Созерцание Истины через взгляд сквозь призму Евангелия

Этот случай сопоставим с размышлениями духовных авторов насчет того, что Евангелие научает человека видеть свои немощи. Человек пытается исполнять заповеди, стремиться к идеалу, но в какой – то момент он понимает, что его сил недостаточно. И тогда он обращается ко Христу как к своему Спасителю и Искупителю.

В некоторых религиозных мировоззренческих системах человеку, как объяснял один профессор, дается некий ритуал, который более или менее человеком может быть исполнен. И человек, строго следующий такому ритуалу, начинает считать себя в своей мировоззренческой системе вполне преуспевающим. Когда же речь идет об исполнении Заповедей, чем больше человек стремится к их реализации, тем больше он видит, насколько он несовершенен.

Например, человек хочет не гневаться, держится изо всех сил, но внутри себя он не может преодолеть раздражительности. Или он хочет хранить верность своей жене, но все равно отвлекается на других женщин и возгорается похотью.

Борьба со страстями открывает человеку, сколь малы его силы, не вступивший же в эту борьбу может даже считать себя исполненным добродетелями. Начав искоренять страсти и решившись жить по заповедям Евангелия, человек сталкивается с тем, что внутренне зло, ранее им не примечаемое, поднимает голову. Он опытно познает слова святого Симеона «исполнение заповедей научает человека его немощи». Познав собственную немощь, человек, как писал святитель Игнатий (Брянчанинов), вместе с тем познает и нужду в Искупителе. Божественная благодать, обретаемая вследствие обращения к Искупителю, нейтрализует действие страстей[13].

Здесь можно даже привести мысли из некоторых монашеских повестей (своими словами). Когда человек только поступал в монастырь, то он смотрел на духовника, как на ангела. А когда через некоторое время духовник спрашивал: Как ты теперь смотришь на меня?, монах отвечал: Как на демона. Т.е. пока он еще не начал борьбу со своими страстями, ему казалось, что он был человеком в принципе неплохим. И как говорил один духовный автор: Пока ты не начал подвига, ты считаешь себя другом Божиим, а когда начал подвиг, то не можешь от стыда и глаза возвести на небо.

И то, что происходило с монахами – подвижниками, применимо и к простым христианам. Некоторые становятся христианами только номинально, они принимают Таинство Крещения, но борьбу за чистоту своего сердца так и не начинают. И соответственно они не видят того обилия зла, которое в их сердце свило себе гнездо. И когда человек начинает борьбу с этим злом, он понимает, что Христос ему нужен. До момента борьбы он мог воспринимать Христа как некую абстрактную идею, но, только столкнувшись с невозможностью победить зло своими собственными силами, он принимает Христа как живую личность, которая слышит и откликается на его молитвы[14].

И эту идею обращения человека к Богу не как к абстрактной идее, а как к живой личности, можно проиллюстрировать историей жизни одного заключенного. Еще будучи на свободе и ведя криминальный образ жизни, он перестал видеть в ней какой – либо смысл. И когда он в очередной раз понял, что за ним идет наряд милиции, то не стал бежать, а остался в своей комнате и спокойно подал руки в наручники. Попав в заключение, он окончательно разочаровался в жизни и решил пуститься во все тяжкие – начать убивать людей.

Но однажды ему в руки попался газетный листок со статьей, в которой он прочитал «Сын Человеческий предан будет в руки человеческие». Он не знал, что эти слова взяты из Священного Писания, но что – то его к ним потянуло, и он решил узнать, откуда они. Некоторое время спустя ему захотелось помолиться, но он не знал, что такое молитва. Тогда он воспринимал молитву как особый ритуал, который должен сопровождаться определенными действиями. Сейчас он стал монахом и понимает, что молиться можно и без икон и вне храма, но тогда ему необходимы были какие – то атрибуты. Он вырезал из журнала текст молитвы «Отче наш» и изображение иконы и нашел какую – то каптерку, где на некоторое время мог уединиться. После молитвы он ощутил какое – то дуновение – хотя переживания в таком случае имеют духовную, нематериальную природу, но субъективно свои ощущения заключенный описал так, что как будто кто – то «дунул» на него, как будто внутри него раздалось какое – то «дуновение». И в результате этого дуновения он изнутри наполнился радостью, которая перекрыла все тяготы его тюремного существования.

Это сложно представить, потому что в то тяжелое время распада СССР, вследствие экономического кризиса условия и питание в тюрьме были еще более тяжелыми, чем обычно. Но даже несмотря на это, он испытывал радость: он лежал на нарах и молился, и осознание того, что он не один, что есть Кто – то, Кто слышит его молитвы, было несовместимо с печалью. Он даже поставил два эксперимента, чтобы проверить подлинность этого духовного переживания. Первое время ему казалось, что ничего духовного в происходящем нет, что он сам себе все это придумал. И тогда, зная о том, что Евангелие призывает любить и не гневаться, он стал намеренно воспроизводить в себе гневные мысли, представляя, как причиняет кому – то страдания. Тут же радостное духовное переживание отошло от него. Он почувствовал себя обкраденным, стал просить прощения у Бога и не успокоился до тех пор, пока это духовное состояние не вернулось к нему.

Через некоторое время ему опять показалось, что он все себе сам придумал, и опять поставил такой эксперимент, и опять ощутил опустошенность. И в своей духовной жизни он стал познавать что угодно, а что не угодно Богу. Т.е. он стал ощущать, что вследствие определенного строя мыслей незримая связь с Богом укрепляется, а вследствие злых мыслей эта связь ослабевает. И он стал стремиться к тому, что эту связь укрепляет, и стал избегать того, что эту связь ослабляет.

Что-то подобное произошло с отцом Серафимом (Роузом) в момент обретения им Истины. Однажды он зашел в православный храм и вот как описал свои ощущения от пребывания в нем: «…Стоило мне перешагнуть порог русской церкви в Сан – Франциско, как со мной произошло что – то неизведанное доселе ни в буддистских, ни в иных восточных храмах. Сердце подсказало: вот твой дом. Я наконец обрёл, что искал. Объяснить себе я ничего не мог, службы я не понимал, равно и русского языка»[15].