Возможность и действительность

Развитие как превращение возможности в действительность. К категориям, отображающим глубинную сущность процесса развития, безусловно относятся возможность и действительность, значение которых было подчеркнуто еще Аристотелем. Без данных понятий не может обойтись никакая философия, претендующая на объяснение мира как закономерного процесса, да и вообще никакая наука, поскольку она не застревает на поверхностном, эмпирическом описании событий. Раскрытие внутренней закономерности процесса развития с неизбежностью требует исследования его тенденций, каждая из которых воплощает различные возможности его дальнейшего хода,

 

445

соотношения этих тенденций, борьбы их между собой, которая оказывается «борьбой» различных возможностей за свою реализацию.

Первоначальная дефиниция этих категорий основана на созерцании реального мира как процесса непрерывного изменения, в котором прошлое переходит в настоящее и будущее, и нашей собственной деятельности, которая постоянно превращает цель как возможное в результат как действительное. Следовательно, уже созерцание мира подводит к представлению, что все появляющееся на свет ранее существует в глубине вещей как возможность, которая превращается в действительность либо игрой стихийных сил природы, либо при участии нашей деятельности. Таким образом, возможность — то, что может быть, действительность — то, что имеется налицо в реальности; движение, изменение, развитие — процесс превращения возможностей в действительность и вместе с тем порождения новых возможностей — таковы общепринятые, вошедшие во «всеобщее сознание» определения этих понятий как взаимосвязанных сторон единого процесса развития. Для того чтобы пойти дальше, к более глубокому пониманию данных категорий, следует провести разграничительную линию между невозможным и возможным, выяснить разные типы возможного.

Невозможное — это то, что не допускается законами природы и общественной жизни, несовместимо с ними. Невозможно, чтобы медь, испаряясь, превратилась в золото, ибо химический состав при переходе из одного агрегатного состояния в другое не изменяется; невозможно, чтобы из зерна пшеницы выросла рожь, так как зерно пшеницы (как и семя любого другого растения) есть сосредоточение вполне определенной наследственности, закрепленной в строении ДНК; невозможно, чтобы развитие общества пошло вспять, например, чтобы современное общество отказалось от мощных производительных сия и вернулось к первобытным орудиям труда и формам жизни. Невозможное может существовать в нашем сознании, причем не только в религиозном веровании или фантастической литературе, но подчас и в научном сознании: алхимиков, мечтавших превратить одни элементы в другие химическими методами; биологов, проповедовавших произвольное взаимопревращение видов; философов, выражавших стремление вернуть «золотой век» человечества, якобы существовавший в первобытные времена. Невозможное отсутствует в объективной тенденции развития природы, в ее законах, в тенденциях развития человеческой истории. Эту мысль выражают часто словами: «невозможное противоречит законам». Приведенное выражение неточно, оно не учитывает, что явление нередко находится в противоречии с сущностью, с законом. Термин «противоречие» в приведенной формуле употреблен в весьма ограниченном смысле, принятом в формальной логике. Поэтому вернее говорить не о противоречии невозможного законам, а о его несовместимости с законами.

В противоположность невозможному возможное — это то, что соответствует, допускается закономерностями природного и обще-

446

ственного развития, содержится в тенденциях этого развития, включая случайные проявления законов, которые могут подчас противоречить сущности и находить выражение в значительных отклонениях от основного хода процессов. Все случайное может быть, хотя может и не быть, по самому определению этой категории.

Связь возможного и случайного будет рассмотрена далее, но, кроме того, необходимо учитывать связь возможности со спецификой процесса, как внутренней, так и внешней, определяемой условиями. Сходные процессы, подчиненные тем же законам, в разных условиях в каждой данной ситуации порождают разный «набор» возможностей. Поэтому событие «вообще возможное», поскольку законы природы его появление «разрешают», оказывается невозможным в данной ситуации. Эти события возможны в одном, более общем отношении и одновременно невозможны в другом, более частном отношении. Подобного рода возможности обычно называют возможностями абстрактными (или формальными), поскольку для процессов данного класса они вообще допустимы, но в данных конкретных условиях реализованы быть не могут.

