Системы персональных конструктов

Вне зависимости от того, какой опыт передается от поколения к поколению, повторяемость специфических интеракций, являющихся результатом ограничений актуальных систем конструктов, поддерживает стереотип. Вот несколько наиболее распространенных примеров, ограничивающих персональные конструкты:

«Если я буду терпеливым, любящим и лояльным несмотря на то, как он /она со мной обращается, тогда в итоге...»

«Мои достижения — это мой долг, это минимум того, что я должен сделать. Я не имею права гордиться этим».

«Я сделаю все, чтобы мои дети не прошли через все то, что прошел я/мы». «Я неудачник, может мне удастся достичь...»

«Я ценен настолько, сколько мне удастся сделать для других, и так это будет ничто в сравнении с тем, что я должен сделать».

«Чтобы я ни делал, я делаю это плохо или недостаточно хорошо».

«Я никогда не отплачу мой долг благодарности за то, что мне сделали, я совершенно не заслужил этого».

«Я не слишком ценю своих родителей за то, как они со мной обходились. От тебя я, однако, ожидаю полной и добровольной лояльности (хотя подозреваю, что, в конце концов, ты окажешься недостойным доверия)».

«Мое счастье — это счастье других». Или: «Счастье других я ставлю выше своего, чего бы это мне ни стоило».

Такие конструкты записываются в своды жизненных правил. Как сказал Сартр: «Человек всегда выдумывает истории, живя в окружении историй о себе и о других. Все, что с ним случилось, он видит сквозь их призму, пытаясь прожить свою жизнь так, как если бы я их рассказывал» (1965). Когда я спрашиваю пациентов о влияниях поколений на основу их конструктов, я не стараюсь показать им то, что существует, но предлагаю взглянуть на это «как если бы...».

В этом состоит разница между мной и ориентированным на психоанализ подходом Бошормено-го-Наги. Джордж Уолд, американский ученый, считал, что «мы, скорее, являемся продуктами издательского, нежели авторского процесса». Процесс психотерапии видится мне в определенной степени похожим на переиздание: обзор истории данной личности и помощь в написании заново некоторых ее параграфов. Так же как и Сартру, мне не нравится слово «психологический». Не существует ничего психологического. Скажем, скорее, некто может слегка улучшить биографию определенной личности» (1965).

 «Не держат собаку для того, чтобы самому лаять»

Кейт и Витакер (1985) считают, что родители могут не справиться с воспитанием, если они становятся слишком:

— насаждающими дисциплину

— амбивалентными

— решительными

— оберегающими

—  любящими

— неприступными

— жесткими

— всепрощающими

— ненормальными

— многообещающими

— нетерпеливыми

— снисходительными.

Похоже на то, что если один из супругов начинает, независимо от мотивов, делать чего-либо слишком много, то остальные люди или партнер, если не вступают в открытое соперничество, будут выражать обратную тенденцию, демонстрируя противоположное поведение. Например, часто встречается сочетание: родитель, которого дети считают слишком строгим, и другой родитель, который это компенсирует, становясь более терпимым. В ответ на это первый начинает еще больше внимания уделять дисциплине, что вызывает усиление поведения второго и так далее, пока родители не станут абсолютно противоположными. Несмотря на то что не существует абсолютной доброты и абсолютной суровости в семье (фон Нойман и Моргенштерн, 1944), часто именно так это и выглядит. Другой распространенный шаблон встречается там, где один партнер пытается убедить или заставить второго сильнее выражать свои чувства. Это очень скоро поляризует их.

Однажды к нам обратилась супружеская пара на грани краха, а терапия должна была стать «последней попыткой объединения». Она была очень чувствительной, эмоционально открытой, полной экспрессии. Он был эмоционально холодным рационалистом. Она все время пыталась заставить его раскрыться. Он воспринимал ее как абсолютно иррациональную личность, всегда им недовольную. Они решили разойтись, а я старался, чтобы это произошло без потери взаимного уважения. Через несколько месяцев пришла другая женщина. Она считала себя открытой, чувствительной и полной экспрессии. Мужа охарактеризовала как холодного, бесчувственного, безэмоционального. Я спросил, с какой целью она пришла. Оказалось, что она недавно встретила мужчину, который является противоположностью мужа: он теплый, понимающий, очень хорошо выражающий свои эмоции и чувствительный к окружающим. После нескольких вопросов оказалось, что это мужчина из предыдущей пары.

То же происходит и с ответственностью. Если „один человек становится сверхответственным, он как бы забирает часть ответственности, которую они должны были разделять. В итоге второй человек отвечает противоположным, — некомпетенцией, безответственностью. Если кто-то покупает собаку, а потом сам лает, когда стучатся в дверь, зачем собаке просыпаться и слезать с дивана? Замечая отсутствие компетенции и ответственности у партнера, у нас появляется повод, чтобы стать еще более ответственным и так далее.

