Введение принципа единства сознания и деятельности В конкретные исследования и его экспериментальное обоснование

Введение в психологическую теорию новой характеристики психики в ее отношении к деятельности требовало нового рассмотрения всей проблематики общей психологии. В «Основах психологии» (1935) С.Л. Рубинштейн сделал попытку внести идею единства сознания и деятельности в круг основных психологических проблем. Тогда же стало ясным, что включение в психологическую теорию новой области отношений требует, во-первых, введения новой характеристики в систему уже имеющихся психологических понятий и, во-вторых, проведения специальных исследований, прежде всего экспериментальных, позволяющих изучить психику в ее новых связях. Выполнение первого условия столкнулось с большими трудностями, поскольку понятия, которыми располагала психология, либо вовсе не учитывали эту особенность психики, либо шли по пути механистического ее толкования, отвергая психологический анализ деятельности человека. Выполнение второго условия требовало времени и по ходу своей реализации приносило новые знания, но они в свою очередь выявляли недостаточность в определении характера связи сознания с деятельностью как единства и, следовательно, вносили изменения и в принятый методологический принцип.

В 1940 г. в «Основах общей психологии» С.Л. Рубинштейн, располагая уже данными многих исследований советских психологов, реализующих новый методологический принцип, пишет о том, какие изменения надо внести в исконные проблемы общей психологии: ощущение, восприятие, память, внимание, воля, мышление, эмоции и другие, так же как и в методы их экспериментального исследования. Как предмет изучения выделяются психические процессы, однако дифференциация функций и процессов, намеченная в новой системе отношений, еще не проводится с должной последовательностью. Этому противодействует другая тенденция – сбора фактов и обобщения всех знаний, закрепленных в понятиях, введенных иными психологическими теориями, в частности в понятиях функциональной психологии. Поэтому новая постановка проблемы соотношения функций и процессов далеко не всегда проявляется при изложении конкретного материала, особенно это касается исследований, проведенных в русле функциональной психологии. Мысль о процессах как о способе существования психики получит свое методологическое обоснование позднее. Пока же ставится задача аналитического изучения психических процессов – восприятия, памяти, мышления как компонентов практической деятельности и как форм деятельности теоретической.

Конкретные психологические исследования строятся как исследования психических процессов, протекающих в ходе какой-

168

нибудь деятельности; например, изучение мышления в учебной деятельности школьника и в практической деятельности полководца, изучение памяти и навыков школьников, изучение восприятия в играх детей и т.д. Начатые на рубеже 30-40-х гг. большие циклы исследований проблем общей психологии, опирающиеся на методологический принцип единства сознания и деятельности, внесли много новых фактов, показали многообразие и многосторонность связей психики с деятельностью[414]. Эти исследования открыли зависимость течения психических процессов и их результатов от способов и условий выполнения деятельности.

Изучение психических процессов (памяти, мышления и др.) в зависимости от деятельности человека явилось основным методологическим ходом, направленным на выяснение характера связи психики с деятельностью. Изучение психики, идущее от выяснения ее роли в деятельности человека, меняло самую классификацию психических процессов, не говоря уже о новом их понимании. Второй методологический ход был совершен значительно позже на основе обобщения результатов тех экспериментальных исследований, которые проводились в конце 30-х и в 40-х гг. и опирались на принцип единства сознания и деятельности. Психические процессы стали рассматриваться в качестве особой деятельности, в которой происходит взаимодействие человека – субъекта познания и деятельности – с объектом и получает свое выражение активность отражения человеком внешнего мира. Следующий шаг в развитии психологической теории, связанный с личностным подходом к изучению психических процессов, намечается еще позже и во многом остается лишь требованием, поставленной задачей.

