Глава 10. Единство всего сущего

 

Духовные традиции, описанные в предыдущих пяти главах, различаются в деталях, но их характеризует одно мировоззрение. Оно основано на мистическом, т. е. прямом, не сознательно‑рассудочном восприятии действительности, которое имеет ряд характерных черт, не зависящих от того, на каком географическом, историческом и культурном фоне развивается традиция. Индуист и даос могут подчеркивать разные аспекты мировосприятия, японский и индийский буддисты описывают свои ощущения разными терминами, но основные элементы мировоззрения всех этих традиций совпадают. Они представляются такими же основополагающими чертами мировоззрения, как и постулаты современной физики.

Самая важная черта восточного мировоззрения, можно сказать, его суть – осознание единства и взаимосвязанности вещей и явлений, восприятие всего как проявлений единства. Все вещи рассматриваются как взаимозависимые и неразделимые части космического целого, различные проявления одной и той же высшей реальности. Восточные традиции постоянно упоминают о неделимой реальности, воплощающейся во всех вещах, которые являются ее составляющими. В индуизме она называется Брахман, в буддизме – Дхармакайя, в даосизме – Дао. Поскольку она находится выше всех понятий и категорий, буддисты также называют ее Татхата, или «таковость».

 

Следует знать, что истинная реальность по своей собственной природе не является наделенной свойствами, не является лишенной свойств, не является не наделенной свойствами, не является не лишенной свойств и не является одновременно и лишенной и наделенной свойствами[114].

 

В обычной жизни мы не осознаем этого единства, разделяя мир на отдельные предметы и события. Безусловно, разделение необходимо, оно помогает нам решать разные вопросы, не будучи фундаментальным свойством действительности. Это абстракция, порожденная нашим разграничивающим и всё классифицирующим интеллектом. Уверенность в том, что наши абстрактные понятия об отдельных «вещах» и «событиях» отражают реалии нашего мира, – не более чем иллюзия. Индуисты и буддисты считают, что эта иллюзия порождена авидьей, т. е. невежеством, которое создается нашим разумом под чарами майи. Поэтому основная задача восточных мистических традиций – «исправление» сознания с помощью медитации, которая сделает его уравновешенным и спокойным. Санскритское слово самадхи буквально означает «равновесие разума». Здесь имеется в виду уравновешенное и безмятежное состояние сознания, при котором возможно восприятие глубинного единства Вселенной.

 

По причине опоры на это самадхи практикующий созерцатель познаёт свойство наделенности единством дхармового универсума[115].

 

Абсолютное единство Вселенной осознается не только мистиками, это одно из главных откровений современной физики. Оно очевидно уже на уровне атома и проявляется всё четче по мере проникновения в толщу вещества, в мир субатомных частиц. Сравнивая современную физику с восточной философией, мы будем постоянно обращаться к теме единства вещей и событий. Обсуждая модели субатомной физики, мы увидим, что они демонстрируют одну и ту же идею: все составляющие материи и основные явления, в которых они участвуют, взаимосвязаны и взаимозависимы, не могут восприниматься как отдельные сущности, а должны рассматриваться в качестве неотъемлемых частей единого целого.

В этой главе я расскажу, как из квантовой теории, т. е. теории явлений, происходящих в атоме, благодаря тщательному анализу возникает положение о взаимосвязанности в природе[116]. Но для начала хочу еще раз напомнить о различии между математическим аппаратом теории и ее словесным описанием. Математическая сторона квантовой теории неоднократно подвергалась экспериментальной проверке и теперь является общепринятым описанием всех атомных явлений, последовательным и точным. Но словесное описание квантовой теории не имеет столь твердого основания. Уже более полувека физики не могут остановиться на ясной метафизической модели, которая четко описывает квантовую теорию.

Сказанное ниже основано на копенгагенской интерпретации квантовой теории, разработанной в конце 1920‑х Бором и Гейзенбергом и до сих пор являющейся общепринятой моделью. Я буду опираться на описание этой модели, данное в работе Генри Стаппа[117] из Калифорнийского университета и сосредоточенное на соответствующих аспектах квантовой теории и разновидности экспериментальных ситуаций, которая часто встречается в субатомной физике. Из этого описания четко следует представление о принципиальной взаимосвязанности всех явлений природы. Оно также показывает теорию в контексте, который легко может быть расширен до релятивистских моделей субатомных частиц.

