Влияние алкоголизма как вида психической

АНОМАЛИИ НА ПРЕСТУПНОСТЬ СРЕДИ ЖЕНЩИН

 

Т.М. Явчуновская

 

Алкоголизм как вид психической аномалии и его влияние на женскую преступность заслуживают особого внимания, так как в ряде случаев значительную сложность представляет выявление ранних признаков заболевания. «Анализ начальных этапов заболевания показал, что долгое время (при такой форме, как алкоголизм) признаками болезни служат специфические наркоманические симптомы, развивающиеся на уровнях: наркотик — реакция организма — отношение личности к наркотику. При этом вред не всегда нагляден»[98]. Вместе с тем процесс наркотизации, злоупотребления алкоголем неизбежно накладывает отпечаток на психосоматическую и социальную сферы жизни и деятельности личности.

С целью выяснения связи женского алкоголизма и преступности были проведены обобщения в одной из областей материалов судебно-психиатрических экспертиз в отношении женщин за период 1975 – 1978 гг. и сравнительный анализ аналогичных данных в группе мужчин.

Из числа проводимых психиатрических экспертиз на долю женщин выпадает сравнительно стабильное отношение: от 17,9% в 1975 г. до 17,3 в 1978 г. Удельный же вес женщин, привлекаемых в качестве обвиняемых, в общем числе лиц женского пола, направляемых на экспертизу (свидетели, потерпевшие, истцы, ответчики и т.д.), на протяжении исследуемого периода неуклонно возрастает (0,15 и 0,31 соответственно). Это свидетельствует о том, что женщина на скамье подсудимых — явление чрезвычайное, поскольку наряду с обще-

 

63

 

социальным статусом, характерным для всех членов социалистического общества, женщина выполняет и специфические функции, связанные с особенностями пола. Совершение ею преступления — существенное отклонение от норм поведения, что и требует выяснения вопроса о наличии психического заболевания, исключающего уголовную ответственность, либо установления таких аномалий в структуре личности, которые не исключают вменяемости, но влияют па характер и вид поведения, выбор оптимальных мер воздействия. Заключения экспертов-психиатров дают представление о различных видах психических заболеваний и аномалий. Хронический алкоголизм в группе женщин-преступниц составляет в среднем 12%, тогда как в группе мужчин-преступников доля названного вида заболевания за исследуемые годы несколько сокращается (от 10% в 1975 г. до 7% в 1978 г.). В ходе исследования получены интересные данные по видам преступного поведения, наиболее характерным для мужчин и женщин, признанных хроническими алкоголиками.

Посягательства против собственности в группе мужчин составляют в среднем ¼, ⅕ часть из всей массы совершаемых различных преступных деяний. В группе же женщин-алкоголичек эти деяния в 1975 г. составили 40%, в 1976 — 75, в 1977 — 100 и в 1978 г. — 60%. Следовательно, преимущественная форма преступного проявления у данной категории женщин — деяния, направленные на противоправное, безвозмездное завладение социалистическим или личным имуществом. Существенной чертой служит характер действий: как правило, тайное или открытое завладение, не соединенное с применением насилия.

Представляется, что подобная направленность преступного поведения у женщин-алкоголичек объясняется рядом особенностей протекания болезни у женщин: более короткий по сравнению с мужским срок алкоголизации вызывает глубокие поражения центров головного мозга и психики. Для женского алкоголизма характерны психологическая зависимость от алкоголя, потребность, навязчивое желание получить хотя бы непродолжительный душевный комфорт, обрести уверенность в себе и готовность что-либо изменить в своей жизни. Женщины, страдающие алкоголизмом, в подавляющем большинстве быстро остаются в одиночестве — семьи распадаются, дружеские и приятельские связи рушатся. Спиртные напитки употребляют либо в одиночку, либо в компании себе подобных — социально деградировавших, опустившихся и опустошенных

 

64

 

женщин. Все возрастающая потребность в алкоголе и поиск средств для его приобретения находят выход в посягательстве на личную либо государственную собственность. Однако такое объяснение не следует считать всеобъемлющим и бесспорным. Влияние алкоголизма на преступность сложно и многолико, но криминогенный фактор, складывающийся из отношения индивида к алкоголю, играет весьма существенную роль в мотивации поведения и форм его проявления.