Когда писались «Основы общей психологии», автор их располагал по проблемам ощущений обширным материалом физиологии органов чувств. Эти материалы, полученные в результате исследования лишь периферических воспринимающих аппаратов, давали характеристику органов чувств и ощущении в соотноше-

169

нии с отдельными раздражителями. Психофизиологические исследования С.В. Кравкова и его сотрудников, К.X. Кекчеева, Б.М. Теплова, А.Н. Бронштейна и других советских психологов 20-30-х гг. следовали в большей своей части традиционной проблематике западноевропейской физиологии органов чувств и сосредоточивались на выяснении изменений порогов чувствительности, явлениях адаптации, контраста, последействия раздражителей, цветовом зрении, взаимосвязи ощущений различных модальностей. Некоторые факты о роли деятельности были получены тогда в отношении осязания[415]. Излагая и обобщая все имеющиеся данные в области ощущений, можно было лишь указать на необходимость иной их трактовки, связывающей их с деятельностью человека, отметить, что «психологическое исследование имеет... дело не только с «раздражителем», но и с предметом, и не только с органом, но и с человеком» [416]. В «Основах общей психологии» был представлен общий замысел исследований ощущений и восприятий через практическую деятельность человека, в которой они проявлялись и от которой они зависели. Требование изучения взаимодействия субъекта и объекта пока было лишь обозначено.

В конце 30-х гг. Б.Г. Ананьев и его сотрудники начали проводить экспериментальные исследования чувственного познания сперва (с 1937 по 1942 г.) в отделе психологии Института мозга имени Бехтерева, а затем на кафедре психологии Ленинградского университета. Теоретической основой их была идея связи чувственного познания как отражения действительности с деятельностью человека. Место и роль этого комплекса исследований в полную меру можно уяснить и оценить лишь в соотношении со всем дальнейшим ходом развития марксистской психологической теории. В этих исследованиях марксистско-ленинская теория отражения воплощалась в психологическую теорию через психологический эксперимент, обнаруживая сложную зависимость возникновения чувственной картины мира от человека как субъекта деятельности[417].

Большое место в исследованиях ощущений уделялось влиянию трудовой профессиональной деятельности на развитие и формирование дифференцировки цветов, слуховых, вкусовых ощущений[418]. Особое место в экспериментах заняло изучение

170

осязания в процессах познания и труда, начатое в конце 30-х гг. и длившееся более двух десятилетий. Несколько позднее развернулись исследования восприятия пространства[419].

Проблема связи памяти с деятельностью, зависимости запоминания от характера деятельности, в ходе которой оно совершается, составила содержание многих работ[420]. Они открыли большой цикл трудов, посвященных влиянию деятельности на память, осуществлявшихся в последующие десятилетия. Эти работы отчетливо выявили особенности нового подхода к старой проблеме, которая одна из первых в психологической науке подверглась экспериментальному изучению, и дали ей новую трактовку в новой системе отношений.

Исследовалась и зависимость запоминания от конкретной деятельности субъекта. Были выяснены зависимости запоминания от направленности деятельности, в которой оно протекает, от ее активности, от действий, непосредственно осуществляющих достижение цели, и от подготовительных действий, а также сравнительная роль каждой из этих зависимостей в общей зависимости запоминания от деятельности, в которой оно осуществляется. Но на первый план выступали процессы памяти как особого рода деятельности человека. Ярко выявилась зависимость заучивания от того, как человек работает над материалом, как он его группирует, обобщает. Успешность запоминания как особого рода деятельности сочеталась с активностью мыслительной деятельности[421].

Обстоятельно изучался вопрос о непроизвольном запоминании. П.И. Зинченко на основании многих экспериментальных данных утвердил новый взгляд на непроизвольную память, которая считалась случайной и механической. Большой фактический материал, собранный им, свидетельствовал о смысловом характере непроизвольной памяти и ее зависимости от содер-

171

жания и характера деятельности человека[422]. Выяснилось, что материал запоминается не только тогда, когда он становится объектом специальной мнемической деятельности запоминающего, т.е. направленной произвольной деятельности. Запоминание может быть непроизвольным при условии активной направленности субъекта на достижение цели действия. Сохраняется в памяти прежде всего то, что составляет цель действия, основной является зависимость от того, включен или нет запоминаемый материал в целевое содержание действия, в ходе которого совершается непроизвольное запоминание.