Начальная точка копенгагенской интерпретации – разделение физического мира на наблюдаемую («объект») и наблюдающую системы. Наблюдаемая может быть атомом, частицей, процессом в атоме и т. д. Наблюдающая состоит из экспериментального оборудования и одного или нескольких людей. Сложность в том, что две эти системы рассматриваются по‑разному. Наблюдающую описывают в понятиях классической физики, но они не могут последовательно применяться по отношению к наблюдаемому[118]. Мы знаем, что классические представления не действуют на уровне атома, но пользуемся ими для описания экспериментов и их результатов. Избежать этого нельзя. Технический язык классической физики – просто усовершенствованный повседневный язык, и мы можем пользоваться только им, чтобы изложить результаты наших экспериментов.

Квантовая теория описывает наблюдаемые системы в терминах вероятностей. Мы никогда не можем уверенно утверждать, где будет находиться в определенный момент субатомная частица и как станет происходить тот или иной внутриатомный процесс. Мы способны только предсказать вероятности. Например, большинство частиц, известных сейчас, неустойчивы: по прошествии определенного времени они распадаются на другие частицы. Но точно сказать, когда это произойдет, нельзя. Мы можем только предсказать вероятность распада частицы по прошествии определенного времени, т. е. указать среднюю продолжительность существования многих частиц определенной разновидности. То же верно для «способа» распада. В общем случае частица может распасться на различные сочетания разных частиц, и нельзя предугадать, какое из них будет выбрано. Одно мы знаем наверняка: примерно 60 % частиц распадутся одним способом, еще 30 % – другим, и, наконец, еще 10 % – третьим. Чтобы проверить истинность этих выкладок, нужно произвести много измерений. В ходе одного эксперимента в области физики высоких энергий фиксируются и анализируются десятки тысяч столкновений частиц, чтобы определить вероятность определенного процесса.

Статистические формулировки законов атомной и субатомной физики не означают нашего незнания ситуации, как в случае с использованием вероятностей страховыми компаниями или поклонниками азартных игр. В квантовой теории вероятность нужно воспринимать как основополагающее свойство атомного мира, управляющее ходом всех процессов и даже существованием материи. Субатомные частицы не столько существуют в определенное время в определенных местах, сколько «могут существовать», а атомные явления не столько происходят определенным образом в определенные моменты времени, сколько «могут происходить».

Мы не можем точно сказать, где сейчас находится некий электрон конкретного атома. Его местоположение зависит от действия сил притяжения ядра и воздействия других электронов того же атома. Эти факторы создают вероятностную модель местонахождения электрона в разных областях атома. Рисунок 10 наглядно показывает несколько таких моделей. Электрон скорее всего находится там, где фон светлее, а там, где он темный, вероятность его нахождения существенно меньше. Всё изображение показывает всего один электрон в конкретный момент. Мы не можем указать четкое местонахождение электрона, только с определенной вероятностью указать области его пребывания. На языке формальной математики эти тенденции выражаются функцией вероятности – математической величиной, характеризующей возможность обнаружения электрона в разных точках в разное время.

 

Рис. 10. Визуальные изображения вероятностных моделей

 

Противоречие между двумя типами описания – классическими терминами при подготовке эксперимента и вероятностными функциями для наблюдаемых объектов – приводит к серьезным метафизическим проблемам, которые до сих пор не решены. Однако на практике их обходят, описывая наблюдающую систему в виде инструкций о том, как подготовить и провести эксперимент. Измерительные приборы и сами ученые образуют единую комплексную систему, которая не делится на самостоятельные, четко определенные части, так что нет нужды описывать экспериментальное оборудование как отдельные физические сущности.

Для дальнейшего описания наблюдения пригодится конкретный пример с простейшей физической единицей – субатомной частицей, например электроном. Если мы хотим пронаблюдать и измерить такую частицу, сначала придется ее изолировать или даже создать в процессе подготовки эксперимента. Можно условно описать ситуацию так. Частица подготовлена в области А, затем перемещается в область В, где ее измеряют. На практике и подготовка, и измерение частицы могут представлять собой ряд сложных процессов. Так, например, в физике высоких энергий при подготовке столкновений частицы‑снаряды разгоняются, двигаясь по круговой орбите, пока их энергия не возрастет до нужной величины. Этот процесс происходит в ускорителе. Когда необходимое количество энергии получено, частицы заставляют покинуть ускоритель (А) и переместиться в область мишени (В), где они сталкиваются с другими частицами. Столкновения происходят в пузырьковой камере, где частицы оставляют видимые следы; аппарат фотографирует их. Свойства частиц определяются путем математического анализа траектории их движения. Он весьма сложен и требует использования компьютера. Вот как выглядит процесс измерения (рис. 11).

