Антагонизм труда и капитала.

Критика уравнительного коммунизма.

Многообразие форм социальной деятельности людей

Мы показали, что уничтожение отчужденного труда, переход от частной собственности к «истинно человеческой», или общественной, собственности Маркс рассмат-

* Это отрицание субъективистской, морализаторской критики капитализма Л. Альтюссер неправильно интерпретирует как отрицание теоретического гуманизма, т. е. возможности его научного обоснования. «С точки зрения теории, в строгом смысле слова, можно и должно прямо говорить о теоретическом антигуманизме Маркса...»—пишет Альтюссер (61; 236). Далее, правда, он подчеркивает, что марксизм, как социалистическая идеология, является реальным, практическим гуманизмом. Получается, следовательно, что практический гуманизм есть отрицание теоретического гуманизма, одной из основных черт которого Маркс считал атеистическое миропонимание. Это противопоставление теории и практики, как и отрицание возможности строго научной и вместе с тем гуманистической теории, противоречит всему содержанию марксизма как научно-коммунистического мировоззрения. Такая позиция, каковы бы ни были побуждения ее автора-марксиста, приближается к буржуазной интерпретации учения Маркса.

279

ривает как необходимый результат развития сущностных, родовых сил человека. Но это лишь одна, философско-историческая сторона его исследования. Другая, не менее важная, экономическая его сторона — анализ развития противоречия между трудом и капиталом.

Капитал и труд составляют единство противоположностей, в котором одна сторона постоянно воспроизводит другую. В этом отношении противоположностей «рабочий имеет несчастье быть живым и потому терпящим нужду капиталом, который в тот момент, когда он не работает, теряет свои проценты, а тем самым и свое существование. В качестве капитала стоимость рабочего возрастает в зависимости от спроса и предложения, да и физически его существование, его жизнь рассматривались и рассматриваются как предложение товара, как это происходит с любым другим товаром. Рабочий производит капитал, капитал производит рабочего, следовательно, рабочий производит самого себя и продуктом всего этого движения является человек как рабочий, как товар» (2;

573). Понятийная форма цитируемого положения еще неудовлетворительна с точки зрения политической экономии марксизма, которая находится лишь в процессе становления. Здесь не проводится различия между рабочим, трудом, рабочей силой. Рабочий характеризуется то как капитал sui generis, то как товар. При этом говорится о стоимости рабочего, в то время как речь должна идти лишь о стоимости рабочей силы, являющейся специфическим товаром, но отнюдь не капиталом *. И тем не менее, несмотря на нерешенность ряда коренных проблем поли-

* Явно заблуждается Л. Альтюссер, утверждающий, что в «Эко-номическо-философских рукописях 1844 года» уже имеются «все или почти все категории, с которыми мы вновь встретимся в «Капитале» и которые на этом основании мы могли бы принять как предвосхищение «Капитала», больше того, как его проект и даже как «Капитал», очерченный пунктиром, набросанный, но в виде эскиза, лишенного полноты, однако уже обладающего духом впоследствии созданного труда» (61; 158). Л. Альтюссер, по-видимому, не учитывает того, что большая часть категорий «Капитала» имеется уже у классиков буржуазной политической экономии. Маркс же создал принципиально новое экономическое учение. Прав А. И. Малыш, указывающий по поводу цитируемого утверждения Альтюссера: «Это, конечно, явное преувеличение. Достаточно сказать, что в «Экономическо-философских рукописях» не только не подвергнуты анализу, но и просто отсутствуют, не упоминаются такие кардинальные категории марксистской политической экономии, как наемный труд и прибавочная стоимость» (28; 91).

280

тической экономии марксизма, основная идея цитируемого положения абсолютно верна: капиталист и рабочий, изображаемые буржуазными экономистами как два равноправных товаровладельца, свободно обменивающиеся своими товарами, в действительности отнюдь не равноправны: капиталист господствует над рабочим, который в силу экономического принуждения подвергается эксплуатации, воспроизводя порабощающие его отношения. Непрерывное воспроизводство отношения труд — капитал, усиливая антагонизм между ними, подготавливает революционный взрыв. «Эта противоположность труда и капитала, будучи доведена до крайности, неизбежно становится высшим пунктом, высшей ступенью и гибелью всего отношения частной собственности» (2; 575).

