Постскриптум 1–4 стихотворения

 

Мы спрятались в лунном луче,

Чтобы стать незаметными глазу,

И, свившись в клубок, прижались к свече,

Чтоб сгореть без остатка и сразу.

 

Мы растворились в близлежащей тени,

Чтоб лаз найти сквозь темноту,

Связать свои бусины нитью любви

И сверкнуть ожерельем на том берегу.

 

Нас приняла в себя капля дождя,

Вмерзнув в которую ждали тепла,

Чтобы в землю войти талой водой,

Прорасти вместе и каждый – собой.

 

По крапленому следом пути

Мы шли к пробужденью иного,

Нам дали родиться, дали прийти,

И нам помогут добраться до дома.

 

Обретшие знанье,

(незнанье? ничего – кроме – главного – знанье?)

Через с светом срастанье,

Сбросят кожу и мех

И полетят без помех.

 

***

 

Твое тело ли когда

достигнет вершин?

Или будет скитаться

среди дев и мужчин,

И покрываться

сетью морщин,

Чтоб затем распластаться,

в травах лощин?

 

Но ты доберешься

До снега вершин,

До снега вершин,

До снега вершин.

 

Забудь про все,

Забудь про весь мир.

Ты должен добраться

До снега вершин.

 

 

Или, наверно,

Ты спустишься вниз

В страну из преданий

И небылиц

 

В окруженьи теней,

Воров и убийц,

В окружении с детства

Знакомых нам лиц.

 

Ты спустишься вниз,

Ты спустишься вниз,

Ты спустишься вниз,

Ты спустишься…

 

 ***

 

 Минуя преграды,

Овраги, обрывы,

Сквозь нервные срывы

Мы мчимся вперед.

 

Нам очень трудно,

Но мы еще терпим,

Так как мы верим,

Что нам повезет.

 

Мы начнем все сначала,

Ведь там у причала

Волны качают

Наш последний оплот.

 

 

С разбега мы прыгнем

На дерево палуб

И, сдавив горло жалоб,

Помчимся вперед.

 

А за бортом плескались

Дельфины сомнений

И трижды пытались

Забрать нас на дно,

 

А плот обвила

Змея наслаждений,

И, схватив за плечо,

Забрала одного.

 

И вылезший спрут щупальцей страха

Нам плоть разорвал до кости,

Но мы не упали, так как мы знали,

Что нам должно повезти.

 

Эту страшную сказку о том, как мы плыли,

Может, расскажет вам кто – то другой.

Став, в чем – то иными,

Почти позабыли

Подкожного страха

непрекращающийся вой.

 

С другой стороны, – остальные погибли,

И их тела не найти под водой.

 

***

 

Я так убог и слеп

В преддверии тьмы

Под сенью ломанных сучков,

Растущих внутрь земли.

Я огибаю их

И рою

Ход наружу…

 

И оказавшись там,

Я вижу

Упругие холсты дневного зноя

И гнев огня,

И солнца безучастный крик,

И зримую поверхность неба,

Что отражаясь

На замерзшем грунте

Перерождалась каждый миг.

 

И жар огня

Вдруг перестал

Ко мне быть безучастным.

Переливаясь за края

Сетчатки глаза,

Он выжигал

И заставлял неметь.

 

Своей рукой

В перчатке с черной точкой

Он бережно накинулся на кисть

И стал расписывать все светом,

Умело покрывая

Жизнь

Тончайшей сеткой ран

Сиянье излучавших.

 

Мне стало больно

И прикрыв

Белесые глаза

Остатками клочков,

Как крот,

Заполз я

Убоявшись солнца,

Внутрь

 

Домой,

В нору,

Чтоб там продолжить посвященье.

 

Я поживу

И обрасту,

Накинув на сухой скелет,

Тугую ткань

Из боли новой плоти,

И выползу опять…

И посмотрю…

И попытаю счастья…

 

Кто знает,

Может быть,

Привыкну

Вдыхать смятение огня

И гладить лепестки

Его хладеющего тела.

И ждать,

Когда сноп искр закружит хоровод

На крыльях ветра,

Летя чужие души засевать.

И ликовать,

Любуяся кротами,

Что выползли опять.