В отличие от абстрактной реальная возможность — это такое проявление общего, которое содержится в данном особенном, в данных конкретных условиях и поэтому может быть реализовано. Например, возможность появления жизни, с одной стороны, на Солнце, где очень высокая температура, и, с другой стороны, на далеких планетах Солнечной системы, таких, как Юпитер, Сатурн и др., где чрезвычайно низкая температура, — возможность абстрактная. Но было бы, пожалуй, неосторожно говорить о невозможности появления жизни на этих небесных телах вообще, поскольку их развитие не закончено, космические условия могут измениться и жизнь может на них либо самозародиться, либо быть насаждена, в том числе человечеством с Земли, при соответствующих формах ее защиты. Материя в своем фундаменте, т. е. материя неорганическая, содержит в себе возможность порождения высших форм движения, жизни. Но указанные состояния материи не способствуют реализации этой потенции. На Земле, состоящей из той же материи, что и другие тела Солнечной системы, в ходе ее планетарного развития сначала сложились условия, при которых данная возможность стала реальной, а затем превратилась в действительность.

Возможность перехода к социализму в странах Западной Европы в начале XIX в., о чем мечтали социалисты-утописты, возлагавшие надежды на установление социализма по милости монархов и других «сильных мира сего», была возможностью абстрактной. Буржуазное общество с самого начала содержит в себе зародыш собственной гибели и возможность превращения в общество социалистическое, но в тех исторических условиях оно еще не созрело для социалистических преобразований, так как

447

сила, способная совершить социалистическую революцию, — пролетариат, находилась в процессе становления.

Однако эта абстрактная возможность уже в XIX в. превратилась для ряда капиталистических стран в возможность реальную. В эпоху империализма, которую Ленин назвал кануном социалистической революции, эта возможность стала реальной в мировом масштабе, в том числе и для народов, не прошедших капитализма и стоявших на, несравненно более низком уровне развития, чем Англия или Франция в начале XIX в. Сегодня это — реальная возможность для всех стран мира.

Таким образом, абстрактная возможность в процессе развития может превратиться в реальную, но это не дает оснований для того, чтобы смешивать ее с возможностью реальной в данных, конкретно-исторических условиях. Попытки подобного рода тем не менее нередко встречаются; в теоретическом отношении они должны рассматриваться как продукт абстрактного, внеисторического подхода к объективному процессу и связанной с этим подходом односторонней оценки нашего воздействия на него.

Так, волюнтаризм в политике выражается не только в том, что ставятся несбыточные цели, но и в том, что абстрактная возможность выдается за реальную: сегодня требуют осуществить то, что может быть осуществлено «вообще». Волюнтаризм свойствен не только реакционерам, но и революционно настроенным «левым», которые стремятся «перепрыгнуть» через неизжившие себя этапы объективного исторического процесса. В апреле 1917 г. некоторые большевики предлагали взять практический курс на вооруженное восстание, хотя объективные и субъективные условия для него еще не назрели. Ситуация в 1917 г. в России изменялась исключительно быстро. Уже в сентябре — октябре победоносное восстание стало реальной возможностью. Осознание этой возможности и ставка партии большевиков на восстание привели к его победе, т. е. к превращению данной реальной возможности в действительность.

Замечательные образцы стратегии и тактики марксистской партии, опирающейся на «конкретный анализ конкретной ситуации», мы находим в трудах В. И. Ленина. Одним из наиболее сложных вопросов в период первой мировой войны был вопрос о характере войны, о сочетании в ней империалистических и национально-освободительных моментов, о возможном изменении характера данной войны и в этой связи о характере других возможных войн в эпоху империализма. Полемика Ленина с Розой Люксембург по этому вопросу важна в качестве примера диалектического подхода к социальным проблемам.

В Европе национально-освободительный момент в войне, имевший место у подвергшихся нападению и завоеванию Сербии и Бельгии, был уже в начале войны «перекрыт», поскольку война была империалистической, захватнической для главных ее участников. Пытаясь подвести теоретическую базу под нигилистиче-

448

ское отношение «левых» к национальному вопросу, «Юниус» (псевдоним Р. Люксембург) утверждал, что в эпоху империализма вообще не может быть национально-освободительных войн. Основной довод был таков: начавшись как национально-освободительная, война обязательно должна превратиться в империалистическую, поскольку она заденет интересы конкурирующих империалистических держав. Возражая Р. Люксембург, Ленин указывал на то, что из возможности превращения одного в другое вовсе не следует, что это превращение обязательно будет иметь место в данных конкретных условиях. «Только софист, — писал Ленин, — мог бы стирать разницу между империалистской и национальной войной на том основании, что одна может превратиться в другую. Диалектика не раз служила — ив истории греческой философии — мостиком к софистике. Но мы остаемся диалектиками, борясь с софизмами не посредством отрицания возможности всяких превращений вообще, а посредством конкретного анализа данного в его обстановке и в его развитии» 1.

