. Все предвкушают воссоединение.

Данте и Викрам продолжали хмуро смотреть в его сторону.

Затем Данте взглянула на Викрама.

— Это что ещё за тупое дерьмо? — спросила она. — Они не сказали мне, что моя мама жива, потому что хотели записать, как у меня случится сердечный приступ, когда они выведут её на палубу, потому что я думала, что она мертва? — она нахмурилась ещё сильнее. — Что, бл*дь, они сказали моей маме? Потому что если они сказали ей, что я мертва или типа того, она выбьет из вас всех дерьмо.

Воцарилось молчание, во время которого Джейден просто смотрел на неё.

Зло выдохнув, Данте направилась к двери комнаты, громко топая и сжимая кулаки. Когда она проходила мимо его рабочего места, Джейден поднял руку и виновато заговорил:

— Эй, Данте... прости. Это правда была не моя идея.

Проигнорировав его, она распахнула металлическую дверь. Она уже боролась со слезами, но сумела сдержать их, пока не добралась до гальюна[4] — так все тут называли туалеты — и протиснулась в овальную дверь, находившуюся через несколько помещений от комнаты техников.

Усевшись в джинсах на опущенное сиденье унитаза, она заперла дверь, сложила руки на коленях и позволила себе заплакать.

— Придурки, — пробормотала она, упираясь лбом в руки.

Данте не поднялась на палубу, когда сработала сигнализация о приближении.

Она не хотела подниматься туда, чтобы её по-дурацки засняли, как в каком-то послеобеденном шоу из телика, где все должны радостно вопить и обниматься — иными словами, где всё такое банальное, тупое и совершенно не в стиле Данте и её мамы. Она не хотела, чтобы другие охали и ахали, или смотрели на то, какой побитой выглядит её мама после тех плохих вещей, которые с ней произошли.

Она не хотела видеть, как все видящие странно обращаются с её мамой.

Она беспокоилась, что они могут плохо обращаться с ней. С самой Данте они нормально общались, потому что она шарила в технике. Что, если они не сочтут её маму особенно «полезной»?

Но на самом деле, бл*дь, неважно, как они воспримут её маму.

Она вообще не хотела это видеть, если окажется, что она ошибалась по поводу своих друзей видящих... если окажется, что они вовсе не такие люди, какими она их считала. Она знала, что будет вне себя от бешенства, если кто-нибудь что-нибудь не так сделает её маме, особенно после того, как все они — включая саму Данте — бросили её в том кошмаре в Квинсе. У неё дым из ушей повалит, и глаза сделаются чокнутыми, как в тех комиксах, которые нравились Джейдену.

Она не хотела, чтобы её новые друзья посчитали её старую жизнь никчёмной.

Она не хотела возненавидеть их в итоге.

Данте представила, как её мама выходит из вертолёта напуганной, орёт, думая, что все ледянокровки морочат ей голову. Её мама, наверное, месяцами читала каналы и искала изображения, видела всё то безумное дерьмо, что происходило в мире. Она видела замки, обнесённые колючей проволокой и возглавляемые похотливыми полководцами, которые продавали детей даже моложе Данте и Пип в обмен на боеприпасы, воду, травку и что угодно.

Что ещё хуже, вдруг это случилось с её мамой? Что, если с ней произошли плохие вещи, от которых она не смогла оправиться? Что, если её мама теперь сломлена?

Дети стали валютой, а вместе с ними женщины и девушки.

Данте была не глупой. Её мама, может, и старая, но она секси-старая, а не жирная и неряшливая. Все её приятели-задроты начали тупить и заикаться в присутствии мамы Данте практически сразу, как только достигли полового созревания. В любом случае, старость и уродство уже не имели значения.

Если её мама выжила, она повидала кое-какое нешуточное дерьмо с тех пор, как на Манхэттене ввели карантин.

Но эти ледянокровки вернулись туда. Они вернулись туда в поисках её мамы, зная, что наверняка никогда не найдут её. Понимая, что она наверняка мертва. Они даже не знали, что её имя было в Списке, но всё равно туда отправились.

Они сделали это для неё — для Данте.

Должно быть, за этим стоял Викрам.