Обобщая исследования памяти, А.А. Смирнов, возглавлявший разработку этой проблемы, приходит к следующим выводам[423]. Память, как и все психические процессы, обусловлена конкретной деятельностью человека, зависит от ее целей и задач, мотивов и содержания и вместе с тем сама может выступать как особого рода – мнемическая – деятельность. Память зависит от направленности и характера деятельности, а также от ее активности и осмысленности. Запоминание у ребенка строится на базе его основной деятельности – у дошкольников на базе игры, у школьников на основе учебной деятельности. В соответствии с изменением основного вида деятельности ребенка преобразуется характер запечатления. У школьника запоминание приобретает сознательно направленный, волевой характер, заучивание перестраивается на основе обучения. Много нового открылось в соотношении двух видов запоминания – произвольного и непроизвольного. Все эти вопросы не затрагивались ранее существовавшими теориями памяти, так как они не соответствовали тем взглядам на природу психики, которые определяли круг исследуемых вопросов. У ассоцианистов круг этот ограничивался изучением условий образования ассоциаций, основанных на смежности во времени; у гештальтистов – законами возникновения структур, действующих вне активной деятельности субъекта; у бихевиористов – условиями образования связей между стимулами и реакцией, вне характеристики психической деятельности; у фрейдистов – динамикой и борьбой влечений, действующих в подсознательной сфере, и т.д. Советская психология заново разработала этот раздел, опираясь на новые исследования закономерностей памяти, в которых последняя связывалась с деятельностью человека.

172

Если память была первым объектом экспериментального исследования с новых позиций и составила их главную тему на рубеже 30-40-х гг., то мышление стало предметом многочисленных конкретных исследований в советской психологии в 50-60-х гг. В 40-х гг. намечается лишь общий план нового подхода к мышлению в связи с характеристикой психики в ее отношении к деятельности[424]. Как исходное принимается положение о том, что мышление отражает бытие в его существенных связях и отношениях, в его многообразных опосредованиях. Общие методологические положения позволяют определить ближайшую задачу психологии мышления как исследование строения и протекания мыслительного процесса, направленного на разрешение определенной задачи, заключающей в себе цель мыслительной деятельности, соотнесенную с условиями. Следующей задачей было исследование соотношения мышления и практической деятельности. Ранее это соотношение трактовалось так: либо действие принималось как внешнее выражение теоретического мышления, либо действие полностью отрывалось от мышления и представало как навык и инстинктивная реакция. В первом случае зависимость мышления от деятельности никак не учитывалась. Во втором – деятельность лишалась своей психологической характеристики.

После исследований В. Келера, проведенных над человекообразными обезьянами, и его опытов с детьми, когда выяснилось, что существует мышление, непосредственно включенное в практические действия, в психологию вошло понятие практического мышления или практического интеллекта. Но это понятие в том содержании, которое в нем подразумевалось, заключало противопоставление интеллекта и практики, признание их разрыва, хотя казалось, что оно преодолевает этот разрыв и объединяет в одном понятии практику и интеллект. Признание фундаментальной связи психики с деятельностью никак не позволяло согласиться с существованием двух интеллектов – теоретического и практического, вызывало возражения против разделения мышления на практическое и теоретическое на том основании, что одно связано с практикой, а другое нет.

С.Л. Рубинштейн развивает новый взгляд, утверждающий, что человеческое мышление едино, что с практикой человека связано всякое мышление, но имеются разные виды и уровни мышления, которые по-разному связаны с практической деятельностью. На этом основании можно различать практическое и теоретическое мышление.

Первое совершается в ходе практической деятельности, непосредственно направлено на решение практических задач и пользуется зависимостями между вещами в пределах непосредственно данной ситуации. В этом его отличие от мышления,

173

выделенного в качестве особой теоретической деятельности и лишь опосредованно связанной с практикой. Практическое мышление использует результаты теоретического мышления, но часто совершается в форме наглядно-действенного мышления[425]. Блестящим исследованием, развившим новую точку зрения на так называемое практическое мышление, явилась работа Б.М. Теплова «К вопросу о практическом мышлении»[426]. На основе анализа деятельности полководца и требований, которые она предъявляет к мышлению, Б.М. Теплов сделал общие выводы об особенности мышления, непосредственно вплетенного в ту или иную практическую деятельность. Конкретные задачи, встающие перед человеком, доказывал Б.М. Теплов, вызывают различные формы мыслительной деятельности. Различие между теоретическим и практическим мышлением заключается в том, что они по-разному связаны с практикой, осуществляются в разных видах деятельности, а потому поиск психологических закономерностей мышления должен совершаться в тех условиях конкретной деятельности человека, в которых они реально выступают. Например, в сложнейшей боевой обстановке мысль полководца непосредственно связана с практикой и подвергается ею непрерывному испытанию, характерным в его мышлении является то, что синтез не только следует за анализом, но и предшествует ему. Зерно анализа – выделение существенного, поэтому можно говорить о синтезирующем анализе полководца.