Противоположность труда и капитала, с точки зрения Маркса, есть высшая ступень развития противоречия, внутренне присущего частной собственности. На это противоречие косвенно указывают и буржуазные экономисты, когда они характеризуют труд как сущность частной собственности, игнорируя тот очевиднейший факт, что эта сущность и то, сущностью чего она является, образуют Противоположные полюсы экономической жизни капиталистического общества. Тот, кто трудится, лишен частной собственности, т. е. того, что он производит. Он и трудится лишь потому, что лишен частной собственности, в то время как частный собственник не трудится именно потому, что и не трудясь он присваивает продукты труда. Классовая ограниченность буржуазной политической экономии ярко сказывается в том, что, объявив труд сущностью частной собственности, признав тем самым последнюю атрибутом человека, она считает естественным существование неимущих пролетариев.

Буржуазная политическая экономия отмечает противоположность между собственностью и отсутствием собственности, игнорируя взаимообусловленность того и другого, развитие этого противоречия, которое закономерно превращается в антагонизм между трудом и капиталом. Этот антагонизм уже не «безразличная противоположность» между наличием и отсутствием собственности, а «деятельное соотношение», борьба, в которой частная собственность выступает «как развитая до степени противоречия форма указанной противоположности, а потому как энергичная, напряженная форма, побуждающая к разрешению этого противоречия» (2; 585).

281

Показав иллюзорную форму, в которой противоречие между трудом и капиталом осознается буржуазной политической экономией, Маркс выясняет далее, как объективная необходимость разрешения этого противоречия отражается в учении утопических социалистов и коммунистов. Внимание Маркса в особенности привлекает так называемый уравнительный коммунизм, поскольку он гораздо решительнее, чем другие утопические учения, отрицает частную собственность. И все же это отрицание вследствие крайне ограниченного понимания задачи коммунистического преобразования не доводится до конца. Главной целью человека считается обладание вещами. Поэтому принцип уравнительного коммунизма — «.всеобщая частная собственность» (2; 586), или равное право всех на существующую частную собственность. Отсюда сведение человеческих потребностей к минимуму, аскетизм, игнорирование индивидуальных различий, способностей, талантов. «Этот коммунизм, отрицающий повсюду личность человека, есть лишь последовательное выражение частной собственности, являющейся этим отрицанием» (там же).

Маркс критикует уравнительный коммунизм также за отрицание культуры, цивилизации, за проповедь «возврата к неестественной простоте бедного та. не имеющего потребностей человека, который не только не возвысился над уровнем частной собственности, но даже и не дорос еще до нее» (2; 587) *. Последнее замечание Маркса позволяет понять, что уравнительный коммунизм не имеет еще представления о материальных предпосылках социализма, которые складываются в ходе развития капитализма.

Так как этот коммунизм «еще не уяснил себе положительной сущности частной собственности и не постиг еще человеческой природы потребности, то он тоже еще находится в плену у частной собственности и заражен ею» (2; 588).

* Идеологи антикоммунизма приписывают марксизму отрицание личности, индивидуальности человека, сведение человеческой жизни к уравнительному удовлетворению главным образом материальных потребностей, проповедь самоотречения во имя интересов общества и т. п. Между тем, как видно из рассматриваемого фрагмента, формирование научного коммунизма неразрывно связано с критикой всего того, что современные ниспровергатели марксизма приписывают его основоположникам.

282

Уравнительному коммунизму Маркс противопоставляет «положительное упразднение частной собственности», которое предполагает всестороннее развитие сущностных сил человека, а следовательно, и материального производства.

При капитализме «вместе с ростом массы предметов растет царство чуждых сущностей, под игом которых находится человек». Поэтому «расширение круга продуктов и потребностей становится изобретательным и всегда расчетливым рабом нечеловечных, рафинированных, неестественных ц надуманных вожделений» (2; 599). Частная собственность не умеет превращать грубую потребность в человеческую потребность; если она, например, изощряет потребности, то превращает их в прихоти, причуды и т. п. Только при социализме богатство потребностей человека приобретает действительно человеческое значение, ибо социализм превращает новые виды и предметы производства в «новое проявление человеческой сущностной силы и новое обогащение человеческого существа» (там же).

Общественное производство есть не только создание вещей, удовлетворяющих определенные потребности. Существует и духовное производство, которое благодаря уничтожению частной собственности перестает быть производством духовного отчуждения и становится производством духовного общения, единства, коллективизма. «Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и т. д., — пишет Маркс, — суть лишь особые виды производства и подчиняются его всеобщему закону. Поэтому положительное упразднение частной собственности, как присвоение человеческой жизни, есть положительное упразднение всякого отчуждения, т. е. возвращение человека из религии, семьи, государства и т. д. к своему человеческому, т. е. общественному бытию» (2; 589).

