Похороны как процессия: от места смерти к месту упокоения

Я сразу хочу сказать о том, что я считаю «ключом» к этой второй стадии, второму «слою» нашего православного погребального обряда – «ключом» к его литургическому, богословскому и духовному пониманию. Несомненно, «ключ» этот – в связи второго «слоя» погребального обряда с литургией Великой Субботы, а еще конкретнее – с поистине уникальной утреней этой «благословенной Субботы», седьмого дня, в который Христос (и тут я цитирую стихиру Великой Субботы), победив смерть Своим снисхождением в смерть, отдыхает от трудов: «Днесь содержит гроб Содержащаго дланию тварь, покрывает камень Покрывшаго добродетелию небеса; спит Живот, и ад трепещет, и Адам от уз разрешается» (Великая Суббота, на утрене, стихиры на «Хвалитех» 4, глас 2-й).

У меня нет времени, да мне и не нужно перечислять здесь все еще не окончательные ответы на вопросы о «когда» и «как», то есть – когда возникла эта служба, как она развивалась и т. п. Нам важно только одно – что после того как погребальная служба стала совершаться в церкви, раньше или позже (и не особенно важно когда) она приняла форму всенощной, по структуре, духу и смыслу близкой той, которую совершает Церковь ранним утром среднего дня triduum paschale. Не будем забывать, что «Пасхой» в ранней Церкви назывались три дня – пятница, суббота, воскресенье. Первый день, пятница, – это Пасха Креста, pascha stavrôsimon; а третий, воскресенье, – pascha anastásimon, Пасха Воскресения, а между ними – Святая и Великая Суббота, «благословенная Суббота», благословенный отдых, когда Христос сошел в смерть. И для нас очень важно это отождествление нашей смерти с Великой Субботой.

Перечисляя и объясняя различные элементы этой погребальной всенощной, не забудем, что этот хронологически второй слой ни в коем случае не отменял первого, который совершался в доме покойного, продолжался процессией на кладбище и заканчивался торжественным вручением покойного Господу «духов и всякия плоти». Новая всенощная в церкви – это скорее «передышка», пауза в том, что остается по сути процессией, движением, переходом. И тут мы находим еще одно непонятное правило, на этот раз относящееся к началу службы, к моменту перенесения усопшего в церковь.

Это правило следует за короткой службой, которую совершают дома и которая на деле лежит в основе древнего христианского погребения, – Трисвятое, «Боже духов и всякия плоти», вслед за чем начинается процессия. Сегодня мы совершаем эту службу в похоронном доме, русские называют ее литией: после каждения тела следуют Трисвятое, «Пресвятая Троица...», «Отче наш», тропарь «Со духи праведных скончавшихся», ектения и молитва «Боже духов и всякия плоти» и затем отпуст. А после этого в наших литургических книгах мы видим то самое правило, о котором я начал говорить: «И аще убо готова суть вся яже к исходу, творит паки священник начало: Благословен Бог наш... И начинаем пети: Святый Боже: со страхом, и всяким умилением. И вземше мощи усопшаго, отходим в храм, предыдущим священником со свещами, диакону с кадильницею. Егда же приидут в храм, мощи убо полагают на паперти (или в храме, якоже зде в велицей России обыче). И начинают...»

Здесь я прерву цитату, точнее – неправильный перевод текста, потому что на деле нет никакого нового начала. Текст гласит: «Начинают...», но начала нет! Далее просто говорится: «И начинают [петь] псалом 90»: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небеснаго водворится» и т. д. Мы видим здесь путаницу из трех начал, которые суть начало всей этой службы (Трисвятое, или лития) «Боже духов и всякия плоти», потом – начало, которое следует за словами «И аще убо готова суть вся...», и, наконец, несуществующее начало после «Егда же приидут в храм...». И именно это «другой составитель» (назовем его по-научному «составитель В») пытался объяснить и соединить в этом таинственном правиле.

