Но почему же я не относился с должным рвением к учебе.

 

Но почему же я не относился с должным рвением к учебе? Ответ очевиден – потому что это было скучно. Учеба меня совсем не интересовала. В мире было столько вещей, гораздо более интересных, чем школа: книги, музыка, кино, бейсбол. Я ходил купаться на море, играл со своей кошкой. Когда стал постарше, мог резаться с друзьями в маджонг ночь напролет или гулять с девушкой… По сравнению с подобного рода вещами школьная учеба казалась ужасно скучной. Что, в общем-то, и понятно.

Впрочем, не то чтобы я принципиально был против учебы и за развлечения. Я много читал, с огромным энтузиазмом слушал музыку – еще, наверное, в этот список можно добавить романтические отношения с девушками, – и в глубине сердца знал, что такой опыт очень важен для меня, он школа жизни, моя личная учеба, которая в определенном смысле будет поважнее стандартных экзаменов. Я сейчас уже не помню, насколько осознанным и логически обоснованным было для меня в то время это внутреннее знание, но я отлично осознавал, что школьная учеба – такая тоска, что просто бесит. Хотя, конечно, и в учебной программе попадались интересные темы, которые я изучал по доброй воле.

Кроме того, я никогда не любил бороться за рейтинг. Я тут не рисуюсь перед вами, а просто говорю, что система оценочных баллов, иерархия успеваемости, рейтинги школ по «величине отклонения»[22] (к счастью, когда я был подростком, такого еще не придумали) и тому подобные числовые показатели превосходства меня никогда не впечатляли. Видимо, это связано с врожденными особенностями характера. Не буду говорить, что совсем никогда не чувствовал себя человеком, который ненавидит проигрывать (это ведь от обстоятельств зависит), но, по крайней мере, я никогда не испытывал ничего подобного в контексте персональной конкуренции.

В любом случае чтение книг в ту пору было для меня самым важным занятием. Не нужно говорить, но в мире есть множество книг в тысячу раз увлекательнее, познавательнее и глубже, чем школьные учебники. Когда я перелистывал страницы этих книг, я иногда физически чувствовал, как их содержание входит в меня, становится моей плотью и кровью. Поэтому у меня не было никакого резона ответственно готовиться к экзаменам. Я механически запоминал английские слова, зазубривал исторические даты – думать всерьез, что когда-нибудь это мне пригодится, я не мог. В отличие от осознанно приобретенных знаний тупо заученный набор фактов со временем выветривается из головы и улетает в неизвестном направлении в какой-нибудь сумрачный угол, на кладбище знаний, чтобы сгинуть там без следа. Почти все такого рода вещи совершенно излишне хранить в памяти.

Гораздо большую важность имеет то, что со временем не исчезает, продолжая жить в нашем сердце. Это и так понятно. Однако знания такого типа неэффективны в краткосрочной перспективе. Чтобы они явили свою истинную ценность, нужно ждать довольно долгое время, и к завтрашнему экзамену все это, как правило, не имеет никакого отношения… Разницу между краткосрочной и долгосрочной, если можно так выразиться, эффективностью хорошо иллюстрирует пример с двумя чайниками – большим и маленьким. Маленький чайник быстро закипает, и это очень удобно, но и остывает он тоже быстро. А большой чайник хорош тем, что, хотя и приходится долго ждать, пока он закипит, зато вода в нем долго остается горячей. Тут дело не в том, что какой-то из чайников лучше, а какой-то хуже, а в том, что предназначены они для разных целей. Важно это понять и использовать их с умом.

За год-полтора до окончания школы я начал читать зарубежную прозу по-английски. Не то чтобы у меня были какие-то особые успехи в языке, но я хотел во что бы то ни стало читать в оригинале, тем более что некоторые вещи просто еще не были переведены. В общем, в магазине старой книги в портовом районе Кобэ я купил целую гору дешевых пейпербеков и, не всегда улавливая смысл, прочитал их от корки до корки с каким-то даже безрассудством. Начал я из чистого любопытства, но постепенно втянулся. Просто привык или скорее перестал испытывать сопротивление горизонтального текста[23]. В то время в Кобэ жило много иностранцев, а еще в городе был большой порт, куда постоянно приплывали корабли с моряками, и книжек на английском в букинистических магазинах всегда было полно. Я в те годы читал, за редким исключением, детективы и научную фантастику в броских обложках. Английский в этих книжках был не таким уж сложным. Понятно, что прихотливая проза Джеймса Джойса или романы Генри Джеймса были мне, японскому старшекласснику, не по зубам. Но по крайней мере я обнаружил, что в состоянии прочитать книгу на английском от начала до конца. Любопытство, доложу вам, великая вещь! Но если вы подумали, что благодаря своему новому увлечению я начал успешно сдавать экзамены по английскому языку, то вы ошибаетесь. Оценки мои остались такими же невпечатляющими, как и раньше.