Выяснилось также, что вынужденная скорость протекания мышления в боевой обстановке обусловливает и такое качественное своеобразие мышления, каким является интуитивное умозаключение, когда отдельные звенья проносятся более или менее бессознательно. Психологическая природа интуиции полководца теснейшим образом связана с высоким развитием в его деятельности пространственных представлений и пространственного мышления, а также чувства времени.

Включение методологического принципа связи сознания с деятельностью изменяло трактовку внимания, эмоций, воли и других проблем, составляющих содержание общей психологии. Новый подход к проблеме внимания, например, был сформулирован так. «Внимание существенно обусловлено взаимоотношением между направленностью деятельности, в которую включен человек, и направленностью его психических процессов... Отсутствие внимания означает их расхождение или разведение. Можно сказать, что внимание выражает специфическую особен-

174

ность процессов, направление которых регулируется деятельностью, в которую они включены» [427].

Соотношение между деятельностью человека и его потребностями определяет природу и функцию эмоций. Связь эмоций с деятельностью получает двустороннюю характеристику: эмоции формируются в ходе человеческой деятельности, направленной на удовлетворение потребностей человека, и в то же время они являются вместе с тем побуждениями к деятельности[428]. Направление общественно-трудовой деятельности порождает и формирует различные направления и стороны эмоциональности.

Волевые процессы еще более тесно связаны с деятельностью. Введение в психологическое исследование действия изменяло обычную в психологии трактовку воли, отрывавшую ее от действия, психологическому анализу подлежало теперь и само волевое действие, его исполнение и его сознательная регуляция в соответствии с планом действия.

Был еще один раздел психологии, в котором реализация принципа единства сознания и деятельности имела важнейшее методологическое значение. Это – проблема личности. Поскольку основным для марксовой концепции является тезис о том, что сознание человека есть общественный продукт и вся его психика социально обусловлена, а определяющее влияние общественных отношений в развитии психического осуществляется опосредованно через личность, через ее деятельность, постольку вне связи с личностью невозможно понимание психического развития человека. Ни психология сознания, ни психология поведения принципиально не могли правильно поставить проблему личности. «Каждая из этих психологических концепций рассекла личность, оторвав, во-первых, друг от друга ее сознание и ее деятельность с тем, чтобы затем: одна – разложить сознание на безличные функции и процессы, другая – расчленить поведение на отдельные навыки или реакции»[429]. Преодоление идеалистического понимания сознания через раскрытие его связи с деятельностью человека явилось первым шагом в реализации марксистского понятия личности как совокупности общественных отношений применительно к психологии. Характеристика психики в ее связи с деятельностью вела к новому подходу и к психологии личности; по-новому решалась проблема формирования личности и ее способностей, которые не только проявляются, но и формируются в конкретной деятельности. Включение психических свойств человека в

175

объективные взаимосвязи открыло возможность проследить общественную обусловленность психического и подойти к направленному развитию психических свойств человека. Изменение в понимании всей проблематики, связанной с личностью, заключалось в раскрытии реальных путей, механизмов их общественного развития у индивидов, что выразилось в определении способностей как продукта не врожденных задатков самих по себе, а всего хода развития личности, в котором способности вырабатываются в процессе специально организованной деятельности.

В приложении к способностям особую силу приобретает положение о том, что, проявляясь в деятельности, психические свойства и формируются в ней. Способности и представляют собой особенности личности, определяющие ее пригодность к определенной деятельности. При этом способности нельзя рассматривать как неизменную предпосылку; их можно оценивать лишь как изменяющийся результат развития.

Теоретической предпосылкой обстоятельного экспериментального исследования музыкальных способностей, предпринятого Б.М. Тепловым[430], было такое понимание способностей, в котором они соотносились с той или иной деятельностью человека и понимались как условия успешности выполнения этой деятельности или многих деятельностей. Поэтому он изучает музыкальную деятельность детей. Способности «отыскиваются» лишь в психологическом анализе той или другой деятельности, отмечал Б.М. Теплов. «Способность не может возникнуть вне соответствующей конкретной деятельности» [431]. Они всегда являются результатом развития, которое происходит лишь в процессе той или иной, практической или теоретической деятельности. Врожденными являются только анатомо-физиологические особенности, составляющие индивидуально-природные предпосылки развития, полагал Б.М. Теплов. В связи способностей с деятельностью определяющим является не то, что способности проявляются в деятельности, а то, что они «создаются в этой деятельности» [432].