Р. Люксембург и другие «левые» того, времени глубоко заблуждались, полагая, что в эпоху империализма национально-освободительные войны уже стали невозможны. Предвидение Ленина о том, что национально-освободительные войны возможны не только в колониях и полуколониях, но что они являются реальной возможностью даже в Европе, полностью оправдалось. Как известно, вторая мировая война, начавшись как война империалистическая, приобрела для народов Европы, выступавших против фашизма, национально-освободительный характер.

В данных условиях надо исходить из действительности, включая ближайшие тенденции ее развития и тем самым реальные возможности. В условиях первой мировой войны ее империалистический для обеих сторон характер стал свершившимся фактом. Возможность превращения этой войны в национально-освободительную в 1915—1916 гг. не намечалась. Реальной возможностью, на которую указывали Ленин и большевики, исходя из чего они определяли свою политическую линию, была возможность превращения войны империалистической в войну гражданскую.

Известный афоризм гласит, что «политика есть искусство возможного». Чтобы политика была не только «искусством», но и наукой, при ее выработке надо учитывать возможности объективного развития в данных условиях и возможные результаты нашего действия, а также соотношение различных возможностей, включая их возможное превращение друг в друга. Политика марксистской партии требует сознательного применения диалектики, в том числе при анализе связи возможного и действительного. «Марксизм опирает политику на действительное, а не на «возможное», — писал Ленин. — Возможно, что одно явление

1 В. И. Ленин. Пола, собр. соч., т. 30, стр. 6.

449

превратится в другое — и наша тактика не закостенелая» 1. Чтобы провести различие между реальной возможностью, близкой к действительности, и абстрактной возможностью, Ленин последнюю заключил в кавычки. Политику как «искусство возможного» нужно строить на действительных фактах и на учете реальных возможностей, вместе с тем учитывая, что при изменении условий сегодняшняя абстрактная «возможность» может завтра превратиться в возможность реальную, возможность без кавычек, ибо граница между ними подвижна.

Возможность и случайность. Философский аспект вероятности. Подвижность границы между абстрактной и реальной возможностью имеет ту же самую природу, что и между двумя качественными состояниями: отсутствие абсолютной границы не означает отсутствия таковой вообще. Яснее всего это проявляется в статистических процессах, допускающих количественную оценку случайных возможностей. Вероятность, которая в своем общем философском понимании очень близка к возможности, конкретизируется математикой как специальное понятие для статистических процессов и исчисляется ею с большой точностью. Приближение вероятности к нулю означает превращение реальной возможности в абстрактную, а приближение вероятности к единице выводит реальную возможность из сферы случайного в сферу необходимого.

Связь случайного и возможного в статистическом процессе вытекает из их общей связи. Случайное — то, что может быть, но может и не быть, возможное — то, что может быть. Следовательно, всякое случайное есть возможное. Но не наоборот. Возможное перед своим превращением в действительность рано иди поздно становится необходимым, т. е. таким возможным, которое обязательно реализуется. Стало быть, не всякое возможное случайно. Превращение случайности в необходимость есть возрастание вероятности события до единицы, переход возможного из сферы случайного в сферу необходимого.

Но это одновременно означает, что на одну осуществленную возможность приходятся сотни и тысячи других, которые появились и исчезли, не выходя из сферы возможного, и чем ближе к поверхности явлений, тем сильнее сказывается эта «игра» сталкивающихся друг с другом, непрерывно возникающих и погибающих возможностей. В столкновении тысяч различных частных факторов каждый из них воплощает в себе определенные возможности течения общего процесса. Если в борьбе этих факторов складывается определенный его вариант, то все остальные варианты погибают навсегда. Французская буржуазия после 9 термидора нуждалась в «хорошей шпаге». Такой шпагой оказался Наполеон Бонапарт, но ею могли стать Жубер, Моро, Макдональд, Бернадотт и многие другие генералы Директории. Если

1 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 348.

450

бы Наполеон погиб во время итальянского похода или в Египте, на его месте оказался бы другой. Но когда «место» было занято, остальные возможности, естественно, остались нереализованными.