Другую значительную группу преступлений составляют хулиганские действия. Для мужчин-алкоголиков злостное хулиганство, определяемое по признаку особой дерзости, — одно из характерных проявлений структуры личности, складывающейся под воздействием алкоголя. Агрессивность, злобность, утрата контроля над собственным поведением, нежелание считаться с интересами окружающих проявляются в действиях, грубо нарушающих общественный порядок, которые сопровождаются причинением телесных повреждений, глумлением над личностью, уничтожением имущества, срывом массовых мероприятий и т.п.

В 1975 г. доля хулиганства в числе всех преступлений, совершенных мужчинами-алкоголиками, составляла 25%, в 1976 — 23, в 1977 — 14 и в 1978 г. — 18,3%. Уровень хулиганских проявлений в характеристике преступного поведения мужчин-алкоголиков, хотя и колеблется в определенных пределах, служит свидетельством зависимости между характерологическими свойствами и качествами и конкретными формами проявления индивида вовне. По нашим данным, доля уголовно наказуемого хулиганства (отличающегося по своему содержанию исключительным цинизмом) среди женщин, признанных хроническими алкоголичками, составила в 1975 г. 60% и в 1976 — 25%.

Характеризуя конкретные формы и виды преступного поведения лиц, отягощенных алкоголизмом, можно заметить, что такие деяния, как убийство, причинение телесных повреждений, сопротивление работнику милиции или народному дружиннику и другие, именуемые агрессивной преступностью, не характерны для женщин-алкоголичек. Бродяжничество и попрошайничество, уклонение от уплаты алиментов, нарушение паспортных правил (в сочетании с двумя названными выше значительными группами преступлений) — типичные виды отклоняющегося поведения, дающие картину общественно опасных проявлений в группе женщин, признанных вменяемыми и подлежащими лечению от алкоголизма. В аналогичной же

 

65

 

группе мужчин-алкоголиков значительную часть составляют преступления, связанные с насильственными формами воздействия на личность. После посягательств на собственность и хулиганства третье место в системе преступлений, совершаемых мужчинами-алкоголиками, занимает такое преступное деяние, как истязание.

При разработке целенаправленных мер профилактики преступлений, исправительно-трудового и медицинского воздействия на лиц, совершивших общественно опасные деяния, создании условий их дальнейшей ресоциализации существенно соотношение психических аномалий и видов совершенных преступлений. Не меньшую значимость имеет и выявление места алкоголизма среди различных видов психических аномалий. «Однако не может быть прямой зависимости между видом совершенного преступления и видом аномалии. Такая зависимость возможна лишь в вероятностном аспекте (применительно к конкретному лицу и на статистическом уровне)»[99].

Представляется актуальным создание социального портрета преступниц, отягощенных алкоголизмом и иными видами психических аномалий, выявление определенных характерологических особенностей, сопутствующих женскому алкоголизму.

В связи с этим были проанализированы акты судебно-психиатрических экспертиз на женщин-преступниц, психическое состояние и характер содеянного которых вызвали у следствия и суда сомнение в их психической полноценности. За 1975 – 1978 гг. удельный вес хронического алкоголизма среди всех прочих видов психических аномалий подэкспертных женщин-преступниц в среднем составил 0,12. Из числа направленных на экспертизу по подозрению в психическом заболевании признаны вменяемыми в 1975 г. 45%, в 1976 — 42, в 1977 — 43, в 1978 г. — 37%, невменяемыми — соответственно — 33, 41, 32 и 44% и практически здоровыми — 22, 17, 25 и 19%. Следовательно, свыше половины экспертиз завершаются признанием отсутствия обстоятельств и признаков, перечисленных в ч. 1 ст. 11 УК РСФСР. При этом значительная часть женщин, способных отдавать отчет в своих действиях и руководить ими, имеет различные психические отклонения, которые накладывают весомый отпечаток на формы