Частная собственность, обладание вообще — лишь одна из форм присвоения человеком предметов природы и человеческой деятельности. Доминирующее значение, которое приобрело чувство обладания, стремление к обладанию, свидетельствует об отчуждении других человеческих чувств *. «Частная собственность сделала нас столь

* В этой связи Маркс ссыпается на статью М. Гесса, опубликованную в 1843 г. в сборнике «Einundzwanzig Bogen aus der Schweiz», не приводя, однако, ее названия. Вероятно, имеется в виду статья «Социализм и коммунизм».

283

глупыми и односторонними, что какой-нибудь предмет является нашим лишь тогда, когда мы им обладаем...» (2; 592). Между тем, «чувственное присвоение человеком и для человека человеческой сущности и человеческой жизни, предметного человека и человеческих произведений, надо понимать не только в смысле непосредственного, одностороннего пользования вещью, не только в смысле владения, обладания» (там же; 591). Благодаря переходу к общественной собственности и развитию этой качественно новой основы жизни людей всесторонне развертывается многообразие возможных форм присвоения человеком природы и человеческой деятельности. «Человек присваивает себе свою всестороннюю сущность всесторонним образом, т. е. как целостный человек» (там же). В этих положениях Маркса — философское осмысление сущности коммунистического переустройства общества.

Человек есть существо общественное, разъясняет Маркс. Этот тезис настойчиво пропагандировал и Фейербах, для которого общественная, родовая сущность индивида состоит в его антропологическом единстве со всеми другими индивидами. Маркс в отличие от Фейербаха считает специфической, родовой, определяющей формой деятельности людей материальное производство. Оно образует основу всех других форм деятельности индивида, которые поэтому также носят общественный характер. Даже и тогда, пишет Маркс, «когда я занимаюсь научной и т. п. деятельностью, — деятельностью, которую я только в редких случаях могу осуществлять в непосредственном общении с другими, — даже и тогда я занят общественной деятельностью, потому что я действую как человек. Мне не только дан, в качестве общественного продукта, материал для моей деятельности — даже и сам язык, на котором работает мыслитель, — но и мое собственное бытие есть общественная деятельность; а потому и то, что я делаю из моей особы, я делаю из себя для общества, сознавая себя как общественное существо» (2; 590) *. Не

* Опираясь на Фейербаха, развивая и углубляя высказанные им идеи, Маркс говорит, что органы чувств человека, как проявления специфически человеческого отношения к предметам, также выражают его общественную природу: «Каждое из его человеческих отношений к миру — зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, мышление, созерцание, ощущение, хотение, деятельность, любовь; — словом, все органы его индивидуальности, равно как и те органы, которые непосредственно, по своей форме, существуют как

284

следует поэтому противопоставлять «общество» как абстракцию индивиду, который сам есть общественное существо. Индивидуальное отличается от общественного как особенное проявление родовой жизни, а последняя есть всеобщая индивидуальная жизнь.

Человек всегда был общественным существом. Значит ли это, что при переходе от капитализма к социализму общественная природа человека не подвергается изменению? Нет, благодаря «положительному упразднению частной собственности» и ликвидации отчуждения человек становится подлинно общественным существом, т. е. его сущность проявляется адекватным образом, так как она уже не отчуждается в форме денег, товара, частной собственности.

Частнособственническое общество ограничивает, обедняет чувственную жизнь человека, т. е. его непосредственное отношение к природе и к другим людям. Для изголодавшегося человека, говорит Маркс, не существует человеческой формы пищи, он поглощает ее как животное. Удрученный заботами человек безразличен к прекрасному. Это относится не только к рабочему, отягченному непосильным трудом, но и к капиталисту, все чувства которого тонут к жажде наживы. Необходимо, следовательно, очеловечить человеческие чувства соответственно всему богатству человеческой сущности.

Развитие общественной собственности создает материальные предпосылки для всестороннего развития и духовного обогащения личности. Благодаря этому «на место политико-экономического богатства и политико-экономической нищеты становятся богатый человек и богатая человеческая потребность. Богатый человек — это в то же время человек, нуждающийся во всей полноте человеческих проявлений жизни, человек, в котором его собственное осуществление выступает как внутренняя необходимость, как нужда» (2; 596).

общественные органы, — являются в своем предметном отношении, или в своем отношении к предмету, присвоением последнего, присвоением человеческой действительности» (2; 591). Следовательно, присвоение человеком человеческой деятельности не сводится к присвоению одних лишь предметов труда; оно представляет собой исторически развивающееся богатство социальных связей, отношений, которое получает всестороннее развитие благодаря переходу от капитализма к коммунизму.

