О соотношении понятии «крупный размер»

И «КРУПНЫЙ УЩЕРБ» В ПРЕСТУПЛЕНИЯХ

ПРОТИВ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ СОБСТВЕННОСТИ

Т.Г. Даурова

 

Вопрос о соотношении понятий «крупный размер» и «крупный ущерб» в преступлениях против социалистической собст-

 

106

 

венности неоднократно обсуждался в юридической печати. Однако и сейчас дискуссию нельзя считать завершенной, так как ее участники, заняв ту или иную позицию, даже не пытались разобраться в вопросе о том, как и почему в уголовном законе, предусматривающем ответственность за хищения, появились сравниваемые понятия, какой смысл вкладывался в них законодателем, насколько каждое из них отвечает современным требованиям и каковы, в соответствии с этим, перспективы развития законодательства. В связи с этим уместно напомнить, что В.И. Ленин, говоря о важнейших условиях познания в общественных науках, считал необходимым «смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь»[170].

Каковы позиции сторон в дискуссии о соотношении понятий «крупный размер хищения» и «хищение, причинившее крупный ущерб»?

Одни теоретики активно отстаивают тезис о неоднородности сравниваемых понятий, руководствуясь тем, что разным законодательным формулировкам не может придаваться одинаковый смысл, и обвиняют своих противников в искажении воли законодателя[171].

Другие (правда, с разной степенью убедительности) доказывают, что терминологическое различие в рассматриваемом вопросе — это различие по форме, но не по существу[172].

Есть и третьи, которые, как бы не замечая разницы в законодательных определениях квалифицирующих обстоятельств, говорят о краже, грабеже, разбое, растрате, присвоении и мошенничестве, совершенных в крупных размерах, во-

 

107

 

обще не упоминая о крупном ущербе[173]. Видимо, не сомневаясь в идентичности сравниваемых понятий, они не считают нужным специально останавливаться на рассмотрении этого вопроса. Однако, избрав такую позицию, эти авторы фактически становятся мишенью для нападок со стороны как сторонников, так и противников неодинакового понимания сравниваемых понятий. Ревнителями буквы закона их «молчание» должно расцениваться как игнорирование воли законодателя. Представители же противоположной точки зрения не могут видеть в них союзников из-за отсутствия аргументов.

Действующее уголовное законодательство, устанавливая ответственность за хищения социалистического имущества, многократно употребляет термин «размеры» (хищение в небольших размерах — ст. 93², в крупных размерах — части 3 ст.ст. 89, 90 и 91, в особо крупных размерах — ст. 93¹) и лишь дважды говорит об ущербе от хищения (ч. 3 ст. 92 и ч. 3 ст. 93 УК РСФСР). В то же время похищение личного имущества граждан считается квалифицированным, если собственнику причинен значительный ущерб (ч. 2 ст. 144, ч. 2 ст. 145 и ч. 3 ст. 147 УК РСФСР). Причем и в теории, и на практике значительность ущерба при посягательствах на личную собственность определяется как соотношение стоимости похищенного и имущественного положения потерпевшего[174].

Такое понимание причинения крупного ущерба при хищениях социалистического имущества неприемлемо. Именно поэтому сторонники разнородности сравниваемых понятий для защиты своей точки зрения прибегают к иным аргументам. Смысл их сводится к тому, что при оценке характера и степени общественной опасности хищения в форме присвоения, растраты или злоупотребления служебным положением, равно как и мошеннического завладения государственным

 

108

 

или общественным имуществом, в отличие от всех иных форм хищения, должен учитываться не только так называемый положительный ущерб, но и упущенная выгода. Причем обусловлено это либо особой важностью похищаемого имущества, либо тем, что в качестве субъекта преступления чаще всего выступает должностное лицо, в силу чего совершенное им хищение может представить особую общественную опасность для потерпевшей организации[175].

Теоретическая несостоятельность этих доводов убедительно показана в работах А.А. Пинаева, где обоснованно утверждается, что признание последствием некоторых форм хищения, влияющим на его квалификацию, размера упущенной выводы не только противоречит принципу субъективного вменения, но и не соответствует общепринятому понятию хищения как деяния, связанного с уменьшением денежных или товаро-материальных фондов, находящихся в распоряжении государства. Отвергнув такое понимание хищения, необходимо будет признать упущенную выгоду обстоятельством, определяющим размер любого хищения, независимо от его формы (поскольку наличие или отсутствие последствий в виде упущенной выгоды зависит не от формы совершенного посягательства, а от его предмета, который может быть и часто бывает одинаковым при краже и хищении, совершенном путем присвоения или растраты) и от его вида (так как нелогично включать упущенную выгоду в последствия преступления, когда ее совокупность с положительным ущербом образует хищение в крупных разме-

 

109

 

pax, и не включать — при хищении в особо крупных размерах)[176]. Ho это снова приводит к идентичности сравниваемых понятий. Возникает вопрос о целесообразности столь существенной ломки давно сложившихся в теории и подтвержденных практикой положений.