 

66

 

реагирования, меру контроля, адаптационные способности и ряд других социально важных атрибутов поведения людей в обществе. Заключения экспертов в этом смысле призваны оказывать существенную помощь следственным и судебным органам, исправительно-трудовым учреждениям в решении поставленных перед ними задач. При этом необходимо учитывать индивидуальные психологические особенности виновных. «Их криминогенное значение заключается в том, что они при главенствующем значении социально приобретенных особенностей личности, взаимодействуя с ними, облегчают совершение преступления, выступая не причиной, а внутренним условием... Медико-биологическое и генетическое неблагополучие не являются, таким образом, сами по себе причинами преступного поведения, они могут служить лишь фоном, условием, при котором в неблагоприятных социальных условиях легче возникает и реализуется противоправное поведение»[100].

Установлены следующие виды психических аномалий у преступниц, признанных вменяемыми: психопатическая личность возбудимого типа — за исследуемые годы — 22%; 12,5; 20; 14,8%; легкая и умеренно выраженная степень умственного недоразвития — соответственно — 11; 16,6; 11%; органическое заболевание со снижением интеллекта и психопатизацией личности — по данным за 1975 г. — 11%; за 1977г. — 4%.

Для женщин, признанных хроническими алкоголичками, наиболее характерными оказались следующие виды психических отклонений: психопатии типа эмоционально неустойчивых, возбудимых — за 1975г. — 75%, 1976 — 50, 1978 — 14,3%; травматическая эпилепсия, олигофрения в степени легкой дебильности — за 1977, 1978 гг. — в среднем по 20%.

Представляют интерес данные о прошлой судимости в группе хронических алкоголичек и преступниц с иными психическими аномалиями (за 1975 – 1978 гг.): в первой группе — 50%; 50%; 20% и 57%; во второй — 33%; 21%; 16% и 26%.

Здесь прослеживается определенная корреляционная связь между индивидуальными психическими особенностями и преступным поведением. Высокий процент рецидива среди женщин, страдающих алкоголизмом в хронической форме, свидетельствует о глубоком распаде личности под действием наркотика. Алкоголизм как криминогенный и криминопрово-

 

67

 

цирующий фактор способен в определенных социальных условиях, при стечении соответствующих обстоятельств послужить условием, поводом к совершению антиобщественных и противоправных деяний. Более того, исправительно-трудовое воздействие в местах лишения свободы без учета болезненного состояния женщин-алкоголичек оказывается малоэффективным; требуется комплексное медико-социальное вмешательство, способствующее разрешению проблемы ресоциализации личности преступниц. Однако дело не столько в несовершенстве методов медицинского и исправительно-трудового воздействия, сколько в несвоевременном, запоздалом подтверждении наличия патологии личности в виде хронического алкоголизма, что служит серьезным препятствием для принятия решения о применении соответствующих мер. Органы следствия и суды не в полной мере пользуются предоставленным им правом в случае совершения преступления лицом, злоупотребляющим алкоголем, истребовать медицинское заключение о наличии такого заболевания и о целесообразности применения принудительных мер медицинского характера, назначаемых наряду с уголовным наказанием в соответствии со ст. 62 УК РСФСР.

В результате исследования установлено, что алкогольное злоупотребление при отсутствии указания на выявление признаков хронического алкоголизма в постановлении о направлении на психиатрическую экспертизу отмечено экспертами в 22% случаев в 1975 г., в 33 — в 1976, в 8 — в 1977 и в 18,5% — в 1978 г. В заключении же содержатся только ответы на поставленные вопросы о вменяемости или невменяемости указанных лиц. Установленные в ходе медицинского обследования факты алкоголизма по существу остаются без последствий. На систематическое употребление алкогольных напитков среди обследованных женщин-преступниц в актах судебно-психиатрических экспертиз указывалось в 1975 г. — в 44% случаев, в 1976 — в 58, в 1977 — в 32 и в 1978 — в 48% случаев.

