Какую же прозу я хотел писать?

 

Какую же прозу я хотел писать? На самом деле в общих чертах мне это было ясно с самого начала. У меня в голове существовал образ «идеального» романа, который «сейчас я пока не могу облечь в слова, но со временем, когда стану опытным прозаиком, напишу на самом деле». Этот образ был сияющим, ярким, как Полярная звезда в небе надо мной. Если что, то достаточно было поднять голову, и мне сразу становилось понятно, где именно я сейчас нахожусь и куда мне нужно двигаться. Если у меня не было бы этой «точки опоры», то я бы, наверное, подолгу блуждал вокруг да около.

 

Вот что я думаю, основываясь на собственном опыте: чтобы найти личный оригинальный стиль, необычную манеру, нужно с самого начала взять за «точку отправления» мысль не о «том, что приложится», а как раз-таки наоборот, мысль о «том, что убудет». Как мне кажется, необходимое действие тут – вычитание. Подумайте сами, в процессе жизни мы с вами постоянно сталкиваемся с разными вещами, явлениями и сущностями. Мы потребляем огромное количество информации, наш багаж – интеллектуальный, эмоциональный – растет чересчур быстро. У нас слишком много вариантов выбора, и, когда мы пытаемся самовыразиться, наш «компьютер» тормозит от обилия контента и подвисает, а иногда просто берет и вырубается. Тогда наступает полный ступор. В таких случаях надо прежде всего избавиться от ненужного, выкинуть его в корзину, почистить как следует информационную систему, и тогда места в голове будет больше, а навигация станет удобнее.

Но как понять, что нам решительно необходимо, без чего вполне можно обойтись, а что – абсолютно ненужно?

Опять-таки на основании собственного опыта могу сказать, что понять это очень просто. Критерий, как мне кажется, один: чувствуете ли вы радость от этого или нет. Если вы заняты чем-то важным, по вашему мнению, но при этом не взволнованы, не испытываете искренней радости и не получаете от своих действий никакого удовольствия, значит, что-то пошло не так, что-то не заладилось. Тогда нужно отмотать все к самому началу и отыскать все «лишние» и «неладные» детали, которые мешают вам радоваться и получать удовольствие от процесса. Как найдете – все до единой изымите и выбросьте.

Сказать легко, а сделать – не очень. Когда-то, как раз когда я написал «Слушай песню ветра» и получил за нее дебютную премию «Гундзо», в мой бар зашел бывший одноклассник – мы учились вместе последние три года школы. «Ну раз за такое премии дают… У меня-то небось не хуже выйдет», – сказал он мне и ушел. Я, конечно, немного разозлился на него, но в то же время подумал, что в чем-то он, должно быть, прав. Написать такое действительно мог кто угодно. Ведь что я делал? Я, особо не утруждаясь, записывал простыми словами то, что приходило мне в голову. Редкая лексика, красивые выражения, изысканный стиль – ничего из этого я не использовал. У меня получился этакий сухой концентрат. Кстати, я так и не слышал, чтобы этот мой одноклассник написал свою книгу. Уверен, что он просто подумал: «У меня что, дел других нет – писать еще один сухомяточный роман, которых и так в мире уже предостаточно?» Подумал и не написал. Если все так и было, то нужно отметить его проницательность.

Хотя сейчас я думаю, что именно «такое», о котором он говорил в контексте премий, как раз, по моим ощущениям, труднее всего дается начинающим писателям. Выкинуть из головы весь «и-без-него-обойдемся» контент и с помощью «вычитания» упростить вещь или явление вовсе не так легко, как представить это в уме или сказать об этом. Но я с самого начала не был «зациклен» на идее писательства, творил, так сказать, не корысти ради, а из любви к искусству, потому и справился без особого труда.

Получившееся, как ни крути, и стало моей отправной точкой. Я стартовал сухой, простой, полной воздуха прозой. Она легла в основу моего стиля, и постепенно, с каждым новым произведением, я воплощал в ней себя, придавая ей новые формы, делая структуру более объемной и многослойной, укрепляя скелет, усложняя сюжет, надстраивая его так, чтобы все встало на свои места. Постепенно масштаб моей прозы становился крупнее. Я уже говорил, что у меня внутри было приблизительное понимание, какую прозу я хочу писать, но сам этот процесс укрупнения не являлся преднамеренным, скорее он шел естественным путем. У меня не было четкого, продуманного плана. Только оглянувшись назад, я понял, как все происходило на самом деле.

Если в моей прозе и есть что-то, что можно назвать оригинальным, то оно напрямую связано с этой «вольностью». Когда мне исполнилось двадцать девять, я просто так, без всякого на то основания, вдруг почувствовал, что хочу писать, – и создал свою первую вещь. У меня не было как таковой жажды к писательству, у меня не было четкого представления о том, как нужно писать прозу, то есть я был ничем не ограничен. Более того, я не знал, как обстоит ситуация в современном литературном мире, и (хорошо это или плохо) у меня не было «кумиров» и образцов для подражания среди современных авторов. Тогда я думал лишь, как бы написать текст, в котором отразятся мои мысли и чувства, – только и всего. Я так хорошо чувствовал этот непосредственный, шедший изнутри импульс, что совсем не думал о дальнейшем. Просто сел за стол и начал писать. Одним словом, как бог на душу положит, без напряжения. Писать было радостно, и еще я получал удовольствие от ощущения естественности и свободы.