Что мы все время начинаем? Во-первых (и здесь я даю самое простое объяснение), Трисвятое в доме – позднее добавление, ибо Трисвятое – это уже часть процессии. Омовение тела и т. д., даже если все это было ритуалом, оставались домашним делом. Не частным, не тайным, как сегодня, не ограниченным только семейным кругом, но – не литургическим в узком смысле чисто литургического акта – молитвы с участием священнослужителей. Так что домашняя литургия – это омовение и приготовление тела. И вот когда, как гласит правило, «убо готова суть вся», появляется Церковь, появляются священник, диакон. Священник возглашает: «Благословен Бог наш», и начинается литургическая часть погребения, которая закончится на кладбище.

Сегодня нас смущает то, что погребальная служба как единая служба, как процессия распалась на части, а распавшись, превратилась в бесконечные начала и бесконечные отпусты. Мы «отпускаем» себя три раза в течение погребения и все никак не можем расстаться – ни с покойным, ни друг с другом! Мы все время начинаем заново, не закончив то, что начали ранее. Поэтому даже на самом простом и формальном уровне нам необходимо разобраться с этой неразберихой, и я надеюсь, что в историю Церкви наш семинар войдет как осуждение ненужных начал и концов! Потому что иначе мы упускаем христианскую, по сути своей духовную и космическую идею «начала» и «конца», которая отражается в нашей литургии. Без этой идеи литургия превращается в «литургическую суету».

Я утверждаю, что с начала до конца, от дома до последнего «аминь» у могилы мы имеем одну службу, единую службу – вхождение усопшего брата или сестры или даже наше совместное с ним вхождение в бессмертную смерть Христа. И тональность этого торжественного вхождения (и здесь мы подходим к элементам той всенощной в церкви) задана с самого начала песнопением, которое мы поем при переносе тела в церковь, знаменитым Трисвятым: «Святый Боже! Святый Крепкий! Святый Бессмертный, помилуй нас». Только появившись, это песнопение сразу стало очень важным для Церкви. Мы поем его при переносе тела усопшего в церковь, потом на пути к кладбищу, к могиле. Но мы помним, что его же мы поем и в конце утрени Великой Субботы, когда обходим крестным ходом вокруг церкви, празднуя схождение Христа в смерть и освобождение Адама и Евы от плена и тления. Таким образом, «номер один» аналогии с Великой Субботой – это песнопение Христа Победителя: «Святый Боже! Святый Крепкий! Святый Бессмертный!»

Служба в церкви

Псалмопение

И вот мы стоим в церкви, стоим вокруг усопшего и начинаем псалмопение. Современные правила предписывают начинать с псалма 90, но по многим причинам, которые здесь невозможно обсудить, лично я уверен, что это – позднее добавление, заимствованное, вероятно, из монастырского отпевания. Но, как бы то ни было, не может быть никакого сомнения в том, что псалом, являющийся литургической и богословской основой службы, истинным ключом к ее пониманию, – это псалом 118: «Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем...» Для объяснения, даже короткого, уникального места и функции этого псалма в православном богослужении потребуется несколько часов, которых, к сожалению, у нас нет. (Кстати, наше время на сегодня почти истекло, а я еще далек от конца лекции!) Так что я могу вам только представить короткую справку. Без такой справки мы можем не заметить главного смысла православной литургии смерти.

Все, кто хоть раз читал этот псалом (самый длинный в Псалтири), знают (я уверен), что это – один сплошной порыв любви к Закону Божьему, прославление спасительных заповедей Господних: «На пути свидений Твоих насладихся, яко о всяком богатстве... Во оправданиих Твоих поучуся, не забуду словес Твоих» (Пс 118:14,16). Это слова человека, не только исполняющего повеления Господни, но находящего в них наслаждение, для него они – жизнь и свет, содержание и смысл жизни. Именно этот псалом, формально говоря, прославляет то, что находится в самом центре Ветхого – не Нового – Завета, то есть «Закон». И именно этот псалом Церковь услышала и использовала (и, следовательно, использует и сегодня) для раскрытия спасительного и вечного смысла смерти Христовой.