Заслуживают особого внимания случаи прямой ссылки на хронический алкоголизм в резолютивной части акта экспертизы как фактор, предопределяющий и в определенной степени объясняющий поведение подэкспертных женщин. За исследуемый период ежегодно в среднем приблизительно в четырех процентах актов встречаются заключения об отсутствии иных видов психической аномалии, кроме алкоголизма.

Интересны данные, свидетельствующие о психических за-

 

68

 

болеваниях в прошлом, то есть до совершения преступления, дослужившего поводом проведения экспертизы. Из числа преступниц, признанных алкоголичками, в 1975, 1976 гг. 50% ранее состояли на учете в психоневрологических диспансерах, проходили курс лечения в психиатрических клиниках в связи с различными психическими заболеваниями, в 1977 г. — 20% от общего числа обследованных, в 1978 — 57%. Из числа преступниц с иными психическими аномалиями аналогичные заболевания отмечены по результатам экспертиз, проведенных в 1975 г., в 66% случаев, в 1976 — в 33, в 1977, 1978 гг. — 44%. Эти показатели говорят о недостаточной профилактической работе, проводимой среди лиц с психическими аномалиями, чье поведение, образ жизни свидетельствуют об их потенциальной криминогенности. Своевременное выявление таких лиц, оказание комплексного медико-социального воздействия, строгий контроль весьма важны для обеспечения надлежащего поведения со стороны исследуемого контингента лиц. Выбор соответствующих мер медицинского, психологического, воспитательного и предупредительного характера должен основываться на данных общего социально-демографического комплекса индивидуальных характеристик и особенностей преступниц, а также на показателях вида аномалии, ее происхождения, степени выраженности, возможных последствий и т.д.

Одна из задач исследований по данной проблеме — выделение отдельных закономерностей и особенностей основных демографических характеристик — возраста и образовательного уровня — при сравнении двух групп обследованных женщин-преступниц — алкоголичек и преступниц с иными психическими аномалиями. Собранные данные представлены в процентах в форме таблицы.

Показатели, отражающие возрастные границы, наиболее характерные для преступниц-алкоголичек от 25 до 40 лет, могут быть объяснены, с одной стороны, тем, что к 25 годам, как правило, женщина достигает социальной зрелости, закончена учеба, выбраны место и вид работы, определенным образом начата личная жизнь и т.д. К этому времени заканчивается пора проб и ошибок. Слабые личности, с неустойчивыми жизненными позициями склонны к поискам релаксации в алкоголе или иных наркотических веществах. С другой стороны, в возрасте от 25 до 40 лет процесс алкоголизации достигает своей критической точки, когда пристрастие перерастает в болезнь, приводящую личность к распаду, деградации, которым сопутствуют аморальные, безнравственные поступки и

 

69

 

	1975		1976		1977		1978
	прест.-алкого-лички	прест. с иными психич. аномал.	1 группа	2 группа	1 группа	2 группа	1 группа	2 группа
Возраст
до 20 лет	—	11	—	25	—	8	—	—
20 – 25 лет	—	22	—	—	20	12	—	11
25 – 30	75	11	—	4	—	4	28,5	41
30 – 35	25	—	50	12	20	—	14,3	—
35 – 40	—	33	50	21	—	40	28,5	7
40 – 50	—	11	—	25	60	24	14,3	22
50 – 60	—	—	—	12,5	—	4	14,4	11
старше 60	—	11	—	—	—	8	—	8
Образование
начальное	—	44	—	25	40	12	—	4
5 – 7 классов	25	33	50	41,6	40	48	43	26
8 – 9 классов	50	23	—	13	20	12	43	41
среднее	25	—	50	4	—	8	14	29
среднее спе- циальное	—	—	—	4	—	12	—	—
высшее	—	—	—	12,5	—	8	—	—

 

преступные деяния. Выявить какую-либо определенность в выделении возрастной группы, характерной для преступниц с иными психическими аномалиями, не представляется возможным. Это связано с тем, что преступные деяния были совершены в состоянии различных видов психических заболеваний, каждое из которых отличается своими особенностями, вызывается различными причинами и накладывает специфический отпечаток на больных.