Если такого типа поведенческий шаблон нало-жится на персональные конструкты, поляризация и ее закрепление происходят молниеносно.

Поскольку сверхответственный человек работает постепенно все больше, существует возможность, что его партнер, испытывая все увеличивающуюся злость, дисквалификацию и чувство вины, будет все более некомпетентным и безответственным, взваливая, таким образом, очередную дозу ответственности на первого человека, и т.д. Если первый человек имеет конструкт, который делает невозможным отказ от своей позиции, невозможной также становится позитивная реакция на требование быть более ответственными, направленное другим. Он всегда будет первым, ожидая и осуждая, всегда навязывая свое собственное определение того, что является истинной ответственностью. Даже если он согласится на минутное отступление, ясно дает понять, что отступает только до тех пор, пока второй человек не подстроится к его пониманию того, как должно быть.

Все усилия противостоять жестким, завышенным и иногда параноидальным требованиям другого человека только усугубляют проблему. Чем дольше выплата долгов кажется невозможной, тем сильнее становится чувство «обязанности», и благодарность превращается в «скрытую ненависть». Никто, однако, не делает этого из плохих побуждений. Каждый делает то, что он считает наилучшим в данной ситуации согласно своим конструктам. Попытки решить такие проблемы видятся с каждой стороны совершенно по-иному и становятся элементами порочного круга. Поэтому важно принимать во внимание не только длительные стереотипы, передающиеся от поколения к поколению, но рассматривать также интеракционные детерминанты здесь и сейчас. Как уверяет Фиш и его сотрудники, «если возрастание и удержание проблемы мы признаем за замкнутый круг, где в основе поведения, удерживающего проблему, лежат добрые намерения, изменение этого поведения должно разорвать такой круг, давая начало решению проблемы» (1982). Другими словами, «уменьшение поведения определенного типа» может привести к уменьшению количества поведения другого типа. Основываясь на собственной практике, я считаю, что заниматься исключительно интеракционными компонентами проблемы без детальной проработки «биографии» поколений и работой над ее «переизданием» мало эффективно по отношению к ситуации, где данная проблема вросла в шаблон «сверхответственности/безответственности» многих поколений.

Ко мне пришла женщина, страдающая от острых приступов страха. Она недавно ушла от мужа и взрослых детей, пытаясь начать новую, самостоятельную жиань. Она переехала из маленького городка в Сидней. Ее мужем был «соседский парень», ее первый мужчина. Она вышла замуж в возрасте 18 лет, поскольку, как она сейчас понимала, обе семьи и весь городок ожидали этого от них. Она прожила 22 года в скуке. Муж был приятным, тяжело работающим мужчиной, а она очень страдала, что так его травмировала. Однако она была уверена в правильности своего решения.

Непосредственной проблемой была мать, которая каждое воскресенье утром звонила и в течение часа остро ее критиковала, требуя возвращения к «бедному, несчастному мужу, который тебя так любит, и ничем не заслужил такую боль. О лучшем муже нельзя даже мечтать». Через час бесполезных стараний убедить мать, пациентка превращалась в «океан чувства вины и бессильной злости». Каждое воскресенье она выпивала почти целую бутылку шерри, а в следующие два или три дня с облегчением бралась за работу. В конце недели она начинала думать о предстоящем разговоре, и появлялся страх. Она описала свою мать как очень консервативного человека, доминирующего в семье в роли «мученика». Она всегда командовала в семье с помощью приступов мигрени и бесконечной, тяжелой работы. После изучения связей между поколениями, я предложил способ, с помощью которого она могла бы попытаться справиться с матерью по телефону. Она должна была в самом начале разговора спокойно, не повышая голоса, оказать: «Я знаю, что ты обеспокоена, и мне очень жаль. Я не хотела причинить тебе хлопоты, но я должна сама со всем этим справиться и не хочу об этом сейчас говорить». И ничего больше, даже если бы пришлось многократно это повторить. Ей абсолютно запрещалось оправдываться, просить мать о чем-либо или любым другим способом объяснять свое поведение.

Когда мать позвонила, пациентка отреагировала согласно плану. На другом конце провода наступила тишина, после которой мать решила проигнорировать услышанное, продолжив требовать от дочери «покончить с этими глупостями». Женщина повторила свой текст. В целом ей пришлось повторять его 15 раз, однако это было намного меньше, чем она предполагала. Мать неожиданно стала более сговорчивой и впервые проявила интерес к тому, как дочь справляется, как дела на ее новой работе и т. п. В конце беседы, вместо того чтобы как всегда потребовать, чтобы дочь взяла себя в руки и вернулась своим обязанностям, мать пожелала ей удачи, попросила заботиться о себе и сказала: «Благослови тебя Бог, дорогая». Во время следующих переговоров, несмотря на то что дочери приходилось повторять свое заклинание, оно постепенно становилось ненужным, поскольку мать стала проявлять все больше понимания и, наконец, призналась, что были такие моменты, когда и она «хотела бросить все». Клиентка в этот момент вспомнила, что я говорил о том, как тяжело может быть матери, столько вложившей в традиционную модель семьи, признаться себе, что могли существовать и другие пути. То, что сделала дочь, могло прояснить ее собственные, уже потерянные возможности.

