Дискуссии о взаимоотношении физиологического и психического

Мы видели, какой трудный путь прошла советская психология со времени ее первых шагов в построении марксистской психологической теории. Павловская физиология высшей нервной деятельности не испытала таких трудностей, как психология. В условиях нового общественного строя ей не пришлось изменять свой путь, подобно психологии, которая должна была прежде всего сломать старые устои и искать новые пути. Более того, И.П. Павлов получил всемерную поддержку в развитии своих идей. Трудности в павловской физиологии возникли как следствие ее развития. Переход от изучения поведения животных к исследованию высшей нервной деятельности человека остро поставил методологические вопросы. Введение И.П. Павловым в учение о высшей нервной деятельности понятия второй сигнальной системы имело программное значение. Тем самым ставилась задача физиологического объяснения сознания человека как продукта общественной жизни в его специфических особенностях. Работа в этом направлении И.П. Павловым была лишь начата. После его смерти на этом решающем участке развития павловского учения наблюдалось отставание. Одной из главных проблем, обсуждавшейся на сессии Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР, посвященной проблемам физиологического учения И.П. Павлова, была проблема изучения высшей нервной деятельности человека, а в связи с этим встал и вопрос о взаимоотношении физиологии и психологии.

А.Г. Иванов-Смоленский в своем докладе на сессии в специальном разделе рассмотрел взаимоотношение субъективного и объективного, психического и физиологического. Это взаимоотношение он характеризовал как «единство субъективного и объективного». Обосновывая этот тезис, докладчик сперва привел высказывания В.И. Ленина об отношении психического как субъективного образа к объективному миру, а затем рассмотрел единство субъективного и объективного как «слитие» психологического с физиологическим, как «наложение явлений психической деятельности на физиологические факты»[487]. Иванов-Смо-

211

ленский утверждал, что именно так надо понимать павловский тезис о «слитии» психологического и физиологического. При этом он толковал субъективное как переживание человеком физиологических процессов, протекающих в мозгу, а объективное как сами физиологические процессы. Проблема субъективного и объективного представала как отношение психических и физиологических процессов. Таким образом, раскрывая тезис единства субъективного и объективного, докладчик переносил гносеологическое отношение человека как субъекта деятельности к объективной действительности на отношение психического и физиологического. Он неверно трактовал отношение психического к нервным процессам как отношение субъективного к объективному и давал характеристику субъективного как переживания субъектом внутренней работы мозга. При этой трактовке под объективным понимались физиологические процессы, а психическое понималось как их переживание. В результате такого толкования павловского тезиса о слитии психического с физиологическим утрачивалось то, что психические явления регулируют действия человека именно путем отражения внешнего мира. Тем самым отрицалась и регулирующая функция психики по отношению к действиям, отрицалась роль психического опосредования в жизни и деятельности человека. Воскресали идеи, которые высказывались А.Г. Ивановым-Смоленским и рядом других физиологов в дискуссиях 20-х гг. и еще тогда подверглись критике.

Несмотря на то, что сессия ставила своей задачей развитие павловских идей, критику попыток ревизии взглядов И.П. Павлова и их вульгаризации, опровержение мнения о «механистичности» павловского учения[488], в центральной теоретической и методологической проблеме совершалось отступление от павловской трактовки материалистического монизма к такому пониманию взаимоотношения психического и физиологического, которое было присуще рефлексологии и поведенчеству. Понимание места и роли психического во взаимосвязях материального мира в ведущем докладе А.Г. Иванова-Смоленского несло на себе печать механистических взглядов 20-х гг. Некоторые участники сессии поддержали положение о том, что субъективный мир человека – форма проявления физиологических процессов. М.М. Кольцова, выступая по ряду других вопросов против Иванова-Смоленского, в этом была согласна с ним. Такая же трак-

212

товка павловскому тезису о «слитии» давалась и Ф.П. Майоровым[489].

Методологическая ошибка запутывала не только вопрос об отношении психических и физиологических процессов, но и весь комплекс с ним связанных вопросов: о методах психологического и физиологического исследования, о предмете физиологии высшей нервной деятельности и психологии, о взаимоотношении физиологии и психологии и другие. Критикуя субъективный метод исследования психических явлений, А.Г. Иванов-Смоленский и ряд других физиологов совершали ошибку, утверждая, что его надо заменить объективным исследованием физиологических процессов, поскольку объективное исследование психических явлений невозможно. Более того, применение каких-либо психологических понятий рассматривалось ими как переход со «строго объективного физиологического изучения фактов на путь субъективно-психологической их интерпретации»[490], столь же порочным объявлялось и обращение к данным психологических исследований. Более того, предполагалось, что современный уровень физиологических знаний позволяет заменить психологические исследования физиологическими.

Из представления о невозможности объективного изучения психического следовал далеко идущий вывод о замене психологии физиологией высшей нервной деятельности. Взгляд этот, высказанный Ивановым-Смоленским[491], разделяли и некоторые физиологи. М.М. Кольцова говорила о том, что область исследования психологии «совпадает с областью физиологии высшей нервной деятельности человека»[492], что можно свести закономерности психических процессов к физиологическим закономерностям, а признание специфичности психических явлений расценивала как дуалистическое понимание природы человека. Эта ошибочная тенденция, вылившаяся в отрицательное отношение к психологии, наносила вред не только психологической науке, но и самой физиологии высшей нервной деятельности человека. Человека, обладающего сознанием, нельзя успешно изучать, обособляя физиологическое исследование от психологического.