Анализ отдельных законодательных положений и руководящих постановлений Пленумов Верховного Суда СССР и Верховного Суда РСФСР по исследуемой категории дел позволяет сделать вывод о том, что и закон, и высшие судебные органы также рассматривают сравниваемые квалифицирующие признаки как идентичные.

Об этом свидетельствует прежде всего законодательное определение тяжкого преступления, в ст. 7¹ УК РСФСР. Здесь говорится о хищении государственного и общественного имущества в крупных размерах, предусмотренном ч. 3 ст. 89, ч. 3 ст. 92 и ч. 3 ст. 93 УК. Крупный же ущерб, причиненный хищением, в ст. 7¹ УК вообще не упоминается.

Пленум Верховного Суда СССР, разъясняя в постановлении от 11 июля 1972 г. «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества» порядок применения соответствующих уголовно-правовых норм, постоянно оперирует понятием «крупный размер похищенного» и ни разу не упоминает о хищении, причинившем крупный ущерб[177]. В постановлении же Пленума Верховного Суда РСФСР от 22 марта 1966 г. с изменениями, внесенными постановлением Пленума от 23 декабря 1970 г. «О судебной практике по делам о грабеже и разбое» говорится следующее: «При квалификации действий виновного по ч. 3 ст. 90 УК РСФСР (грабеж, совершенный в крупных размерах) и по п. «е» ч. 2 ст. 91 УК РСФСР (разбой, направленный на завладение государственным или общественным имуществом в крупных размерах) следует иметь в виду, что вопрос о том, являлись ли размеры государственного или общественного имущества крупными, должен решаться применительно к понятию кражи, совершенной в крупных размерах, и хищения, причинившего крупный ущерб государству или общественной организации, ответственность за совершение которых предусмотрена частями третьими ст.ст. 89 и 92 УК РСФСР»[178].

 

110

 

Применительно к крупным размерам похищенного судебной практикой давно и бесспорно выработан единый стоимостной критерий (от 2500 до 10000 рублей). Так же работниками правоприменительных органов определяется и крупный ущерб, причиненный государству или общественной организации при хищении путем присвоения, растраты или злоупотребления служебным положением и при мошенническом завладении имуществом. Незначительные же отступления от этого критерия, которые используются сторонниками неидентичности сравниваемых понятий для подтверждения собственной правоты, в действительности обусловлены необходимостью учета «не только стоимости, но и размера похищенного в натуральном виде (вес, количество предметов и т.д.), а также значимости похищенного для народного хозяйства»[179] и могут иметь место при любой форме хищения. Следовательно, судебная практика тоже одинаково понимает признаки «крупный размер» и «крупный ущерб» при хищениях социалистической собственности.

Однако в законе эти признаки сформулированы неодинаково, и это, на наш взгляд, следствие механического перенесения терминов из ранее действовавшего законодательства в настоящий Уголовный кодекс.

Как известно, в Уголовном кодексе РСФСР 1922 года все преступления, посягающие на социалистическую и на личную собственность, были объединены в одной главе «Имущественные преступления». Ст. 187 УК гласила: «Мошенничество, то есть получение с корыстной целью имущества или права на имущество посредством злоупотребления доверием или обмана, карается принудительными работами на срок до 6 месяцев или лишением свободы на 6 месяцев». А в ст. 188 УК говорилось: «Мошенничество, имевшее своим последствием убыток, причиненный государственному или общественному учреждению, карается лишением свободы на срок не ниже одного года».

Именно тогда и именно в статье уголовного закона, устанавливающей ответственность за мошенничество, впервые появилось выражение «причинение убытка», очень похожее на современное «причинение ущерба». Однако в то время толкование этого понятия не вызывало «современных» трудностей и разногласий. Несмотря на несовершенство законодательной техники первых лет существования Советского государства,

 

111

 

даже простого прочтения норм, содержащихся в ст.ст. 187 и 188 Уголовного кодекса, достаточно для уяснения того, что ст. 187 УК предусматривала ответственность за мошенническое завладение личным имуществом граждан, а ст. 188 — более суровую ответственность за совершение того же самого преступления, но в отношении собственности государственной или общественной. Только об этом говорят, на наш взгляд, слова «...убыток, причиненный государственному или общественному учреждению», а отнюдь не об особом характере и не о большей величине вреда, причиненного вторым из сравниваемых преступлений. Иными словами, мошенничество, ответственность за которое предусматривалась ст. 188 УК, было самостоятельным преступлением, а не квалифицированным видом мошенничества, о котором говорилось в ст. 187 УК РСФСР 1922 года.

В Уголовном кодексе РСФСР 1926 года ст. 169, предусматривавшая ответственность за мошенничество, состояла из двух частей и была сформулирована следующим образом:

«Злоупотребление доверием или обман в целях получения имущества или права на имущество или иных личных выгод (мошенничество), — лишение свободы на срок до двух лет.