Математически точная оценка шансов Наполеона занять место диктатора и в те времена и сейчас со стороны историков попросту невозможна. Но совершенно иным образом обстоит дело в статистическом процессе, где взаимодействует очень большое число Сравнительно однородных элементов и где аналогичные события многократно повторяются. Как математическое понятие вероятность, а с ней вместе теория вероятностей возникли при изучении статистических процессов, происходящих в самой природе и в нашей практической деятельности, в том числе в играх.

Вероятность как философское понятие может быть определена как количественная сторона возможного. Конкретизация этого определения применительно к статистическим процессам может служить примером связи философии и математики.

Весьма распространено так называемое частотное определение вероятности. Оно вызвано к жизни тем очевидным обстоятельством, что исчисление вероятности случайных событий в статистическом процессе связано с наблюдением повторяющихся ситуаций.

Предположим, п раз повторялась определенная ситуация, причем каждый раз исследуемое событие могло наступить; однако оно наступило m раз из п возможных. Частота события v = m / n. При повторении рассматриваемой ситуации, когда п становится большим числом, v приближается к некоторой постоянной величине, к пределу. Таково (в самых грубых чертах) рассуждение, которое легло в основу предложенного немецким математиком Р. Мизесом «частотного» или «статистического» определения вероятности (Р) как предела частоты наступления события:

Это определение в методологическом отношении не может быть сочтено безупречным. Вероятность, определяемая через бесконечную серию наших испытаний, теряет свой объективный характер, получается, что без нас, в самом объективном мире вероятность лишена смысла. Но это не так. Известный советский математик Б. В. Гнеденко справедливо отмечает: «...последовательность испытаний нами используется не для определения вероятности, так как любое объективное свойство изучаемого явления... должно определяться исключительно из структуры самого явления, безотносительно к тому, производится или не производится эксперимент, присутствует или отсутствует экспериментирующий интеллект» 1.

1 В. В. Гнеденко, Курс теории вероятностей. M. — Л 1950 стр. 38.

451

Объективно присущая процессам природы вероятность не может получить теоретического определения через частоту проводимых нами операций. Значение вероятности может исчисляться («определяться» в смысле нахождения численного значения Р) как предел наблюдаемой частоты, например, когда мы не знаем закона, которому подчинено распределение вероятностей в данном статистическом процессе, но и в этом случае приближенно, так как бесконечного числа испытаний или наблюдений мы произвести не можем. «Частотное определение» по существу своему есть определение технического способа приближенного нахождения вероятности. Принимать его в качестве философского определения вероятности — значит совершать уступку «операционализму» Бриджмена и других, которые рассматривают мир только через призму производимых нами операций измерения.

Позитивизм дает о себе знать также в определениях вероятности, данных в трудах Г. Рейхенбаха и Б. Рассела. Рассел, например, трактует вероятность как «степень правдоподобия» или как «степень доверия, которое оказывает разумный человек». Это определение явным образом переводит объективную характеристику в субъективную плоскость.

В математической литературе пользуется признанием определение вероятности, предложенное академиком А. Н. Колмогоровым, как характеристики множества, обладающего определенным признаком и входящего в другое, более обширное множество, т. е. как соотношения разнопорядковых множеств.

В этом определении не только преодолевается субъективизм «частотного» понимания вероятности, но раскрывается также диалектика случайности и необходимости, возможности и действительности. За соотношением множеств разного порядка нетрудно увидеть количественное соотношение необходимостей разного порядка в статистических процессах. Частные необходимости, вероятность каждой из которых менее единицы, «ограничивают» Друг Друга, но в совокупности своей они дают общую необходим мость, что находит выражение в том, что интегрирование по функции распределения дает единицу. Важно отметить, что каждая ^ данная вероятность характеризует соотношение частной и общей необходимости не только в действительном распределении исследуемого признака, но и в возможном, ожидаемом распределении, и поэтому вероятность в статистическом процессе может быть также определена как степень необходимого в возможном.

Так, при бросании игральной кости частота выпадения «пятерки» будет близка к 1/6, если общее число бросаний достаточно велико. Вероятность выпадения «пятерки», равная в этом примере 1/6, есть не что иное, как количественное выражение возможности наступления данного случайного события в статистическом процессе. Уже из этого элементарного примера видно, что наличие «устойчивой» частоты и тем самым вполне определенной вероятности имеет объективную основу — наличие шести граней

452

у игральной кости, ее симметричность (как геометрическая, так и в смысле распределения массы) и, наконец, отсутствие предпочтительности какого-либо направления при ее бросании т. е. в начальных условиях опыта. Иначе говоря, то или иное распределение вероятностей носит устойчивый характер вследствие наличия объективных закономерностей в статистическом процессе.