Но почему? Помню, я потратил немало времени на обдумывание этого вопроса. Вокруг меня было полно учеников, которые сдавали экзамены лучше, чем я, но, насколько я мог судить, никто из них не мог прочитать книгу на английском. А я читал и даже получал от этого удовольствие. Так в чем же дело? Почему я продолжал получать плохие оценки? Всесторонне это обдумав, я пришел к такому глобальному выводу: уроки английского языка в старших классах японской школы не ставят целью обучение учеников живому, естественному иностранному языку.

Ну хорошо, а какая же тогда у этих уроков цель? Можно сказать, одна-единственная: натренировать учеников, чтобы они получили высокий балл на вступительных экзаменах в университет. А сможет ли ученик нормально читать или общаться с носителями языка – это дело десятое (хорошо, хотя бы не «лишнее»), по крайней мере с точки зрения тех преподавателей английского языка, у которых я учился в школе. Гораздо важнее в их глазах было заучивание большого количества трудных слов или, скажем, запоминание структуры предложения при использовании перфектной формы сослагательного наклонения в прошедшем времени, а также правильное использование предлогов, артиклей и тому подобного.

Разумеется, эти вещи тоже важно и нужно знать. После того как я начал профессионально заниматься литературным переводом, я особенно остро почувствовал, насколько тонок слой моих базисных знаний. Но это именно те знания, которые я отношу к техническому типу и которые можно восполнять по мере необходимости или приобретать в нужном объеме по месту работы, в естественных условиях. Самое важное в изучении иностранного языка, на мой взгляд, – целеполагание. Человек должен четко понять, зачем он изучает английский (или любой другой иностранный) язык. Если это ему неясно, то учеба превратится в мучение. Я совершенно точно знал, зачем учу английский – чтобы читать книги в оригинале. На тот момент это было моей единственной целью.

Язык – живой. И люди – тоже живые. В ситуации, когда живой человек использует живой язык, за счет гибкости того и другого не может не возникнуть некая «подвижность», пространство для маневра. Происходит взаимная притирка, поиск наиболее выгодной для обеих сторон точки контакта. Это прописная истина, но только вот в системе школьного образования в мое время она таковой не считалась. К несчастью. Именно поэтому между двумя системами – между школой и мной – не нашлось точек сцепления, и посещать занятия мне было совсем невесело. Но среди одноклассников у меня были друзья и несколько симпатичных девочек, так что хоть и без радости, но в школу я ходил. Ежедневно.

Понятно, что я говорю о «своем времени», а школьником я был где-то с полвека назад. Подозреваю, с тех пор что-то могло измениться. Мир постепенно глобализируется, с внедрением компьютеров и прочей аппаратуры в образовательный процесс качественно улучшилось техническое оснащение школ и других учебных заведений, заниматься стало значительно удобнее. При этом меня не покидает чувство, что какие-то фундаментальные вещи, сама философия школьного образования мало чем отличается от того, что было пятьдесят лет назад. Если, например, вы хотите говорить на живом иностранном языке, то и сегодня у вас, по сути, есть только один выход – в индивидуальном порядке уехать за границу. В Европе, например, почти вся молодежь бойко говорит на английском и книги на нем читает (до такой степени, что местные издатели уже начинают жаловаться на плохие продажи литературы на национальном языке). А у молодых японцев до сих пор проблемы с английским – и на письме, и в разговоре, да и читать живой неадаптированный язык у них плохо получается. Я считаю, что это серьезная проблема. Если оставить эту кривую систему так, как есть, то преподавание иностранного языка с первого класса будет иметь очень мало смысла. Разве что для большего процветания «школьной индустрии», но и только.

Однако так обстоят дела не только с английским (или другим иностранным) языком. Картина общая практически для всех предметов. Невозможно отделаться от ощущения, что образовательная система в нашей стране в принципе лишена гибкости и мало заботится о развитии индивидуальных особенностей учеников. Со стороны это выглядит так, будто единственная задача учителей – это планомерное напичкивание учеников знаниями и методичное натаскивание на сдачу экзаменов. И вообще, единственное, что заботит взрослых – это в какие университеты и сколько человек выпускников поступило. Прискорбно, неутешительно и немного стыдно.

Пока я учился, я часто слышал от родителей и учителей советы и предостережения: «Пока ты в школе, занимайся как следует. Чем больше узнаешь, пока молодой, – тем лучше. Сам пожалеешь, когда вырастешь, но будет уже поздно». Но с тех пор, как я закончил школу, я ни разу не подумал: «Эх, надо было учиться, пока молодой». И ни разу не пожалел об этой как бы упущенной возможности. Пожалел я только о том, что в школе мне не давали возможности заниматься тем, что мне было интересно. И еще о том, что столько драгоценного времени в своей жизни я потратил на бессмысленную зубрежку, но, может быть, я немного нестандартный случай.

