Глава 6. Роберт Нойс, сын проповедника

Кем были три этих человека, эта троица, которая создала корпорацию Intel? Сначала мы приглядимся к двоим основателям, Нойсу и Муру, а затем перейдем к Гроуву.

Роберт Нортон Нойс родился 12 декабря 1927 года в Берлингтоне, штат Айова, в небольшом городке на берегу Миссисипи, на самой южной окраине города, почти равноудаленного от Чикаго, Де-Мойна и Сент-Луиса. На самом деле дом семьи был ближе к соседнему Денмарку, небольшой деревне, управляемой конгрегационалистской церковью.

Естественно, что конгрегационализм повлиял на все детство Бобби Нойса. Его отец был служителем конгрегационалистского культа, как и отец его отца; а его мать была дочерью и внучкой священников конгрегационалистской церкви. Отец Боба, Ральф Нойс, был невысоким, застенчивым и интеллигентным мужчиной, ушедшим на Первую мировую войну из семейной фермы в Небраске. Вернувшись с войны, он изучал греческий и латинский языки в колледже Доун перед тем, как перейти и закончить обучение в Департаменте теологии Оберлинского колледжа. Прирожденный профессор (а, к сожалению, не проповедник), Ральф отлично справлялся в Оберлине и даже был представлен к награде Rhodes Scholarship. В возрасте 28 лет, когда он готовился к карьере в духовенстве, его познакомили с сестрой друга, Харриет Нортон, абитуриенткой на факультет социологии в Оберлине, мечтавшей стать миссионером.

Встретившись с Ральфом Нойсом, Харриет оставила эти планы и целиком посвятила себя мужу и четырем сыновьям. В отличие от мягкого и застенчивого мужа, Харриет Нойс была девушкой, выросшей в Чикаго, и придерживалась выраженного (очевидно, она никогда не переставала говорить) упрямого городского склада ума весь остаток своей жизни, даже когда переехала с семьей из одного маленького степного городка в другой в Айове, а ее муж сменил приход.

Бобби был третьим сыном в семье, и его появление было с неким налетом разочарования, так как мать хотела дочку. Боб унаследовал интеллект и от матери, и от отца – в действительности это был один из тех редких случаев, когда ребенок оказывается гораздо умнее обоих родителей. Что касается остального, Боб унаследовал от матери бесстрашие (оно проявится в повзрослевшем Бобе как безрассудность) и любовь к тому, чтобы быть в центре внимания. От отца он унаследовал прилежание и еще большее неприятие к личным конфликтам. Этот эмоциональный пацифизм отца, между прочим, сгладил его карьеру: степные верующие хотели иметь пастора, пышущего огнем и вдохновением, а не нерешительного примиренца, предпочитающего, чтобы паства брала с него пример, а не боялась его гнева.

Так или иначе, необычная комбинация черт характера сделала Роберта Нойса великим человеком, но также невероятно сложной, часто противоречивой личностью. Он был умнейшим человеком почти в каждой компании и даже в зрелом возрасте – лучшим атлетом. Он был, по мнению каждого, встречавшегося с ним (кроме Энди Гроува), знающим, харизматичным и все же – отдаленным, замкнутым и совершенно непознаваемым. Он избегал славы, но не упускал возможности побыть в центре внимания. Он отвергал иерархичность и титулы, но никогда не забывал о своей верховодящей позиции. И, что было самым необычным, он выбрал предпринимательскую карьеру, требующую определенной степени прагматичности и бессердечия во взаимоотношениях с подчиненными. А ведь он хотел вызывать любовь и восхищение, так что был неспособен увольнять даже плохих работников. В этом деле руки его были чисты, грязную работу за него делал сначала Чарли Спорк, а затем Энди Гроув – за него! – а он воспринимал их как корпоративных головорезов. Он был великим ученым (на самом деле веским доводом в пользу этого было то, что он должен был получить две Нобелевские премии, одну – за микросхему, другую – за туннельный диод), но отвернулся от исследовательских работ, чтобы стать бизнесменом. И вот что еще очень важно. Он всегда заявлял о своем желании работать в небольшой специализированной компании, где он мог бы избежать бюрократии и сфокусироваться на исследованиях. А вместо этого создал две огромные компании (одна из них была среди самых крупных в мире) и никогда не демонстрировал другого желания, кроме как сделать их настолько крупными, насколько это только было возможно.