Поистине этот псалом отвечает на вопрос: «Что такое смерть Христа?», потому что Церковь услышала в нем (и научила нас это слышать) уникальную, всеобъемлющую, всепоглощающую любовь к Богу, и в первую очередь, прежде всего другого – любовь Иисуса Христа к Своему Отцу, Его полное послушание Своему Отцу как исполнение этой любви. Любить заповеди Божии, следовать им, видеть в них наслаждение самой жизнью – значит любить Бога, ибо в Своих заповедях Он являет Себя и являет Свою любовь. Таким образом, в этом поистине уникальном псалме вечно горит и озаряет и являет себя любовь человека к Богу, его жажда Бога, в Котором – весь свет, вся мудрость, вся красота, вся радость. Именно потому, что Христос любит Отца и послушен Ему, Он вольно принимает смерть – Он, Который, как Сын Божий, как Новый Адам, не имеет в Себе ни греха, ни смерти, ни тления – первых плодов непослушания. В Великую Субботу на вопрос, который мы обращаем к Нему в начале богослужения: «Животе, како умираеши?», Он отвечает из могилы словами псалма 118.

Этот псалом говорит о том, что эта вольная смерть, будучи только любовью, только послушанием, только наивысшим исполнением заповедей Божиих, есть, таким образом, «бессмертная смерть», смерть, которая побеждает и уничтожает последнего, главного врага Бога. Так объясняется особое положение этого псалма в церковном богослужении. Во-первых, мы его слышим на еженедельном воскресном всенощном бдении, когда Церковь празднует День Господень. К сожалению, все, что осталось от этого псалма в нашей укороченной воскресной утрене, – это так называемые тропари по Непорочных, каждый их которых начинается стихом «Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим», – тропари, которые, так сказать, «запечатывают» пасхальной радостью смысл смерти и воскресения Христа, который раскрывается в псалме. Потом, как я уже говорил, мы слышим этот псалом на утрене Великой Субботы, а также за неделю до этого, на утрене Лазаревой Субботы. И, наконец, этот псалом поется на заупокойной службе. Функция псалма 118 во всех этих службах одинакова: он не только «относит» каждую из них к наиважнейшему и решающему для христианской веры событию – смерти Христовой, но и раскрывает эту смерть в самой ее реальности, ее поистине вечной реальности, и значении для Церкви, а через Церковь – для всего мира и каждого из нас.

Как же можно в свете вышесказанного определить специфическую функцию псалма 118 в нашей заупокойной службе? Ответ довольно прост, хотя, возможно, не таков, какой ожидал бы услышать обычный православный человек. Его функция – отождествить этого конкретного усопшего (брата или сестру, почивших о Господе) с Самим Христом, отождествить его смерть с Его смертью. Ибо что означает, что мы «умираем во Христе», если не то, что Его единственная в мире смерть, единственная бессмертная смерть, дается и нам как наша смерть? Наша смерть, принимаемая в Христову смерть, очищается, исцеляется и освобождается от смерти – от смерти как искажения и разделения, от смерти, чье жало – грех (См. 1Кор 15:56), дабы она стала входом не в смерть, даже не в какое-то таинственное «существование», но в единение с Христом (Который есть Жизнь всей жизни), в страну живых, в «место светло, место злачно, место покойно», во свет лица Христова, туда, где «лицы святых... и праведницы сияют, яко светила».

Этот псалом раскрывает нам, что каждая смерть – это вход в огромную и светлую тишину Великой и Святой Субботы, благословенной Субботы, в утро невечернего дня Царства Божия. Таким образом, то, что древняя Церковь знала и переживала с самого начала, о чем она свидетельствовала и что утверждала выразительными надписями на гробницах: «Он жив», «Она жива», теперь превратилось в литургическое торжество, уникальное в своей глубине и красоте.

На каждый стих псалма Церковь отвечает пением «Аллилуиа» (сегодня за исключением второй статии). И поскольку «Аллилуиа» – это действительно одно из ключевых слов погребальной службы, подавляющее большинство православных воспринимают его как нечто именно похоронное, если и не трагическое, то грустное. Но истинные его значение и функция – прямо противоположны. «Аллилуиа» – одно из самых радостных слов Церкви. Это – радостное восклицание в ответ на присутствие Бога, на Его приход к любящим Его. Другими словами, «Аллилуиа» – это само «Присутствие», выраженное в пении. А если оно так часто слышится на погребальной службе, то это указывает на реальность погребения, превращающегося в христианское погребение, в торжество смерти как вхождения в присутствие Бога Живого, Который есть Бог живых, а не мертвых. Смысл христианского погребения, по словам кондака, в том, что оно превращает надгробное рыдание в радостное Аллилуиа: «надгробное рыдание творяще песнь / Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа».