Теория вероятностей, возникнув как теория игр (игры в кости, рулетки, лотереи и т. д.), получила в настоящее время колоссальное развитие благодаря широкому ее применению в статистической физике. Исходя из определенных, почерпнутых из опыта представлений о характере процесса статистическая физика с помощью теории вероятностей открывает статистические закономерности, т. е. точно предсказывает количественное распределение вероятностей наступления тех или иных событий, свойств и т. д. в изучаемой большой совокупности объектов. Это становится возможным потому, что в стационарном состоянии процесса аналогичные ситуации повторяются очень большое, практически равное бесконечности число раз, и поэтому относительное число элементов совокупности, находящихся в данном состоянии, есть вместе с тем вероятность нахождения в этом состоянии любого ее элемента. Ясно, что, совершая переход от статистической закономерности к вероятностной оценке поведения одного из элементов совокупности, мы «огрубляем» действительность, отражаем ее неточно, приблизительно.

Возьмем пример. Допустим, что скоростью от 500 до 501 м/сек при данной температуре обладает одна десятитысячная часть всех молекул данного объема газа; вероятность пребывания в этом интервале скоростей для каждой молекулы тоже равна 0,0001. Если бы удалось «пометить» каждую молекулу газа и исследовать ее движение, мы обнаружили бы, что вероятности обладания заданной скоростью для различных молекул неодинаковы уже потому, что неодинаковы начальные условия. Молекуле, которая в данный момент обладает скоростью в 10 000 м/сек, нужно много раз соудариться с другими молекулами, чтобы сбавить скорость до 500 м/сек, и вероятность ее попадания в указанный интервал скоростей будет меньше, чем для молекулы, обладающей в исходный момент скоростью порядка 500 м1сек. При этом дело не только в начальных условиях, но и в том, как сложится последующее течение процесса, поскольку «судьба» каждой молекулы при очередном столкновении будет изменяться. Вероятность обладания заданной скоростью от 500 до 501 м1сек для каждой молекулы будет различной в каждый данный момент. Но если взять достаточно долгий промежуток времени, частота пребывания любой молекулы в заданном интервале скоростей будет приближаться к 0,0001. И поскольку мы учли основное требование теории вероятностей насчет достаточно большого числа аналогичных ситуаций, кривая распределения относительного числа молекул по скорости является вместе с тем кривой распределения

453

вероятностей обладания той или иной скоростью для каждой молекулы, входящей в данный объем газа. Таким образом, с помощью теории вероятностей физика дает знание распределения случайных возможностей единичного объекта через знание статистической закономерности движения большой совокупности («ансамбля») аналогичных объектов.

Квантовая механика, как уже отмечалось, является статистической теорией, которая отображает объективную статистическую закономерность движения микрообъектов, поскольку дает точное знание ψ — волновой функции. Физический смысл ¦ψ¦^2, т. е. квадрата модуля этой функции, был расшифрован как «плотность вероятности» нахождения микрочастиц в данном месте пространства. При прохождении пучка электронов через дифракционную щель квантовая механика предсказывает колебания этой плотности, появление дифракционных колец на экране. Опыт точно подтверждает предсказание. Но это есть вместе с тем предсказание вероятности попадания каждой частицы, летящей через щель, в ту или иную точку экрана. И действительно, в эксперименте при последовательном прохождении через щель одиночных электронов одного за другим была получена точно та же картина, что и при разовом прохождении пучка. Но квантовая механика, будучи статистической наукой, не может предсказать и не предсказывает, в какую точку экрана попадет каждый данный электрон.

Все сказанное выше о связи вероятности в поведении единичного объекта и статистической их совокупности относится и к квантовой механике. И в ней вероятность выступает как объективная, от нас не зависящая характеристика. И в ней знание действительного распределения для «ансамбля» частиц дает знание распределения объективных вероятностей поведения индивидуального микрообъекта. И в ней превращение возможностей (вероятностей) в действительность в статистическом процессе есть усредненный результат реализации возможностей поведения отдельных частиц, составляющих в своей совокупности «ансамбль». Тот факт, что мы не знаем «внутреннего механизма» перехода возможного в действительное в единичных микроявлениях, ничего в этом отношении не меняет.

