Тексты: сатиры смелый властелин

 

В пушкинской «энциклопедии русской жизни» есть два стиха: «Сатиры смелый властелин, / Блистал Фонвизин, друг свободы» (гл. I, строфа XVIII). Определения литературной деятельности и общественных убеждений Фонвизина окольцевали в «Евгении Онегине» его фамилию.

Дар сатирика, как мы уже говорили, проявился у Фонвизина в ранней юности. Но чтобы реализовать его в литературе, понадобились опыт и время.

В первой половине 1760‑х годов Фонвизин пробует себя в малых сатирических жанрах.

Басня «Лисица‑кознодей» (хитрая, лукавая, строящая козни) композиционно строится на трех монологах. Заглавная героиня, «взмостясь на кафедру, с восторгом» прославляет добродетели умершего Льва.

 

Подлинное его лицо видит слепое животное.

«О, лесть подлейшая! – шепнул Собаке Крот. –

Я Льва коротко знал: он был пресущий скот,

И зол… и бестолков, и силой вышней власти

Он только насыщал свои тирански страсти. <…>

Возможно ль ложь сплетать столь явно и нахально!»

 

Итог дискуссии, выражая мораль басни, подводит мудрая Собака.

 

Собака молвила: «Чему дивишься ты,

Что знатному скоту льстят подлые скоты?

Когда ж и то тебя так сильно изумляет,

Что низка тварь корысть всему предпочитает

И к счастию бредет презренными путьми, –

Так, видно, никогда ты не жил меж людьми».

 

Другое фонвизинское стихотворение, «Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке» (около 1764), имеет высокий (и пародийный) подзаголовок «Ода».

«На что сей создан свет?» – задает Автор философский вопрос (подобный тем, которыми задавался в настоящих одах Ломоносов) трем (опять здесь три персонажа!) своим слугам: «любезному дядьке, наставнику и учителю» Шумилову, лакею Ваньке, обычно при выезде барина сидящему на запятках кареты, и, видимо, просто лакею Петрушке.

В простодушных, полных бытовых деталей монологах слуг возникают тем не менее три философские позиции.

Шумилов отказывается отвечать на этот не имеющий прямого отношения к его жизни вопрос, представая своеобразным философом‑эмпириком, для которого существует только бытовые заботы.

 

…не знаю я того,

Мы созданы на свет и кем и для чего.

Я знаю то, что нам быть должно век слугами

И век работать нам руками и ногами;

Что должен я смотреть за всей твоей казной,

И помню только то, что власть твоя со мной.

 

Повидавший жизнь с запяток и барского крыльца Ванька предстает в своем ответ е разочарованным скептиком, видящим неправедное устройство мира, которое он не может и не хочет изменить.

 

Здесь вижу мотовство, а там я вижу скупость;

Куда ни обернусь, везде я вижу глупость.

Да, сверх того, еще приметил я, что свет

Столь много времени неправдою живет,

Что нет уже таких кащеев на примете,

Которы б истину запомнили на свете.

Попы стараются обманывать народ,

Слуги – дворецкого, дворецкие – господ,

Друг друга – господа, а знатные бояря

Нередко обмануть хотят и государя;

И всякий, чтоб набить потуже свой карман,

За благо рассудил приняться за обман.

 

Петрушка в своем ответе предстает наследником философов‑эпикурейцев, которые советовали не думать о смерти и наслаждаться настоящим.

 

Я мысль мою скажу, – вещает мне Петрушка, –

Весь свет, мне кажется, ребятская игрушка;

Лишь только надобно потверже то узнать,

Как лучше, живучи, игрушкой той играть.

Что нужды, хоть потом и возьмут душу черти,

Лишь только б удалось получше жить до смерти!

На что молиться нам, чтоб дал Бог видеть рай?

Жить весело и здесь, лишь ближними играй.

 

Последнее слово опять принадлежит Автору.

 

А вы внемлите мой, друзья мои, ответ:

«И сам не знаю я, на что сей создан свет!»

