Анализ кризиса психологии сознания и психологии поведения

Кризис психологии сознания начала XX в. привел к возникновению новых направлений, которые предлагали свой выход из кризиса и находили новый предмет психологической науки, абсолютизируя различные стороны психики, проявляемые в разных системах отношений. Но острота методологического кризиса не уменьшалась[372]. Споры продолжались. В начале 30-х гг. они разгорелись с новой силой. О кризисе шла речь на XII конгрессе немецких психологов в 1931 г., на IX Международном психологическом конгрессе в 1932 г. Психология сознания столкнулась с психологией поведения. Предметом теоретических дискуссий стала проблема сознания в ее соотношении с деятельностью. Дискуссии обострялись конфликтом этих двух направлений с психологией духа, которая поднимала и по-своему решала вопросы соотношения индивидуального и общественного сознания.

И если в начале 20-х гг. советские психологи готовы были следовать по пути зарубежной психологии в поисках выхода из методологического кризиса, то б конце 20-х и в 30-х гг. они уже критически оценивали буржуазную психологию, давали свой анализ методологического кризиса мировой психологии[373].

152

Л.С. Выготский кризис психологии связывает с отсутствием единой общепризнанной системы науки, достоверного научного знания и его хотя бы первичного теоретического обобщения. К такому выводу он приходит, рассматривая состояние западноевропейской и американской науки. «Своеобразие этого расчленения психологической науки на ряд отдельных направлений заключается в том, что каждое из них является, с одной стороны, особым направлением во всей психологической науке, которое исходит из иного понимания методов психологии и которое пытается перестроить всю науку в целом. С другой стороны, эти отдельные психологические направления представляют собой отдельные главы психологии, каждое из них разрабатывает ту или иную фактическую проблему, ту или иную главу психологии»[374].

Попытки объединить разные направления и создать единую психологическую теорию кончаются неудачей потому, что они эклектичны. Каждое из направлений вбирает данные других, методологически чужеродных, а это приводит к тому, что ни факты, ни теоретические положения не соотносятся друг с другом, и в результате возникают непреодолимые противоречия.

Внутренняя ограниченность и невозможность выйти за пределы кризиса является, утверждает Выготский, результатом неверных методологических позиций. «Очевидно, круг этого кризиса очерчен таким образом, что он вытекает из самой природы того методологического основания, на котором развивается психология на Западе; поэтому внутри себя он не имеет разрешения»[375].

Кризису мировой психологии советские психологи противопоставляют тезис единства марксистской психологической науки на основе диалектико-материалистической методологии. Вместо разобщения, выделения и абсолютизации отдельных сторон психики советская психология встает на принципиально другой путь: обогащает предмет психологии рассмотрением психической деятельности человека в разных аспектах, в разных взаимосвязях, но на твердой основе единого диалектико-материалистического философского решения вопроса о природе психики.

Такой подход к предмету психологии означал и определение отношения к разным направлениям зарубежной психологии, выразившееся в стремлении отличать объект психологического изучения от его отражения в той или иной научной теории. Отсюда следовало, что ошибка интроспективной психологии заключалась не в том, что она изучала сознание, а в том, как она понимала сознание и психику человека. Ошибка поведенческой психологии – не в стремлении изучать человека в его деятельности, а в

153

неверном понимании этой деятельности[376]. Ошибка психологии духа – не в признании опосредованности сознания его отношением к культуре, к идеологии, а в том, как понималось это отношение. Нельзя из-за ошибок интроспекционизма вовсе отвергать сознание, нельзя отказываться от изучения деятельности из-за неправильного ее понимания поведенчеством, нельзя не признавать связи сознания с идеологией из-за того, что эта связь неверно толкуется психологией духа.

Философско-психологический анализ, которому были подвергнуты С.Л. Рубинштейном и психология сознания, и поведенческие теории, раскрыл их общие методологические установки в подходе к природе психики, которые вели к неразрешимым при этом подходе противоречиям. Интроспективная концепция сознания принималась всеми направлениями зарубежной психологии. Поведенчество в борьбе против психологии сознания исходило из того же понимания его, которое утверждалось интроспекционизмом, и аргументация против него опиралась па эту интроспекционистскую концепцию. Приняв ее как непреложную, поведенчество вместо ее перестройки вовсе отвергло сознание и пришло к пониманию деятельности как совокупности внешних реакций на стимулы среды. «Поведенческая психология отбросила психику, потому что то понимание психики, которое она нашла в готовом виде у своих противников, она приняла как нечто непреложное, как нечто, что можно либо взять, либо отвергнуть, но не изменить»[377].

Анализ психологии сознания был совершен не только в ее отношении к поведенчеству, но и к так называемой психологии духа. Объективно существующая взаимосвязь индивидуального и общественного сознания никак не могла быть совместима с интроспективной психологией, которая, замыкая сознание во внутреннем мире, вырывала его из связей с идеологией, в которых сознание выступало в своей социальной характеристике. Подобно поведенчеству психология духа полагала интроспективную концепцию сознания неизменной, а отброшенные интроспекционизмом связи сознания с идеологией, представляющие одну из областей проявления сознания, противопоставила интроспективной концепции как истинный предмет психологии. «Психология, – писал С.Л. Рубинштейн, – в результате оказалась перед тремя абстрактными конструкциями, своеобразными продуктами распада, получившимися в результате расчленения реального сознания и реальной деятельности живого человека как конкретной исторической личности. Перед психологией встала тогда

153

задача подняться над этими ограниченными концепциями, на которые распалась психология»[378].

Для советской психологии было неприемлемо предлагавшееся некоторыми зарубежными психологами в качестве выхода из кризиса эклектическое воссоединение разных направлений, пренебрегающее различием их методологических предпосылок. Опыт реактологии, пытавшейся пойти по этому пути, убедительно показал его порочность «Этот путь заранее обречен был па неудачу, – считал С.Л. Рубинштейн. – Он приводит лишь к объединению субъективной идеалистической концепции сознания с механистической концепцией человеческой деятельности. В результате такого объединения не может получиться ничего, помимо суммирования ошибок, допущенных синтезируемыми направлениями – соединения несостоятельной концепции сознания с ложной концепцией деятельности человека и неправильным пониманием отношения психологии и идеологии... Нужно не соединять концепцию сознания интроспективной психологии с поведенческой концепцией деятельности человека и т.д., а преодолеть эти концепции, преобразовав понимание как сознания, так и человеческой деятельности, установившееся в психологических концепциях, определивших кризис современной психологии»[379].

Теоретический анализ состояния психологической науки за рубежом и исследование концепции деятельности человека в трудах Маркса привели к заключению, что разрешение кризиса может принести только коренная перестройка самого понимания и сознания, и деятельности человека, неразрывно связанная с новым пониманием их взаимоотношений. Марксизм дает основу для такой принципиально новой трактовки, которая преодолевает разрыв сознания и деятельности и создает возможность построения диалектико-материалистической психологической теории.