Теоретические проблемы системы наказаний

В ИСТОРИИ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА

(1917 — 1936 гг.)

 

О.Ф. Шишов

 

К. Маркс обращал внимание на то, что «...жестокость, не считающаяся ни с какими различиями, делает наказание совершенно безрезультативным, ибо она уничтожает наказание как результат права»[120].

В 1899 г. В.И. Ленин говорил о необходимости равенства всех граждан перед уголовным законом. Внося предложения к проекту программы группы «Освобождение труда», В.И. Ленин сформулировал основное требование «пересмотра всего нашего (царского. — О.Ш.) гражданского и уголовного законодательства, уничтожения сословных подразделений и наказаний, не совместимых с достоинством человека»[121].

Во второй Программе партии, принятой на VIII съезде РКП(б), были заложены основы системы уголовных наказаний советского уголовного законодательства, где упоминались такие новые меры наказания, как условное осуждение и его максимальное применение, общественное порицание, замена лишения свободы обязательным трудом с сохранением свободы, замена тюрьмы воспитательными учреждениями, предоставление возможности применять практику товарищеских судов. Программа ставила перед партией задачу стремиться к тому, «чтобы система наказаний была окончательно заменена системой мер воспитательного характера».

Ю.С. Токарев на основе глубокого изучения архивных материалов установил, что народные суды в Петрограде в ноябре 1917 г. применяли следующие меры наказания: 1) лишение свободы на несколько лет; 2) общественные принудительные работы; 3) конфискация имущества; 4) денежный штраф;

 

86

 

5) общественное порицание в публичном заседании суда; 6) доведение до сведения организации, где работает наказуемый, о совершенном им правонарушении и др.[122] Суды в этот период, руководствуясь революционным правосознанием и революционной совестью, вели активную правотворческую деятельность.

«С принятием второй Программы и определением в ней основных теоретических принципиальных положений построения карательных мер в государстве трудящихся, — справедливо отмечает Л.В. Багрий-ІІІахматов, — на повестку дня опять встал вопрос о необходимости какой-то, хотя бы в общих чертах, систематизации советского уголовного законодательства в целях упорядочения и единообразия применения уголовных наказаний. Практические предпосылки для этого также были созданы в результате правотворчества местных, народных судов, революционных трибуналов и иных государственных органов Советской власти, применявших карательные меры в предшествующий период»[123].

Впервые система уголовных наказаний в нашем государстве была закреплена в «Руководящих началах по уголовному праву РСФСР» 1919 года[124].

Однако теоретическая разработка вопросов системы наказаний началась после принятия УК РСФСР 1922 года. М.Н. Гернет делает попытку проанализировать виды наказаний, предусмотренные этим уголовным кодексом. «При сравнении этой системы карательных мер с системой наказания дореволюционного уголовного законодательства с первого же взгляда очевидно их резкое отличие, — писал М.Н. Гернет. — Оно прежде всего обнаруживается на самом употребительном наказании — на лишении свободы. Вместо прежних каторжных тюрем, исправительных тюрем и арестных домов кодекс знает только одно лишение свободы, со строгой изоляцией или без нее. Места лишения свободы могут быть различны, но не для того, чтобы дать осужденному сильнее или слабее почувствовать кару, а в целях наиболее полного его исправления. Направление осужденного в соответствующее место лишения

 

87

 

свободы зависит не от суда, а от особого органа, приводящего в исполнение эти приговоры. Такой порядок исполнения приговоров к лишению свободы наиболее отвечает задачам исправления преступника»[125].

Однако M.H. Гернет не совсем четко представлял тогда все то ценное, что внесло революционное народное правотворчество в систему нового уголовного законодательства. «Правотворчество судебных органов, — писал он, — могло бы выразиться здесь, во-первых, в создании новых карательных мер, а во-вторых, в переоценке преступных деяний с точки зрения их тяжести или опасности для общественного уклада и в назначении за них других наказаний сравнительно с дореволюционным временем»[126].

Мнение M.H. Гернета о том, что судебная практика первых лет существования советской власти не оказывала воздействия на правотворческую деятельность пролетарского государства, было подвергнуто критике М.А. Чельцовым-Бебутовым. «Когда Наркомюст, — писал он, — после двух лет судебной практики попробовал подвести ее итоги в «Руководящих началах», — оказалось, что на местах уже оформилась практика, не только принудительно ограждающая интересы пролетарской революции, но и четко проводящая социалистическое понимание сущности преступления в классовом обществе, роли наказания, его необходимых свойств. Не Наркомюст придумал и рекомендовал применять в виде наказания такие меры, как исключение из объединения, восстановление (а при невозможности его — возмещение) причиненного ущерба, воспрещение исполнять ту или иную работу, лишение политических прав, общественное порицание, принуждение к действию, не представляющее физического лишения; все эти меры одновременно стихийно возникли в разных концах советской федерации в процессе правотворчества»[127].