Поскольку способности возникают, формируются и проявляются в деятельности, выполнение которой определяется своеобразным их сочетанием, отличающим данную личность, то в характеристику способностей вводится личностный аспект. Этим

176

соображением руководствуется Б.М. Теплов в толковании понятия одаренность. «...Мы не можем непосредственно переходить от отдельных способностей к вопросу о возможности успешного выполнения данным человеком той или другой деятельности. Этот переход может быть осуществлен только через другое, более синтетическое понятие. Таким понятием и является «одаренность», понимаемая как то качественно своеобразное сочетание способностей, от которого зависит возможность достижения большего или меньшего успеха в выполнении той или другой деятельности. Своеобразие понятий «одаренность» и «способности» заключается в том, что свойства человека рассматриваются в них с точки зрения тех требований, которые ему предъявляет та или другая практическая деятельность, – пишет Б.М. Теплов, и добавляет –... эта сторона понятия «одаренность» весьма выпукло и совершенно правильно подчеркнута С.Л. Рубинштейном»[433]. Понятие одаренность приобретает смысл только в соотнесении его с конкретными, исторически развившимися формами общественно-трудовой практики. И в этой соотнесенности заключается исторический характер этого понятия.

Полемизируя с зарубежными исследователями, Б.М. Теплов доказывал: «Музыкальность человека зависит от его врожденных индивидуальных задатков, но она есть результат развития, результат воспитания и обучения»[434]. Между тем одни исследователи зачеркивают вовсе вторую половину этого положения, а в первой половине слова «зависит от врожденных задатков» заменяют словами «есть врожденное свойство», другие же утверждают только вторую половину, вовсе зачеркивая первую.

Проблема способностей в марксистской психологической теории, заняв место в ряду актуальных проблем психологии, становится предметом дискуссии при дальнейшем исследования форм связи психики с деятельностью и проблемы детерминации психики.

 

Исследование неосознаваемых психических явлений в их связи
с деятельностью и сознанием (теория установки)

В 30-е гг. в советской психологии складывается научное направление, которое начинает исследование неосознаваемых психических явлений в их связи с деятельностью. Теоретической концепцией этого направления явилось учение Д.Н. Узнадзе об установке. В нем раскрывалась роль в действиях человека неосознаваемых психических состояний, выражающих го-

177

товность личности к определенной деятельности в сложившейся объективной ситуации[435].

Исходным моментом исследований установки было открытие в экспериментах по изучению иллюзий веса, давления, объема, особых неосознаваемых психических состояний, оказывающих влияние на содержание и течение сознательных процессов. Вызываемое у испытуемых состояние, которое ни в какой степени нельзя было назвать сознательным, оказывалось действенным, реальным фактором, направляющим и определяющим содержание сознания, а также деятельность человека. Эти состояния Д.Н. Узнадзе назвал установкой и квалифицировал как неосознанные психические процессы.

Новая область психики была тщательно и многосторонне экспериментально исследована. Установка была выявлена в самых разнообразных модификациях не только у человека, но и у животных. Исследованию подверглись разные виды установки у человека – фиксированной, диффузной; ее возникновение и затухание, прочность и пластичность, константность и вариабельность. Были выяснены общепсихологические характеристики установки в связи с особенностями разных психических процессов, а также ее изменения в онтогенетическом развитии, при проявлении дифференциально-психологических особенностей, при психозах и неврозах. Многие разнообразные факты объединялись признанием состояния установки и ее постоянного проявления в деятельности человека. «Мы видим, – писал Узнадзе, – что у человека имеется целая сфера активности, которая предшествует его обычной сознательной психической деятельности, и изучение этой сферы представляет, несомненно, большой научный интерес, так как без специального ее анализа было бы безнадежно пытаться адекватно понять психологию человека»[436].

178

Изучение феномена установки определило проблематику научной школы Д.Н. Узнадзе в советской психологической науке, и в этом ее своеобразие. Однако в разработке теории установки получают применение те же методологические принципы, которые в советской психологии выделяются как ведущие, – принцип развития и принцип связи психики с деятельностью. В то же время проблематика обусловливает особенность трактовки этих принципов в психологии установки.