 

Рис. 11. Наблюдения в атомной физике

 

При анализе наблюдения важно, что частица – промежуточная система, соединяющая процессы в А и В. Она существует и имеет смысл только как связующее звено между подготовкой эксперимента и измерением. Ее свойства нельзя определить независимо от этих процессов. Если в подготовку вносятся корректировки, свойства частицы тоже меняются.

Но, если мы говорим о «частице» или какой‑то другой наблюдаемой системе, мы, очевидно, уже имеем в виду некую самостоятельную физическую сущность, которую сначала готовим, а потом измеряем. Основная проблема наблюдения в атомной физике, по словам Генри Стаппа, состоит в том, что «наблюдаемая система должна быть изолированной, чтобы ее можно было определить, и в то же время взаимодействующей, чтобы ее можно было наблюдать»[119]. Квантовая теория решает эту проблему прагматично, требуя, чтобы наблюдаемая система была свободна от внешних воздействий, вызванных процессом наблюдения, на протяжении определенного времени между подготовкой и измерением. Выполнение этого условия возможно, если подготавливающие и измеряющие инструменты значительно удалены друг от друга физически, так чтобы объект мог переместиться из точки подготовки в точку измерения.

Насколько же большим должно быть пространство между приборами и объектом? В принципе бесконечно большим. В рамках квантовой теории понятие самостоятельной физической сущности может быть четко определено только при условии, что эта единица бесконечно удалена от средств наблюдения. На практике это, конечно, невозможно, да и не нужно. Нам не следует забывать об основном принципе современной науки: все ее понятия и теории приблизительны. Понятие самостоятельной физической сущности не обязательно должно быть определено четко, здесь допустима приблизительность. Вот как это делается.

Наблюдаемый объект – проявление взаимодействия между процессами подготовки и измерения. Как правило, оно сложное и порождает ряд эффектов, проявляющихся на различных расстояниях – на разных «дистанциях», как говорят физики. И если доминирующая часть взаимодействия характеризуется большой дистанцией, то его эффект распространится на дальнее расстояние. После этого оно будет свободно от внешних воздействий и сможет рассматриваться в качестве самостоятельной физической сущности. Поэтому в рамках квантовой теории физические сущности – идеализации, имеющие смысл лишь при том условии, что основная часть взаимодействия характеризуется длинной дистанцией. Такую ситуацию можно точно описать математически. Физически это означает следующее: измерительные приборы настолько далеко, что основное взаимодействие происходит путем обмена частицами или, в более сложных случаях, целой сетью частиц. Безусловно, помимо этого основного эффекта будут присутствовать и другие, но ими можно пренебречь в силу удаленности измерительных приборов. Только когда приборы удалены недостаточно, доминирующими становятся эффекты с короткой дистанцией. В этом случае вся макроскопическая система образует единое целое и понятие наблюдаемого объекта утрачивает смысл.

Квантовая теория свидетельствует о принципиальной взаимосвязанности всего во Вселенной. Она показывает, что нельзя разложить мир на независимые мельчайшие составляющие[120]. Углубляясь в материю, мы обнаруживаем, что она состоит из частиц, которые не похожи на «базовые строительные блоки» в понимании Демокрита и Ньютона. Это идеальные модели, удобные на практике, но лишенные фундаментального значения. По словам Нильса Бора, «изолированные материальные частицы – абстракции, а их свойства могут быть определены и наблюдаемы только в их взаимодействии с другими системами»[121].

Копенгагенская трактовка квантовой теории – не общепринятая. Было выдвинуто несколько альтернативных вариантов, и их философские проблемы еще далеки от решения. Но всеобщая взаимосвязанность вещей и событий – очевидно, неотъемлемое свойство мира атомов, которое не зависит от интерпретации математической теории. Нижеследующий отрывок из недавней публикации известного американского физика Дэвида Бома, одного из главных оппонентов копенгагенской трактовки, красноречиво свидетельствует об этом.

 

Возникает новое представление о неразрывной целостности, отрицающее классические идеи о том, что мир можно разложить на самостоятельные, не зависящие друг от друга части… Мы изменили общепринятые классические понятия о том, что фундаментальной реальностью являются именно эти независимые «элементарные составные части» мира и системы возникают из различных соединений и взаиморасположений таких частей. Теперь мы скорее считаем, что неделимое квантовое единство Вселенной – фундаментальная реальность, а относительно независимые составные части – отдельные случайные единичные формы внутри этого единства[122].