Образовательный уровень преступниц-алкоголичек можно назвать средним, так как высший его предел — среднее образование, а низший — 5 – 7 классов (исключение составляют данные, полученные за 1977 г.). В группе женщин-преступниц с иными психическими заболеваниями достаточно высокий процент выпадает именно на начальное образование, поскольку чаще всего болезнь препятствует дальнейшему обучению. Распределение же по иным видам образования не носит стабильного характера, связано с индивидуальными особенностями и характеристиками обследованных женщин.

Таким образом, изучение личности преступника в широком

 

70

 

смысле, и в частности личности женщин-преступниц, затрагивает комплекс социальных, демографических и биологических факторов. Только с учетом всей совокупности индивидуальных особенностей личности возможно достижение исправления и перевоспитания осужденных, общей и частной превенции при назначении наказания, ресоциализации и в конечном итоге — ликвидации преступности в нашей стране. Высказанные соображения коснулись узкого круга вопросов, возникающих при оценке влияния хронического алкоголизма на женскую преступность, но они свидетельствуют о том, что только координация усилий юристов, психологов-психиатров, социологов способна дать исчерпывающие ответы по существу данной проблемы.

 

НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ВИНЫ И СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

К.Ф. Тихонов

Положение об уголовной ответственности и наказании только лиц, виновных в совершении преступления, — ведущий принцип деятельности органов социалистического правосудия в борьбе с преступностью. Ст. 160 Конституции СССР возводит этот принцип в ранг конституционных и по сравнению с действующим уголовным и уголовно-процессуальным законом дает ему более совершенную и точную формулировку: «Никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом».

Эти положения Конституции СССР выдвигают целый ряд теоретических и практических проблем, среди которых центральное место принадлежит дальнейшему развитию учения о вине и ответственности в теории уголовного права. Без определенных усилий в этой области невозможно правильно осмыслить всю глубину и принципиальную значимость содержания ст. 160 Конституции и обеспечить неуклонное претворение в правотворческой и правоприменительной практике ее требований. В плане усиления материально-правовых гарантий законных интересов личности особенно важно исследование общего понятия вины в совершении преступления и ее степени, раскрытие их содержания и значения как основания и меры от-

 

71

 

ветственности лица за содеянное и закономерностей установления этих категорий в каждом конкретном случае.

Проблема вины, как известно, имеет большую и сложную историю, массу различных и противоречивых теоретических решений в науке уголовного права. Помимо наиболее распространенного, господствующего представления о вине как психическом отношении лица к содеянному в форме умысла и неосторожности ее понятию даются самые различные и неожиданные интерпретации в виде характеристики ее как совокупности объективных и субъективных обстоятельств, дающих основание к отрицательной морально-политической оценке[101], как причинной связи между лицом, совершившим преступление, и объектом совершенного преступления[102] и т.д. В начале 50-х годов в советской науке уголовного права проходили острые дискуссии по вопросам «широкого» и «узкого» понимания вины, значения оценочного момента в ее определении, соотношения вины и состава преступления[103]. Однако в результате довольно бурных споров о понятии вины единства в его понимании так и не было достигнуто. В связи с этим Б.С. Никифоров, выступая с докладом при обсуждении Основ уголовного законодательства, очень метко иронизировал: «Насколько можно судить, война эта закончилась обоюдной победой, хотя в нарушение всех правил военного дела обе стороны от начала до конца оставались на своих исходных позициях»[104].