Как и на еженедельной воскресной всенощной, за пением псалма 118 следует пение особых тропарей или песнопений, которые, как я уже говорил, означают, или, лучше сказать, «выражают» принятие Церковью псалма 118, ее торжественное и радостное «Аминь» тому, что он являет и утверждает. Хотя эти тропари, как они поются сегодня на отпевании, отличаются от тех, которые поются каждое воскресенье, их тональность, видение, которое они возвеличивают и утверждают, – те же, а именно: победа Христа, которой человек восстановлен в его первоначальную красоту, в образ Божией «неизреченной славы», победа, через которую человек находит «источник жизни», или, как поется в тропаре, «возжеленное отечество». И пока хор поет эти поистине триумфальные песнопения, священник кадит тело, алтарь и всех собравшихся, наполняя церковь благоуханием Святого Духа, Который есть Дух жизни, приход Которого всегда – parousía, пришествие и присутствие здесь и сейчас будущего мира.

Как и на утрене Великой Субботы, на погребальной службе за псалмом 118 с тропарями следует покаянный псалом 50: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей», потом – канон с его обычными составляющими (седальнами после третьей песни, кондаком – после шестой), потом – восемь стихир, приписываемых св. Иоанну Дамаскину, там, где в обычной утрене поются псалмы, называемые «Хвалитны»; потом – «Блаженны» с их собственными тропарями, чтение Апостола и Евангелия и, наконец, заключительная часть богослужения – последнее целование. Из всех этих элементов только псалом 50, заповеди блаженства (может быть) и определенно чтение Писания, как мне кажется, принадлежали к первоначальному ordo погребальной службы с того времени, как ее стали совершать в церкви. Все другие элементы, которые, я опять подчеркиваю, принадлежат к музыкальному, гимнографическому жанру, входят в поздний слой, о котором мы поговорим завтра. Они воплощают подход, тональность, существенно отличные от тех, которые я сейчас анализировал и которые выражены главным образом псалмом 118.

Еще одно короткое замечание о псалме 50. Как и псалом 118, он всегда занимал в христианском богослужении особое место. И это особое место заслужил он тем, что Церковь слышит в нем выражение чего-то абсолютно существенного, центрального в своей вере. Что же это? Безусловно, это больше, чем просто покаяние, с которым обычно отождествляют этот псалом; точнее, это есть покаяние, но понятое и пережитое как полная и радикальная перемена всего видения жизни, перемена, обозначающаяся греческим словом metánoia, «преображение», полное переосмысление понимания человеком своей жизни. «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Ср. Мк 1:15). Покаяние здесь – прежде всего «обращение», и это обращение стало возможным потому, что приблизилось Царство Божие, потому что оно уже явлено, обнаружено в пришествии Христа. И именно это обращение – обращение, из которого «вырастает» вся жизнь, на котором вся жизнь основывается, – слышит Церковь в псалме 50. Это наилучшее, наиполнейшее, совершеннейшее выражение (точнее, исповедание) истинного содержания покаяния, его смысла как прежде всего перехода от прежней жизни, «зачатой в беззаконии и во грехе» (Ср. Пс 50:7), к новой, полной радости и веселия, короче говоря – исповедание веры как уверенности в том, что покаявшиеся принимают Христа, верят в Него, что им прощаются грехи и они возвращаются в присутствие Божие. Псалом этот присутствует не только в богослужениях, которые можно обозначить как «покаянные» (например, в таинстве покаяния), но во всех богослужениях, и везде он исповедует новую жизнь, даруемую нам в Церкви, и благодарит за нее. В некотором смысле в погребальной службе, следуя за псалмом 118, псалом 50 – это исповедание, проще говоря, воскресения. «Дай мне услышать радость и веселие, и возрадуются кости, Тобою сокрушенные» (Пс 50:10).