 

Замыкая композиционное кольцо, Автор оказывается ироническим Сократом, варьирующим известный афоризм «Я знаю, что я ничего не знаю». Иронически трансформировав жанр оды, Фонвизин тем не менее наследует в комическом преломлении ее высокое содержание. «Его „Послание к Шумилову“ переживет все толстые поэмы того времени», – утверждал В. Г. Белинский («Сочинения Александра Пушкина. Статья первая», 1843).

После стихотворных произведений Фонвизин, не переставая заниматься переводами и службой, обращается к драме. В 1766–1769 годах появляется «Бригадир», комедия, которой восхищались все, начиная от простых зрителей, оканчивая императрицей.

Фонвизин с большим искусством читал комедию Екатерине II. Легенда об этом чтении откликнется в повести Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством». Прилетевший в Петербург на черте кузнец Вакула оказывается в царском дворце, просит у императрицы черевички для любимой девушки и становится свидетелем короткого диалога.

«– Вот вам, – продолжала государыня, устремив глаза на стоявшего подалее от других средних лет человека с полным, но несколько бледным лицом, которого скромный кафтан с большими перламутровыми пуговицами показывал, что он не принадлежал к числу придворных, – предмет, достойный остроумного пера вашего!

– Вы, ваше императорское величество, слишком милостивы. Сюда нужно, по крайней мере, Лафонтена! – отвечал, поклонясь, человек с перламутровыми пуговицами.

– По чести скажу вам: я до сих пор без памяти от вашего „Бригадира“. Вы удивительно хорошо читаете!»

Н. И. Панин, тоже услышав «Бригадира» в исполнении автора, произнес знаменитую фразу: «Это в наших нравах первая комедия».

«Бригадир» был комедией о пагубности подражания иноземцам, о дурном воспитании, которое испортило характер русского Иванушки.

«Итак, вы знаете, что я пренесчастливый человек. Живу уже двадцать пять лет, и имею еще отца и мать. Вы знаете, каково жить и с добрыми отцами; а я, черт меня возьми, я живу с животными», – жалуется он замужней Советнице, за которой пытался ухаживать (д. 1, явл. 3).

«Тело мое родилося в России, это правда; однако дух мой принадлежал короне французской», – дерзит Иванушка отцу (д. 3, явл. 1).

А результаты его образования таковы (Фонвизин замечательно использует так называемую макароническую речь: смешение языков как способ создания комического эффекта): «Всякий талантом <светский человек>, а особливо кто был во Франции, не может парировать <спорить>, чтоб он в жизнь свою не имел никогда дела с таким человеком, как вы; следовательно, не может парировать и о том, чтоб он никогда бит не был. А вы, ежели вы зайдете в лес и удастся вам наскочить на медведя, то он с вами так же поступит, как вы меня трактовать хотите» (д. 3, явл. 1).

Сатира в «Бригадире» носит еще конкретный, частный характер. Но по мере того как объекты ее расширялись, Фонвизин терял расположение императрицы, впадал в немилость.

После поездки во Францию, сочинения «Недоросля» (о котором мы поговорим отдельно) ему пришлось уйти в отставку и вскоре столкнуться с Екатериной в прямой публицистической полемике.

В журнале «Собеседник любителей российского слова», где под заглавием «Были и небылицы» появлялись фельетоны Екатерины, Фонвизин задает «Несколько вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание» (1783). Они печатаются без подписи вместе с ответами императрицы, в которых прорывается плохо скрытое раздражение, переходящее в угрозы.

«8. Отчего в наших беседах слушать нечего? – На 8. Оттого, что говорят небылицу».

«9. Отчего известные и явные бездельники принимаются везде равно с честными людьми? – На 9. Оттого, что на суде не изобличены».

«14. Отчего в прежние времена шуты, шпыни <остряки> и балагуры чинов не имели, а ныне имеют, и весьма большие? – На 14. Предки наши не все грамоте умели. NB. Сей вопрос родился от свободоязычия, которого предки наши не имели; буде же бы имели, то начли бы на нынешнего одного десять прежде бывших».

«20. В чем состоит наш национальный характер? – На 20. В остром и скором понятии всего, в образцовом послушании и в корени всех добродетелей, от Творца человеку данных».