Принцип развития включается в исходную методологическую позицию изучения установки в деятельности человека. Установка понимается как ступень развития психики, предваряющая и подготавливающая возникновение сознательных психических переживаний, но качественно отличная от сознательных психических процессов. Такую постановку вопроса Д.Н. Узнадзе прежде всего выделяет и противопоставляет идеалистической психологии. «Дело в том, – пишет он, – что этого вопроса никогда и не существовало для традиционной психологии, поскольку в ней с самого же начала догматически предполагалось, что сознательная психическая жизнь так же первична, так же самобытна и невыводима, как физическая, материальная действительность. Догматически допускалось, что душа, проявляющаяся в акте познания, чувства и воли, является первичной данностью, и поэтому сводить ее к более ранним ступеням развития вряд ли могло кому-либо прийти в голову. Во всяком случае можно утверждать, что предыстория души, как таковой, никогда не являлась предметом серьезных научных исканий буржуазной психологии»[437].

Когда к психике относятся лишь сознательные явления, получается разобщение психического и физического, из которого следует вывод о психофизическом параллелизме. Надо отказаться, считал Д.Н. Узнадзе, от отождествления психики с сознанием и допустить наличие какой-то формы существования психики, которая предшествует сознанию. Если рассматривать психику в процессе ее развития, то есть основание полагать, что она существует не только в формах сознательных процессов. «Скорее, наоборот, придется принять, что ступени сознательных психических процессов по необходимости предшествует активность психики, протекающая без всякого участия сознания, что существует, так сказать, досознательная ступень развития психики»[438].

В то же время Узнадзе противопоставляет свой взгляд фрейдизму, выделявшему в психике два компонента – сознательное и бессознательное. Бессознательные психические состояния фрейдизм характеризует так же, как и сознательные, они лишают-

179

ся только признака сознательности, разницы в их содержании нет, и потому они свободно переходят из одной сферы в другую. Узнадзе считает установку носителем специфических особенностей психического, проявляющихся только в неосознаваемых явлениях.

На это обстоятельство обратил внимание Ф.В. Бассин в своем докладе на совещании по философским вопросам физиологии высшей нервной деятельности и психологии в 1962 г., указав, что Фрейд не смог определить качественное своеобразие сложных форм неосознаваемого психического отражения. Он подчеркнул: «Д.Н. Узнадзе был, по-видимому, одним из первых, кто отметил и понял принципиальное значение следующей характернейшей черты фрейдизма. Теория психоанализа представляет опосредующий механизм «бессознательного» так, как его и можно только представлять, не разработав предварительно никакой психологической теории этого механизма. «Бессознательное» представляется как наши обычные мысли, эмоции, аффекты, стремления, только лишенные качества осознаваемости»[439].

Д.Н. Узнадзе ставит задачу исследования качественного отличия состояний установки от сознательных процессов и их связи с деятельностью человека, а также взаимодействия неосознаваемых и сознательных психических процессов. Положение о связи сознания и деятельности он распространил на всю область психического, включая и сферу неосознаваемых психических состояний. Речь идет, следовательно, об особой области психического, которая имеет отличную от области сознательного характеристику, но также теснейшим образом связана с деятельностью. Более того, выясняя связь установки с деятельностью, Д.Н. Узнадзе приходит к заключению, что «установка является самым важным моментом в деятельности человека, самым основным, на котором она – эта деятельность – вырастает»[440].

Таким образом, теория установки вводит в связь сознания с деятельностью новый фактор. Своеобразие его заключается в том, что он сосредоточивает в себе первичную связь потребностей с объективной ситуацией ее удовлетворения, которая входит в условия возникновения и сознательных явлений и будущей деятельности.

Для возникновения установки необходимо и достаточно двух элементарных условий: актуальной потребности у субъекта и ситуации, в которой эта потребность могла бы быть удовлетворена. В этих условиях у субъекта возникает установка к оп-

180

ределенной активности и на ее основе вырастает состояние сознания в том или ином определенном содержании. В самой установке нет ничего из содержания сознания, и потому она не может быть охарактеризована в терминах явлений сознания, но вместе с тем она при достаточной ее фиксированности прочно связывается с каким-либо определенным содержанием, возникающим на базе этой установки. При актуализации этой установки возникает и определенное содержание сознания.