Это должен быть Вик-мэн, хотя она понимала, что он никогда не сознается. Должно быть, он попросил одобрения у Моста, Меча или обоих. Должно быть, они одобрили, иначе этого не произошло бы — Данте это знала, потому что понимала, как тут всё устроено. Но какая-то её часть всё равно оставалась подозрительной и сердитой, ища подвох.

Она не хотела думать о том дне, когда в последний раз видела маму.

Они ввязались в крупную, дурацкую, затяжную ссору. Данте помнила каждое слово. Она орала на свою маму у раковины, на той крошечной, жёлтой как блевотине кухне, где на занавесках были пятна от дыма, а на выкрашенных белой краской шкафчиках виднелись вмятины.

Тем утром она сказала много дерьмовых слов — реально дерьмовых.

Конечно, её мама сама начала. Мама услышала, как она встала в шесть утра, и выбралась из кровати, чтобы наехать на неё прежде, чем Данте уберётся за дверь. Мама знала, что она не затевала ничего хорошего — она всегда знала.

Это чёртово материнское шестое чувство — она просто знала. Она знала, что Данте собирается уйти с Пип и Мэвисом, чтобы сделать что-то незаконное, и попыталась не дать ей переступить порог.

Она орала, что федералы уже один раз арестовали Данте за её «компьютерное дерьмо». Она припомнила того ледянокровку, который её допрашивал, и тот факт, что Данте едва не разрушила себе будущее и шансы получить работу.

Данте отметала все аргументы, которые мама швыряла в неё.

Она назвала её «вышедшей в тираж содержанкой средних лет», которая думала, будто кого-то может одурачить, тайком уходя в два часа ночи на «свидания» с неудачниками, которых она встречала в дерьмовых барах по соседству.

Подумав об этом теперь, Данте чувствовала, как её живот скручивает маленькими тугими узлами, и дышать стало почти невозможно.

Конечно, она не могла вечно прятаться от этих ледянокровок.

Они нашли её, она в этом и не сомневалась.

Её завалили тоннами дерьмового «беспокойства», когда она не пришла на палубу, а потом отказалась выходить из гальюна или отвечать тем, кто заговаривал с ней через дверь. Они пытались говорить с ней ласково, сурово, призывать к рассудку.

Они пытались посылать ей световые штуки, которые морочили голову и играли с её настроением.

Они пытались вызвать у неё угрызения совести из-за того, как сильно мама хотела её увидеть.

Но её мама ни разу не приходила.

Вик тоже не приходил.

Приходил Тензи. Приходила Мика. Приходили Ниила, Анале и Иллег. Джакс пришёл позже, когда Данте поняла, что уже стемнело, и её желудок начал болеть. Она просто хотела, чтобы все они ушли. Ей было стыдно, она сердилась и просто хотела, чтобы её оставили в покое.

Вскоре после того, как она громко подумала об этом, они так и сделали.

Коридор за гальюном сделался очень тихим.

Ещё примерно через час Данте уже не могла терпеть.

Она сильно проголодалась и потихоньку начинала осознавать, что не сможет остаться здесь вечно, и что её мать действительно не придёт за ней. Она жалела, что не является ледянокровкой и не может наорать на маму мысленно. Анале говорила, что мама хотела видеть её, но и это начинало казаться чушью. Так что Данте вышла из гальюна, и не увидев никого в коридоре, засунула руки в карманы и громко подумала в адрес Вик-мэна, каким-то образом зная, что он где-то рядом, поскольку только он не стучал в дверь гальюна.

«Где она, Вик?» — громко подумала она.

Когда никто не ответил, она вставила гарнитуру в ухо, открыла канал и послала ему сигнал уже таким способом.

Когда он ответил, его голос звучал странно... почти сурово.

Очень непохоже на Вик-мэна, даже если не считать бесцветного аватара, который он ей показал — схематичный человечек, нарисованный белым светом на чёрном фоне. Данте знала, что ледянокровки странно относятся к семье и уважению к старшим, так что, может, дело в этом. Может, она действительно сумела разозлить Вик-мэна.

— Что тебе нужно от меня, кузина? — спросил Викрам.

— Где моя мама?

Воцарилось молчание.

Его виртуальный аватар пожал плечами.