Приложения

 

[1]. «Предчувствуя близость своей кончины, отец Василий, еще до болезни, в День Ангела старшего сына Даниила 24 декабря 1929 года написал матушке Елене Сергеевне последнее письмо:

 

«Господи, помоги мне сделать это дело хорошо…

Сегодня, в День Ангела моего старшего сынка, моего Додика, мне пришла мысль грустная, но, кажется мне, правильная, что я должен написать прощальное письмо на случай моей смерти… Ибо, если я заболею тифом, то писать уже не смогу, никого из близких не увижу и не услышу, не смогу ничего передать им, кроме этого письма, если оно будет написано заранее и… если Господь устроит так, что оно дойдет до моих близких… Это письмо должно заменить меня, прощание со мною, участие в моих похоронах, которые произойдут здесь без участия моих близких, без их молитвы и слез… Пишу все это спокойно и благодушно, ибо в душе живет неистребимая «надеждинская» надежда, что я вовсе не умру здесь, что я уеду из этого проклятого места и увижу еще всех моих дорогих… Но это будет дело особой милости Божией, которой я, м[ожет] б[ыть], и не заслужил, – а потому пишу это письмо.

Первое слово к тебе, моя дорогая, любимая, единственная Элинька, моя Ленуся! Прежде всего, благословляю тебя за твою верную любовь, за твою дружбу, за твою преданность мне, за твою неисчерпаемую нежность – неувядающую свежесть любовных отношений, за твою умную чуткость ко всему моему, за твои подвиги и труды, связанные с пятикратным материнством, за все лишения, связанные с твоим замужеством, наконец, за все эти последние слезы разлуки после моего ареста… Да воздаст тебе Господь за все, да вознаградит тебя любовь наших детей, любовь моих печальных родителей (если они переживут меня), моих братьев и сестер, всех моих друзей. Увы, я так мало любил тебя за последние годы, так мало принадлежал тебе духовно; благодарю тебя за наши последние встречи в Ильинском, на Сенеже; благодарю тебя за то, что ты удержала меня при себе и просила не торопиться переезжать на новую квартиру. Как хорошо нам было вместе в нашей кают – компании! Как ярко вспоминаю я наш уют, наш светлый мир, наше семейное счастье, тобою созданное и украшенное! Десять лет безоблачного счастья! Есть что вспомнить! за что следует горячо благодарить Бога. И мы с тобой должны это сделать… во всяком случае – и в том, если ты уже меня не увидишь на этом свете… Да будет воля Божия! Мы дождемся радостного свидания в светлом царстве любви и радости, где уже никто не сможет разлучить нас, – и ты расскажешь мне о том, как прожила ты жизнь без меня, как ты сумела по – христиански воспитать наших детей, как ты сумела внушить им ужас и отвращение к мрачному безбожному мировоззрению и запечатлеть в их сердцах светлый образ Христа.

Прошу тебя, не унывай, я буду с тобой силою моей любви, которая «никогда не отпадает». Мое желание: воспитай детей церковно и сделай их образованными по – европейски и по – русски; пусть мои дети сумеют понять и полюбить книги своего отца и воспринять ту высокую культуру, которой он дышал и жил. Приобщи их к духовному опыту и к искусству, какому угодно, лишь бы подлинному. Кто – то из моих сыновей должен быть священником, чтобы продолжать служение отца и возносить за него молитвы. Ведь я так мало успел сделать и так много хотел! Элинька, милая моя! Если бы ты знала, если бы знали люди, как мне легко было любить и как я был счастлив чувствовать себя в центре любви, излучающейся от меня и ко мне возвращающейся. Как мне сладко было быть священником! Да простит мне Господь мои слабости и грехи по вашим святым молитвам! Благодарю тебя за твою музыку, за музыку души твоей, которую я услышал. Прости, родная! Мир тебе. Люблю тебя навсегда, вечно…»

Письмо это было получено в Москве в день кончины отца Василия 19 февраля 1930 года» [Таких рождает вера наша: Избранные жития новых мучеников и исповедников Российских М.: Никея, 2013].

