Противоречия внутри системных ансамблей как движущая сила развития наук; семь законов исторических процессов

Теории Птолемея, Эйнштейна, Бора, Уэбба и кого бы то ни было еще - сохраняют свою действенность и значимость в рамках определенного системного ансамбля, исторического периода, ограниченного временными параметрами. Этот ансамбль - почва, на которой мы стоим, воздух, которым мы дышим, свет, благодаря которому все становится видимым для нас.

Однако, допустив это, мы неизбежно сталкиваемся с вопросом о том, что же в таком случае значит "научный прогресс" и можем ли мы избежать релятивизма.

Во-первых, из всего сказанного выше следует, что развитие науки существенным образом определяется противоречиями внутри системных ансамблей и состоит во внутренних преобразованиях таких ансамблей. Можно показать это на примере, опять-таки взятом из предшествующих глав; в данном контексте он поможет нам внести ясность в проблему, которая, безусловно, требует более детального анализа.

Рассмотрим системный ансамбль эпохи Возрождения. Уже отмечалось, что в него помимо прочего входят гуманистический эмансипационизм и ряд теологических учений, астрономия Птолемея и аристотелевская физика. Гуманизм, стремящийся приблизить человека к Богу, вступал в противоречие с астрономией Птолемея, согласно которой Земля рассматривалась как юдоль греха (Status corruptionis); эта астрономия была тесно связана с теологией того времени. Коперник разрешил это противоречие, изменив астрономию, ориентировав ее на гуманизм. Но при этом возникло новое противоречие - между новой астрономией и аристотелевской физикой, оставшейся незатронутой изменениями. Были предприняты попытки устранить и это противоречие. Но когда эта задача была (позднее) выполнена Ньютоном, не только Аристотель, но и Коперник были вынуждены покинуть сцену ^[125]. Измененный таким образом ландшафт естествознания вновь лишился гуманистической компоненты и оказался в оппозиции к теологии; положение оставалось прежним до тех пор, пока изменению не подверглись и астрономия, и теология, и физика, и гуманизм. Важнее всего то, что с этими изменениями стали иными и фундаментальные принципы, и фактуальные высказывания этих дисциплин. В итоге возник совершенно новый системный ансамбль и совершенно иная историческая ситуация.

Эти примеры показывают не только, что понятие системного ансамбля может быть использовано для прояснения и более четкой концептуализации, классификации и упорядочения исторических явлений, но что источником важнейших событий внутри системных ансамблей являются его внутренние противоречия. С самого начала существование системного ансамбля Возрождения, как и всякого другого исторического ансамбля, характеризовалось разломами и брешами в его целостности, что выдвигало на первый план задачу их устранения. В этом примере важен еще один момент: искомый "катарсис" может быть достигнут только теми средствами, какие дает сам же системный ансамбль. Решение противоречий ищется в той самой исторической ситуации, в какой возникают эти противоречия; ситуация преобразует себя на своей же собственной основе - это и есть внутренняя трансформация системного ансамбля. Когда поставлен вопрос: что в действительности происходит при устранении внутреннего противоречия системного ансамбля - ответ должен быть следующим: разрешение противоречия есть выбор в пользу какой-то из частей этого ансамбля, за которым следуют попытки приспособить остальные части к одной выбранной.

Критика реально существующего и творческое его изменение в равной мере опираются на конкретную историческую данность. К этому важно добавить следующее: в каждом случае те определяющие или конституирующие элементы системного ансамбля, которые одержали победу над другими элементами, в большей степени противоречат фактуальным высказываниям, чем побежденные. Вращение Земли оставалось неразрешимой загадкой до тех пор, пока не был сформулирован закон инерции; соответствующие физические теории ad hoc были изобретены специально, чтобы компенсировать отставание коперниканской теории от вытесняемой ею аристотелевской физики. Не открытие новых фактов, а скорее внутренняя противоречивость системного ансамбля являлась главной причиной его развития. Это можно выразить следующим афоризмом: движение науки есть самодвижение системных ансамблей.