Данные, приводимые в 1919 г. известным статистиком З. Тарновским, свидетельствовали о том, что наряду с лишением свободы суды применяли такие новые виды уголовного наказания, как принудительные работы и общественное порицание[128].

 

88

 

Вопросам системы наказаний уделил внимание А.Я. Эстрин, который считал, что система УК РСФСР 1922 года была шагом вперед по сравнению с «Руководящими началами». Он отмечал, что кодекс исключил целую группу наказаний, которые были отражением в судебно-карательной практике условий обостренной гражданской войны, например, объявление вне закона, объявление врагом революции или народа, объявление под бойкотом[129].

А.Я. Эстрин критиковал систему наказаний кодекса за то, что сама «лестница наказаний», их общее расположение в ст. 32 создает представление, будто они сгруппированы в порядке убывающей тяжести, но этот порядок далеко не выдержан. Поражение прав, например, с точки зрения пролетарского суда, тяжелее штрафа[130]. Однако в отличие от М.Н. Гернета он обоснованно считал, что УК РСФСР 1922 года базировался на обобщенном опыте судебной практики.

УК РСФСР 1922 года установил точный, полный, и исчерпывающий перечень всех наказаний. Всего было предусмотрено одиннадцать видов наказаний, а в основе их расположения лежала степень их тяжести — от наиболее тяжких к менее тяжким.

Кодекс отвергал систему неопределенных приговоров. В системе наказаний акцент здесь делался на мерах наказания, не соединенных с лишением свободы.

Однако в литературе того периода основное внимание уделялось все же лишению свободы. Теоретическая разработка других видов уголовного наказания осуществлялась слабо. В основном юридический анализ этих мер уголовного наказания давался в учебниках, но на чисто комментаторском уровне[131]. Совершенно не разрабатывался вопрос о соотношении этих видов наказания и об их эффективности в борьбе с преступностью.

Представляет интерес статья проф. H.H. Полянского, посвященная штрафу. Автор пытается дать ответ на вопрос, в чем причина уголовно-политической тенденции к расширению штрафа. Ее он правильно усматривал в постепенном смягчении уголовной репрессии вообще, перенесении центра тяже-

 

89

 

сти в борьбе с преступностью на меры предупредительные. Кроме того, он считал, что увеличивающееся с течением времени внимание к личности преступника заставляет признать даже краткосрочное лишение свободы не всегда необходимым и искать замены его более снисходительным наказанием. Акцентирование внимания на денежных взысканиях в системе наказаний, по мнению H.H. Полянского, объясняется тем, что «наказание краткосрочным лишением свободы в очень большом числе случаев приносит вред, а не пользу»[132].

Мнение о большей эффективности штрафа по сравнению с краткосрочным лишением свободы в те годы было справедливым. К сожалению, социальной природы штрафа H.Н. Полянский не раскрыл. Кроме того, в его суждениях чувствуется и определенное влияние социологической школы уголовного права на причины преступности, когда он говорит «о виновничестве всего общества в совершаемых в его сфере преступлениях»[133].

В 1923 г. была опубликована книга А.А. Жижиленко «Очерки по общему учению о наказании». Это был сокращенный вариант изданной в 1914 г. монографии автора «Наказание. Его понятие и отличие от других правоохранительных средств».

Рассматривая систему уголовных наказаний, предусмотренную УК РСФСР 1922 года, А.А. Жижиленко обращал внимание на изменение взгляда на роль наказания как средства борьбы с преступностью. Современная система мер борьбы с преступностью, считал он, характеризуется тем, что наказание перестает быть исключительным средством этой борьбы. В связи с этим выдвигается положение о том, что там, где можно без ущерба для интересов общежития обойтись без наказания, так и должно быть сделано. В основе этого процесса лежит принцип экономии карательных средств. К наказаниям нельзя прибегать без особой необходимости. Одно из проявлений этого принципа — условное осуждение — особая мера борьбы с преступностью, дающая возможность значительно сократить область применения уголовных кар, важное средство социального перевоспитания[134].

 

90

 

А.А. Жижиленко обращал внимание на такую особенность системы уголовных наказаний в нашей стране в тот период, как наличие относительно-определенных санкций, предоставляющих суду право руководствоваться неизвестным ранее принципом индивидуализации наказаний. Наконец, существенная черта системы наказаний, по мнению А.А. Жижиленко, — принцип привлечения общества к борьбе с преступностью. Здесь автор имел в виду патронат и исправительно-трудовые учреждения для содержания детей-правонарушителей[135].