 

Итак, на уровне атома твердые материальные тела из классической физики превращаются в вероятностные модели, которые выражают вероятность не столько вещей, сколько взаимосвязей между ними. Квантовая теория заставляет нас взглянуть на мир не как на комплекс физических объектов, а как на сложную сеть взаимоотношений частей целого. Именно так всегда воспринимали мир восточные мистики. Высказывания некоторых из них по сути совпадают со словами физиков‑атомщиков. Вот пара примеров.

 

И в конце всё становится формой светоносного духовного единения со всеми лицами, энергиями и объектами в бытие Бога… в которой единичное собственное действие является слитной частью действия всего целого, нераздельной с целым, но при этом часть совершенно чувствует каждую взаимосвязь как отношение с Богом во всем в сложных выражениях его вселенского единства[123].

Вещи получают свое существование и свою природу через взаимозависимость и не являются сами по себе ничем[124].

 

Если эти утверждения отражают восприятие природы в атомной физике, то два следующих утверждения, сделанных атомными физиками, могут рассматриваться как описание мистического мировосприятия.

 

Элементарная частица – не независимая неразложимая на части единица. По сути это набор отношений, связывающих частицу с внешним миром[125].

 

Так фабрикуют мысли. С этим можно

Сравнить хоть ткацкий, например, станок.

В нем управленье нитью сложно:

То вниз, то вверх снует челнок,

Незримо нити в ткань сольются;

Один толчок – сто петель вьются[126].

 

 

Образ переплетенной космической паутины, порожденной исследованиями современной атомной физики, широко использовался на Востоке, чтобы передать мистическое восприятие природы. Для индуистов Брахман – связующая нить космической сети, конечная основа всего сущего.

 

Кто при сиянии этих [языков пламени] исполняет [дела] и вовремя совершает подношения,

Того они, [как] лучи солнца, ведут [туда], где обитель единого владыки богов[127].

 

В буддизме образ космической паутины играет еще более важную роль. Основное содержание «Аватамсака‑сутры» – одного из основных текстов махаянистского буддизма (см. главу 6) – описание мира как совершенной сети взаимоотношений, в которой все вещи и явления взаимодействуют друг с другом бесконечно сложным образом. В буддизме Махаяны есть множество притч и сравнений, иллюстрирующих эту вселенскую взаимосвязанность. Некоторые из них мы обсудим позже в связи с релятивистской версией «философии паутины» в современной физике. Наконец, космическая паутина играет главную роль в тантрическом буддизме – одном из течений Махаяны, возникшем в Индии примерно в III в. н. э. и представляющем собой сегодня основную школу тибетского буддизма. Сочинения этой школы называются тантрами (от санскр. «ткать»). Это название указывает на взаимопереплетенность и взаимозависимость всех вещей и событий.

В восточном мистицизме эта вселенская взаимопереплетенность всегда включает и человека‑наблюдателя вместе с его сознанием; то же можно сказать об атомной физике. На атомном уровне «объекты» могут быть поняты только в рамках взаимодействия между процессами подготовки и измерения. Конечным звеном цепочки всегда будет человеческое сознание. Измерения – взаимодействия, которые порождают определенные «ощущения» в нашем сознании: например, зрительное ощущение вспышки света или темного пятнышка на фотографической пластине. А законы атомной физики говорят нам, с какой вероятностью объект из атомного мира породит определенное ощущение, если мы позволим ему взаимодействовать с нами. «Естествознание, – говорит Гейзенберг, – описывает и объясняет природу не просто так, как она есть “сама по себе”. Напротив, оно есть часть взаимодействия между природой и нами самими»[128].

Ключевая особенность атомной физики такова: человек‑наблюдатель необходим не только для того, чтобы наблюдать свойства объекта, но и для того, чтобы дать им определение. Мы не можем говорить о свойствах объекта как таковых. Они обретают смысл только в контексте взаимодействия с наблюдателем. Как говорил Гейзенберг: «Всё, что мы наблюдаем в мире явлений, представляет собой оформленную материю. Материя, следовательно, является реальностью не сама по себе, но представляет собой только возможность, “потенцию”, она существует лишь благодаря форме»[129]. Наблюдатель сам решает, как он будет проводить измерения, и от его решения будут отчасти зависеть характеристики наблюдаемого объекта. Если эксперимент будет видоизменен, то и свойства наблюдаемого объекта изменятся.