Принятие Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, указавших в ст. 3 на то, что уголовной ответственности подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, хотя и подвело итог «длинной и богатой социальными событиями полосе развития»[105] и позволило авторам уточнить свои позиции, но все же не устранило основных разноречий в материально-правовой трактовке вины. Более того, само содержание ст. 3 Основ стало истолковываться различно в зависимости от позиций автора в понимании вины. Поэтому в интерпретации одних криминалистов ст. 3 Основ под виновностью имеет в виду умысел или неосторожность,

 

72

 

выраженные в совершенном лицом преступлении[106], по мнению других, понятие виновности в этой статье охватывает не только субъективные, но и объективные признаки преступления[107].

За последние годы в изучении вины как субъективной стороны преступления проделана большая и плодотворная работа: опубликован ряд монографий и статей[108], в которых глубоко и детально анализируется субъективная сторона преступления, пути и методы ее установления. Такое внимание к субъективной стороне вполне естественно, так как и нормативное определение значимых для ответственности лица субъективных элементов его поведения — умысла, неосторожности, мотивов и целей, и в особенности их установление в каждом конкретном случае — наиболее сложная и трудная теоретическая и практическая задача. Решение ее во многом зависит от точности и полноты исследования объективных признаков совершенного лицом деяния и других обстоятельств, через посредство которых осуществляется проникновение во внутренний мир человека, познание его помыслов и чувств, обусловивших совершение преступления. Поэтому решение указанной задачи выступает как завершающий этап установления фактической стороны содеянного, как нахождение в цепи фактических элементов конкретного случая совершения лицом общественно опасного деяния, того основного звена, которое и позволяет обосновать вывод о социальной характеристике этого деяния — проявленного в нем отношения лица к интересам общества.

Из достижений нашей теории в области учения о вине особенно важными представляются принципиальные изменения в характеристике вины как социальной категории (имеются

 

73

 

в виду преодоление оценочных трактовок вины и развитие представления о ней как об отрицательном отношении лица к интересам социалистического общества, выраженном в умышленном или неосторожном совершении общественно опасного деяния, предусмотренного уголовным законом).

Однако до настоящего времени нет полного единства в центральном вопросе учения о вине — о содержании и объеме ее общего понятия. И.С. Самощенко вынужден был констатировать, что «термином «вина» в советской юридической литературе, в практике, да нередко и в законе охватываются не всегда одни и те же понятия. Наиболее часто им обозначается родовое понятие, охватывающее умысел и неосторожность как формы психического отношения лица к своему общественно опасному действию (бездействию) и его последствиям. Помимо этого термином «вина» может обозначаться провинность лица перед обществом и государством, т.е. совершение умышленно или по неосторожности общественно опасного или общественно вредного деяния»[109].

Отмеченное автором двойственное понимание вины в теории материального права далеко не исчерпывает всех разноречий по этому вопросу. Если обратиться к ст. 3 Основ уголовного законодательства и в особенности к уголовно-процессуальному закону, где значительно чаще, чем в уголовном законе, употребляются термины «вина» и «виновность», то обнаруживается, что смысловое значение этих законодательных терминов не совпадает с их теоретическим истолкованием как в узком (вина — субъективная сторона преступления — умысел или неосторожность), так и в широком смысле (вина — совершение преступления).

Хотя в нашей теории правильно отмечается принципиальная важность единого понимания одноименных категорий права и процесса и провозглашается, что «тождественны (и должны пониматься и применяться в одном и том же значении) многие правовые понятия и термины уголовного права и уголовного процесса: преступление, состав преступления, виновность, ответственность, наказание и т.д.»[110], в действительности такого единства в понимании и применении понятий вины и соста-

 

74

 

ва преступления нет. Напротив, бросаются в глаза противоречия между их материально-правовыми теоретическими трактовками и тем смыслом, который вкладывает в эти термины уголовно-процессуальный закон.