Может быть, люди, знавшие Боба Нойса, тянулись к нему именно благодаря этой противоречивости его характера, а не вопреки ей. Но было и другое, не вписывающееся в перечень его великих достижений. В личном общении Нойс излучал глубоко телесную харизму. У него был низкий, сиплый голос, в разговоре часто (в связи с постоянными шутками) прерывающийся усмешками, похожими на легкий кашель. Относительно небольшой, но неожиданно крепкий для человека его возраста и положения, Нойс быстро двигался, и часто казалось, что он готов выпрыгнуть из своего кресла. Для человека, чья репутация изначально была создана на теориях, Боб Нойс всегда, казалось, твердо стоял на ногах.

Как и у многих известных люди, концентрация Нойса была степени почти нечеловеческой – и в диалоге его собеседник чувствовал, что он входит в личное пространство Боба Нойса, в котором все внимание собеседника направлено именно на него. В эти несколько минут вы были ближайшим другом Нойса – и вас завораживало то, что он соглашался с каждым вашим словом. Вы неохотно этому поддавались, хотя и чувствовали, что это был способ Нойса взаимодействовать с людьми, которых он встречал, и что он заставлял их думать, что он – на их стороне. И вы не могли дождаться момента, когда заговорите с ним снова.

Множество людей, встречавшихся с двоими великими – Нойсом и Джобсом, пытались сравнивать свои ощущения, возникавшие в обществе того и другого. Наверное, не случайно желание сравнивать вызвал именно Стив Джобс, последователь Роберта Нойса с еще более известной «областью искажения реальности». Обаяние Нойса было теплым и телесным; Джобса – холодным и эфемерным.

Нойс заставлял вас чувствовать, что могут быть исполнены важные, жизненно необходимые вещи, если бы каждый мог раскрыть свою храбрость, не обращать внимания на риск и двигаться вперед к трудной, но достижимой цели – и посмеяться на пути к ней. Нойс заставлял вас чувствовать, что хотя он будет главенствовать, это будет только потому, что он лучше подходит для этой работы, а вы – вы лучше подходите для своей.

Стив Джобс предлагал вам изменить мир, принять его видение как свое, присоединиться – если он признавал вас достаточно сто́ящим. Он как бы звал вас в круг избранных для создания безупречной, идеальной новой реальности… Но вы осознавали, что если станете колебаться, если покажете себя нестоящим или каким-то другим неизвестным способом рассердите Стива Джобса, то будете выброшены, оставлены и позабыты.

Разница между ними лучше всего уловлена в фотографиях: у Боба Нойса – широкая улыбка, а у Стива Джобса – улыбка небольшая, понимающая.

Что удивительно, в то время как «зона» Джобса охватывала миллиарды людей, перспективы, которые хотел воплотить Нойс, были гораздо более обширны. Джобс едва ли хотел, чтобы весь мир обладал компьютерами его компании; Нойс желал объявить начало цифровой эпохи. В легендарном телевизионном интервью о его изобретении интегральной цепи, которую Нойс назвал «вызовом будущего», он неожиданно повернулся к камере и, направленно адресуя слова миллионам людей в своих домах по всей стране, сказал: «А теперь давайте посмотрим, сможете ли вы это превзойти», – и улыбнулся. От кого угодно это могло бы показаться надменным, но, исходя от Боба Нойса, эти слова воплощали уверенность, дружеское предложение одного соперника другому переплюнуть его недавний рекорд. Боб Нойс был рад разбить вас в пух и прах – он жил ради соревнования, до такой степени, что это часто ставило и его, и других в рискованные положения, – но после того как он справлялся, он помогал вам встать, хлопал по спине и говорил, как хорошо вы держались.

Большинство из этих черт проявилось еще тогда, когда Боб был мальчиком. В детстве Боба произошла интересная история, когда он в возрасте пяти лет начал играть в пинг-понг со своим отцом и – выиграл. Он бурно радовался своей победе, пока его мать не сказала: «Не правда ли, прелестно, что папочка позволил тебе победить?» Яростный маленький Бобби Нойс крикнул матери в ответ: «Это не просто игра! Если ты собираешься играть, играй до победы!»

Эта история говорит многое о добром, но неудачливом отце, о подавляющей матери, пожелавшей быть немного жестокой, чтобы подчинить себе момент, и удивительно талантливом и спортивном маленьком мальчике с волей к соревнованию большей, чем у обоих родителей.

Бобу было всего шесть недель от роду, когда семья собралась и уехала в Атлантик (Айова) – маленький городок в западной части штата, примерно на полпути между Дес-Мойнесом (Айова) и Омахой (Небраска). Это была учрежденная конгрегация из примерно двухсот человек, и новому духовному служителю и его семье предоставили меблированный дом, который даже включал в себя кабинет для научной работы Ральфа Нойса и подготовки к проповедям.