285

В частнособственническом обществе богатство человека — это главным образом принадлежащие ему вещи, товары, капитал. В обществе будущего, которое Маркс называет «общественным состоянием» *, богатство общества и каждого его члена — это прежде всего всестороннее развитие человеческих способностей, «сущностных сил». В мире частной собственности мерилом богатства является количество овеществленного труда, в «общественном состоянии», т. е. при коммунизме, мерилом производимого богатства будет степень развития и применения человеческих способностей, знаний, науки.

Естественные науки, говорит Маркс, достигли выдающихся успехов и стали могущественным фактором не только в области просвещения, но и в области производства. Естествознание практически, через посредство промышленности, «ворвалось в человеческую жизнь, преобразовало ее и подготовило человеческую эмансипацию, хотя непосредственно оно вынуждено было довершить обесчеловечивание человеческих отношений» (2; 595). Человеческая эмансипация, т. е. социалистическое переустройство общественной жизни, создавая новую экономическую основу общества, представляет собой всестороннее освобождение человека: «..упразднение частной собственности означает полную эмансипацию всех человеческих чувств и свойств; но оно является этой эмансипацией именно потому, что чувства и свойства эти стали человеческими как в субъективном, так и в объективном смысле. Глаз стал человеческим глазом точно так же, как его объект стал общественным, человеческим объектом, созданным человеком для человека. Поэтому чувства непосредственно в своей практике стали теоретиками. Они имеют отношение к вещи ради вещи, но сама эта вещь есть предметное человеческое отношение к самой себе и к человеку, и наоборот. Вследствие этого потребность

* «Мы видим, — говорит Маркс, — что только в общественном состоянии субъективизм и объективизм, спиритуализм и материализм, деятельность и страдание утрачивают свое противопоставление друг другу, а тем самым и свое бытие в качестве таких противоположностей» (2; 594). Это не следует понимать как признание несостоятельности противоположности между субъективизмом и объективизмом, спиритуализмом и материализмом. Эти понятия (и в первую очередь термин «материализм») применяются Марксом и Энгельсом в этот период как обозначения скорее определенных жизненных духовных укладов, чем философских течений.

286

и пользование вещью утратили свою эгоистическую природу, а природа утратила свою голую полезность, так как польза стала человеческой пользой» (2; 592). В этом утверждении многое нуждается в разъяснении, несмотря на то что Маркс с помощью курсива логически акцентирует главное. Как понимать то, что чувства в результате коммунистического преобразования становятся человеческими чувствами? Разве они не были человеческими до этого? В каком смысле объекты человеческой деятельности становятся человеческими объектами? Антропологическая форма изложения, отсутствие развернутого исторического (основанного на выделении общественно-экономических формаций) анализа общественных явлений, концепция отчуждения и самоотчуждения, согласно которой отношения, господствующие в предшествующую коммунизму эпоху, являются чуждыми человеку и, следовательно, извращенными, нечеловеческими отношениями, элементы абстрактного, фейербаховского понимания сущности человека — все это затемняет глубокий смысл приведенного положения. Тем не менее его анализ позволяет понять, что термином «человеческий» обозначается всестороннее развитие сущностных сил человека как общественного существа. При этом подчеркивается, и, конечно, не без основания (хотя и с некоторыми преувеличениями в духе Фейербаха), что торжество гуманизма и подлинное развитие человеческой личности необходимо проявляется как богатство чувственной жизни. «Вот почему чувства общественного человека суть иные чувства, чем чувства необщественного человека» (2; 593). Необщественным человеком Маркс называет здесь члена буржуазного общества. Но как это согласуется с тезисом Маркса, что человек по природе существо общественное? Противоречие между социальностью и асоциальностью в человеке объясняется тем, что человеческая природа извращена частной собственностью. Поэтому Маркс и определяет будущее общество как «реинтеграцию или возвращение человека к самому себе, как уничтожение человеческого самоотчуждения» (там же; 588). Это значит, что «необщественный человек» — отчужденный человек. Коммунистическое преобразование есть восстановление подлинной человеческой сущности. Такое понимание человека еще не порывает окончательно с антропологизмом и традициями просветительского учения о человеческой сущности как изначально данной во всей своей определен-

287

ности, но деформируемой «неистинным» устройством общественной жизни. Лишь отказ от универсализации категории отчуждения кладет конец этой «эссенциалистской» тенденции и позволяет понять сущность человека не как нечто уже заданное, предшествующее истории, а как совокупность исторически изменяющихся общественных отношений.