Это явление уже отмечалось в нашей правовой литературе. Л.М. Карнеева писала, что «значение, которое приобретают в уголовно-процессуальном законе такие понятия, как «событие преступления» и «состав преступления», а также «виновность», существенно отличается от определений этих понятий уголовно-правовой наукой»[111]. То же признают М.П. Карпушин и В.И. Курляндский и объясняют это положение нечеткостью и недостатками редакции ряда норм процессуального (ст. 5, 303 и др. УПК РСФСР) и материального (ст. 3 и 7 УК РСФСР) уголовного законодательства[112]. По мысли авторов, к таким недостаткам относится то обстоятельство, что в материальном и процессуальном уголовном законе вина не включается в число признаков преступления и его состава, а, напротив, выделяется особо. Например, ст. 303 УПК РСФСР требует сначала установить состав преступления и только после этого ставить и решать вопрос о виновности. Поскольку это положение не соответствует господствующим в теории представлениям о соотношении состава преступления и вины, оно и зачисляется в разряд недостатков действующего закона.

Действительно, с помощью укоренившихся в нашей теории штампов объяснить указанные положения закона довольно трудно. Но вряд ли правильно квалифицировать их как неудачные лишь на том основании, что они не укладываются в привычные схемы и представления. Такой подход не только не способствует пониманию смысла позиции закона относительно состава преступления и вины, но и полностью снимает сам вопрос об исследовании этой позиции, поскольку она объявляется ошибочной. Поэтому для правильного понимания и надлежащей оценки положений закона, противоречащих господствующим теоретическим трактовкам состава преступления и вины, необходим иной, менее ортодоксальный и более диалектичный подход к проблеме. Только при этом условии можно объяснить ошибочность отнесения к неточностям и недостаткам закона именно того, что с полным основанием должно считаться его несомненным достоинством.

 

75

 

В законе могут быть неточности и недостатки. Но в данном случае речь идет о таких «недостатках», которые в действительности выражают принципиальную позицию всего нашего материального и процессуального уголовного законодательства и нуждаются в обстоятельном изучении.

В том, что дело здесь не в погрешностях редакционного характера, а в определенной отчетливо выраженной принципиальной позиции закона, убеждает и законодательное решение вопроса о соотношении с составом преступления таких обстоятельств, как вменяемость и достижение определенного возраста.

С точки зрения теоретических представлений о составе преступления признание лица, совершившего общественно опасное деяние, невменяемым или не достигшим возраста уголовной ответственности всегда означает отсутствие состава преступления и, следовательно, не исключает прекращения уголовного дела или оправдания лица за отсутствием состава преступления. С позиций процессуального закона такое решение принципиально недопустимо вследствие того, что невменяемость и недостижение возраста уголовной ответственности представляют собой совершенно самостоятельные обстоятельства, устраняющие уголовную ответственность, которые специально выделены законом (п. 5 ст. 5 и ст. 410 УПК РСФСР) и по своей правовой природе и последствиям существенно отличаются от такого основания, как отсутствие состава преступления (п. 2 ст. 5, ст. 309 УПК РСФСР).

Анализируя указанные нормы, М.П. Карпушин и В.И. Курляндский также признают самостоятельный характер таких оснований устранения уголовной ответственности, как невменяемость и недостижение возраста уголовной ответственности, но при этом считают, что указанные обстоятельства свидетельствуют и об отсутствии состава преступления. «Невиновность и невменяемость, — пишут они, — самостоятельные обстоятельства, обусловливающие отсутствие состава преступления»[113]. Доказывается это положение довольно просто: поскольку общественно опасное деяние, совершенное невменяемым и лицом не достигшим возраста уголовной ответственности, не может быть признано преступным, указанные обстоятельства обусловливают отсутствие состава преступления.

С таким умозаключением и выводом нельзя согласиться,

 

76

 

потому что в них не учитывается действительное отношение указанных обстоятельств к преступности деяния: устраняя уголовную ответственность, они не дают оснований ни для признания общественно опасного деяния преступным, ни для вывода о непреступности этого деяния, а как бы снимают этот вопрос вследствие невозможности ни положительного, ни отрицательного его решения. В совершенно ином отношении к преступности деяния находятся вина и общественная опасность: их отсутствие непосредственно и безусловно устраняет преступный характер совершенного деяния.