Впрочем, благоприятной жизнью это не было. Перебирая страницы прошлого, Боб Нойс скажет: «Моим самым ранним воспоминанием этого периода была Великая депрессия. Церковь не платила отцу денег, прихожане снабжали его продуктами».

Нойсы были классической семьей пастора. Ральф утро субботы проводил за подготовкой к проповедям, которые читал весь день воскресенья. Харриет, в полном соответствии своим привычкам, стала тем знакомым типом пасторских жен, которые вступают в каждую жизнеутверждающую религиозную группу и группы саморазвития в городе. И, конечно же, она постоянно присутствовала в церкви всю неделю, но особенно по воскресеньям.

От старших мальчиков Нойсы ожидали (как легко предположить), что они станут частью социальной и служебной жизни церкви – не только помогая по мелочи, но также участвуя в различных субботних школах, клубах и группах, занимая свободные роли в церковных постановках. Когда подрос Боб, эти ожидания стали относиться и к нему.

Конечно, из-за того, что они были сыновьями пастора, от детей Нойса ожидали того, чтобы они были если не ангелами, то хотя бы держались от греха подальше. Они так и делали до тех пор, пока Боб не подрос. К счастью, преподобный Нойс большую часть времени находился дома и легко мог оторваться от работы, чтобы поиграть.

Эта спокойная жизнь продолжалась до 1935 года, когда Бобу исполнилось 8. Появились первые звоночки о том, что приближаются тяжелые времена. Рухнувший рынок акций был всего лишь одним из самых далеких надвигающихся бедствий, но к 1932-му его ударная волна – быстрая дефляция, массовая безработица и удушающая бедность Великой депрессии – обрушилась на Средний Запад. Цены на сельхозпродукцию упали, потянув за собой и доходы семьи. Пошла волна отчуждений заложенных ферм. В городе розничные торговцы и поставщики услуг, зарабатывающие на жизнь с окружающих ферм, беспомощно смотрели, как их прибыль падает. Затем случилось знаковое событие Депрессии – местные банки, перегруженные невозвращаемыми кредитами, страдающие от уменьшения счетов и недостатка компенсаций для покрытия этих потерянных займов, начали закрываться. Последнее часто ставило городских жителей в еще более отчаянное положение, чем фермеров.

Это касалось и Нойсов. С относительно безопасной работой и субсидируемым домом, они, по большей части, не страдали от первых волн экономического спада, хотя Ральф потерял половину своей зарплаты, а его офис закрыли. Но тут рухнул местный банк, забрав с собой деньги преподобного Нойса, которые он взял взаймы со своей страховки, чтобы оплатить рождение четвертого ребенка, Ральфа Гарольда. Нойсам пришлось обратиться к тем денежным запасам, которые они отложили на образование своих детей.

Теперь жизнь сильно отличалась от того комфортного мира, который помнил Бобби Нойс, будучи маленьким мальчиком. Теперь ему приходилось привыкать к бродягам, постоянно появляющимся возле двери (без сомнений, дом Нойсов был будто отмечен обведенным крестом как место, где легко дают милостыню), просящим еду, работу или место для того, чтобы переночевать. Как жена служителя церкви, Харриет Нойс часто чувствовала свой долг предоставить и еду, и работу, и ночевку – в бывшем курятнике. Бобби также привык к тому, чтобы делить дом с незнакомцами, так как церковь давала работу обедневшим членам паствы, в то время как семья Нойсов обеспечивала уход за их детьми. Тем временем зарплата Ральфа Нойса продолжала падать, а затем и вовсе исчезла. К середине 1935 года церковь уже 5 месяцев находилась в долгах и была вынуждена платить пастору в натуре. Бобби Нойс помнил продукты и ветчину, которую приносили в дом; он был слишком юн, чтобы заметить, что зимой печку топили кукурузными стержнями.

В конце концов, даже это был еще не конец. Когда Харриет и Ральф сдались – поздним октябрем 1935 года, – Ральф провел последнюю службу, Нойсы собрали пожитки, и семья переехала в Декору, маленький город на северо-востоке штата, всего в нескольких милях от границы Миннесоты.

