X. Гармония совести со стремлением к счастью

 

<…> Чтобы узнать в точности, что такое совесть, не нужно обращаться за советами к произведениям наших теологов и философов морали, у которых речь идет о заблуждающейся, сомнительной, о вероятной и, Бог знает, еще о скольких других теоретических и проблематических совестях; нужно хватать и ловить совесть, как вообще и все вещи, которые не являются чувственными предметами, там, где она выступает из области чистого мышления, сомнения, мнения, т. е. как раз из области блуждающей, сомнительной совести, там, где она из объекта логики становится патологическим объектом, становится в образе эриний или фурий предметом ощущения и созерцания, следовательно, несомненным, бесспорным, чувственно достоверным фактом, столь же чувственно достоверным, как corpus delicti, которое находится вот здесь, перед моими глазами как чувственное доказательство моего злодеяния.

 

corpus delicti (лат.) – состав преступления.

 

Но эта совесть есть только нечистая совесть. А нечистая совесть – это только ущербленное стремление к счастью другого человека, затаившееся в глубине моего собственного стремления к счастью. То, что я причинил другому, то самое вместо него я причиняю себе; то, что не признавал в согласии и в мире с ним и самим собою, а именно, что существует только общее счастье, – то самое я признаю теперь обратным образом, в разладе и во вражде с самим собою. Так мстит мне за себя ущербленный другой; в своих муках совести я привожу в исполнение только из симпатии, только из сочувствия и сострадания, – увы, проснувшихся только после действия, – приговор, который он вынес мне, своему обидчику; осуществляю проклятие, которое он посылал мне из своего глубоко раненного сердца, может быть, одновременно со своим последним вздохом. «Уберите от меня мужиков, они не перестают пугать и мучить меня», – так вздыхал «вюртембергский Альба» на своем смертном одре. «Освободите меня от удавленной невестки с ее ребенком, которые не отстают от меня и преследуют меня день и ночь!» «Трупы преследовали меня, угрожая мне во сне». Так обнаруживали себя обыкновенные убийцы, преступники, так обнаруживает себя вообще совесть, одна только являющаяся предметом трагической поэзии и философии.

 

Об этих муках совести серийных убийц Фейербах мог узнать из трудов своего отца, криминолога. Под трагической поэзией имеются в виду трагедии, такие герои как Орест у Эсхила и Макбет у Шекспира. Трагическая философия – не какой-то раздел философии, а изучение того, как трагическая ситуация позволяет сделать выводы в области нравственной философии.

 

Голос моей совести не самостоятельный голос, это не голос, раздающийся из голубого эфира неба или чудесным путем самозарождения (generatio spontanea) возникший из самого себя; он лишь эхо болезненного крика человека, ущербленного мной, и обвинительного приговора человека, который, обижая других, обижает самого себя. Ибо, как принадлежащий к этой общине, как член этого племени, этого народа, этой эпохи, я не обладаю в своей совести никаким особенным и другим уголовным уставом, кроме другого человека вне меня. Я упрекаю себя только в том, в чем упрекает меня другой, словами или кулаком, или по крайней мере мог бы упрекать меня, если бы он знал о моих поступках или сам стал объектом действия, заслуживающего упреков.

 

Фейербах по сути отстаивает социальную концепцию совести – совесть как необходимая часть социальной адаптации каждого человека, принятия других людей и их частных интересов и воль. В таком случае муки совести оказываются близки болезненным переживаниям при социализации, как те, который испытывает подросток, вроде «все меня не любят» или «почему сразу я», и правильная совесть в конце концов дает совершенно ясные ответы на эти вопросы.

Кулаком – отсылка к древнегерманскому «кулачному праву», форме дуэли.

 

Совесть (Gewissen) ведет свое происхождение от знания (Wissen) или связана со знанием, но она обозначает не знание вообще, а особый отдел или род знания – то знание, которое относится к нашему моральному поведению и нашим добрым или злым настроениям и поступкам. Различие этого знания от знания вообще или чистого знания отмечено даже уже в языке, как правильно заметили наши теологи и философы морали. Но хотя они и не придавали особенного веса значению немецкой приставки ge-, она как раз обозначает то же самое, что приставка συν- в греческом συνείδησις, то же, что и con- в латинском conscientia, то же, что немецкая приставка mit-. Совесть – значит совместно ведать, знать (Mitwissen). <…>

 

Фейербах совершенно верно объясняет происхождение понятия «совести» в разных языках. В античности это слово не было распространено, при том, что чувство стыда было сильнейшим нравственным чувством у греков. Понятие о совести появляется у стоиков, например, у Сенеки, и окончательно утверждается как нормативное в Новое время, как моральное соответствие «сознанию» по Декарту и как приспособление церковного обычая исповеди (покаяния) к внецерковной светской жизни.