Важно было не войти в открытую или тайную коалицию против матери, поскольку, даже если бы это дало определенные результаты на определенное время, в результате это наверняка углубило бы ее чувство вины. Как пишут Бошорменый-Наги и Спарк:

«Развод может вызвать чувство вины, а оно является самым большим препятствием на пути к настоящему автономному освобождению» (1984).

Переработка семейной истории так, чтобы дефектный стереотип, а не родитель, являлись проблемой, которую необходимо решать, означает, что терапевтическая техника становится способом, ограничивающим влияние стереотипа, а не путем борьбы с матерью.

Супруги, о которых я упоминал раньше, беспокоились, что потерпели поражение в воспитании своего сына, не слишком хорошо заботились о родителях мужа, и потеряли взаимный контакт. Младший сын, который в детстве вел себя как сверхвозбудимый и всегда был трудным ребенком, теперь, в 20 лет, становился еще сложнее и недавно пытался отравиться. Было ясно, что в последние 20 лет они не обращали внимания на свой брак и на свое развитие в пользу детей, а позднее, и матери мужа, которая, как он признал, «имела над ним нездоровую власть» в период его брака. Они с тоской говорили об отпуске, многолетней мечте — путешествии вокруг Тасмании. Они собирались реализовать эту мечту, когда дети станут самостоятельными. Я поговорил с ними о том, как их невнимание к себе явилось частью стереотипа, поглотившего, по меньшей мере, три поколения. Я предложил им серьезно обдумать выезд в отпуск в течение ближайших трех недель (муж работал в университете, и ему предстоял долгий отпуск), и о своем решении проинформировать семью, но не рассматривать его с ними, не прося разрешения ни у детей, ни у матери. Это был важный элемент — не оправдываться и не убеждать, если кто-нибудь из членов семьи был бы против принятого ими решения. Они смеялись, когда я предложил им ехать, если они действительно этого хотят, а не для того чтобы показать, что они слушаются терапевта. Через пару дней они позвонили, с просьбой отложить следующий визит из-за выезда. К их удивлению, семья ничего не имела против, а младший сын решил даже на это время переехать к приятелю.

Вывод

Поляризованный и хронический стереотип сверхответственности и безответственности укореняется в семье как вертикально, традицией многих поколений, так и горизонтально, повторяющимися последовательностями поведения, отражающими ограничивающие персональные конструкты. Терапия семейных проблем такого типа должна брать во внимание как мотивы, передающиеся от поколения к поколению, приводящие к низкой самооценке, чувству вины и т.п., так и интеракционные шаблоны здесь и сшчас, которые укрепляют и усиливают проблемы, а также конструкты, через призму которых наблюдается ситуация. В процессе анализа и «переиздания» предметом «обвинения» становятся трансакционные шаблоны поколений и персональные конструкты. В этом случае легче склонить клиента работать над шаблонами поведения по отношению к конкретным проблемам, возникающим в актуальных отношениях.

Приведенные здесь случаи были подобраны так, чтобы лучше раскрыть вопрос, и не имеют целью показать, что проблемы этого типа могут быть решены посредством простых поведенческих рекомендаций (хотя и такое иногда случается), и не потому, что легко убедить клиентов принять взгляд, полностью противоположный тому, во что они верили столько лет.

Финальная история

Это случай 35-летней женщины, пришедшей по поводу затянувшейся депрессии. Это была тяжело работающая женщина и мать, хозяйка чистого, до болезненности, дома, единственный ребенок «суровых ирландских католиков». Она всегда была хорошей девочкой и не помнила, чтобы хоть раз в жизни бунтовала. Она постоянно боролась с чувством низкой самооценки и несовершенства. «Я такая самолюбивая. У меня двое великолепных детей, хотя мне иногда бывает с ними трудно, и муж, который тяжело работает, чтобы обеспечить нам комфортную жизнь». Я сказал ей, что большинство людей, сидевших в кресле в моем кабинете и признавшихся, что они самолюбивые, не имели ни-малейшего понятия, что это значит. Она согласилась, что, сколько себя помнит, не находит ничего, что сделала для себя, и признала, по крайней мере, интеллектуально, что самолюбие иногда необходимо и что оно является чем-то плохим, лишь когда оно чрезмерно. Она приняла, хотя ей трудно было уловить эту идею, что определенный рост уровня самолюбия в ее случае хорошо скажется на ее детях. В конце сессии она согласилась подумать над моим мнением о том, чтобы следующие пару недель позволить себе некий спонтанный, самолюбивый, даже слегка коварный поступок.