Выяснению существа этой проблемы способствовала дискуссия в советской философской и физической литературе. Одни ее участники утверждали, что вероятность относится к отдельному объекту, но для экспериментального определения ее численного значения необходимо обращение к статистическому процессу. Другие утверждали, что вероятность относится к реальному, осуществленному статистическому процессу. М. Э. Омельяновский подытожил спор сторонников этих двух различных точек зрения следующим образом; «В. А. Фок, защищая положение, что волновая функция относится к отдельному атомному объекту, подчеркивает момент возможности и те законы, которые ею управляют;

454

Д. И. Блохинцев, защищая положение, что волновая функция относится к статистическому ансамблю, подчеркивает момент действительности, осуществления возможностей. Истина свойственна, однако, не «действительности» и «возможности», взятым отдельно, а их единству. В квантовой механике волновая функция характеризует вероятность поведения отдельного атомного объекта и соответствующие возможности осуществляются посредством многих атомных объектов» 1.

Философское понятие вероятности обладает более общим характером, чем математическое, и поэтому может быть употреблено и там, где исчисление вероятности не представляется возможным. Вероятность есть количественная характеристика возможного в самом общем, философском смысле количественного. "Вот почему нередко говорят о вероятности наступления того или иного общественного события, когда налицо различные противоборствующие возможности. Так, Ленин писал в начале революции 1905 г. о том, какой тип буржуазной революции вероятнее в России — «тип 1789» или «тип 1848 года»?2 Вполне понятно, что Ленин не приводит в этом случае никаких математических подсчетов вероятности. Исчислять вероятность в таких случаях попросту невозможно, тем более что помимо множества взаимодействующих объективных факторов надо учитывать также и субъективный фактор — осознание объективных возможностей, выбор одной из них в качестве цели практического действия, что может существенно повлиять на ход событий.

Специфика связи возможности и действительности в общественной жизни. Сказанное выше относится не только к «случайным возможностям», но и к возможностям в сфере необходимости. Здесь особенно важен диалектико-материалистический подход к соотношению возможности и действительности, которому противостоят уже известные нам фатализм и волюнтаризм.

Истолкование фатализмом соотношений возможности и действительности в процессах общественного развития связано с этим общим вовзрением на мир. Разновидностью фатализма выступает механистический детерминизм, полагающий, что все возможности мирового развития заранее однозначно содержатся в каком-то изначальном состоянии мира. В естествознании подобная концепция получила название «лапласовского детерминизма» — по имени великого французского математика конца XVIII — начала XIX в. Лапласа, утверждавшего, что при точно заданных начальных условиях и знании законов механики мы в принципе можем определить движение каждого тела в любой момент времени в

1 М. 9. Омельяновский. В. И. Ленин и философские вопросы современной физики. — «Философские проблемы современного естествознания». М., 1960, стр. 69.

2 См. В. И, Ленин. Полн. собр. соч., т. 9, стр. 380—383.

455

будущем. Такого рода детерминизм в применении к обществу означает полное отрицание свободы выбора, принижение роли сознания и действия. Если всякая возможность есть необходимая и единственная, то борьба за осуществление поставленных целей становится ненужной. Однако вся история общества свидетельствует об обратном. Борьба противоположных сил за реализацию различных возможностей развития не прекращается и после того, как победа сил нового определилась. Наиболее острой фазой борьбы нового со старым является как раз фаза рождения нового и гибели старого.

Роль субъективного фактора при этом может оказаться весьма различной — в зависимости от его отношения к объективному фактору. Если лица, группы, классы ставят цели, противоречащие объективным законам общественного развития, то их поражение становится рано или поздно неизбежным. Объективное положение реакционных классов, осужденных историей на гибель, но не желающих добровольно сойти со сцены, таково, что эти классы и их политические деятели постоянно ставят несбыточные цели и терпят провал за провалом. Наглядным примером этому могут служить, например, попытки империалистов остановить развал колониальных империй. Нельзя, однако, отрицать, что деятельность реакционных сил может в определенной мере замедлить осуществление исторически назревших задач.

Волюнтаризм, преувеличивающий роль и значение воли, сознания, действия, свойствен прежде всего реакционным общественным силам. Но он может проявляться и у той части прогрессивных сил общества, которая жаждет «перепрыгнуть» через ряд этапов развития, не учитывая при этом, что воплощение реальной возможности в действительность есть сложный процесс, в котором сопротивление сил, стоящих за разными возможностями развития, может быть преодолено только при условии мобилизации и организации масс и умелой тактики борьбы.

