На творческих встречах молодые люди и девушки часто спрашивают меня, как стать писателем: как научиться писать прозу, что должно войти в привычку.

 

На творческих встречах молодые люди и девушки часто спрашивают меня, как стать писателем: как научиться писать прозу, что должно войти в привычку? Этот вопрос мне задают независимо от точки на карте, где проходит встреча. Думаю, это говорит о том, что очень многие хотят стать писателями и ищут возможности для самовыражения. Однако дать хороший ответ на этот вопрос действительно трудно. По крайней мере, я пока что его так и не придумал.

Может быть, потому, что я и сам долгое время не понимал, как меня угораздило превратиться в писателя. Не то чтобы я с детства всеми силами стремился им стать и поэтому усердно занимался, ходил на специальные курсы, исписывал от корки до корки тетради, заполняя их своими опусами, – словом, прошел весь путь шаг за шагом и стал литератором. Нет, ничего такого не было. Как и многие другие события, писательство вошло в мою жизнь как-то незаметно, само по себе. Ну и, конечно, везение тоже сыграло не последнюю роль. В общем, не очень обнадеживающая получается картина, но с высоты прожитых лет все выглядит именно так.

Однако когда я вижу перед собой серьезные молодые лица, вопрошающие: «Как научиться писать прозу? Что для этого нужно сделать?» – я, разумеется, не могу отмахнуться: «Простите, не знаю. Оно как-то само собой получается. Главное в этом деле – везение. А так надеяться особо не на что». Уверен, это прозвучало бы обидно. Скорее всего дружеская атмосфера была бы безнадежно испорчена. Поэтому я все-таки пытаюсь со всей серьезностью и прямотой ответить, что же для этого нужно делать. Попытаюсь и сейчас.

Итак, я считаю, что человеку, который стремится стать писателем, нужно очень много читать. Простите меня за такую банальную мысль, но, чтобы научиться писать, нет ничего более важного и необходимого, чем чтение. Без него невозможно понять и физически прочувствовать, как устроен роман. В общем, моя идея не менее очевидна, чем пресловутое: «Не разбив яйца, яичницу не приготовишь».

Очень важно прочитать как можно больше романов, пока вы молоды. Любых романов, до которых вы смогли дотянуться, – великих, не очень и даже откровенно плохих. Их качество не так уж и важно, если вы продолжаете читать и дальше. Просто впитывайте в себя все, пока оно впитывается. Знакомьтесь с незаурядной литературой и с заурядной тоже. Чтение – ваша самая важная задача, только так вы сможете накачать писательские мускулы, без которых не обойтись ни одному прозаику. Важно заложить надежную основу, упрочить ее, пока у вас есть свободное время и хорошее зрение. Писать тоже важно, но, как мне кажется, это можно отложить на потом, спешка в писательстве ни к чему.

Прежде чем вы начнете создавать что-то свое, возьмите за правило рассматривать предметы и события как можно более подробно, вплоть до мельчайших деталей. Пристально наблюдайте за всем, что происходит вокруг вас, и за людьми, которые вам встречаются. Размышляйте над тем, что вы видите. При этом не забывайте, что размышлять – не означает делать поспешные выводы о плохих или хороших сторонах наблюдаемых вами предметов и явлений. Постарайтесь максимально осознанно избегать оценочных суждений. Важен не столько однозначный вывод, сколько качественное, сущностное проникновение в суть ситуации – то есть в глубину материала, с которым вам предстоит работать.

Некоторые люди выносят суждения о правильности и неправильности поступков или правоте и неправоте тех, кто их совершил, на основании быстрого анализа ситуации и поведения участников событий. Вообще-то из таких людей (я высказываю здесь сугубо личное мнение) получаются не очень хорошие прозаики. Зато они могут стать неплохими журналистами и критиками или даже научными специалистами. А вот прирожденные прозаики не торопятся с выводами. «Конечно, – думают они, – на первый взгляд все это выглядит именно так и не иначе. Но, секундочку, вполне вероятно, что я сужу предвзято. Надо бы присмотреться получше. Ведь обычно все не так просто, как кажется. Достаточно какой-нибудь одной малозаметной детали, и история предстанет совершенно в другом свете».

Примерно так я всегда и думаю. Мой мозг, как я уже говорил, изначально не очень-то поворотлив, и если я высказываю скороспелое суждение, то оно, как правило, оказывается впоследствии в корне неверным (или неуместным, что называется «не пришей кобыле хвост»). Досадные оплошности такого рода не раз и не два приводили к довольно болезненным последствиям. Я снова и снова попадал в неловкое, глупое, а то и опасное положение. В конце концов понемногу я выработал привычку не полагаться на свою первую, непосредственную реакцию. То есть в моем случае это не врожденная, а благоприобретенная особенность мышления, результат целой череды чудовищно неудачных решений.