В конце работы А.А. Жижиленко высказывает некоторые прогнозы относительно дальнейшего развития системы наказаний в советском уголовном праве. По его мнению, сфера применения лишения свободы будет постепенно сокращаться, «...появится сильно развитая система правопоражений, которая будет достаточно репрессивной и имеющей большое практическое значение. При таких условиях лишению свободы отводилось бы второстепенное значение, пока оно не исчезло бы совершенно в качестве наказания»[136]. Должна развиваться система принудительных работ без лишения свободы, которые могли бы оттеснить на второй план денежное взыскание. Наконец, писал он, постепенно, с ростом правосознания личности и чувства собственного достоинства, может получить значение такой вид наказания, как выговор или порицание.

«Такова возможная эволюция наказания для ближайшего будущего, — заключает А.А. Жижиленко. — Лишение прав, принудительные работы без лишения свободы и порицание — вот такая карательная система, которая может явиться на смену современной, покоящейся главным образом на лишении свободы и денежном взыскании. Лишь пройдя через эту стадию развития наказания, общество со временем откажется от него.

Таков тот путь, по которому может пойти эволюция мер борьбы с преступностью. Эта эволюция должна совершаться медленно и постепенно. Как в физической природе, так и в общественной жизни не может быть скачков. Все, что наступает несвоевременно, обречено на исчезновение. Ничто не может наступить раньше того момента, когда объективные условия общественной жизни приводят к этому»[137].

 

91

 

Намеченная А. А. Жижиленко перспектива развития системы наказаний в советском уголовном праве содержала ряд бесспорно правильных положений. Правильная мысль о сокращении в дальнейшем сферы лишения свободы, справедливы суждения о судьбе принудительных работ, лишения прав и общественного порицания, интересны соображения о передаче в дальнейшем ряда функций по отправлению правосудия общественности. Наконец, научен прогноз о постепенном отмирании наказания. Автор, естественно, не мог увязать это с марксистско-ленинским учением о судьбах государства и права при коммунизме, о перерастании норм права в правила коммунистического общежития, о постепенной замене уголовных наказаний мерами общественного воздействия. Оставаясь на позициях буржуазного мировоззрения, А.А. Жижиленко, однако, не мог не видеть тех изменений, которые произошли в нашем обществе в результате Великой Октябрьской социалистической революции. Эти коренные изменения не могли, разумеется, в определенной степени не отразиться на его взглядах.

В том же году вышел учебник по общей части уголовного права проф. С.В. Познышева. Здесь нет анализа самой системы наказания, а разбираются лишь его отдельные виды[138]. Так же как и А.А. Жижиленко, С.В. Познышев подходит к проблеме системы наказаний не с марксистских классовых позиций, а с позиций буржуазно-либерального понимания гуманизма и справедливости.

«Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик» закрепили следующую систему наказаний («мер судебно-исправительного характера»): а) расстрел; б) объявление врагом трудящихся; в) лишение свободы; г) принудительные работы без лишения свободы; д) поражение прав; е) высылка и ссылка; ж) увольнение от должности; з) запрещение занятия той или иной должности или занятия той или иной деятельностью или промыслом; и) общественное порицание; к) конфискация имущества; л) штраф; м) предостережение. УК РСФСР 1926 года воспринял эту систему наказаний.

В мае 1926 г. на секции права в Комакадемии был заслушан доклад проф. А.Я. Эстрина, где им были высказаны некоторые соображения о принципах, лежавших в основе дейст-

 

92

 

вующей тогда системы уголовных наказаний: 1) принцип диктатуры пролетариата; 2) принцип революционной законности; 3) принцип целесообразности; 4) принцип режима экономии репрессии; 5) принцип общего и специального предупреждения; 6) принцип приспособления преступника к условиям общежития; 7) принцип индивидуализации наказания[139]. На наш взгляд, А.Я. Эстрин слишком широко трактовал принципы построения уголовной репрессии (системы наказаний), включая сюда и принципы применения наказания, и цели наказания.

Вопросам системы наказаний было уделено внимание в вышедшей в 1929 г. работе «Основы и задачи советской уголовной политики». В статье проф. Е.Г. Ширвиндта «Система мер социальной защиты и проблемы ее реформы» ставился вопрос о необходимости пересмотра существующей системы мер социальной защиты. «Юридическая форма как таковая, — писал Е.Г. Ширвиндт, — теряет для пролетарского государства свое решающее значение. Она не имеет больше самодовлеющего характера... Целесообразная система мер социальной защиты пролетарского государства должна строиться и видоизменяться, исходя из правильного сочетания политической и экономической конъюнктуры каждой данной эпохи и требований личных гарантий трудящихся»[140].