Мошенничество, имевшее своим последствием причинение убытка государственному или общественному учреждению, — лишение свободы на срок до пяти лет с конфискацией всего или части имущества».

В этой статье снова встречаются слова «причинение убытка», которые, по-видимому, стали прообразом современного «причинения крупного ущерба». Однако, оставив терминологию Уголовного кодекса РСФСР 1922 года, законодатель изменил в УК 1926 года содержание правовой нормы, придав тем же самым словам несколько иной смысл.

«Простой» состав мошенничества на этот раз был сформулирован как формальный и не был хищением в его сегодняшнем понимании. По ч. 1 ст. 169 УК наказывались уже сам обман или злоупотребление доверием, направленные на получение имущества или иных личных выгод, даже если они не увенчались успехом. О вредных последствиях такого обмана говорилось в ч. 2 ст. 169, предусматривавшей повышенную ответственность за причинение в результате обмана или злоупотребления доверием убытка государственному или общественному учреждению, или, что то же самое, — завладение государственным или общественным имуществом путем обмана или злоупотребления доверием. Таким образом, квалифицирован-

 

112

 

ный вид мошенничества тех лет полностью соответствовал мошенничеству без отягчающих обстоятельств в действующем законодательстве.

Вкладывая в понятие «причинение убытка» неодинаковое содержание, законодатель тем не менее ни в 1922, ни в 1926 году не ставил перед собой цели с его помощью дифференцировать ответственность в зависимости от размера похищенного[180]. Эти слова несли совсем иную смысловую нагрузку. И лишь в соответствии с УК РСФСР 1960 года, давшим более четкие определения всех форм хищения, им стал придаваться новый смысл. Нетворческое перенесение терминов из одного закона в другой без соответствующего обоснования их необходимости не только создало дополнительные трудности для работников правоприменительных органов при квалификации хищений, совершенных разными способами, но и на долгие годы отвлекло внимание теоретиков от решения острейших проблем, не терпящих отлагательства. Более того, буквальное толкование такого квалифицирующего признака, как причинение крупного ущерба государству или общественной организации, вообще не позволяет дать правильную юридическую оценку единого продолжаемого хищения, причинившего вред не одной, а нескольким общественным организациям.

В главе «Преступления против социалистической собственности» УК РСФСР рассматриваемые оценочные понятия встречаются не только в статьях о хищениях государственного или общественного имущества, но и в статьях, предусматривающих ответственность за так называемые некорыстные преступления против социалистической собственности. Причем в ч. 2 ст. 98 УК говорится об умышленном уничтожении или повреждении государственного или общественного имущества, причинившем крупный ущерб, в ч. 2 ст. 99¹ — о преступно-небрежном использовании или хранении сельскохозяйственной техники, причинившем крупный ущерб, а в ст. 100 — о недобросовестном отношении лица, которому поручена охрана государственного или общественного имущества, к своим обязанностям, повлекшем расхищение, повреждение или гибель этого имущества в крупных размерах. При использовании

 

113

 

этих статей Уголовного кодекса работникам правоприменительных органов приходится сталкиваться с еще большими трудностями, чем при квалификации хищений, ибо нигде даже приблизительно не сказано, ущерб на какую сумму считается крупным при преступно-небрежном хранении сельскохозяйственной техники и чем он отличается от расхищения, повреждения или гибели имущества в крупных размерах при недобросовестном отношении к охране имущества, а также в каком соотношении эти последствия находятся с крупным ущербом, наносимым хищениями, или с хищениями в крупных размерах[181].

Все изложенное показывает, что ничем не обоснованные разноречия при формулировании однородных квалифицирующих признаков в рамках одной главы Уголовного кодекса способны породить не только трудности при квалификации, но и, в конечном счете, неправильную юридическую оценку относительно распространенных преступных деяний, поскольку квалификация содеянного полностью зависит от усмотрения того или иного состава суда. Законодатель, по нашему мнению, вообще должен стараться избегать оценочных категорий в формулировках уголовно-правовых норм, применяя их лишь в исключительных случаях. И уж совершенно недопустим терминологический разнобой при описании однородных квалифицирующих признаков оценочного характера.

Единственным выходом из создавшегося положения, на наш взгляд, будет унификация всех рассмотренных квалифицирующих признаков в рамках главы 2 УК РСФСР с присвоением им единого наименования: крупные размеры хищения, повреждения, уничтожения. Одновременно, в целях единообразного применения закона, должно быть дано официальное толкование этих понятий если не законодательным органом, как это было сделано в Постановлении Президиума Верховного Совета РСФСР от 13 декабря 1977 г. по вопросу о разме-

 

114

 

рах хищения, признаваемого мелким[182], то хотя бы высшим судебным органом республики в руководящем постановлении Пленума.

 

РОЛЬ И ЗНАЧЕНИЕ СУДИМОСТИ