 

[2]. Мысли академика А.А. Ухтомского о постижении Истины (см. главы «Перед лицом открывшейся красоты и истины (1921–1922)» и «От двойника к собеседнику (1927 – 1929)», «Великий разум бытия (1930–1939)» из книги «А.А. Ухтомский. Доминанта. Статьи разных лет».

«Почему нужно … перемениться в мысли», в чувстве, в воле, чтобы стать восприимчивым к Истине?…

… Дело в том, что для приближения к Истине надо начать с отказа от вожделений самоутверждения, а это первый шаг к тому, чтобы открылся Собеседник, т. е. открылось сердце, и слух, и ум к Собеседнику; и с этого лишь момента начинается и путь (метод) к истине через брата, к истине живой, конкретной и содержательной, как она сама раскрывается в истории от родов древних и далеко впереди нас».

***

Наряду с истиной как наиболее полного восприятия данного приобретает свое место истина как понимание того, что должно быть … Главное значение приобретает не массив реальности, какова она есть в своей бесконечной множественности событий и вещей прошлого, текущего у будущего, но тот закон, который стоит за нею, то слово, которое ею высказывается! Калейдоскопу событий и впечатлений противопоставляется истинно сущее как закон и слово бытия.

***

Истина, когда она открыта, всегда логична; но история свидетельствует слишком внушительно о том, что открывание истины происходило не от логичности рассуждения, а сама предвидимая истина была для своих искателей не сцеплением суждений, а пламенной и надлежащей Действительностью и Жизнью!

***

Людям ужасно хочется устроить себе Истину так, чтобы на ней можно было покоиться, чтобы она была удобна и портативна! А она – живая, прекрасная, самобытная Жизнь, часто мучительная и неожиданная, все уходящая вперед и вперед от жадных человеческих вожделений и увлекающая человека за собою! Не для наслаждения и не для покоя человеческого она дана и существует, а для того чтобы влечь человека за собою и отрывать его от привычной и покойной обстановки к тому, что выше и впереди! Не ее приходится стаскивать вниз до себя, а себя предстоит дотянуть и поднять до нее!

… Популярная европейская мысль, убежденная в том, что призвана строить истину для себя и по своим интересам, кончает тем, что приходит к отрицанию возможности знать кого – либо, кроме своей эгоцентрической личности; нельзя знать другого, нельзя понимать друга; неизбежен принципиальный солипсизм.

Напротив, здоровый и любящий человеческий дух начинает с того, что знает друга и ничем более не интересуется, кроме знания друга, другого, весь устремлен от себя к другому; и он кончает тем, что Истина понимается как самобытное и живое существование. Тут логические циклы, неизбежно приходящие к противоположным концам, ибо различны начала!

***

Не Бытие переделывать по себе, но себя переделывать по Бытию, пока не войдешь в исторический рост предания, восходящего к зрению Истины. Тогда впервые способен будешь увидеть человека рядом с тобою, как он есть независимо от тебя, и прозябание дольной травки, и гад морских подводный ход, и внятен станет голос Истины надо всем.

***

Не останавливаясь на себе, на излюбленных доктринах, успокаивающих мысль, всегда предпочитая себе и доктринам реальных людей, забывая свое заднее и простираясь все вперед, – твердо помня, что истина для человека не «подушка для усталой головы», а обязывающая и увлекающая за собой объективная правда, не зависимая от нас, как возлюбленное и влекущее за собой лицо.

…В погоне за истиной, как за своей возлюбленной, человек подобен пловцу с Делоса, описанному в древней легенде: вот он плывет изо всех сил к острову, который вид­неется издали, наконец как будто доплывает, уже чувствует песок под ногами; и в тот момент, когда он готов уже выйти на вожделенный берег, остров опять уходит от него на прежнее расстояние, опять требует труда, опять влечет за собою Опять труд, опять движение вперед!

***

Любовь в качестве руководства к познанию и к истине не понятна для тех, кто знает только критерий самоутверждения и самосохранения! Тут заранее и a priori она исключена и под ее именем разумеется что – то существенно другое – преимущественно дела половых инстинктов! И в этом – страшный симптом в европейской культуре «просвещения», признак приближающегося разрушения! Превосходные страницы Исаака Сирина о ведении и вере, и о трех степенях ведения. На низкой ступени ведение «глумящееся» или занятое самим собой ищет самообеспечения и самоудовлетворения в себе, истину почитает имманентной в Лице Божием.

