Воры и бандиты имели свой доход, благодаря большому количеству жителей и пришлых людей.

Возле стен городского храма, фарисеи доносили Устный Закон до умов народа, а на ступенях святилища, саддукеи вторя им, а часто и споря с ними, толковали Священное Писание.

Мудрецы, там, учители народ не получая за это дело платы.

Они надеялись на ремесло которым обладали, вели торговлю, либо жили на пожертвования от людей. Закон и мораль несли они людям, пользуясь огромным авторитетом.

Глашатаи, утром и вечером напоминали жителям города и вновь прибывшим, что закон требует закапывать отбросы в землю, соблюдать карантин и омывать руки после прикосновения к мертвому телу.

В одном из ветхих домов, того города,  жил когда то и он, тот, который шёл сейчас по ночной дороге, чертыхаясь и кляня весь Мир и всех живущих в нём.

И не нашлось ему ни места, ни счастья, в том красивом и большом городе, который он так любил.

Глава 10.

Детство.

В углу, маленького, прямоугольного жилища, сбитого из глиняных кирпичей красно – коричневого цвета, с частично отштукатуренными стенами, на застеленной грязным тряпьём, грубо сколоченной кровати, лежал голый человек, на вид ему было больше сорока лет.

Он был грязен, не ухожен, грубо постриженные засаленные волосы торчали во все стороны, на ногах и руках, были видны давно не стриженные  ногти.

Он лежал и стонал.

Сон видимо покинул его, но, он не мог оторвать головы от свого ложа.

В дальнем углу дома виднелись,  лопата, мотыга и ведро на которое была накинута промасленная верёвка. Лучи света продравшиеся  сквозь прорехи в плоской крыше дома, светлыми линиями, с мерцающей в их свете  пылью, прошили темноту помещения, осветив стоящий в углу инструмент.

В помещении стоял удушливый смрад  прокисшего вина, лука, человеческих испорожнений и ещё чего то, что не возможно было распознать.

За грязным, покосившимся столом, сидел мальчик лет двенадцати, в грязной рубахе и дырявых штанах. Перед ним лежал ломоть серого хлеба и стояла тарелка с разваренной фасолью и луком.

Мальчик ел быстро, запивая пищу водой из глиняного кувшина, с отбитым краем.

Он  будто страшился, что вот сейчас у него отнимут то немногое, что дает ему силы.

То и дело, со страхом и ненавистью в глазах, посматривал он,

 на того, кто лежал, постанывая на кровати.

Возле щелястой, входной, деревянной двери, стоял большой глиняный горшок, из которого, по пространству жилища, распространялось зловоние.

Жирные мухи роились в круг него, ползали по его горловине и стенкам, то и дело влетая и вылетая из его чрева.

Ооооооххх, ооооохх- простонал лежащий на кровати человек, отгоняя стайку назойливых мух от своего рта.

Есть кто дома?

Приподняв голову, с одним полуоткрытым глазом, всматривался он в полумрак жилища.

На мгновение в хижине повисла тишина и только жужжание мух гулом отдавалось от стены к стене, от потолка к полу.

Я, - тихо сказал мальчик.

Аааа, ты! Ну ка иди сюда.

Мальчик встал и боязливо, как то боком подошёл к кровати, замерев рядом с ней.

Страх прокатился холодными мурашками по его спине, бельмо на глазу, стало ещё белее, а большое родимое пятно на щеке, налилось кровью.

Где мать?

Ушла.
Куда?  

Не знаю.

Блудить пошла дрянь!

А ты, ты, почему дома?

Я? Я, сейчас ухожу на смоляные ямы.

Ооооххх, тяжко мне! Ооооох тяжко!

Дай воды, быстро!

Бездельник, дармоед ты рыжий, свинья одноглазая! - посыпались оскорбления в его сторону.
Мальчишка опрометью метнулся к стоящему на столе кувшину, и через мгновение отец жадно глотал теплую, не слишком свежую влагу.

Ты ничего не знаешь? – утирая рот, заскорузлой рукой, от пролитой воды спросил он.

Не знаю…

И о матери ты тоже не знаешь?

И то, что твоя мать блудная тварь, нагуляла тебя?!

Не знаешь, сын ты, змеи!

И, что меня обманула, тоже не знаешь?
Я, порядочный человек, облагодетельствовал её, принял в свой дом, а что оказалось? Что кормлю, пою, блудницу, а воспитываю, того кто даже отдалённо не похож на меня!

Ты рыжий, а я чёрный.