Маркс еще не называет свое учение коммунизмом, хотя и применяет иногда этот термин (так же как и термин «социализм») для характеристики будущего общественного строя. Создаваемую им научную теорию освободительного Движения пролетариата Маркс называет завершенным натурализмом. Это не значит, что он отвергает понятие коммунизма. Маркс противопоставляет уравнительному утопическому коммунизму идею научного коммунизма, который определяется как «подлинное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он — решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение» (2; 588).

Буржуазные критики марксизма, основываясь на этой и некоторых других формулировках, встречающихся в ранних работах Маркса, формулировках, недостаточно корректных с точки зрения зрелого марксизма, приписывают Марксу антидиалектическое утверждение, будто коммунизм означает окончательное разрешение всех возможных социальных проблем, прекращение дальнейшего развития общества *. В действительности же рукописи

* Так, Р. Таккер утверждает, что коммунизм для Маркса «означал не новую экономическую систему, а конец экономики в обществе, в котором человек, освобожденный от труда, реализовал бы свою творческую природу в процессе жизни» (118; 217). Всемирная история оказывается с этой точки зрения, которую Таккер навязывает Марксу, процессом воспитания человеческого рода, завершающимся вступлением человечества в совершеннолетие. И тогда открывается перспектива «постисторического будущего», развертывание которого приведет к тому, что «постисторический человек должен в конце концов оставить позади даже коммунизм» (там же; 221). Между тем Маркс говорит лишь о том, что коммунизм разрешает противоречия предшествующей истории. Можно сказать, что в рукописях 1844 г. Маркс по существу предвосхищает свой высказанный в 1859 г. тезис: уничтожение капи-

288

1844 года убедительно доказывают, что положительное упразднение частной собственности является не конечной целью всемирной истории, а основой последующего прогрессивного развития человечества.

Следует, однако, иметь в виду, что Маркс, определяя свое учение не столько как коммунизм, сколько как реальный гуманизм, соответственно рассматривает коммунизм как путь к завершению гуманизма. «Коммунизм, — пишет он, — есть положительное утверждение как отрицание отрицания, и потому он является действительным, для ближайшего этапа исторического развития необходимым моментом человеческой эмансипации и обратного отвоевания человека. Коммунизм есть необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего. Но коммунизм как таковой не есть цель человеческого развития, не есть форма человеческого общества» (2; 598). Здесь Маркс, очевидно, имеет в виду уравнительный коммунизм. Следовательно, основной смысл этого положения заключается в том, что уничтожение частной собственности не является конечной целью пролетариата.

Коммунизм, разъясняет Маркс, «в качестве снятия частной собственности, означает требование действительно человеческой жизни, как неотъемлемой собственности человека, означает становление практического гуманизма...» (2; 637). Становление практического гуманизма предполагает практический революционный акт. «Для уничтожения идеи частной собственности вполне достаточно идеи коммунизма. Для уничтожения же частной собственности в реальной действительности требуется действительное коммунистическое действие. История принесет с собою это коммунистическое действие, и то движение, которое мы в мыслях уже познали как само себя снимающее, будет проделывать в действительности весьма трудный и длительный процесс» (там же; 606) *. Стало быть, недостаточно лишь осознать отчуждение: от

тализма есть конец предыстории человечества и начало его действительной истории. Однако апологету капитализма конец предыстории человечества не может не представляться концом всемирной истории.

* Это положение Маркса основывается на материалистическом решении вопроса о соотношении теории и практики: «...мы видим, что разрешение теоретических противоположностей само оказывается возможным только практическим путем, только посредством

289

этого оно не устраняется, а становится еще более осязаемым. Отчуждение должно быть уничтожено практически; в этом задача освободительной борьбы рабочего класса, в ходе которой пролетарии возвышаются над ограниченностью буржуазного общества, разъединяющего людей и противопоставляющего их друг другу. Человеческое братство в устах пролетариев «не фраза, а истина, и с их загрубелых от труда лиц на нас сияет человеческое благородство» (там же, 607).

Освободительная борьба пролетариата объективно обусловлена экономической структурой капитализма: «...все революционное движение находит себе как эмпирическую, так и теоретическую основу в движении частной собственности, в экономике» (2; 588).

Таким образом, преодоление ограниченности утопического коммунизма и социализма и материалистическое обоснование коммунистического идеала составляют для Маркса в сущности единую задачу.

8