Экономически Декора была гораздо более приветлива к семье Нойсов, но культурно – нет. Мир поменялся; на вид бесконечные тяжелые времена теперь стали еще труднее, почти катастрофическими. Мягкое сомнение в собственной вере уже вселялось в прихожан Нойса, а это вместе с его интеллектуальными проповедями неверно повлияло на жителей Декоры. Ральф давал им наставления, когда они хотели, когда нуждались в искуплении и божественном вмешательстве (как будет вспоминать Нойс, «образцовый скандинавский/норвежский город Айовы»). Однако скоро паства стала жаловаться, а затем – растворилась. Через два года Нойсы снова переехали, на этот раз в Уэбстер, довольно большой город на север от Дес-Мойнеса.

Заполучив работу в городе Уэбстер, Ральф, строго говоря, получил «почетную отставку»: он стал работать на административном посту Конгрегационалистской ассоциации Айовы. Его новая работа – заместитель главного управляющего – требовала не только бюрократической работы, но также замещения отсутствующих пасторов и администрирования конгрегационалистской молодежной образовательной программы для всего штата Айова. Последнее заставляло Ральфа Нойса проводить время в течение следующего года в почти каждодневных разъездах. За эти 12 месяцев он проехал 25 000 миль – большую часть из них по пыльной, грязной дороге с выбоинами – и выступал перед более чем сотней различных конгрегаций и церковных групп.

Десятилетний Бобби Нойс считал удачей, если отец появлялся на ужин хотя бы раз за каждые 6 недель того периода. И все же, пусть дети только начинали привыкать к новым обстоятельствам, Боб будет вспоминать это время как начало одного из самых волшебных периодов своей жизни.

Самой значительной причиной для этого была его мать. Освобожденная от всех обязанностей жены пастора, она сконцентрировала свое внимание на сыновьях. Двое старших детей Нойсов, Дон и Гейлорд, теперь приближались к подростковому возрасту. Дон был болезненным, а Гейлорд уже проявлялся как перспективный ученый и обычно брал с собой Боба на экспедиции и эксперименты. Харриет между тем была одной из немногих женщин того времени, имевших высокое образование и вынужденных работать по дому. Так что она посвятила свое время обучению детей социальным навыкам, поддерживая в их стремлениях, начиная от таксидермии и заканчивая производством взрывчатых веществ. В неопубликованном воспоминании она напишет: «Я чувствовала себя человеком, в моих собственных глазах заслуживающим уважения, а не просто женой пастора».

Это было первое знакомство Боба Нойса с экспериментальной наукой – но, что не менее важно, это было уроком, как много может быть исполнено с умелой интеллектуальной и финансовой поддержкой (то есть мамой) за спиной.

Работа в Уэбстере была не только побегом из Декоры и уходом из пасторской жизни. Ральф Нойс использовал это как трамплин на пути к исключительной цели, и он был готов смириться с кажущимися бесконечными жертвами (одинокими дорогами и гостевыми спальнями), чтобы к ней подобраться. И вот восемнадцать месяцев спустя после получения своей должности он снова собрал семью и переехал в город своей мечты и последний дом семьи: Гриннелл, Айова.

Для Ральфа и Харриет Гриннелл воплощал в себе то, о чем они мечтали с момента первых дней своей свадьбы. Это был маленький безупречный степной центр культурной жизни – с церквями на каждом углу. Для интеллигентной пары это был еще и университетский город: большая часть жизни города и его культуры была связана с Гриннеллским колледжем, тогда еще безвестным, но уже высококачественным учебным заведением.

Для юного Боба, слегка уставшего от трех уже перемен мест жизни, это была лишняя морока, связанная с устройством на новом месте, быстром заведении новых друзей (талант, который он часто будет использовать во взрослом возрасте) и ориентировании на учебную программу местной школы. Теперь ему было 12, он был мал и запуган своими прилежными, эрудированными старшими братьями.

Но через несколько лет Боб Нойс добьется признания, а людям, выпускающимся из школы 5 лет спустя, будут известны его академические знания, спортивные способности, талант вести людей за собой и – привлекательность для противоположного пола. Бобби Нойс, идя в школу в Гриннелле в тот первый день, боялся, что он, в сравнении со своими братьями и в глазах его новых одноклассников, может показаться неудачником. Зато к тому моменту, когда Боб Нойс (уже не Бобби – он выбрал более взрослое прозвище) шел по помосту Гриннеллской гимназии, чтобы получить свой диплом, он знал, что будет одним из тех, кто добивается успеха в жизни, кому предначертано сделать великие вещи.

Это было исключительное преображение – и первое промелькнувшее видение неординарного взрослого. Уже поэтому к школьной его жизни надо бы присмотреться поближе.