Именно поэтому, когда что-то происходит, я не спешу делать выводы. Мой мозг работает по-другому. Он пытается зафиксировать образ (будь то событие, свидетелем которого я стал; человек, с которым мне довелось встретиться; какой-то новый опыт) во всей его полноте и единичности, в качестве своеобразного тестового случая (каковым он, собственно, и является). Позднее, когда эмоции поутихнут, я могу еще раз вернуться к этому образу, рассмотреть его с разных позиций и, наконец, вынести продуманное и непоспешное суждение.

В наше время как-то по умолчанию подразумевается, что реагировать нужно моментально и по возможности однозначно – в формате «черное – белое». Разумеется, некоторые вопросы не терпят промедления и требуют четких, безотлагательных ответов. Например: «Объявлять войну или нет?», «Запускать с завтрашнего дня АЭС или нет?» В таких крайних случаях реакция действительно должна быть однозначной и незамедлительной, иначе не избежать заварушки. Но, откровенно говоря, случаи, требующие от нас моментальных и единственно верных решений, в нашей жизни редкость. А чем быстрее проходит осмысление информации (то есть чем меньше времени проходит между ее получением и выдачей выводов) и с чем большей легкостью любой из нас делается ньюсмейкером, комментатором или экспертом, тем тревожнее и бездумнее становится мир. И опаснее скорее всего тоже. В разных анкетах и опросниках в качестве возможного ответа предусмотрен вариант «затрудняюсь выбрать», так вот мне всегда не хватает обстоятельства времени: «в данный момент затрудняюсь выбрать».

 

О внутреннем хранилище

 

Ладно, поговорили о современном мире, и хватит, вернемся к беседе о литературном творчестве. Если вы хотите стать прозаиком, то, как я уже сказал, ваша задача заключается не в вынесении суждений, а в накоплении как можно большего объема «натурального» материала в его исходной форме. Для этого нужно особое пространство, своего рода ваше внутреннее хранилище, воображаемая комната-шкаф. Разумеется, уместить в нее все невозможно. Объем человеческой памяти ограничен. Поэтому нам необходима минимизирующая система обработки данных, которая позволит ужать нужную информацию.

Скажем, я в большинстве случаев пытаюсь зафиксировать в памяти несколько подробностей, наиболее красноречиво повествующих о событии, персоне или ситуации. Так как всю картину сохранить в памяти непросто (или, иными словами, ее легко забыть и трудно вспомнить), самое разумное – сосредоточиться на характеристиках, которые обладают наибольшим потенциалом для запоминания. Именно это я и называю минимизирующей системой.

Что же это за характеристики? Это те самые мелочи и детали, которые вызывают у вас «ого!»-реакцию – именно они лучше всего фиксируются в памяти. В идеале ими станут необъяснимые вещи, нелогичные или противоречащие основному ходу событий, вызывающие у вас вопросы, таинственные, намекающие на какую-то загадку. Вы собираете такие фрагменты, навешиваете на них опознавательную бирку (время, место, событие) и храните у себя в голове, в своем внутреннем хранилище. Конечно, всю эту информацию можно записать, например, в специальный блокнот, но я все-таки предпочитаю полагаться на собственную память. Во-первых, потому что таскаться повсюду с блокнотом – то еще удовольствие, а во‑вторых, потому что я обнаружил, что, как только что-то записываю – сразу расслабляюсь и забываю вообще все. По методу «внутреннего хранилища» забывается только то, что и без того должно забыться, а то, что важно помнить, остается в голове. Мне очень нравится этот процесс естественного отбора.

Кстати, есть одна байка, которую я очень люблю. Говорят, что как-то раз Поль Валери брал интервью у Альберта Эйнштейна и, в частности, спросил у гениального физика, носит ли тот с собой блокнот для записи новых идей. Эйнштейн вообще был человеком невозмутимым, но тут заметно удивился. «Это лишнее, – ответил он. – Новые идеи, знаете, приходят редко, я их все помню».

Я навскидку и не скажу, когда мне в последний раз хотелось, чтобы у меня с собой оказался блокнот. По-настоящему важные вещи, будучи доверены памяти, не так-то просто забываются.