Слово Божие

И теперь мы приблизились к вершине богослужения – к провозглашению Слова Божия Церкви (и это значит – тому, чей transitus, чье вхождение в страну живых празднует Церковь). Нет нужды много говорить об этом «провозглашении», достаточно услышать его, и в первую очередь услышать прокимен, функция которого – задать «тон» литургии Слова, или, словами молитвы, читаемой на Божественной литургии, «отверзнуть очи нашего ума к уразумению» евангельского учения. Вот этот прокимен: «Блажен путь, в оньже идеши днесь, душе, яко уготовася тебе место упокоения». Здесь – утверждение смерти как «блаженства», вхождения в смерть – как «блаженного пути». Это утверждение подготовлено всем богослужением и есть его вершина, его кульминация. Вы помните, что служба началась словами «Блажени непорочнии в путь ходящии в законе Господни» (Пс 118:1). Мы слышали Блаженства, когда Сам Христос подтверждал блаженство, которое ожидает тех, кто в этом мире живет по Его заповедям. А теперь мы слышим высшее, торжественное и радостное утверждение нашей уверенности: смерти больше нет, и блажен путь, ведущий нас ко Христу.

Но – и в этом смысл стиха, следующего за прокимном: «К Тебе, Господи, воззову» – это блаженство обретается только в Боге, только во Христе. Путь блажен, потому что это путь к Богу. Без Бога любое «посмертное существование» – все равно смерть, все равно падение в бездну. Но, даже побежденная и преображенная, уничтоженная как отделение от Бога и потому от жизни, превращенная в блаженство, смерть – не окончательное исполнение, не цель. Она все еще «путь» – путь к воскресению, к окончательной победе Бога, к новому небу и новой земле, к исполнению Царства Божия, когда Бог будет «все во всем». И вот этой окончательной победы ожидает Церковь. Это ожидание – сама ее жизнь, и в этом ожидании участвуют все ее члены, как живые, так и усопшие.

Чтение Апостола

Таким образом, в конце богослужения в Слове Божием мы слышим объявление и провозглашение этой конечной победы и исполнения. «Ибо если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Иисусе Бог приведет с Ним. Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде. Потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облака, в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем» (1Фес 4:14,16–17). Я не помню из своих студенческих лет научное объяснение этого текста апостола Павла. (Мне кажется, что он должен быть полностью демифологизирован, но даже тогда он вряд ли будет иметь смысл для «современного человека».) Каков же смысл этих странных слов – глас Архангела, труба Божия? Почему облака? Что за облака? Может быть, какая-то древняя мифология? Я не знаю. Но одно я знаю точно. Я знаю, что каждый раз, когда я читаю или слышу этот текст, особенно на погребении, я слышу человека, видевшего, знающего что-то такое чудесное, такое невероятное и потрясающее, такое несказанное, радостное и прекрасное, что у него просто нет слов, чтобы передать это, ибо таких слов не существует. Как ребенок, переполненный впечатлениями, он использует бедные человеческие слова, надеясь, что они хоть как-то передадут нам эту радость, это торжество. И я знаю также, что можно всю жизнь потратить на изучение «христианской идеи смерти» и «христианской доктрины воскресения» и писать об этом книги, не понимая, что все уже сказано, явлено, дано раз и навсегда в простом, детском утверждении: «и так всегда с Господом будем». В этом – все христианство.

Евангелие

«Аллилуиа! Аллилуиа! Аллилуиа!» со стихом, заканчивающим прокимен: «Блажен, егоже избрал, и приял еси Господи!», и после этого – чтение Евангелия, которое, по крайней мере теоретически, заканчивает церковную часть погребения. О прощании с усопшим и процессии к могиле я буду говорить в следующей лекции, в контексте второго, гимнографического слоя православного погребения, переносящего нас в другое измерение «литургии смерти», туда, где мы молимся за усопших. Однако в церкви, во время этой остановки в середине погребения, перед тем, как нести гроб на кладбище, последние слова, которые мы слышим, – это слова Христа: «Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную; и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь. Истинно, истинно говорю вам: наступает время и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут» (Ин 5:24–25). Это тот «слой» погребения, который я называю «слоем Великой Субботы».