В условиях совместного и согласованного взаимодействия ситуации и потребности у субъекта образуется установка как готовность его к действию. Поскольку для возникновения установки необходимо наличие соответствующей ситуации, в условиях которой она принимает определенный и конкретный характер, объективным фактором, определяющим установку, надо считать такого рода ситуацию, которая включает в себя условия для удовлетворения имеющейся потребности. Выделив эти два условия – потребность и ситуацию, в которой она может быть удовлетворена, – Д.Н. Узнадзе писал: «...Мы хотели бы обратить внимание и на то обстоятельство, что необходимым и действительным условием возникновения установки следует считать как бы некоторое единство обоих этих условий»[441].

В тщательно поставленных экспериментах установка была исследована как селективная и регулярная система организации поведения индивида. Результаты этих исследований позволили охарактеризовать установку как некоторое целостное состояние субъекта, его целостную направленность, на определенную активность, как целостную структуру с постоянным набором характеристик. Установка трактуется как высоко обобщенное состояние готовности к определенной форме действия, как фактор, конституирующий внутреннюю связность, последовательность поведения и структурную устойчивость деятельности индивида. «Словом, это скорее установка субъекта, как целого, чем какое-нибудь из его отдельных переживаний, – его основная, его изначальная реакция на воздействие ситуации, в которой ему приходится ставить и разрешать задачи» [442].

Можно полагать, что действительность, воздействуя на субъект деятельности в целом, и порождает в нем соответствующий целостный эффект, который представляет собой «некоторое целостное субъектное (не субъективное) отражение действительности как ситуации удовлетворения данной потребности, – отражение, которое должно быть трактуемо как предпосылка и руководство ко всей развертывающейся в дальнейшем деятельности субъекта, как установка, направляющая данное поведение в русло отражения окружающей действительности»[443]. Из

181

установления связи между объективными воздействиями и состоянием потребностей субъекта, а также его сознанием и его деятельностью следует то объяснение, которое теория установки дает избирательности психического отражения: в каждый данный момент действующий в определенных условиях субъект отражает и переживает с достаточной ясностью лишь то, что находится в русле его актуальной установки. Поэтому установка является «модусом субъекта в каждый момент его деятельности, целостным состоянием, принципиально отличающимся от всех его дифференцированных психических сил и способностей»[444].

Установка, считают представители школы Д.Н. Узнадзе, является необходимой предпосылкой формирования сознательного отражения и его включения в деятельность. «Для того, чтобы живое существо сделало хотя бы один-единственный шаг, оно как целое должно к этому соответствующим образом предуготовиться, если оно хочет сделать этот именно шаг, оно должно настроиться как целое для осуществления как раз этого шага»[445]. Поскольку установка является целостным состоянием, она антиципирует общий характер поведения, предвосхищает его. «Понятие установки позволяет понять, – пишет Узнадзе, – почему поведение целесообразно и имеет смысл, т.е. учитывает в одно и то же время и субъект и предметную действительность, соответствует и тому и другому»[446].

Принцип развития был применен Д.Н. Узнадзе и в исследовании социальной обусловленности психики человека. В связи с этим специальной задачей стало выяснение особенностей установки человека. Расхождение между психикой животного и человека, утверждал он, «опирается на ту кардинальную разницу, которая существует между животным и человеком – на факт социальности человека. Дело в том, что человек живет и действует, т.е. существует не только для себя, но и для другого. Он – социальное существо, бытие которого переходит за границы собственного существования и становится фактической действительностью и для другого... Нет сомнения, что в жизни социального существа – человека, по мере оформления социальности, должно было формироваться и сознание объективного бытия»[447]. У человека, считал Узнадзе, возникает новый психологический механизм, особая форма психической активности. Сталкиваясь с каким-либо затруднением в своей деятельности, человек останавливается, осознает, что ему мешает, совершает вербализацию объекта, ситуации и действия. Этот

182

процесс он назвал объективацией и охарактеризовал как «специфический акт, обращающий включенный в цепь деятельности человека предмет или явление в специальный объект наблюдения»[448] с тем, чтобы при помощи специальных познавательных функций выяснить, что он собой представляет. Объективированная данность становится предметом мысли человека. Возникающая на базе объективации потребность является теоретической познавательной; удовлетворение ее связано с решением той или иной задачи, вслед за которым на основе новой установки человек возобновляет прерванную актом объективации деятельность.