 

О характере

 

Мой характер проявился с самого рождения – тому, что я люблю, тому, что мне интересно, я отдаю все силы и готов заниматься этим бесконечно. Вы никогда не услышите от меня: «А, и так хорошо», – я не бросаю любимое дело на полпути, не делаю его вполсилы. Всегда довожу до логического, с моей точки зрения, конца. Но если что-то мне неинтересно, то хорошей отдачи не будет или, вернее, не будет охоты заниматься этим в полную силу, да и вообще не будет желания это делать. Это я понял уже давно и так же давно смирился. Если мне кто-то в приказной манере «рекомендует» что-то сделать (особенно если это кто-то вышестоящий), то максимум, на что я способен, – лишь изобразить некое условное подобие действия.

Это касается в том числе и спорта. С начальной школы вплоть до учебы в университете я терпеть не мог уроки физкультуры. Все эти переодевания в спортивную форму, организованные выходы на поле, бесконечные упражнения, которые я не любил и не хотел делать, – это была мука мученическая. Поэтому еще очень долго после школы я считал, что не приспособлен к спорту. Но уже во взрослом возрасте, решив по собственному желанию заняться атлетикой, я вдруг обнаружил, что это интересно. Я почувствовал, будто у меня пелена с глаз упала. «Ну надо же, – думал я, – спорт-то, оказывается, веселый и приятный». А вот школьная физкультура – это вообще что было? Сколько я ни думал, как ни размышлял, так и не смог понять. Конечно, все люди разные, и сложно делать какие-то обобщения, но как по мне, так школьные уроки физкультуры были придуманы специально, чтобы дети возненавидели спорт.

Если поделить людей по характеру на две категории: «люди-кошки» и «люди-собаки», то я, вне всякого сомнения, окажусь среди первых. Услышав команду «напра-аво», я, с большей степенью вероятности, в итоге поверну налево. Эта тенденция в моем поведении прослеживается довольно ярко. Иногда я даже испытываю из-за этого некое чувство вины. «Нехорошо как-то получилось», – думаю я. Хотя на самом деле в этом нет ничего плохого, и хорошего тоже нет – это просто моя природа. Мне кажется, нужно, чтобы в мире сосуществовали люди с разной природой и непохожими характерами. Но, насколько я могу судить по собственному опыту, в Японии система школьного образования видит своей задачей воспитание в основном представителей такой категории, как чрезвычайно эффективные в общинной жизни «люди-собаки». Либо – следующим шагом – «люди-овцы», которых в интересах социума можно вести туда, куда надо.

Дела обстоят так не только в школе, но и в крупных компаниях, и в госучреждениях – мне кажется, это распространяется на всю систему общественного устройства в Японии. Проявляясь в виде закостеневшего «авторитета числовых показателей» и «механического заучивания» с установкой на незамедлительный эффект и краткосрочную выгоду, такой подход в самых разных областях наносит нашему обществу непоправимый вред. В былые «беззаботные» времена, в эпоху «само-собой-разумеющихся» общественных целей и задач, возможно, такой метод и был оправдан, но когда закончилось послевоенное восстановление страны, когда быстрый экономический рост остался в прошлом и уж точно когда шикарно лопнула «экономика пузыря», подобный коллективистский подход «мы все на корабле одном прямо к цели поплывем, эй-хэй, поплывем» и основанное на нем общественное устройство как-то себя дискредитировали. Почему? Да потому что нашу цель общим, «единым» взором уже не обнаружить.

Разумеется, если мир будет населен только такими своевольными типами, как я, это тоже будет слегка проблематично, но если вернуться кметафоре с чайниками, то на каждой приличной кухне должен быть и большой чайник, и маленький, а использовать их можно и нужно оба. В зависимости от поставленной задачи и оговоренного метода применения, в ход будет идти то один чайник, то другой, то оба вместе – тут уже все зависит от смекалки и сноровки того, кто ими пользуется. Ну или от его здравого смысла. Умело сочетая разнотипные, отличные по темпоральности мировоззрения и системы представлений, общество может наконец-то стать по-настоящему гармоничным и начать действовать «эффективно» в хорошем смысле этого слова. Говоря проще, произойдет «отшлифовка системы», как мне кажется. Конечно, любому обществу необходим консенсус. Без него социум не может существовать. Но вместе с тем общество должно относиться с уважением к «исключению из правил», в частности, к мнению меньшинства, несколько отличающемуся от принятого консенсусом. (Конечно, хорошо бы, чтобы это меньшинство было относительно большим.) Это мнение должно учитываться и обязательно включаться в поле общественного внимания. В зрелом социуме это равновесие, этот баланс является одним из важнейших элементов. С установлением равновесия у общества появляются такие качества, как способность к самонаблюдению, масштабность, глубина. Но в современной Японии, очевидно, пока нет рулевых, которые сумели бы красиво повернуть кормило в нужную сторону.