— Я могу отвести тебя, кузина, — сказал он. — Или могу объяснить на словах. Что предпочтёшь?

— Она спрашивала обо мне?

Воцарилось очередное молчание.

Это почему-то ощущалось более напряженным.

— Вик, — она нахмурилась, грызя кутикулу на большом пальце. — Она спрашивала обо мне или нет?

— Ты прекрасно знаешь, что она спрашивала о тебе! — взорвался он с нескрываемой злостью. — Ты что творишь, кузина? Ты знаешь, что очень сильно её обидела! Очень, очень сильно! И всех тех видящих, которые привезли её сюда ради тебя! Ты ранила их всех!

В этот раз Данте умолкла.

Она ощутила вкус крови и осознала, что стиснула палец зубами так сильно, что прокусила кожу. Вытерев губы, она нахмурилась и смазала кровь с пальца на джинсы.

— Ты мне скажешь или нет? — повторила она.

Тишина.

Данте видела, как его аватар просто стоял там, в пустом чёрном пространстве.

После очередной паузы она увидела, как аватар вздохнул и провёл своей палочкой-рукой по белому шарику-голове.

— Знаешь, я забываю, насколько ты юна, — сказал он откровенно ворчливым тоном. — Сегодня ты вела себя как разбалованный ребёнок. Стереотипный человеческий подросток. Я не привык к такому поведению от тебя.

— Что? — она фыркнула. — Ты теперь мой папаша, Вик-мэн?

— Близко к этому! — рявкнул он, удивив её и эмоциями, и словами. — Ты меня сегодня опозорила, возлюбленная кузина! Ты опозорила меня так, будто ты действительно приходишься мне дочерью! Более того, я очень разочарован в тебе... и очень печалюсь о твоей матери, которая расплакалась, когда мы сказали ей, что ты не хочешь подниматься! Я не думал, что ты можешь так бесчувственно поступать со своими близкими! Да ещё и с таким эгоистичным пренебрежением!

В глубине души Данте хотелось огрызнуться.

Она чувствовала, как к её горлу подступает тирада о том, что он ей не отец, чёрт возьми, и он может попросту отвалить со своим «позором», разочарованием в ней, и вообще пускай валит нафиг.

Однако она этого не сказала.

Правда в том, что его слова ранили. Они ударили по ней в такой манере, которая удивила её хотя бы болью. Эти слова ранили сильнее всего, что она слышала с тех пор, как оказалась здесь.

Она также осознала, что действительно воспринимает его почти как отца.

Достаточно близко к роли отца, как он и сказал.

Она чувствовала всё это и даже воображала, что Вик-мэн тоже всё это чувствует. Однако не могла заставить себя извиниться.

И всё же она тихонько шмыгнула, вытирая нос.

— Ты мне скажешь? — спросила она, ненавидя то, что говорила тоном маленькой девочки. — Или мне спросить у кого-то другого?

Он вздохнул, прищёлкнув языком. Она почувствовала, как часть его злости ушла, и затем он заговорил ворчливым тоном.

— Я к тебе сейчас приду.

— Нет, Вик. Ты не должен...

— Я к тебе приду, — твёрдо сказал он. — Я уже вижу тебя...

— Любопытная варвара, — пробурчала она.

—...Через камеры, кузина, — перебил он, снова раздражаясь. — Я не лез в твой разум. Но я пойду вместе с тобой. Я не дам тебе во второй раз шокировать свою мать. Она всё ещё адаптируется к реалиям своего нового положения.

Данте закатила глаза, но спорить не стала.

В любом случае, он наверняка прав. Её мама наверняка была как на иголках из-за того, что её окружала куча высоких людей с разноцветными глазами и высокими скулами, которые часто пялились, отпускали непристойные шуточки, выглядели азиатами-но-не-азиатами и людьми-но-не-людьми, передвигались в той странной плавной манере, которая делала их больше похожими на животных.

Данте ничего этого не озвучила. Скрестив руки на груди, она просто ждала, пока Вик войдёт в этот коридор из зелёного и серого металла.

Вик появился из-за угла буквально через несколько секунд.