 

Глава 7. Гриннеллский демон

Переезд в Гриннелл позволил Бобу впервые в жизни обрести стабильность – пусть даже экономически шаткую. Вероятно, из-за стресса, получаемого в течение предыдущих лет, у Ральфа Нойса произошло небольшое кровоизлияние в мозг, что вызвало частичную слепоту и некоторую потерю краткосрочной памяти. Это отразилось не только на его бесконечных путешествиях, но и на финансовом состоянии семьи. Так что, хотя семейство Нойсов и прожило в Гриннелле все время, пока Боб учился в школе, они никогда не могли позволить себе купить дом. Почти каждый год Харриет перевозила семью из одного съемного дома в другой. Тем не менее Нойсы остались в городе, и мальчики проучились в одних и тех же школах почти 10 лет.

Это постоянство, казалось, давало волю мальчикам, особенно Бобу. Его с Гейлордом приключения продолжались на протяжении многих лет, и теперь они перешли на новый уровень.

Их самым известным достижением, которое запомнилось соседям, стало конструирование планера.

Еще до бэби-бума 1950-х годов подобный же рост рождаемости имел место в 1920-х, после окончания Первой мировой войны. В результате окрестности, в которых жили Нойсы на протяжении 1930-х, зачастую выглядели очень похоже на американский пригород ранних 1960-х, кишащий детьми. В тот момент, когда Боб и Гейлорд решили построить свой планер, в округе жили восемнадцать детей, семнадцать из которых были мальчиками. Боб, даже будучи одним из самых младших, быстро стал лидером этой компании, отчасти из-за растущей уверенности в себе, но в большей степени благодаря своей сообразительности. Он без конца придумывал все новые проекты и схемы.

Как сказал один из соседей: «Харриет была по горло в заботах. А эти мальчишки были сущими дьяволятами, особенно Боб».

Стимулом к созданию планера послужило событие, ныне давно забытое, которое имело удивительное влияние на то поколение мальчиков. Бывший гастролер (бродячий актер) ездил с туром по стране, предлагая совершить короткие полеты на его «Ford Trimotor» (к тому времени сильно устаревший американский пассажирский самолет) за один доллар. Тысячи американских мальчиков, как правило, в сопровождении родителей, спешили не упустить шанс, в то время как еще больше тысяч, слишком бедных, чтобы заплатить, с тоской смотрели на них.[46] Боб Нойс совершил свой полет и ушел, преисполненный желания самому построить самолет или, на худой конец, планер.

Поразительно, что он сначала привлек к работе своего брата, а затем и всех остальных соседских детей, включая одинокую девочку, которая должна была шить матерчатые крылья. Деревянные детали для крыльев были сделаны из осей ковровых рулонов, продаваемых в мебельном магазине, которым владел один из местных отцов. Харриет, как обычно, сыграла свою роль: она сделала мастику. Чертеж был взят из иллюстрации в семейной энциклопедии, и все это обошлось в $4,53.

Готовое изделие, напоминающее планеры Райтов и Лилиенталя полувековой давности, даже еще до появления заднего стабилизатора, по любым меркам было впечатляющим достижением, особенно учитывая, что оно было сделано двенадцати– и четырнадцатилетними подростками. В четыре фута высотой и восемнадцать футов шириной, планер был маловат, чтобы поднять взрослого, но в теории был в состоянии удержать в воздухе мальчика. Еще ему не хватало колес или хвостового костыля, так что Боб заручился помощью соседских мальчиков, которые должны были поднять планер вверх и бежать с ним.

К всеобщему восторгу (за исключением, пожалуй, Боба), планер действительно полетел – слегка, – пока команда бежала по улице, держа его над головой. Он полетел еще лучше, когда они сделали земляной трамплин, пробежали по нему и запустили его в воздух. И все же этого было недостаточно для подрастающих летчиков. К счастью, один из старших соседских мальчишек не только недавно получил водительское удостоверение, но и имел доступ к семейному автомобилю.

Прошло немного времени, когда машина уже неслась по дороге с планером, привязанным к бамперу, и – самым младшим Нойсом, семилетним Ральфом, на борту в качестве вынужденного пилота. Планер полетел. И, что более важно, Ральф выдержал полет – и никто больше никогда об этом не говорил.

Но Боб еще не закончил. Теперь, когда у него было финансирование, пилотная версия и рабочий прототип, пришло время поставить все на настоящий полевой опыт: он собирался попробовать прыгнуть с крыши амбара и выжить. Амбар находился через поле за домом, и, когда он был готов, Боб повел к нему свою команду, несущую планер.