… Естественно, что ведение, знающее только самоутверждение человека и человечества в его среде, не может понять, как бы любовь могла служить нормальным руководством познания. Вследствие внутренней склонности знать только себя и свой комфорт в окружающем мире, ничего кроме себя и окружающего и не хочет знать этот способ ведения: идеалистический атеизм заложен до всякого самоотчета в его склонностях и морально – психологических предпосылках (Исаак Сирин). Ведение это, «как и свойственно ему, кичится, потому что ходит во тьме, ценит достояние свое по сравнению с тем, что на Земле, и не знает, что есть нечто лучшее его». Это ведение полагает, что принципиально ему открыто и известно все. Поэтому оно замкнуто на себя и не простирается вперед к сущей истине (Ср. Григория Богослова, Златоуста). Отсюда и наклонность этого самодовольного и самоудовлетворяющегося ведения складываться в дискурсивно замкнутую самообеспечивающуюся систему, в самообеспеченный круг. Вырваться из этого круга возможно лишь выходом ко второй ступени ведения, видящего и любящего бытие и истину вне себя и выше себя.

***

Добродетель для человека есть настоящее творчество, подготовляет­ся и определяется его бытом и историей, и из него исходя, строит человек и мироощущение, и миросозерцание, и текущий жизненный свой опыт.

Здесь объяснение того, как человек приходит к мысли, что милосердие правит миром, а закон милосердия главенствует над законом возмездия добра и зла! Трудом и творчеством добродетели достигает человек того, что начинает восприниматься им сокрытый до сих пор смысл бытия и правящий им закон милосердия. Не пассивно, но в меру деятельного труда поднимается человек в гору рецепции тех законов, которыми живет и которым подчинено бытие. Из своего творчества исходит человек, когда судит о мире. Но это не значит, что он приписывает миру то, чего там нет; но человек по мере труда и деятельности зарабатывает себе рецепцию к тому содержанию, которым живет мир.

***

Любимое человеческое лицо лучше всего символизирует то, что представляет для человеческого мышления и поведения истина, предчувствуемая и проектируемая, но не дающаяся в руки, а влекущая за собою все далее вперед. Она всегда нова, всегда впереди. Для натуралиста именно такова Истина! Жизнь, и история, и культура будут бесконечно новы и содержательны, когда они будут направлены на лицо!

… Лишь бы была эта тяга к лицу, – она преодолеет и победит все преграды, предрассудки, теории, понавыдуманные разъединенными людьми для того, чтобы поддерживать разъединение!

***

Мои понимания никогда не стояли и не стоят для меня заслоном от жизни и текущей действительности, не были препятствием к тому, чтобы видеть людей поверх и выше моих пониманий.

Наоборот, так обыденно и постоянно, что понимания, с которыми сжились люди, которые они себе выработали, к которым привыкли и которыми приспособились себя оправдывать в своих собственных глазах, – стоят непреодолимым заслоном, шорами, не дающими видеть то, что сейчас есть перед тобою.

И вот, пока этого самоутверждения в своих пониманиях нет, пока тебе люди ценнее твоих пониманий и мнений, до тех пор и сам ты, и сами твои понимания еще способны расти, обновляться, прогрессировать; с того же момента, как они станут для тебя выше жизни, они застыли, самоудовлетворились, замерзают и начинают замораживать все вокруг себя!

Пока есть общее дело с людьми, пока мы чувствуем, что живем вместе, есть вера в жизнь, в ее ценность для нас и в нашу ценность для нее. Пока нас не разъединяют наши узенькие, самоуверенные понимания, мы вместе, мы в общем деле, и мы счастливы тем, что мы вместе!

[3]. Слова митрополита Антония Сурожского о отличиях между подлинным духовным опытом и ложным (хотя в качестве ложного рассматривается наркотический опыт, слова владыки Антония можно применить не только к теме наркотиков, но и к теме психопрактик, что, в частности, сделано, во второй части статьи «Преодолеть отчуждение (в том числе, – и о депрессии)», в главах «Тренинги, психопрактики, динамические медитации по Ошо, секты», «Ложный опыт и подлинный опыт»).