 

Внутреннее хранилище – незаменимая вещь, когда вы пишете роман. Точные, выверенные аргументы и оценочные суждения не очень-то помогают нам создавать художественную прозу. Более того, они зачастую препятствуют естественному потоку повествования. Но даже если ваша умозрительная комната-шкаф полна самых разных, никак не связанных вещей и деталей, вы будете удивлены, когда заметите, насколько замечательно они складываются в единую картину по мере необходимости.

 

О каких деталях идет речь?

 

Но о каких вещах, о каких деталях идет речь?

Ну… Возьмем, к примеру, человека, который сразу начинает чихать непонятно почему, если рассердится. При этом, раз начав, он никак уже не может остановиться.

Честно говоря, среди моих знакомых такого человека нет, но давайте предположим, что среди ваших – есть. И вот вы пытаетесь объяснить, чем вызван такой феномен.

Вы придумываете гипотезу – из области физиологии или психологии – и опираетесь на нее, анализируя это странное поведение. А моя голова работает по-другому. Я просто думаю: «Надо же, каких только людей на свете не бывает», и все. Я не пытаюсь делать далеко идущие выводы, просто фиксирую курьезный факт как еще один пример существующего в мире разнообразия и отправляю его в ментальное хранилище. У меня там ящики уже доверху набиты фрагментами реальности и обрывками воспоминаний, которые я собираю и бережно храню.

Джеймс Джойс сказал об этом лаконично: «Воображение – это память». И я с ним скорее согласен. Даже не скорее, а просто согласен – очень уж точно он это сказал. Мы называем воображением разрозненные, никак не связанные фрагменты нашей памяти. Звучит несколько несогласованно, но это кажущееся противоречие. Когда мы начинаем собирать отрывки, в нас просыпается интуиция и мы прозреваем возможное будущее. Сила прозы зарождается именно в таком взаимодействии фрагментов.

У каждого из нас – по крайней мере у меня – есть такое внутреннее хранилище. В нем собрано много-много ящиков, где хранятся знания и воспоминания. Есть большие ящики, а есть маленькие, есть ящички с двойным дном и другими секретными приспособлениями. В процессе работы я могу извлечь запрятанную в них информацию, если она нужна для моей истории. Ящиков этих – не счесть, но когда я сосредоточен на работе, то точно знаю, где находится место, в котором лежит нужная мне деталь, и сразу же безошибочно его нахожу. Не существующие для меня в обычное время воспоминания сами приходят в мою память. Я погружаюсь в состояние гибкой безудержности, когда мое воображение будто бы существует вне моего сознания, превращается в отдельную сущность и живет само по себе. Невероятное ощущение. Излишне говорить, что для такого писателя, как я, это внутреннее хранилище – ничем не заменимый, практически неисчерпаемый ресурс. В фильме Стивена Содерберга «Кафка» исполнитель главной роли Джереми Айронс проникает в жуткий замок (позаимствованный, разумеется, из одноименного романа Кафки) через комнату-шкаф, по всему периметру которой от пола до потолка тянутся ряды ящиков. Когда я увидел эту сцену, то внезапно понял, что это почти точная визуализация моего сознания. «Кафка» – очень интересный фильм, так что посмотрите его целиком или хотя бы эту сцену. Хочется думать, что мое сознание все-таки не такое жуткое, но, как мне кажется, устроено оно очень похоже.

 

Хотя я пишу не только художественную прозу, но и нон-фикшн, однако, когда у меня в работе роман, я стараюсь ничем другим не заниматься, за исключением особых, из ряда вон случаев. Ведь если я создаю цикл эссе, то могу, сам того не осознав, взять из какого-нибудь ящика деталь, которая мне понадобится потом для романа. То есть впоследствии я могу оказаться в ситуации, когда открою ящик в полной уверенности, что там лежит нужный мне образ, но обнаружу, что там ничего нет, потому что я уже использовал это в другом месте. Скажем, если я захочу вставить в какое-то из своих прозведений историю про человека, который безостановочно чихал, когда сердился, но при этом окажется, что она уже была опубликована в одном из эссе, то это, конечно, будет плохо. Разумеется, нет такого правила, которое бы запрещало писателю использовать в романе фрагмент, который он уже упоминал в эссе. Но я обнаружил, что это дурно влияет на мою прозу, ослабляет эффект. Могу вам посоветовать в процессе работы вешать на некоторые воображаемые ящики бирку «только для романов» или «для нон-фикшна не брать». Однако почти невозможно узнать заранее, что вам понадобится, так что идея с бирками – не самая удачная. За последние тридцать пять лет я имел возможность убедиться в этом на собственном опыте.