 

Чистый импульс радости

 

Я считаю (или, вернее, надеюсь), что именно это ощущение – основа, на которой держится моя проза. Динамическое основание, движущая сила. Мотор, если использовать автомобильный термин. Любая творческая работа должна произрастать из радости. И тогда оригинальность – это не что иное, как порождение импульса, естественного стремления делиться свободой чувств и мысли, беспрепятственной и безграничной радостью с как можно большим количеством людей. Проявляется этот внутренний чистый импульс в индивидуальном стиле и чувстве формы, которые писатель спонтанно и естественно приобретает в процессе творчества. Сымитировать, искусственно воссоздать такое невозможно. Как бы ни жонглировали трезвомыслящие, рассудительные люди своими знаниями, какими бы схемами и диаграммами ни оперировали, сфабриковать импульс не получается. Если бы даже и получилось, то вряд ли его жизнеспособности хватило бы надолго, как у растения, которое не смогло хорошо закрепиться корнями в почве. Если дождя нет, оно моментально сникает, увядает и засыхает, а если дождь слишком сильный, то его отрывает от земли, смывает потоком и уносит неизвестно куда.

 

Это всего лишь мое личное мнение, но если в творчестве вам важна свобода, то нужно спрашивать себя не о том, чего вы добиваетесь и чего ищете, а о том, какой вы на самом деле, когда ни за что не боретесь и не заняты поисками. Как мне кажется, именно такой образ желательно уметь «визуализировать» своим внутренним взором.

Если брать быка за рога и пытаться прямолинейно ответить на вопрос «Чего я добиваюсь?», разговор получится трудный, неотвратимый. Чем тяжелее, чем неизбежнее повествование, тем меньше в нем остается свободы, тем неувереннее его поступь. Чем больше сбиваешься с шага, тем больше потеря энергии. А лишенная энергии проза никому – и даже самому автору – не интересна.

Писатель, который «ничего не добивается», напротив, легок, как мотылек, воздушен и свободен. Нужно только раскрыть ладонь и отпустить мотылька на волю. Рассказ тогда тоже устремится в полет. Если подумать, то для большинства людей в порядке вещей жить без всякого там самовыражения. Но вы-то независимо от них хотите выразить себя, ведь так? И вот слово «независимо», истолкованное в контексте свободы и естественности, неожиданно открывает нам глаза на нашу первоначальную сущность.

Я пишу прозу уже больше тридцати пяти лет, и ни разу за это время не испытывал творческого спада и не был в писательском кризисе. Никогда не было со мной такого, чтобы я не мог писать. Это не самолюбование собственными талантами и не бахвальство, пусть, возможно, и кажется таковым. В моем случае все очень просто: если мне не хочется писать, если у меня нет творческого порыва, я просто не пишу. Совсем. Только тогда, когда я чувствую четко оформленное желание, внутренний запрос, я говорю себе: «Ну что ж, пишем!» – и решительно сажусь за работу. А пока запроса нет, я перевожу с английского на японский. В переводе сильнее всего ремесленное начало, поэтому им можно заниматься практически ежедневно без особого творческого порыва или стремления к самовыражению. При этом перевод – всегда отличный способ поупражняться в написании текстов (кстати, если я не занимаюсь переводами, когда не пишу, то все равно стараюсь найти себе какое-нибудь похожее по духу занятие). Еще я, бывает, набрасываю эссе. Пока я потихоньку занимаюсь всеми этими делами, я иногда думаю: «А что такого, я и без романов не помру».

Однако через некоторое время, проведенное в отрыве от прозы, во мне начинает шевелиться чувство: «Ну пора бы и за роман взяться». Оно растет, пока не начинает захлестывать меня, как талая вода оградительную дамбу, потому что внутри меня уже накопилось достаточно материала, который я должен, даже обязан творчески преобразовать. И вот в один прекрасный день это чувство становится нестерпимым (и это, конечно, лучшее, что может произойти), тогда я сажусь за стол и начинаю писать новый роман. «Что-то мне сегодня не очень хочется писать, но у меня же заказ из журнала, так что делать нечего, придется что-то изобразить» – вот это совсем не мой случай. Я никому не даю никаких обещаний, поэтому у меня нет никаких дедлайнов. Именно поэтому я не страдаю от творческого кризиса, для меня его просто не существует. Не нужно и говорить, что психологически мне очень удобно и комфортно, потому что для писателя нет ничего более стрессогенного, чем необходимость писать при полном отсутствии позывов к творчеству. (Хотя… Может, это просто я такой особо чувствительный.)