Оказавшись на одном уровне с ней, он закатил глаза в манере видящих, затем рукой и кивком головы указал на коридор, откуда только что вышла Данте. Развернувшись на пятках после того, как он прошёл мимо, Данте последовала за ним, шагая быстро, но по-прежнему держа руки небрежно скрещёнными на груди.

Никто не сказал ни слова, пока они не проделали примерно сотню шагов.

Затем, как только они прошли через четвёртый овальный люк-проход, Викрам пихнул её плечом. Данте споткнулась, вскинув руку, чтобы удержать равновесие.

Раздражённо посмотрев на неё, она сбилась с шагу, увидев, что в его глазах блестит веселье.

Когда она удивлённо рассмеялась, он тоже улыбнулся.

Им пришлось миновать ещё шесть таких овальных дверных проёмов — а может, семь, Данте вроде как сбилась со счета — прежде чем они добрались до центра судна.

Четыре нереально крутые металлические лестницы привели их на нужный уровень, а затем ещё шестьсот-семьсот шагов по жилым коридорам довели до нужной секции корабля.

Теперь Данте нервничала.

Она действительно на ходу заламывала руки, хотя думала, что такое бывает только в комиксах и фильмах. Она также радовалась, что Вик настоял и пошёл с ней.

Глупо было так реагировать.

Реально глупо.

Это её мама. Даже если Данте по-настоящему задела её чувства, отказавшись подниматься на посадочную палубу, это всё равно её мама. Но от мысли о том, что её мама плакала, становилось только хуже, так что она выбросила эту мысль из головы.

Когда они наконец-то добрались до нужной двери, она снова стала заламывать руки и вздрогнула, когда задела большой палец с прокушенной кутикулой.

Её грудь сдавило, будто там что-то застряло.

Чтобы отвлечь себя, Данте разглядывала жилую зону корабля, похожие на люки двери, низкий потолок с трубами и электрическими кабелями, выкрашенными в серый и белый цвета, с синими водопроводными трубами и красными живыми проводами.

Это не помогало. По правде говоря, она ощущала какую-то тошноту в нутре.

Но когда Вик взглянул на неё, положив ладонь на дверную ручку, она лишь кивнула ему.

Прежде чем он успел повернуть эту ручку, она передумала и схватила его за руку.

— Эй, — позвала она. — Ей кто-нибудь сказал? О том, что она в Списке?

Викрам нахмурился, затем покачал головой.

— Нет, кузина. Я ещё не сообщал остальным. Я подумал, что лучше подождать... пока твоя мать лучше освоится.

Данте кивнула. Она неохотно отпустила его руку, осознавая, что этот вопрос был как минимум отчасти способом потянуть время.

Но Викрам уже отворял дверь.

Повернув ручку, он широко распахнул дверь, открывая их взору очень простую каюту.

По правде говоря, каюта самой Данте выглядела идентично, когда она только взошла на борт корабля. Разница заключалась в том, что Данте с тех пор сделала своё жилище индивидуальным. Например, сейчас стены её каюты были оклеены распечатками Списков, обычно теми их фрагментами, над которыми она работала в данный момент.

Найденных она помечала цветовыми обозначениями, которые они придумали с Виком и Джейденом.

— Красный для мёртвых[5], — пошутил Джейден, когда они тем утром продумывали пометки за завтраком. Зелёный для живых и находящихся на корабле. Синий для живых и находящихся где-то вне корабля. Чёрный для живых и пребывающих вне зоны досягаемости, потому что они были в городе Тени.

Фиолетовый для неизвестного статуса.

Почему-то наличие физических копий на стенах приободряло её. Это делало людей в Списках чуточку более реальными, особенно после того, как она выслеживала их и прикрепляла фотографии рядом с именами.

У Вика на стенах тоже висели Списки.

По поводу Джейдена Данте ничего не знала, потому что никогда не бывала в его каюте. У многих видящих на стенах висел символ меча и солнца или изображение других божеств видящих. У Викрама возле кровати и на комоде висели индусские символы. Похоже, он питал особенно нежные чувства к тому богу с головой слона.

Так что да... давненько она не видела такие каюты лишёнными абсолютно всего, кроме самого минимума.

Металлический стол, на котором почти ничего не лежало. Зеркальная панель, запрограммированная в стену. Серое одеяло на диване. Прикрученный болтами свинцово-серый стул перед столом. Дверь в гальюн. Монитор над кроватью...