Особо надо отметить, что волюнтаристское понимание процесса превращения возможности в действительность в обществе имеет своей «оборотной стороной» фаталистическое преклонение перед стихийностью; дополнением волюнтаризма так или иначе оказывается прагматический подход.

Диалектический материализм, выступая против переоценки роли субъективного фактора волюнтаризмом, столь же решительно борется с его недооценкой фатализмом. Если в сознании прогрессивной части общества правильно отразились возможности, вытекающие из объективного хода развития общества, то практическая деятельность, направленная на реализацию этих возможностей, становится решающей силой в процессе их превращения в действительность.

Фатализм этого не понимает (или не желает понять) и отождествляет объективную возможность, лежащую на пути исторической необходимости, с действительностью. Еще в конце XIX в.

456

буржуазный критик марксизма Штаммлер писал, что марксисты якобы противоречат сами себе, когда организуют партию для победы социализма, поскольку, по их учению, социализм все равно наступит неизбежно. «Никто ведь не организует партию содействия лунному затмению», — иронизировал Штаммлер, предлагая тем самым марксистам отказаться от борьбы против капитализма. С тех нор это рассуждение было повторено врагами марксизма тысячекратно. Современные фальсификаторы марксизма сначала объявляют марксизм «экономическим детерминизмом», а потом выражают деланное удивление по поводу того, что русские коммунисты не стали ждать стихийного осуществления социалистической революции, и квалифицируют это как «отступление от подлинного марксизма». В подобного рода рассуждениях, повторяемых на разный лад «марксологами» и ревизионистами всяческих мастей, возводится двойная клевета на марксизм: Маркса они объявляют «фаталистом», а Ленина — «волюнтаристом».

Противники марксизма используют нехитрый прием: отождествляют марксизм с его оппортунистическим извращением, с «теорией стихийности», которая является идейной основой правого оппортунизма, а затем «с удобством» критикуют то, что им угодно называть марксизмом. Философской основой «теории стихийности» в рабочем движении является отрицание активной роли человеческого сознания и практической деятельности людей, т. е. созерцательность. Оппортунизм прикрывает свой отказ от непримиримой борьбы против капитализма ссылками на неизбежность победы социализма, на то, что стихийное развитие пролетарского движения когда-нибудь да приведет к осуществлению возможности победы социализма без борьбы, так сказать, «самотеком».

Философской основой политики марксистско-ленинских партий является диалектический материализм. Он принципиально отличается от материализма созерцательного (а равно и от других видов созерцательного мировоззрения) как раз признанием великой роли идей, организаций, практической деятельности людей, т. е. субъективного фактора, позволяющего ускорить ход развития общества, содействовать скорейшему воплощению возникших в ходе прогрессивного развития общества возможностей в реальную жизнь. Проиллюстрируем это положение.

Важнейшими событиями истории человечества являются революционные перевороты, знаменующие переход от низших экономических формаций к высшим. Социальная революция наступает с необходимостью, она обусловлена действием закона соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил. Но революция не может наступить в любой момент развития общества, даже если существующий экономический и политический строй давно изжил себя. Такая ситуация появляется лишь при крайнем обострении всех противоречий данного общества, в момент общенационального кризиса,

457

когда угнетенные классы не могут более жить по-старому, а господствующие кдассы не могут более управлять по-старому.

При наличии революционной ситуации революция становится реальной возможностью, однако само по себе наличие революционной ситуации не означает автоматической победы революции. История знает немало случаев, когда складывалась объективная революционная ситуация, но передовые силы общества не были достаточно сплочены и организованы и поэтому не могли использовать эту ситуацию. Например, в России в 1859—1861 гг. при так называемом освобождении крестьян сложилась революционная ситуация, однако антикрепостническая революция в этот период в России не свершилась, так как силы, которые могли бы возглавить крестьянское движение, не были готовы к этому. В Германии в 1918 и в 1923 гг. существовала объективная революционная ситуация для социалистической революции, но в первом случае спартаковское движение только зарождалось, а во втором коммунистическая партия не сумела повести за собой большинство рабочего класса; социал-демократия сыграла в обоих случаях объективно предательскую роль. В итоге революционная ситуация не привела к революции, возможность не стала действительностью.