Е.Г. Ширвиндт вносил ряд предложений по изменению действующей системы мер социальной защиты. «Предлагаемая общая реформа системы мер социальной защиты в УК, — писал он, — идя по пути изживания специфической буржуазной формы права, вместе с тем должна соответствовать той твердой постановке культурной и общественной жизни, при которой мы ставим себе задачу избирать культурные способы принуждения, применяя лишение свободы не как общую меру, а лишь как исключение, и притом исключение в таких условиях, чтобы и в нее можно было внести максимум культурного элемента (лечение, приспособление трудового воспитания)»[141]. Наряду с целым рядом правильных положений в статье Е.Г. Ширвиндта содержались и ошибочные суждения: нигилистическое отношение к юридической форме в условиях про-

 

93

 

летарского государства; попытка ввести в наше законодательство неопределенные приговоры и др.

В проекте «Основных начал уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик и Уголовного кодекса РСФСР», подготовленном в 1929 – 1930 гг. Государственным институтом по изучению преступности и преступника под руководством его директора Е.Г. Ширвиндта, меры социальной защиты подразделялись на две группы: общие меры и специальные. К общим мерам относились: 1) расстрел: 2) объявление врагом трудящихся; 3) удаление из пределов СССР; 4) лишение свободы; 5) ссылка; 6) высылка; 7) принудительные работы; 8) поражение политических прав; 9) лишение родительских прав; 10) увольнение от должности; 11) конфискация; 12) возмещение причиненного ущерба; 13) ограничение посещать места отдыха; 14) общественное порицание; 15) предостережение. К специальным мерам социальной защиты относились медицинские меры. Этот проект был подвергнут резкой критике в печати, однако не за систему мер социальной защиты, а за порядок ее применения, в частности за недооценку условий обострения классовой борьбы в стране и за сужение сферы применения уголовной репрессии[142].

Инициатором пересмотра и коренной перестройки всей системы советского уголовного законодательства, в том числе и системы наказаний, был Н.В. Крыленко. Он ставил вопрос о необходимости коренной переработки нашего Уголовного кодекса, вплоть до целесообразности построения кодекса без статей, снабженных карательными санкциями[143].

Н.В. Крыленко исходил из того, что принципы соразмерности наказания тяжести содеянного, индивидуализация нака-

 

94

 

зания, исправление преступников, задачи общего предупреждения — буржуазные пережитки, которые необходимо изгнать из советского уголовного законодательства[144]. По его мнению, система уголовной репрессии, существующая в пролетарском государстве и основанная на принципе эквивалентности, «...есть не что иное, как принцип возмездия»[145].

В основу системы уголовной репрессии Н.В. Крыленко предлагал положить принцип классовой опасности личности, что и было сделано в опубликованном в 1930 г. проекте нового Уголовного кодекса (вступительная статья Н.В. Крыленко)[146]. Все виды репрессий подразделялись на две группы: меры классового подавления; меры принудительно-воспитательного воздействия.

К мерам классового подавления относились: а) расстрел и объявление вне закона; б) заключение в изолятор; в) заключение в исправительно-трудовой лагерь в отдаленной местности с последующим поселением после отбытия заключения в лагере; г) ссылка с принудительными работами или без таковых; д) конфискация имущества.

К мерам принудительно-воспитательного воздействия проект относил: а) помещение в исправительно-трудовые колонии по преимуществу в отдаленных местностях и во всяком случае вне пределов района или области проживания осужденного; б) помещение в исправительно-трудовые колонии в пределах района или области проживания осужденного; в) помещение в исправительно-трудовые колонии для несовершеннолетних; г) принудительные работы без помещения в специальные учреждения, в пределах района проживания осужденного, по указанию сельсовета или местного бюро принудительных работ; д) принудительные работы по месту службы; е) принудительная перемена работы; ж) поселение в особо указанных местностях; з) удаление из данной местности; и) принудительное переселение в условиях данной местности; к) ограничение прав; л) увольнение от должности или с определенной работы и запрещение заниматься определенной работой;

 

95

 

м) штраф; н) наложение обязанности загладить вред; о) выговор и общественное порицание; п) воспитательные мероприятия общественных организаций; р) принудительное лечение и помещение в лечебно-воспитательные учреждения. Нетрудно заметить, что проект отказался от термина «лишение свободы».