По Гриннеллу распространился слух, и собралась даже небольшая толпа – чтобы поддержать пацана или посмотреть, как он сломает шею. К ним присоединился фотограф из местной газеты Grinnell Herald (никто так и не понял, как он узнал об этом событии, – ни Боб, ни его мать не приглашали прессу).

Боб взобрался через три или четыре этажа на крышу амбара, а остальная команда поддерживала хрупкий 25-фунтовый планер. Для каждого, кто здесь находился, это было незабываемое зрелище: двенадцатилетний мальчуган, сомнительно балансирующий на крыше амбара, поднимает планер, делает глубокий вдох… а затем спрыгивает.

Тот момент объединил в себе множество вещей: амбициозный проект, технический гений, лидерство, саморазвитие и храбрость, граничащую с безрассудством. У Роберта Нойса были способности – и удача – выжить и не умереть молодым и неизвестным. Это мало походило на полет, скорее это было контролируемым падением, но планер имел достаточную грузоподъемность (а Боб – достаточно навыка в управлении полетом), чтобы осуществить твердое, но безопасное приземление.

Таким образом, еще до перехода в подростковый возраст Боб Нойс уже успел стать местной легендой. И это было только начало. Хотя он никогда не потеряет своей любви к полетам – разбогатев после Fairchild, он купил несколько аэропланов, – впоследствии, как это случилось со всеми американскими мальчиками в то время, его интересы сместились в область автомобилей.

В следующий год после первого полета Боб и его товарищи строили свой первый автомобиль. «Мы сделали наше первое примитивное средство передвижения с мотором из старого бензинового двигателя стиральной машины. В те дни, когда сельское электричество только прокладывалось, на рынок выбрасывали множество бензиновых стиральных машин, так что они были дешевы».[47]

Отец Боба прозорливо скажет, что Боб преуспеет с «адреналином и бензином».

И это было только начало. Лесли Берлин рассказывает:

«Нойс с карманами, набитыми проводами и клипсами, приходил в дома к соседям и просил попользоваться розеткой на 220 вольт от кухонной плиты, чтобы он попробовал сделать электрическую дугу (сварочный резак), который, как было написано в журнале Popular Science, мог проделать дыру в стали. Он начал курить сигареты. Он с друзьями опрокидывал уличные туалетные домики на соседних фермах, однако приступы совестливости часто заставляли его возвращаться на место преступления, ругаться и потеть в вони, пока они чинили деревянное строение. Они запускали фейерверки с горок в Меррилл-Парке и с крыши в университетском городке. И в то время как связь старших братьев с конгрегационализмом углублялась в старших классах, Боб стал проводить все меньше и меньше времени в каменной церкви на углу Четвертой и Броуд».[48]

Но не так уж и радостно все было и беззаботно, как может показаться. Учитывая стесненное финансовое положение, Бобу нужно было зарабатывать деньги самостоятельно, и очень скоро его дни и выходные были заполнены работой, начиная от разносчика газет и специальной доставки писем до уборки снега, прополки огородов и обрезки кукурузы.

В тот короткий промежуток, когда Боб Нойс был в неполной средней школе, он целиком поменял траекторию развития своей жизни. Теперь он устроился, был хорошо известен и все больше был уверен в своих способностях. Теперь его манил Гриннеллский колледж, и он был готов к тому, чтобы добиться успеха.

Утром в понедельник, 8 декабря 1941 года, новичок Боб Нойс присоединился к студенческому составу в аудитории Гриннеллского колледжа и прослушал официальное объявление той новости, которую все и так уже знали: Америка вступила в войну.

Для молодого Боба война поменяла все – и в то же время не поменяла ничего. По крайней мере, в течение первых нескольких лет, пока Дон и Гейлорд не достигли возраста поступления на военную службу, жизнь дома протекала преимущественно так же, как раньше. Боб рос и был все более уверен в своих знаниях и способностях в выполнении школьных заданий. Он разносил газеты, торчал в пивном магазине, собирал свои любимые бензиновые самолеты, а когда получил водительские права, стал еще более популярным, так как регулярно пользовался материнским Plymouth 1939 года. Этот шестицилиндровый автомобиль с высокой компрессией сделал из Боба демона на колесах, и он быстро стал известен благодаря гонкам по деловой части города. В то же время он все еще занимался гобоем – и, почти незаметно для всех, получил высшие оценки по всем предметам.