«Если кратко коснуться этой громадной темы, можно провести следующую параллель. Если рассматривать параллельно мистический опыт и наркоманию, мы видим, что мистическое переживание дается от Бога даром в тот момент, когда Он Сам решит, и тому, кому Он Сам решит его дать, тогда, когда считает человека зрелым и способным воспринять этот опыт. Попытка добиться переживания через наркотик — волевой акт с целью добиться искусственно переживания, тогда как его можно добиться или приобрести только в плане естественного внутреннего возрастания. Второе: переживание, которое дает наркотик, длится столько, сколько действует наркотик, оно угасает вместе с ним и оставляет неуловимое воспоминание, мистический же опыт, который длится столько, сколько пожелает Бог держать нас в состоянии погружения в какие – то глубины или наоборот, как бы «экстаза», прекращается и оставляет не воспоминание, а неизгладимый след: тот, кто пережил мистический опыт, выходит из него новым человеком. Перечитайте любое описание такого опыта в Священном Писании, например, пророка Иеремии (Иер 1. 4–19). В результате наркотического опыта остается желание искусственно повторять этот опыт, потому что он потерян безвозвратно, мистический опыт не создает привыкания и не вызывает потребности его повторять, он есть начало, которое может вылиться в подвижническую жизнь, молитвенную жизнь, в апостольское служение, в углубленную внутреннюю жизнь, и в конечном итоге он всегда направляет того, кто пережил его, к «другому» – к ближнему, и неважно, кто этот ближний – Бог или у него есть человеческое имя. Наркотическое переживание приводит жертву лишь к себе самой, снова и снова возвращает ее к опыту, который ограничен ею самой, из которого исключен другой, потому что окружающий мир становится все более нереальным и далеким, становится помехой и является самое большее почвой для видений, но не имеет собственной ценности, не имеет ценности вне того человека, который стал жертвой наркотика.

Я должен прибавить, что нам следует быть внимательными к тому, что мы говорим, потому что не так уж редко ложная мистика тоже является своего рода наркотиком, опьянением. Есть в христианском мире люди, «мистическая жизнь» которых выражается в одурманенности музыкой, церковной обрядовостью или другими внешними проявлениями, и в таком случае у нее все признаки токсикомании: у нее те же самые внешние выражения, она длится столько же, сколько продолжается внешнее действие, она не приносит никаких плодов, оставляет после себя воспоминание и голод, жажду, потребность, она никак не меняет природу человека, он только все жаднее ждет религиозного переживания и становится все более эгоцентричным, вместо того чтобы открыться другому. Идет ли речь о наркотике или о религиозной интоксикации, когда Бог и религия — только поводы замкнуться на себе, питаться только собой, заниматься «самоедством», все это глубоко разнится от мистического опыта в том виде, каким мы его видим у подлинных мистиков» [Митрополит Сурожский Антоний. Труды. М.: «Практика», 2002. С. 120–121].

[1] См., например, главы «Акт веры и его содержание», параграф 3; «О чудесном и таинственном», параграф 2 из книги Ивана Ильина «Аксиомы религиозного опыта».

[2] Житие старца Иерофея Дидаскала / Пер. с греч. иером. Серафима (Захарова). Святая гора Афон: монастырь Кутлумуш; М: «Принт Маркет», 2013. С. 18.

[3] См. главу 11 книги святителя Николая Сербского «Царев Завет».

[4] См. книгу 1, главу из книги старца Ефрема Филофейского «Моя жизнь со старцем Иосифом».

[5] Пока человек жив, относительно его жизни многое может быть неясным. Например, когда был жив Святой Праведный Иоанн Кронштадтский, некоторые люди не знали, как реагировать на его деятельность. Но когда человек умирает, появляются свидетельства о нем других людей, появляются какие-то материалы, описывающие его труды. И, как сказано в Евангелие, все тайное становится явным. Если человек был добродетельным, но скрывал свою добродетель, то эта добродетель становится очевидной для всех. Поэтому когда один из святителей не понял некоторых аспектов деятельности Святого Праведного Иоанна Кронштадтского, то Кронштадтский праведник вместо оправданий ответил коротко: Дождемся конца.