Фонвизин понял намек и отступил. В одном из следующих номеров появилось его письмо «К г. сочинителю „Былей и небылиц“ от сочинителя „Вопросов“. Признаюсь, что благоразумные Ваши ответы убедили меня внутренне, что я самого доброго намерения исполнить не умел и что не мог я дать моим вопросам приличного оборота. Сие внутреннее мое убеждение решило меня заготовленные еще вопросы отменить, не столько для того, чтоб невинным образом не быть обвиняему в свободоязычии, ибо у меня совесть спокойна, сколько для того, чтоб не подать повода другим к дерзкому свободоязычию, которого всей душою ненавижу».

Однако раскаяние не помогло. Просвещенная императрица, когда‑то с удовольствием слушавшая мастерское чтение Фонвизина, не нуждалась в друзьях свободы и строптивых чиновниках. Известна ее раздраженно‑ироническая реплика в кругу придворных: «Плохо мне приходится жить! уж и г‑н Фонвизин хочет меня учить царствовать».

В последующей литературной деятельности Фонвизин испытывает всяческие затруднения. Он хлопочет об издании журнала «Друг честных людей, или Стародум», все материалы которого были написаны им одним, – журнал не разрешают. Он составляет пятитомное Собрание сочинений – собрание не выходит.

Произведения, приготовленные для журнала, были опубликованы лишь через много лет (1830). В них Фонвизин продолжил игру с идеями и образами главного своего творения. О Митрофанушке из материалов журнала мы не узнаем ничего. Главным героем здесь стал Стародум. Фонвизин сочинил «Письмо к Стародуму от племянницы его Софьи» и «Ответ Стародума Софье», «Письмо Стародума к Сочинителю „Недоросля“», а также «Письмо Тараса Скотинина к родной его сестре госпоже Простаковой».

Софья жаловалась, что ее муж Милон влюбился «в презрительную женщину, каковые наполняют здешние вольные маскарады». Помещик Дурыкин просил отыскать для детей домашнего учителя, ибо боялся брать Вральмана.

Тарас Скотинин горевал о кончине любимой свиньи Аксиньи и угрожал выместить свою скорбь на крепостных: «Я чувствую, что потерял прежнюю мою к свиньям охоту; но надобно чем‑нибудь заняться. Хочу прилепиться к нравоучению, то есть исправлять нравы моих крепостных людей и крестьян. Но как к достижению сего лучше взяться за кратчайшее и удобнейшее средство, то, находя, что словами я ничего сделать не могу, вознамерился нравы исправлять березой. Всегдашняя склонность моя влекла меня к строгости. Лишась моей Аксиньи, не буду знать ни пощады, ни жалости, а там пусть со мною будет, что будет».

Имела продолжение и «грамматическая сцена» «Недоросля». Стародум пересылал Сочинителю «Всеобщую придворную грамматику», будто бы появившуюся «вскоре после всеобщего потопа».

Вступление к грамматике явно учитывало печальный опыт полемики Фонвизина с Екатериной.

«Вопр. Что есть Придворная Грамматика?

Отв. Придворная Грамматика есть наука хитро льстить языком и пером.

Вопр. Что значит хитро льстить?

Отв. Значит говорить и писать такую ложь, которая была бы знатным приятна, а льстецу полезна.

Вопр. Что есть придворная ложь?

Отв. Есть выражение души подлой пред душою надменною. Она состоит из бесстыдных похвал большому барину за те заслуги, которых он не делал, и за те достоинства, которых не имеет».

Далее Фонвизин делил подлые души на шесть родов и давал определения каждому. Деление придворных было еще проще: на гласных и безгласных.

Красноречивы были определения придворных числа и падежа.

«Вопр. Что есть число?

Отв. Число у двора значит счет: за сколько подлостей сколько милостей достать можно <…>.

Вопр. Что есть придворный падеж?

Отв. Придворный падеж есть наклонение сильных к наглости, а бессильных к подлости».

Стародум стал alter ego автора комедии. Он советовал, утешал, наставлял, издевался. Фонвизин уже не мог освободиться от главного своего создания. За ним навсегда закрепилась перифраза: автор «Недоросля».

 

 

«Недоросль»

(1779–1781)