Бросив туда повторный взгляд, Данте в упор уставилась на кровать.

Там было двое людей.

Не один, а двое.

И Данте узнала их обоих.

— Что, во имя дерьмовых ураганов богов, это такое? — заорала она.

Она даже не заметила, что матерную часть выпалила на прекси.

Однако когда она заорала, её мама дёрнулась всем телом, её щеки сделались ярко-красными, а глаза комично выпучились. Ну, это выглядело бы комично, если не принимать в учёт остальную ситуацию, в том числе потрясённое лицо Викрама, уставившегося на Данте.

— Кузина, — изумлённо пробормотал он.

Данте его почти не слышала.

Вместо этого она уставилась на свою маму, вся бурля изнутри.

Её мать тоже смотрела на неё, до сих пор удивлённая, но теперь в её тёмных глазах проступили и другие вещи: раздражение, едва сдерживаемая радость при виде неё, и что-то вроде чувства вины.

Локи, парень, с которым её мама сцепилась языками — вот прямо пять секунд назад — выглядел стопроцентно сгорающим со стыда, пока спешно содействовал попыткам матери Данте отделить своё тело от него. Учитывая, что он лежал на ней, сплетаясь конечностями и другими частями их тел, на это ушло несколько секунд.

Почему-то именно он, Локи, принял на себя всё пекло следующих слов Данте.

— Ах ты чёртов ледянокровка! — взорвалась она.

Викрам рядом с ней подпрыгнул сантиметров на тридцать.

Данте на него даже не взглянула, продолжая сверлить гневным взглядом Локи. На мгновение она утратила дар речи и перешла на жесты, в этот раз тоже не заметив, что использует язык жестов видящих.

— Что, во имя нижайших миров заледенелого ада, ты делаешь с моей матерью? — она сжала руки в кулаки, всё её тело тряслось. — Ты объяснишься или нет? Или мне притащить сюда Деклана, чтобы он вышиб из тебя всё дерьмо?

И вновь она почти не заметила, как переключилась с английского на прекси, чтобы отматерить теперь уже виноватого видящего с ближневосточной внешностью.

Локи моргнул, затем хмуро покосился на мать Данте.

— Ну? — потребовала Данте, топнув ногой.

Прочистив горло, Локи поднял ладонь в жесте мира, и его лицо покраснело ещё сильнее.

— Кузина. Прошу. Держи себя в руках. Я прошу прощения. Я...

— Держать себя в руках? — взорвалась Данте. — Ты серьёзно говоришь мне держать себя в руках? Когда я только что стала свидетелем того, как ты лапаешь мою маму?

Воцарилась тишина.

Викрам не издавал ни звука.

И Локи тоже, который в первую очередь выглядел озадаченным.

Мать Данте расхохоталась в голос.

Она тут же зажала себе рот рукой, словно ужаснувшись, но не смогла перестать смеяться. Данте видела лишь то, что рубашка Локи была расстёгнута, а длинные тёмно-каштановые волосы впервые за восемь месяцев, что она его знала, не были убраны привычной заколкой. В сочетании с расстёгнутыми пуговицами на джинсах её матери этого оказалось достаточно, чтобы Данте взбесилась и уже по-настоящему подумывала позвать Деклана.

Когда её мама захохотала ещё сильнее, всё ещё глядя на Данте (теперь в её глазах проступило чувство вины, хотя она всё равно не могла сдержать смех), Викрам, который, видимо, тоже подавлял веселье, усмехнулся.

Когда Данте наградила его убийственным взглядом, он умолк со слегка виноватым взглядом, но Данте всё равно заметила улыбку в его глазах и лишь хмуро зыркнула на него.

Если не считать Данте, то не смеялся только Локи.

Он сидел на кровати и наблюдал за матерью Данте, которая обеими руками зажимала себе рот и пыталась подавить последнее хихиканье. Выражение лица Локи по-прежнему оставалось скорее озадаченным.

Глава 34. Не ходи за мной

Разговор, казалось, продолжался часами.

Я старалась не реагировать на большую его часть. В основном я пыталась подстроить свои ответы и манеру держаться под всех остальных в нашей группе.