Развитие концепции И.П. Павлова относительно двух сигнальных систем отражения действительности было по существу

213

одним из важнейших вопросов, поставленных на сессии. Но обсуждение его показало, что теоретической и практической важности задач, встававших в связи с понятием второй сигнальной системы, никак не соответствовало их экспериментальное изучение и обоснование в годы после смерти создателя учения о высшей нервной деятельности.

Изучение взаимодействия двух сигнальных систем отражения действительности не могло быть правильно поставлено при забвении того, что психика является отражением внешнего мира, при неверной постановке вопроса об отношении физиологии высшей нервной деятельности и психологии. Без союза с марксистской психологией не могло быть плодотворного теоретического и экспериментального исследования этой проблемы. Выяснение соотношения психических и физиологических исследований было существенно для дальнейшего развития как психологической, так и физиологической теории и установления такой взаимосвязи между ними, которая обеспечивала бы в научных исследованиях воплощение материалистического монизма и в то же время исключала отождествление качественно разных явлений. Было необходимо разобраться в соотношении содержания этих двух наук, в многообразии переходов между сферами их действия и в тех возможностях, которые открывались исследованием пограничных областей их действия. Для психологии в обстановке того времени вставала задача отстоять свой предмет и методы для того, чтобы отстоять свою самостоятельность в системе других наук.

В дискуссии о природе психического, которая после павловской сессии развернулась в печати, философами, психологами, физиологами, психиатрами высказывались разные взгляды[493]. Их можно сгруппировать следующим образом: 1. Отождествление психического с физиологическим. 2. Признание психического особой формой движения материи. 3. Сопоставление психического и физиологического как двух сторон единого процесса. 4. Признание рефлекторной деятельности только физиологическим процессом, над которым надстраивается особая психическая деятельность. 5. Утверждение рефлекторного характера психики и вместе с тем ее качественного своеобразия. Однако понимание рефлекторного характера психического обнаруживает столь большие различия, что фактически за этим утверждением скрываются разные концепции.

Сторонники материальности психического отрицали качественное своеобразие психических процессов и отождествляли их с физиологическими процессами[494]. При таком отождествле-

214

нии физиология заявляла свои права на то, чтобы ее система понятий заменила отжившие и якобы утратившие свое значение психологические категории[495]. Защита положения о материальности психики шла и другим путем: психические процессы не отождествляются с физиологическими, а противопоставляются им как особая психическая форма движения материи. Высказывалось мнение, что у высших животных и у человека, кроме форм отражения, общих с мертвой природой – механических, физических, химических – имеются три высшие формы отражения: физиологическая, психическая и познавательная или гносеологическая. Каждая из этих форм представляет особую форму движения материи, развивается по своим законам и изучается особой наукой. Следовательно, психическое расчленяется, то есть, помимо психической формы движения материи, существует еще особая познавательная или гносеологическая форма движения материи. Несмотря на кажущееся противопоставление последнего взгляда сведению психического к физиологическому, здесь также происходит их объединение. И в данном случае утверждается материальный характер психических и познавательных процессов с той лишь разницей, что нервная деятельность разделяется на три отдельных рода движения материи. При этом вводится такое разграничение: сигнальное отражение – психическое, а образное отражение – познавательное[496]. Взгляд на психику как форму движения материи обосновывался тем, что иначе нельзя объяснить собственной активности сознания, его относительной самостоятельности и его регулирующей роли в поведении, практических действиях людей. Аргументация сторонников этого взгляда была такова: если психическое не движение материи, то оно неизбежно бессильный эпифеномен, который не может ни обладать относительной самостоятельностью, ни активностью, ни регуляторной ролью в отношении поведения людей[497].

215

Некоторые участники дискуссии определяли отношение психического и физиологического как отношение двух сторон единого процесса, а в материальном и идеальном видели две формы единой и неделимой природы[498]. В связи с этим перед физиологией ставилась задача исследования высшей нервной деятельности со стороны физиологических механизмов, а перед психологией – исследование ее содержания.

Опасность сведения психического к физиологическому, которая вновь возникла на павловской сессии, заставила вспомнить о борьбе с механицизмом в естествознании в 20-х гг. и вызвала у некоторых философов стремление обособить психическую деятельность от нервной. Так одной крайности противопоставляется другая. Физиологическая деятельность считается рефлекторной, а над ней надстраивается особая, самостоятельная психическая деятельность[499]. Сторонники этого взгляда считали, что сохранить представление о качественном своеобразии психического и устоять против вульгарно-материалистического и механистического сведения психики к физиологическим процессам можно лишь путем противопоставления условнорефлекторной деятельности, как только физиологической, особой психической деятельности, имеющей свои законы. Однако, поскольку сторонники этого направления хотят оставаться материалистами, возникает необходимость связать психику с ее материальным субстратом – мозгом, поэтому противопоставление психической и физиологической деятельности подкрепляется умозрительной (так как естественнонаучных данных для этого нет) схемой двух уровней мозговой деятельности – физиологического и психического. Рефлекторный акт понимается как материальный и физиологический, а психический акт как нематериаль-

216

ный как деятельность мозга, но уже не нервная деятельность[500]. Рассуждение сторонников этих двух как будто противоположных направлений – сведения психического к физиологическому и обособления психического от физиологического – неожиданно сближаются в одном пункте. Они в равной мере отходят от сеченовского и павловского понимания рефлекторного акта, толкуют его сообразно допавловской физиологии. Позиция обособителей психического возникла в качестве противовеса стремлениям физиологизировать психическое, которые обнаружились после павловской сессии. Опасность физиологизирования была вскоре преодолена и защищать психологию от физиологии уже не было нужды, но возникла и существует другая опасность, опасность перегиба в другую сторону, опасность отрыва психического от физиологического[501].