Есть воспоминания о появляющихся деловых способностях Боба. Он мудро заключал контракты с соседями на очистку их подъездных дорожек от снега по фиксированной цене. Благодаря этим контрактам соседям не приходилось нанимать местных детей каждый раз, когда выпадал снег, и они всегда были уверены, что работа выполнена, – а Боб, молящийся о том, чтобы небо не заволакивалось снежными тучами, часто вознаграждался больше, чем если бы получал деньги за индивидуальные заказы.

В то же время война присутствовала во всем. Мальчики-выпускники вступали в армию; их призыв (и случающиеся время от времени гибели) объявлялся на собраниях и в школьной газете. Делая свой вклад, Боб участвовал в регулярных сборах металлолома в городе и занимался гражданским воздушным патрулированием, помогая со светомаскировкой.

В своей машине Боб Нойс был демоном – и даже не гнушался того, чтобы скатать в пригород в охоте за газом из фермерских тракторов, оставленных без присмотра. За пределами машины (а иногда и на ее заднем сиденье) он был невероятно привлекателен для девушек: «…все девушки просто сходили от него с ума», как вспоминал один из одноклассников. «Он был для них самой желанной вещью на планете».

Мэриан Стендинг, самой красивой девушке в кампусе колледжа, было достаточно одного взгляда на Боба Нойса, чтобы влюбиться по уши: «Он был, возможно, самым физически привлекательным мужчиной, которого я только встречала. Даже когда просто ходил по газону… на лошади, даже просто управляя автомобилем».[49] Нойс, в свою очередь, был очарован не только ее потрясающей внешностью, но и ее остроумием. Его привлекал тот факт, что ее мать была разведенной (что в те дни делало мать и дочь доступными), а также то, что она, как и Боб, любила курить сигареты. Скоро Боб и Мэриан рассекали по городу в Plymouth 39-го года. Мать Боба была против, утверждая, что «у Мэриан талант находить проблемы», – а это было именно тем, что искал Боб.

В попытке восстановить контроль над своим наиболее трудным ребенком Харриет Нойс сосредоточилась на том, чтобы поменять Мэриан (ужины теперь заканчивались пением гимна) и нагрузить Боба еще большим количеством дел. Одним из них (которое впоследствии произведет неожиданный преобразующий эффект на жизнь Боба) была работа, которую выполняли Боб и его братья по дому Гранта Гейла, члена конгрегации и профессора физики в Гриннеллском колледже.

Нимало не стесняясь, Харриет скоро использовала связь с Грантом Гейлом для того, чтобы Боб, теперь переходящий в выпускной класс, получил приглашение от Гейла на курс физики.

Выпускники старшей школы, являющиеся вольными слушателями на занятиях в колледже, теперь гораздо более распространены, чем в конце 1944 года. Но Боб был особым случаем. Школьное ежегодное издание назвало его «Юный всезнайка, парень, знающий ответы на все вопросы». Он не только превосходил всех своих одноклассников, но еще и скучал до смерти на уроках физики, самого сложного научного предмета, который могла предложить средняя школа. Доходило до того, что Боб стал приносить наручные часы, над которыми работал под партой во время занятий – к удовольствию своих одноклассников, когда он быстро надевал ювелирную лупу каждый раз, когда учитель поворачивался к доске.

Гейл мог не поддержать предложение Харриет, если бы не знал Боба так хорошо. Он проверил, бывало ли такое, чтобы ученик средней школы посещал занятия в колледже, нашел такой случай и пригласил соседа посещать занятия. Так что с начала января 1945 года Боб стал учиться и в средней школе Гриннелла, и в Гриннеллском колледже.

Нойс впоследствии говорил: «В мой последний год обучения в школе я учился в колледже, преимущественно занимаясь физикой, просто потому, что мне было скучно то, что проходили в средней школе».[50] Но, более того, снова его талант помог ему использовать свою удачу. Гриннелл, может, и был маленьким гуманитарным колледжем Среднего Запада, но занятия Гранта Гейла, бывшие еще более личностными из-за того, что многие мужчины ушли на войну (Боб был единственным студентом мужского пола), охватывали не только узкоспециализированные темы.

Гейл на самом деле был потрясающим преподавателем, способным вовлечь даже людей, не посвятивших себя науке, которые все же присутствовали на его обзорных лекциях. Он был находкой для каждого, кто интересовался предметом. Он избегал традиционного теоретического изучения – на его занятиях не было домашней работы, а книги использовались только для ссылок, вместо них он учил своих студентов, используя вопросы и ответы из реальной жизни. Он выводил их на улицу и просил бросить снежок в здание аудитории, чтобы измерить силу удара. Или измерить момент инерции вращающегося конькобежца, когда тот притягивает к себе руки. Гейл был нетерпелив, но охотник до наставлений. Присутствие в аудитории в окружении девиц и решение задачи физического эксперимента было раем для Боба. На гейловское «интерес заразителен» Боб позже скажет: «Я заразился».