Я понимала, что не осмысливаю происходящее нормально. Для этого мне нужно было убраться ото всех остальных. Мне просто надо побыть наедине, возможно, опять посмотреть на воду.

Слова, которые я слышала, звучали абсолютно логичными.

Кали — полагаю, и Уйе тоже — хотели помочь нам перевезти наших людей с корабля и устроить где-то наземную базу. Мы обсудили несколько разных локаций, но все согласились, что если воплощать этот план, то мы с Ревиком и остальная часть команды, которой предстояло проникнуть в Дубай, не могли знать деталей, пока операция не будет завершена.

Очевидно, Кали тоже видела сны о грибовидных облаках, как и я.

Казалось, её тревожило, что это случится скоро, как и события в Дубае.

В свете всего этого я вспомнила тревогу Териана, и хоть я до сих пор не знала, можно ли верить тому, что он сказал, или доверять собственным ощущениям относительно его слов, часть меня невольно замечала параллели с теми чувствами, которые я улавливала от Кали, пока она говорила.

В её свете определённо присутствовало нечто иное.

Врег тоже прокомментировал это, и даже Джон — в тот раз, когда он попытался отвести меня в сторонку и выяснить, что со мной происходит.

К тому времени даже Ревик в некотором роде давал мне побыть одной, хотя он ни разу не отходил слишком далеко, по крайней мере, пока его время не истекло, и ему не пришлось вернуться в резервуар.

Однако до тех пор я часто ловила на себе его взгляд, оценивающий меня, измеряющий мой свет. И да, я не могла его в этом винить. Я знала, что веду себя странно, и не только в отношении моей матери и Уйе. Они говорили о том, чтобы увезти Лили. Они говорили о том, чтобы уехать с моим ребёнком, пока мы с Ревиком отправимся в Дубай.

Я могла твердить себе, что это временно. Я слышала, как другие, включая Балидора, называют этих людей её бабушкой и дедушкой. Я слышала, как они заверяют меня в том, что привезут её ко мне сразу же, как только закончится операция. Ничто из этого не имело значения. Ничто не пробивалось сквозь мою инстинктивную реакцию на сам факт передачи моего ребёнка этим людям, которые по-прежнему были для меня незнакомцами. Одна лишь мысль об этом вызывала в моём свете такую интенсивную панику, что я не могла думать сквозь неё.

Но к концу дня я почувствовала правду в словах Кали.

Я знала, что она права.

Я не могла заглядывать в будущее, как она и Териан, но я чувствовала эту штуку, чем бы она ни являлась. Закрывая глаза, я почти видела это, как облака, собирающиеся на горизонте.

И всё же мысль о том, чтобы потерять Лили так скоро после того, как мы её наконец-то вернули, ощущалась как просьба отрубить себе одну конечность.

Я даже начинала ненавидеть каждого, кто хотел заверить меня в том, что всё будет хорошо.

Так что к концу того первого дня я мало что говорила.

Наконец-то вернувшись на корабль и договорившись встретиться с Кали, Уйе и остальными на следующий день, я просто хотела поспать.

Ревик вернулся три с лишним часа назад, то есть, его двухчасовой период в резервуаре давно закончился. Я подозревала, что необходимость уйти ранее раздражала его, но к концу разговоров он тоже сделался тихим, так что, возможно, он испытывал свои сложности из-за Лили.

У него определённо до сих пор имелись какие-то проблемы с Кали, хотя я пыталась притвориться, что не замечаю этого. Точно так же я пыталась притвориться, что Даледжем не пялился на нас двоих большую часть того времени, что мы пробыли на том пляже.

В любом случае, к тому времени, когда я вернулась в нашу комнату в резервуаре из четырёх секций, Ревика там не оказалось. Вместо этого на прикроватной тумбочке я обнаружила записку, написанную его почерком и сообщавшую, что он пошёл поговорить с Юми.

Я даже не задалась вопросом, почему он решил увидеться с ней именно в этот день... я была практически уверена, что причина мне известна. Он всё равно периодически ходил к ней после нашего разговора в тот день.

Так что да, это не вызвало у меня вопросов.

Я больше задумывалась о том, не надо ли мне самой сходить к Юми.