Когда вы вынырнули на поверхность, закончив работу над романом, можно, передохнув, снова нырнуть, чтобы заняться неоткрытыми ящиками и использовать материал из них (своего рода «товарные излишки»), например, в эссе. Но в моем случае нон-фикшн – это второстепенный, сопутствующий продукт вроде холодного улуна в жестянках, который делает на продажу какой-нибудь крупный производитель пива. Наиболее аппетитные фрагменты я оставляю для моей основной продукции – следующего романа. Когда в ящиках хранилища накапливается критическая масса, я чувствую, что хочу начать писать новую книгу. Вот поэтому я так и оберегаю свою комнату-шкаф.

Помните сцену в фильме Стивена Спилберга «Инопланетянин», в которой И-Ти собирает передатчик для связи с домом из хлама, вытащенного из кладовки? Там был зонт, лампа, какие-то кастрюльки и сковородки, кажется, проигрыватель для пластинок. Я смотрел этот фильм давно и уже точно не помню, что еще там было, но в любом случае инопланетянин умудряется приспособить все эти вещи одну к другой таким образом, что хитроумное устройство срабатывает, и ему удается связаться с родной планетой, находящейся на расстоянии тысячи световых лет от Земли. Мне ужасно понравилась эта сцена, когда я смотрел фильм в кино, но сейчас она еще больше поражает меня тем, насколько по сути это напоминает процесс создания хорошей прозы. Самое важное здесь не качество материала, а волшебство. Если оно присутствует, то даже самые обыденные детали сюжета и простейший язык могут послужить отличной формой для неожиданно глубокого философского содержания.

Но все-таки волшебство нужно к чему-то приложить, а это «что-то» должно было найтись в твоей кладовке. Если хранилище пусто, никакая магия не поможет. Так что нужно позаботиться, чтобы там всегда была куча хлама на тот случай, если рядом будет пробегать И-Ти.

 

Роман – это средство межпланетной связи

 

Когда первый раз в жизни я сел за роман, мне ничего не приходило в голову. Я был в совершеннейшем ступоре. В отличие от моих родителей я не пережил войну, не испытал на себе хаос и голод послевоенных лет, чего сполна хлебнуло старшее поколение. Я не был свидетелем революций и переворотов (хотя и был, считай, участником своего рода эрзац-революции, но писать об этом мне как-то не хотелось). Я не сталкивался ни с дискриминацией, ни с издевательствами. Напротив, я рос в довольно благополучной обстановке: в обыкновенной семье среднего достатка, живущей в тихом, спокойном пригороде. У меня не было каких-то особых желаний, и, хотя моя молодость была далеко не идеальной, нельзя сказать, что мне в жизни не везло. Честно говоря, в чем-то я все же чувствовал себя достаточно везучим. Другими словами, мои детские и юношеские годы казались скучными и ничем не примечательными. У меня были не лучшие оценки, но и не худшие. Короче, в моей жизни не было ничего, о чем бы хотелось во что бы то ни стало написать. Я до некоторой степени чувствовал в себе тягу к самовыражению, но при этом у меня не было ни каких-либо идей, ни темы. В результате я дожил до двадцати девяти лет, ни разу даже не задумавшись о том, чтобы начать писать прозу. Мне не хватало материала и таланта сотворить нечто из ничего. Я умел только читать. И я читал, читал, читал – книгу за книгой, роман за романом, ни на секунду не предполагая, что когда-нибудь тоже смогу написать прозу.

Подозреваю, что сегодяшние юноши и девушки находятся примерно в такой же ситуации. Возможно, по сравнению с моим поколением у них даже еще меньше поводов браться за перо, чтобы поведать о себе миру языком художественной прозы. Так что же в таком случае делать?

Как мне кажется, «метод И-Ти» – это единственная их надежда. Им остается только распахнуть настежь двери кладовки и извлечь на свет все, что копилось там сих пор – это их главный ресурс, даже если он выглядит как гора бесполезного хлама. Вытащить все и начать с этим работать, впахивать по полной до того момента, пока не сработает волшебство. Никакой другой метод не поможет нам связаться с далекими планетами. Мы можем лишь стараться использовать по максимуму то, что у нас есть. Если работать на полную мощность, то старания могут оказаться не напрасными, и тогда придет успех. Но еще прекраснее этого – восхитительное чувство, что ты творишь волшебство. Потому что в конечном итоге роман – это средство межпланетной связи. Это и правда так!