Чего молчишь . – догнав его, спросил савл, - стараясь заглянуть ему в лицо.

На речку идёшь?

На ручку,… - нехотя ответил Иуда.

А я иду на гору, там меж камней, мы с ребятами собрались играть в сирийцев и римлян, приходи и ты.

Там много ребят собирается, что живут по соседству с нами и на дальних улицах.

Это мой меч, я им буду драться! - показал Савл, Иуде, до бела обточенную и заострённую палку.

А вот щит!,-  и он вытащил из за спины старое днище корзинки из ивовых прутьев, с привязанной верёвкой, что бы можно было держать его.

Меня ни кто не звал.

Так я тебя зову, приходи.

Может приду, вот только умоюсь.

Только…, я знаю, - Иуда запнулся на полуслове, а потом поразмыслив, через мгновение продолжил, - вы ведь опять меня отправите сражаться на стороне сирийцев, с самыми слабыми и глупыми ребятами?

Ну, я не знаю, это не я решаю, за кого тебе сражаться, но ты всё равно приходи.

Ещё какое то время, они молча шли плечо к плечу, но дорога расходилась в разные стороны, Иуде надо было спуститься к реке, а Савлу подняться выше, в горку, к оврагу.

Вода была свежа и прохладна после ночи.

Иуда снял с себя испачканную рубаху и прямо в штанах зашёл по пояс в воду.

Он  начал неистово болтать ею в мутноватом течении, вымывая из её волокон, гряз, пыль, кровь, пот.

Он то и дело вытаскивал её из воды и ею же обмывал своё худенькое тело, лицо, голову.

После купания он сел в тени этрогового дерева, расстелив рубаху под лучами горячего солнца.

Вода и одиночество сделали своё дело, они успокоили душу мальчика, приведя мысли и дух в равновесие.

Через час рубаха  и портки были сухи, от утренних неприятностей на лице остались только ссадины и небольшие синяки, а на душе повис тяжёлый камень обиды.

Я убью его! Если он ещё будет бить меня, убью! Зарежу спящего, горло перережу.

Зарежу и сбегу, в любом случае сбегу я от него, вот только маму жалко очень.

Изведёт он её, изведёт!

С этими мыслями, Иуда встал, надел рубаху.

Ещё отдыхая он заметил, что не вдалеке валяется хорошая, ободранная от коры, увесистая палка, видимо, кто то придя на ручей, забыл её в траве.

Палка! Хорошая! То, что нужно для сражения!,- прикидывая её вес и длину, на вытянутой вперёд руке и помахав ею словно мечём, решил подросток.

Порадовавшись своей находке, он зашагал туда, где ребята, должны были уже давно играть в сирийцев и римлян.

Дорога по которой он шёл была пустынна, жар усиливался с каждой минутой.

Вдруг в придорожных кустах, что то зашевелилось и захрустело.

Иуда обернулся в сторону звука и в следующее мгновение увидел бродячую собаку, которая тащила в зубах, не весть откуда взявшуюся кость.

Собака была мохната, среднего размера, коричнево- рыжие подпалины покрывали её бока, голова была черна словно вороново крыло.

Увидев Иуду, собака остановилась в нерешительности, неуклюже скосила голову на бок и внимательно посмотрела в его глаза.

По кости из её рта, на пыль дороги, текла обильная тянущаяся слюна.

Некоторое время, они смотрели друг на друга не мигая.

Иуду испугал её взгляд и большие торчащие клыки, он вскинул в верх свою палку, собака взвизгнув метнулась в сторону, видимо хорошо зная, что может последовать за этим жестом.

Кость выпала из её пасти, в пыль дороги.

Поджав хвост, она опрометью бросилась в кусты, из которых ещё некоторое время назад вылезла.

Иуда не ожидал, что такая не маленькая собака, так трусливо поведет себя.

Ему вдруг захотелось обласкать её, погладить по густой шерсти, вернуть кость.

Он начал подзывать собаку, присев на корточки.

Собачка, собачка, милая собачка, иди, я не причиню тебе вреда, - звал он, - прищёлкивая языком и махая костью.

Через некоторое время, в кустах, опять  что то зашевелилось, затрещало.

И к его ногам, на полусогнутых лапах, припав животом к земле, с широко открытой пастью, поджав хвост, подползла псина.

Она заискивающе смотрела в глаза мальчика, как бы говоря, - отдай пожалуйста мою кость, я страшусь тебя.

Иуда протянул, улыбаясь, собаке её добычу левой рукой, а правой погладил её по загривку, но в следующее мгновение псина вцепилась в кость, сильно прикусив его палец.