[6] «Вы, наверное, помните, как в свое время пустыня египетская была перенаселена подвижниками и наставниками. Однако, люди не выбирали себе наставника по признаку его выдающейся славы, не шли к тому человеку, о котором говорили больше всего хорошего, а находили такого наставника, которого они понимали и который их понимал. Это очень важно, потому что послушание заключается не в том, чтобы делать слепо, что говорит некто, имеющий над вами или материально-физическую, или душевно-духовную власть, в том, что послушник, выбрав себе наставника, которому он верит безусловно, в котором он видит то, что ищет, вслушивается не только в каждое его слово, но и в тон голоса и старается через все, в чем проявляется личность этого наставника и его духовный опыт, перерасти самого себя, приобщиться к его опыту и стать человеком, уже переросшим пределы той меры, которую он мог достичь своими собственными усилиями. Послушание – это, прежде всего, дар слушания и не только умом, не только ухом, но всем существом, открытым сердцем, благоговейным созерцанием духовной тайны другого человека. А со стороны духовного отца, который, может быть, вас родил или воспринял вас уже рожденными, но может быть отцом для вас, должно быть глубокое благоговение к тому, что в вас совершает Святой Дух».

[7] Этот же принцип действует, и когда мы имеем дело с ложью. Читая еретические книги, на уровне рациональном мы можем опознать какую-то мысль как еретическую, но дух автора, который приводил в движение его уста и руки, сообщается нам, постепенно проникает в сознание и начинает менять нас изнутри. Об этом писал Игнатий Брянчанинов в своей статье «Об удалении от чтения книг, содержащих в себе лжеучения» (Аскетические опыты. Том 1).

[8] Великие русские старцы: Жития, чудеса, духов. наставления / [Под общ. ред. игумена Аристарха (Лоханова)] // М.: Трифонов Печенг. Монастырь; Новая книга; Ковчег, 2000. С. 482.

[9] Иоанн (Маслов) схиархим. Глинский патерик / послесл. Н. В. Маслова, С. 721–754. М.: АОЗТ «Самшит», 1997. С. 579–580.

[10] Дамаскин (Христенсен), иером. Не от мира сего: Жизнь и учение иеромонаха Серафима (Роуза) Платинского / Иеромон. Дамаскин (Христенсен); Пер. с англ. М. и др.: Рос. Отд-ние Валаам. о-ва Америки: «Русский паломник», 1995. С. 57–58.

[11] Главы «Психоделия в нашем отечестве», «Исходы российской психоделии» из книги А.Г. Данилина «LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости». М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2001.

[12] Этот молодой человек всегда был убежден, что человечеству не нужны ни телескопы, ни микроскопы, и что оно способно познавать реальность и космос через ЛСД. Во время трипов он видел вокруг себя различные религиозные символы, мистерии и сказочных персонажей, и ощущал себя посвященным и сопричастным этому невидимому миру. Но, что интересно, он никогда не видел православного креста.

[13] См «Отношение христианина к страстям его» из книги святителя Игнатия (Брянчанинова) «Аскетические опыты. Том 1».

[14] Некую аналогию здесь можно провести с жизненным путем известного философа Розанова, который писал, что только к концу жизни он полюбил Церковь. До этого он знал о ней, но она была ему не нужна. И только поняв, как она стала ему нужна, он понял, что «до этого и не было ничего». Т.е. просто религиозные понятия не были для него чем-то живым.

[15] Дамаскин (Христенсен), иером. Не от мира сего: Жизнь и учение иеромонаха Серафима (Роуза) Платинского / Иеромон. Дамаскин (Христенсен); Пер. с англ. М. и др.: Рос. Отд-ние Валаам. о-ва Америки: «Русский паломник», 1995. С. 81.

[16] Святая Гора Афон, монастырь Кутлумуш. Перевод с греческого иером. Серафима (Захарова) по изданию (1762–1814). С. 118.

[17] Святая Гора Афон, монастырь Кутлумуш. Перевод с греческого иером. Серафима (Захарова) по изданию (1762–1814). С. 70–84, 100–104.

[18] О том, как уныние связано с гневом, можно подробнее ознакомиться в книгах схиархимандрита Гавриила (Бунге) «Гнев. Раздражительность. Злоба» и «Уныние. Печаль. Депрессия».