Вот несложный пример с субатомной частицей. Наблюдая ее, можно захотеть измерить, помимо прочего, ее положение и импульс (величину, определяемую как произведение массы частицы на ее скорость). В следующей главе мы увидим, что один из важных законов квантовой теории – принцип неопределенности Гейзенберга – свидетельствует: эти две величины не могут быть одновременно точно измерены. Мы можем или получить точные сведения о местонахождении частицы и при этом не знать ничего о ее импульсе (а следовательно, и скорости), или наоборот. Либо мы получим грубые и неточные измерения обеих величин. Важно то, что этот недостаток не имеет отношения к несовершенству наших измерительных приборов. Это принципиальное ограничение, обусловленное самой природой мира атома. Если мы собираемся точно определить местонахождение частицы, она не будет иметь определенного импульса, а если мы хотим измерить импульс, она не будет иметь точного положения.

Следовательно, в атомной физике ученый не может играть роль объективного наблюдателя; он становится частью наблюдаемого мира в той степени, в какой он сам воздействует на свойства наблюдаемых объектов. Джон Уилер[130] считает, что активное участие наблюдателя – самая важная особенность квантовой теории. Он предлагает заменить слово «наблюдатель» словом «участник».

 

Самое важное в квантовом принципе – то, что он разрушает представление о мире, в котором можно находиться «вовне». Наблюдатель отделен от своего объекта плоским стеклянным экраном толщиной в 20 см. Даже чтобы наблюдать такой крошечный объект, как электрон, ему приходится разбить стекло. Наблюдатель должен забраться внутрь, разместить там свои измерительные приборы, сам решить, что измерять – импульс или местонахождение частицы. Если установить там оборудование, способное измерить одну из этих величин, это исключит возможность размещения аппаратуры, способной измерить другую. Более того, в процессе измерения изменяется состояние самого электрона. После измерения Вселенная никогда не станет такой, какой была прежде. Чтобы описать произошедшее, нужно зачеркнуть старое слово «наблюдатель» и написать новое – «участник». В каком‑то смысле наша Вселенная – Вселенная участников[131].

 

Идея «участия вместо наблюдения» была сформулирована физиками относительно недавно, но она хорошо знакома всем исследователям мистицизма. Нельзя приобрести мистическое знание только путем наблюдения – необходимо участвовать в процессе постижения истины всем существом. Понятие «участника» остается ключевым для мистицизма Востока. Восточные мистики делают вывод, что наблюдатель и наблюдаемое, субъект и объект не только не могут быть разделены – они неотличимы друг от друга. Их не устраивает ситуация в атомной физике, когда наблюдатель и наблюдаемое не могут быть разделены, но могут быть отличны друг от друга. Они идут дальше и при помощи глубокого погружения в медитацию достигают состояния, при котором различия между наблюдателем и наблюдаемым исчезают совершенно, а субъект и объект сливаются в единое неразделимое целое. Вот что говорится в «Упанишадах».

 

Ибо, где есть [что‑либо] подобное двойственности, там один видит другого, там один обоняет другого, там один вкушает другого, там один говорит другому, там один слышит другого, там один познает другого. Но когда всё для него стало Атманом, то как и кого сможет он видеть, то как и кого сможет он обонять, то как и кого сможет он вкушать, то как и кому сможет он говорить, то как и кого сможет он слышать, то как и о ком сможет он мыслить, то как и кого сможет он касаться, то как и кого сможет он познавать?[132]

 

Так выглядит полное осознание единства всего сущего. Оно достигается, как утверждают мистики, в таком состоянии сознания, когда индивидуальность растворяется в неразделимой цельности, которая выходит за пределы человеческих чувств, и представление о «вещах» остается позади.

 

Тело уходит, органы чувств отступают. Покинув тело и знания, [я] уподобляюсь всеохватывающему. Вот что означает «сижу и забываю [о себе самом]»[133].

 

Современная физика работает в совершенно иных рамках и не может так углубиться в осознание единства всех вещей. Но теория атома – гигантский шаг в сторону восточного мистицизма. Квантовая теория опровергла представления об объектах, изначально независимых друг от друга, и ввела понятие «участник» вместо «наблюдатель». Возможно, она сочтет необходимым включить в свое описание мира человеческое сознание (об этом мы поговорим в главе 18). Она стала рассматривать Вселенную как переплетающуюся паутину физических и умственных процессов, части которой могут быть выявлены только в контексте их связей с целым. Для характеристики мировоззрения атомной физики лучше всего подходят слова тантрийского буддиста Ламы Ангарики Говинды[134].

 

Буддист не верует в независимое и отдельное существование внешнего мира, в чьи динамичные силы он может интегрироваться. Внешний и внутренний мир для него – только две стороны одной и той же ткани, где все нити сил и событий, всех форм сознания и его содержания вплетены в неразрывную сеть бесконечных взаимообусловленных отношений[135].