Здесь самое время заметить, что это ничего общего не имеет с гегелевской философией, хотя на первый взгляд могло бы показаться, что имеет место сходство. Не вдаваясь в частности, выделим только наиболее очевидные различия. Противоречия, о которых здесь идет речь, и процессы, которые ими вызываются, не являются, по сути, диалектическими. Например, гуманистический эмансипационизм Возрождения и астрономия Птолемея не связаны как тезис и антитезис в смысле Гегеля, поскольку между ними нет необходимой связи. Ни противоречивость системы, ни разрешение этого противоречия не могут рассматриваться как рациональная необходимость; стороны противоречия в данном случае не выступают в строго определенной форме как таковые. Даже научные теории по сравнению с вненаучными системами правил скорее являются исключениями в этом отношении, отличаясь от вненаучных систем только степенью точности. Причина не в каких-либо несовершенствах теорий, а скорее в том, что формальное совершенство теорий часто становится причиной их ригидности и неспособности поспевать за постоянно меняющимися историческими ситуациями, и потому развитие теорий часто связано с разрушением их формального благополучия. Поэтому системы, в том числе научные системы, как правило, не являются строго закрытыми; скорее можно говорить, что они устроены так, как того требуют цели, ради которых они в тот или иной момент возникают. Поскольку системы должны иметь возможность приспосабливаться к изменениям, не всегда можно точно или строго определить следующие из них выводы. Это значит, что существует определенная свобода конструирования и интерпретации систем, из чего следует, что концептуализация противоречий между системами и их решение не могут осуществляться со строгостью рациональной необходимости. Если же говорить о гегелевской диалектике, то она представляет мышление как процесс, необходимость, строгость и точность которого соответствует аналогичным требованиям формальной логики. Что касается самого Гегеля, то для него необходимость и логическая обязательность истории тем более неизбежны, что эта система освящена и благословлена мировым духом. Однако я не могу связать рассмотрение исторических событий и процессов ни с чем подобным.

В отличие от Гегеля я настаиваю на контингентности истории. Прежде всего она свойственна спонтанным актам, благодаря которым едва наметившиеся несогласованности в реализациях систем превращаются в очевидные противоречия, а затем разрешаются. "Спонтанными" я называю эти акты потому, что мы не обязаны следовать лишь одному из возможных способов действия. Более того, можно было бы сказать, что все эмпирическое является в то же время и контингентным, оно вовсе не устраняется тем обстоятельством, что факты находятся в прямой зависимости от теории (см. 3 главу). Каждый системный ансамбль - это конкретное проявление тех возможностей, благодаря которым люди могут, вообще говоря, судить о реальности и оценивать ее. Если воспользоваться терминологией Канта, системные ансамбли являют собой "условия возможности" опыта. Эти условия исторически изменчивы - в этом различие между моей концепцией и кантовской. Однако нельзя точно предсказать, как именно предстанет реальность в условиях данного системного ансамбля; поэтому можно говорить о ее контингентности, как и о контингентности реакций на такое понимание реальности, определяемых тем же самым системным ансамблем ^[126].

Здесь следует также подчеркнуть, что согласно распространенному мнению исторические процессы детерминируются природными - психологическими, биологическими, физическими и др. - законами. Иногда ссылаются на то, что люди в своих действиях направляются чувствами и эмоциями - любовью, ненавистью, тщеславием и мстительностью - или стимулами: голодом, жаждой, половым влечением. Это, в свою очередь, связывают с климатом, географическими условиями и т.п. Рассматривая ранее роль опыта, мы пришли к выводам, которые не позволяют нам исключить подобные естественные факторы (не-исторического плана) из рассмотрения самодвижения системных ансамблей. Но следует подчеркнуть, что действие природных факторов реализуется только в рамках системных ансамблей, и сама возможность этого определяется условиями и содержанием последних.

Так, например, любовная страсть Саломеи к Иоханаану зиждется на иудейской до-христианской метафизике. Гомосексуализм, процветавший в античности, также показывает, что направленность сексуального влечения определяется именно культурой. Любовь Вертера неотделима от сентиментализма эпохи "Бури и натиска", тогда как любовь Тристана кровно связана со средневековым, или, по Вагнеру, с шопенгауэрианским мистицизмом. Выстрел из пистолета - физическое явление, но никакой Брут не мог бы нажать на спусковой крючок этого орудия убийства, как никакой житель древнего Рима не мог бы испытать душевной усталости от слишком долгого путешествия по автобану.

После этих предварительных замечаний можно сформулировать ряд общих структурных законов истории, экземплифицируемых эпизодами эпохи Возрождения, о которых шла речь выше.