[19] Гавриил (Бунге), схиархим. Тоска, уныние, депрессия: Духовное учение Евагрия Понтийского об акедии / Пер. с франц. свящ. Димитрия Сизоненко. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2014.

[20] Лосский В.Н. «О третьем свойстве Церкви».

[21] Слово о молитве умной, сердечной и душевной из книги святителя Игнатия (Брянчанинова) «Аскетические опыты. Том 2»

[22] См. «Плач мой» в книге «Святителя Игнатия (Брянчанинова) «Аскетические опыты. Том 1».

[23] Некоторые духовные авторы считают, что термин «теология» с греческого языка было бы правильнее перевести на русский язык не как «богословие», а как «боговидение». Отсюда высказывание: «ты богослов, если ты хорошо молишься, и если ты хорошо молишься, то ты богослов».

24] См. слово 27, параграф 11 из книги преподобного Иоанна Лествичника «Лествица».

[25] Например, человеку становится очевидным, что выпивание по выходным неизбежно приведет к выпиванию в течение всей недели. Если ум человека очищен от страстей, то подобные вещи он начинает чувствовать и видеть выход даже в, казалось бы, неразрешимой и запутанной ситуации.

[26] Подробнее о совести как об искре Божьей в человеке можно прочитать в третьем поучении «О совести» в книге «Душеполезные поучения» преподобного аввы Дорофея.

[27] См. сл.37 из книги преподобного Исаака Сирина «Слова подвижнические».

[28] См. «Понятие о человеке» из книги священномученика Александра Миропольского Любовь – сущность христианства».

[29] См. гл.5 «Тварное бытие» из книги Лосского В.Н. «Очерк мистического богословия восточной церкви».

[30] Там же.

[31] См. «О двух образах познания мира» из книги архимандрита Софрония (Сахарова) «Старец Силуан».

[32] К чему приводит практика Трансцендентальной Медитации Эмпирический анализ патогенных структур как помощь в консультировании. Институт молодежи и общества, Беншайм (Bensheim), ФРГ, 1980. Верховный Суд ФРГ подтвердил достоверность этого исследования 29 мая 1989 г. Полный немецкий оригинал — Die Bensheimer Studie 1980: Differentielle Wirkungen der Praxis der Transzendentalen Meditation (TM). Eine empirische Analyse pathogener Strukturen als Hilfe für die Beratung. Institut für Jugend und Gesellschaft, Bensheim, 1980 — опубликован в Интернете по адресу. Полный английский перевод этого исследования – The Various Implications Arising From the Practice of Transcendental Meditation. An Empirical Analysis of Pathogenic Structures as an Aid in Counseling. Institute for Youth and Society, Bensheim, 1980 — размещен в Интернете по адресу.

[33] Георгий Максимов, свящ. «Я лично пережил опыт любви Божией». Свидетельства бывших буддистов, обратившихся в Православие.

[34] См. «Исторические развитие основных религиозно-философских идей» из книги Л.А. Тихомирова «Религиозно-философские основы истории».

[35] Кожевников В.А. Буддизм в сравнении с христианством. В 2 т. Т.2. Петроград 1916, С. 742.

[36] Там же Т.2. С 260.

[37] Там же, Т.2. С 261.

[38] Там же, Т. 2. С 266.

[39] Т.1. С. 607.

[40] Подробнее см. беседы «Восточный цикл» и «Доминанта жизни и самоубийство».

[41] «Прямые последствия психоделической революции, или что смогло сразу проникнуть в «раскрытие двери» восприятия» из книги А.Г. Данилина «LSD. Галлюциногены».

[42] Любовь – высшая добродетель ко спасению // Настольная книга священнослужителя, том 8, 1988.

[43] Гавриил (Бунге), схиархим. Тоска, уныние, депрессия: Духовное учение Евагрия Понтийского об акедии / Пер. с франц. свящ. Димитрия Сизоненко. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2014.

[44] Рафаил (Нойка), иеромонах. Живи мя по словеси Твоему. Духовные беседы / Пер. с англ, иером. Доримедонта (Литовко). СТСЛ, 2015.

 

Тип: Соловецкий листок