В докладе «Три проекта реформы уголовного кодекса», сделанном на Первом всесоюзном съезде государственников-марксистов в 1931 г., Н.В. Крыленко прямо заявил, что в основе проекта Уголовного кодекса РСФСР, разработанного Комакадемией, лежит принцип классовой целесообразности[147]. «Мы строим наш кодекс, — говорил он, — прежде всего на четком разграничении двух методов репрессии. Основной метод — обычная мера в отношении классовых врагов и деклассированных элементов — изоляция их от общества... В отношении трудящихся проводится качественно иная система мер. Здесь изоляция от общества не является основной целью ни в малейшей степени. Здесь изоляция уже — исключительно подсобная мера. Она применяется в облегченной форме и ни в коем случае не влечет за собой последующего выселения на длительный срок. Предельный срок изоляции — двухгодичный срок. Цель его и задача — реклассировать человека, дать ему квалификацию, вернуть наиболее приспособленным в ряды трудового коллектива»[148].

Проектом был выдвинут курс на явное усиление репрессии. Исторически это объяснялось усилением классовой борьбы в нашей стране в связи с ликвидацией кулачества как класса.

Однако проект Н.В. Крыленко, пронизанный идеей классовой целесообразности, имел ряд серьезных недостатков и объективно не был направлен на укрепление социалистической законности в нашей стране. В 1937 г. сам Н.В. Крыленко, осознав свои ошибки, подверг основные положения проекта этого кодекса резкой критике[149].

В 1929 – 1933 гг. законодательными органами СССР и РСФСР было издано 16 актов, содержащих ряд норм Особенной части уголовного права[150].

 

96

 

Действующая система наказаний того периода базировалась на относительно-определенных санкциях и отличалась известной гибкостью и подвижностью. Это способствовало реализации принципа классового подхода и индивидуализации наказания при его назначении, отвечало требованиям социалистической законности. Проект же с его отказом от конкретных санкций был шагом назад по сравнению с действующей системой уголовных наказаний. Однако на Первом всесоюзном съезде государственников-марксистов проект Е.Г. Ширвиндта и проект А. Винокурова и Галкина (последний по сути дела базировался на действовавшем тогда уголовном законодательстве) были подвергнуты резкой критике, а проект Н.В. Крыленко получил одобрение. На протяжении ряда последующих лет идеи этого проекта находили поддержку в работах ряда криминалистов[151].

До 1937 г. проект УК, разработанный Комакадемией, не подвергался какой-либо серьезной критике в нашей печати. Более того, в проекте УК СССР, разработанном в 1934 – 1935 гг. бригадой Комакадемии, хотя и был восстановлен термин «наказание» и отражена ленинская идея о том, что в наказании диалектически сочетаются принуждение и воспитание, сама система наказания была несколько видоизменена, но основные недостатки проекта 1930 года не были устранены. И только в 1937 г. идеи этих проектов были раскритикованы на страницах нашей печати, причем первым подверг их критике сам Н.В. Крыленко.

Таким образом, наука уголовного права рассматриваемого периода порой отставала от требований законотворчества. Законодатель чаще исходил непосредственно из требований уголовной политики, обусловленной конкретно-исторической ситуацией, не учитывая теоретическую разработку вопроса. Само понятие системы наказаний не было разработано в теории. К системе наказаний подходили с позиций целесообразности. Научное исследование самих видов уголовного наказания, определение их места, механизма взаимодействия и эффективности еще не были поставлены на повестку дня. Сами

 

97

 

же конкретные меры уголовного наказания теоретически были разработаны слабо. Исключение составляет лишение свободы. Эта мера наказания более всего привлекала внимание советских криминалистов и пенитенциаристов[152].

Однако взгляд на систему наказаний как на упорядоченное определенным образом множество элементов, взаимосвязанных между собой и образующих некоторое целостное единство, возник спустя много десятилетий. Проф. Н.А. Стручков справедливо заметил, «...что все учебники советского уголовного права (Общая часть) неизменно включают параграф, посвященный системе наказаний. Но эти параграфы содержат в основном лишь фактическую справку о видах наказания по действующим уголовно-правовым актам; иногда приводятся краткие сведения из истории советского уголовного права, в двух словах говорится о делении наказаний на основные и дополнительные, на общие и специальные»[153]. На первом этапе развития советского уголовного законодательства советские ученые криминалисты шли именно по такому пути. Более того, не наука определяла позиции законодателя, а законодатель давал материал для научного исследования, а точнее для комментирования отдельных видов уголовного законодательства. Попытки же изменить существующую систему наказаний успеха не имели.