Таким образом, невменяемость и недостижение возраста уголовной ответственности исключают не преступность деяния, не состав преступления и виновность как таковые, а самую возможность постановки вопроса о них. Именно поэтому названные обстоятельства являются совершенно самостоятельными, не связанными ни с составом преступления, ни с виновностью основаниями, исключающими уголовную ответственность.

По тем же соображениям нельзя признать правильным то обоснование устранения уголовной ответственности невменяемого, которое было дано в комментированном определении Военной коллегии Верховного Суда СССР: «Лицо, совершившее общественно опасное деяние в состоянии невменяемости в соответствии с ч. 1 ст. 11 УК РСФСР, подлежит освобождению от уголовной ответственности, так как состав преступления в его действиях отсутствует»[114].

Для правильного понимания законодательного решения проблемы соотношения вменяемости и возраста с составом преступления необходимо иметь в виду следующее.

Вопрос о вменяемости и достижении возраста уголовной ответственности может возникать только в отношении лиц, совершивших общественно опасные деяния. «Вменяемость и невменяемость нельзя рассматривать вне связи с совершением лицом общественно опасного деяния, — правильно считают

 

77

 

M.П. Карпушин и В.И. Курляндский. — Психически больной человек, не совершивший общественно опасного деяния, не может быть назван невменяемым. Ему нечего вменять. Равным образом нельзя назвать вменяемым человека, который не совершил преступления»[115]. Но это означает, что вопрос о вменяемости и возрасте не может и не должен решаться до установления причастности лица к общественно опасному деянию. Поэтому в отношении признанных невменяемыми или недостигшими возраста уголовной ответственности теоретически и практически исключается возможность прекращения уголовного преследования за отсутствием события преступления, состава преступления и за недоказанностью участия лица в совершении преступления.

По смыслу процессуального закона отсутствие состава преступления служит основанием для реабилитации, оправдания человека, признания его невиновным в совершении преступления. При установлении же невменяемости (а равно недостижения возраста уголовной ответственности) лица, совершившего общественно опасное деяние, вопрос о составе преступления и виновности вообще не может возникать и обсуждаться, поскольку «как виновными, так и невиновными могут быть признаны только лица вменяемые»[116]. Эти положения, достаточно четко сформулированные Пленумом Верховного Суда СССР еще в 1944 г., имеют принципиальное значение для правильного понимания состава преступления и его соотношения не только с вменяемостью, но и с виной. Они прежде всего указывают на сложный диалектический характер этого соотношения и недопустимость упрощенных, формально-логических решений рассматриваемой проблемы.

Если к вопросу о соотношении состава преступления и вины подходить с формально-логических позиций, то оно может быть представлено в следующем виде: вина — это такой элемент (признак, сторона) состава преступления, который образует последний только в совокупности с другими его элементами и без которого состав преступления не существует. Следовательно, понятие состава более широкое, поскольку оно охватывает целое, а понятие вины — более узкое, так как характеризует только часть этого целого.

 

78

 

Такое решение внешне выглядит логически стройным и убедительным. В действительности же оно, сводя все богатство взаимосвязи между виной и составом преступления к соотношению части и целого и ограничивая этим проблему, представляет указанную взаимосвязь в явно упрощенном и искажающем ее существо виде. «...Часть и целое, — писал Ф. Энгельс, — это такие категории, которые становятся недостаточными в органической природе. Выталкивание семени — зародыш — и родившееся животное нельзя рассматривать как «часть», отделяющуюся от «целого»: это дало бы ложное толкование. Части лишь у трупа»[117].

Но если категории части и целого недостаточны в органической природе, то тем более они не могут служить основой для теоретического объяснения характера социальных связей. Поэтому применение этих категорий к анализу соотношения вины и состава преступления дает (и не может не