Тем временем ему все же нужно было закончить среднюю школу. И, когда он это сделал, даже его друзья были изумлены, когда его признали лучшим выпускником. Они знали, как умен он был, но он был настолько непринужденным, столько бездельничал на занятиях – и в конце концов заставлял всех думать, что учиться легко, – что никто из них не понял, как ему удалось получить наивысшие оценки среди всех них.

За несколько лет до этого такое достижение казалось невыполнимым для молодого Боба. Высокие академические награды были для его серьезных старших братьев. Но теперь он все сильнее чувствовал, что ему предстоят великие свершения. Много лет спустя он скажет: «Я начал ощущать, что у меня были способности несколько выше средних».

На самом деле эта награда сделала Боба слегка хитрожопым. Тем летом он сопровождал Гейлорда в университеты Огайо и Майами, где его старший брат проходил офицерское обучение. Чтобы как-то занять время, Боб присутствовал на некоторых занятиях в школе – и в конце одного из занятий по математике сказал педагогу, что «неплохо понял материал, хотя не присутствовал на занятиях».

Периодически посещая аудитории, Боб не пренебрегал и другими занятиями. Он ходил в оперу, проезжал автостопом пару сотен миль, чтобы увидеть Мэриан, а когда скука его особенно одолевала, занимался плаванием. В конце концов, кроме колледжа, плавание было ведущей темой лета Боба Нойса в 1945 году. Он плавал почти каждый день, совершенствуя свою форму еще больше – до того дня, когда увидел трех членов команды прыгунов в воду университета Майами и решил попробовать самому. К концу дня «после лишь двукратного приземления на спину я довел технику до совершенства. Прежде чем я ушел домой, я сделал два вида сальто с десятифутового борта – уииии!».

Если это не стало тем, что вселило уверенность в Боба, то им точно стало то приглашение, которое он получил несколько недель спустя от главы факультета физики, в котором Бобу предлагалась работа: если он перейдет в университет Майами, то факультет запишет его в ведомость как лабораторного ассистента – проверка письменных работ, преподавание на некоторых занятиях, – даже если он участвовал бы в них в качестве студента. Уж на что дерзким был девятнадцатилетний Боб Нойс, но и он был удивлен этим предложением, которое обычно присылали студентам-выпускникам, а не новичкам.

В жизни всегда бывают поворотные моменты, и они часто происходят, когда все идет лучше некуда. В этот момент жизнь Боба Нойса вела его к тому, чтобы поступить в университет Майами, в котором он, скорее всего, стал бы известным профессором физики и, возможно, даже сделал бы несколько важных открытий и создал бы несколько изобретений за долгую и уважаемую карьеру.

Вместо этого он сделал правильный выбор по неправильным причинам, и – удача снова сработала в его пользу. Боясь, что он потеряется в таком большом университетском кампусе – по его словам, он был «еще одним непримечательным студентом», – Боб решил вернуться в Гриннелл и Гриннеллский колледж, теперь со средним образованием, и стать первокурсником.

Колледж был в этом крайне заинтересован – хотя письмо от ректора, должно быть, дало повод для Боба пересмотреть свое решение: «Ваши братья до вас продемонстрировали отличные успехи. Похоже, что у вас есть способности для того, чтобы повторить этот результат. Мы ждем от вас великих вещей». Приятно, конечно, но казалось, что Боб никогда не выйдет из тени своих братьев – Гейлорда совсем недавно пригласили в Phi Beta Kappa, старейшее в Америке Общество гуманитарных наук. Получалось, что, имея шанс вырваться, он снова загнал себя в ту же ловушку.

Будто бы пытаясь заставить маленький мир Гриннелла забыть его старших братьев, Боб Нойс быстро загрузил себя целым рядом занятий – от команды прыгунов в воду до хорового пения, драмкружка, ежегодного альбома выпускников и, конечно же, девушек. Все это делало бешеный ритм его обучения в средней школе относительно вялым по сравнению с новым темпом. И он все же продолжал получать высокие оценки, особенно в его главных предметах – даже несмотря на то, что аудитории стали заполняться возвращающимися призывниками, спешащими наверстать упущенное. Его профессор электроники решил, что он будет писать свой со<