Я всё ещё думала над этим, когда уснула на кровати прямо в одежде, поверх покрывала. Единственное, что я сумела снять перед тем, как отключиться — это ботинки.

Я проснулась от ощущения рук на своём теле, от притягивающего меня света, от пальцев, скользящих под моей одеждой и ласкающих кожу. Я лежала на боку, а когда повернулась, то увидела, что его глаза светятся настолько, что я даже различаю очертания его лица.

Прежде чем я успела что-то спросить, он поцеловал меня, и его свет был таким мягким, каким я не ощущала его недели... возможно, месяцы.

В сравнении с ним я ощущалась жёсткой, закрытой и отгороженной по краям.

Я старалась открыться ему в ответ, быть с ним, и он вновь поцеловал меня, обдувая теплом мой свет, лаская спину и бока пальцами, водя носом по моим щекам.

От одной лишь его мягкости что-то во мне начало таять.

Я начала проваливаться в него, в его свет.

Я обхватила рукой его спину...

И он вздрогнул.

Я ощутила шок боли в его свете — физической боли, а не боли разделения. Я во всех отношениях находилась достаточно близко к нему, чтобы поначалу это ощущалось как моя боль. Я дёрнулась, отпрянув и ощутив лёгкую тошноту в горле.

Ничего не понимая, я посмотрела на него.

Моё сердце сильнее застучало в груди, хотя разум ещё не успел переварить новую информацию. Мой свет заискрил, когда я встретилась с ним взглядом.

— Что случилось с твоей спиной? — спросила я.

— Ничего.

Поцеловав меня в щёку, Ревик на мгновение прижался своим лицом к моему. Боль струилась по его свету, притягивая меня. Я всё ещё пыталась привести мысли в порядок, когда он опустил губы, целуя мою шею, вкладывая свет в свой язык.

— Элли, — пробормотал он. — Расслабься. Просто позволь мне быть рядом с тобой. Пожалуйста, — он стал целовать меня медленнее, его голос был мягким, переполненным светом. — Ты приняла душ? Я всё ещё ощущаю на тебе привкус соли.

Мое непонимание усилилось.

Я потянулась к его спине, но он схватил меня за запястье, останавливая.

— Элли, — произнёс он. — Всё хорошо.

— Но что с тобой случилось? Что не так с твоей спиной?

Пару секунд он просто смотрел на меня, словно думал. Затем выдохнул, опустил свой вес на бок и улёгся рядом со мной.

— Ты ходил к Юми, верно? — повернув голову, я посмотрела на циферблат, тускло светившийся на краю его органического стола. — Ты всё это время был с Юми?

Мягко прищёлкнув языком, он поудобнее устроил своё тело на кровати. Проведя пальцами по волосам, он снова вздохнул, словно смиряясь, что придётся иметь дело со мной.

Где-то в этой паузе свет в его глазах приглушился, так что я могла видеть только его.

Его силуэт очерчивался бледным бело-зелёным светом, который лился от контура двери в основном для того, чтобы мы ни во что не врезались, если посреди ночи захотим встать в туалет. В этом слабом свечении Ревик выглядел лишь тёмной фигурой, а чёрные волосы казались лишь чуточку темнее его кожи.

— Ты действительно хочешь поговорить об этом сейчас? — спросил он.

Я уставилась туда, где находилось его лицо, и почувствовала, как боль в моей груди усиливается.

— Поговорить о чём? — переспросила я. — О чём мы говорим?

— Элли.

Он потянулся ко мне, взяв за руку. Переплетя наши пальцы, он послал в меня тёплый свет вместе с очередным импульсом боли. Я ощущала там более глубокие эмоции — печаль, нечто похожее на беспокойство, может, даже чувство вины, напряжённая насторожённость, граничащая со страхом.

— Элли... Пожалуйста. Сегодняшний день был для тебя непростым. Пожалуйста. Позволь мне попробовать помочь тебе с этим. Даже если ты до сих пор злишься на меня из-за Даледжема... или из-за того, что я не рассказал тебе, как познакомился с Кали и твоим отцом много лет назад. Тебе нужно открыть свой свет, дорогая. Это всё, чего я хочу. Я хочу ради разнообразия быть тем, кто поможет тебе. Как ты помогаешь мне.