На следующую встречу она пришла с хитрой улыбкой. Пару дней назад, отправив детей в школу, она вернулась на кухню, чтобы помыть посуду (старательная уборка всего дома было ее ежедневным занятием). Посмотрев на гору посуды, она к своему удивлению сказала: «Черт с ним, это подождет». Не долго думая, она решила пойти на пляж. Она еще ни разу не была там без семьи. Ее купальник был уже немодный, она поехала на пляж и пошла в магазин. Сначала она хотела купить закрытый купальник, но увидела, что большинство женщин, многие из которых были в ее возрасте, покупали бикини. Она набралась смелости и тоже купила бикини. Она была страшно напряжена, но поняла, что в магазине никто не обращает на нее внимания.

Через некоторое время, проведенное на пляже, она заметила, что многие женщины носят лишь нижнюю часть бикини.

«...И тогда мне пришла в голову такая безумная мысль!» И теперь еще ее семья не знает, что она загорала без лифчика. («Мои родители были бы в ужасе от этого»). Она уже не страдает от депрессии и чувствует себя более уверенно. Она считает, что ей стало легче справляться с детьми, и что муж стал более чутким. «Я больше не делала этого и, вероятно, не сделаю. Бикини я затолкала в самый угол шкафа. Важно, что я знаю, что оно там, и что, если мне захочется, я смогу сделать это еще раз».

Эпилог

Мы хотели бы закончить эту книгу предостережением терапевтов краткосрочного и других направлений от увлечения идеями несколько опасного терапевта Моше Тальмона. Он автор книги «Терапия одной сессии». Одно название вызывает дрожь у нас и у всех, кто занимается частной практикой (Тальмон, 1990). Заинтригованный количеством клиентов/пациентов, которые появляются лишь на одной сессии и которых во многих системах терапии называют «выпавшими», Тальмон решил изучить этот вопрос, начиная со своих клиентов такого типа.

«Я несколько боялся того, что может открыться, однако результат моих опросов был даже слишком хорошим: 78% из двухсот пациентов, с которыми я связался, сообщили, что получили то, чего хотели в течение одной сессии, и лучше или значительно лучше противостояли своим проблемам, приведшим их на терапию» (1990).

Он также установил, анализируя практику тридцати психиатров, психологов и социальных работников, что терапия в течение одной сессии не была чем-то необычным.

Эта работа была впоследствии расширена. Вместе с двумя коллегами Майклом Хойтем и Робертом Розенбаумом, Тальмон начал более формальную программу исследований. Среди людей, с которыми он встретился, которые посетили лишь одну сессию, 88% считало, что наступило улучшение или «значительное улучшение»; 79% считало, что одной сессии вполне достаточно, а 65% испытало также изменения в других сферах жизни, отличных от начальной проблемы.

По просьбе Тальмона, Мордекач и Каффман, директор «Кибуц Чайлд энд Фэмили Клиник» в Израиле, провели исследования. Результаты были схожими.

В своей книге Тальмон дает ясные и исчерпывающие данные об эффективном ведении терапии одной сессии. Приведенные примеры доказывают, что можно значительно помочь как людям с довольно определенными трудностями, так и людям, страдающим от депрессии, страха, избыточного веса, насилия в семье посредством одной сессии.

Очевидны также причины, по которым эти исследования необходимо признать исключительно вредными. Большинство из нас неплохо себя чувствуют благодаря частной практике, когда пациент приходит на 5 или 6 сессий. Эта цифра является средней, согласно исследованиям. Если разойдется информация, что одна сессия может быть настолько полезной, мы можем пойти по миру или искать дополнительные занятия для того, чтобы заработать на жизнь.

Предостережение напоследок

Как краткосрочные терапевты, мы часто встречаемся с вопросами типа: «Да, но если бы...», которые задают коллеги. Например:

«Хорошо, а что было бы, если бы ее депрессия имела клинический характер, а тенденция покончить жизнь самоубийством была реальной?»

 «Да, но если бы родители отказали в поддержке, поскольку проблемы их ребенка маскировали их супружеские проблемы...?»

«Ладно, но что бы произошло, если бы у него были склонности к насилию?»

Такие вопросы являются попыткой понять принципы и ценности краткосрочной терапии. Однако случается, что спрашивающий скорее принимает определенную позицию по отношению к тому, как, по его мнению, нужно было бы поставить диагноз в этом случае и вести терапию, чем ждать ответа. Один из коллег разрешил нам воспользоваться рассказом, который он придумал для того, чтобы отвечать на вопросы этого второго типа:

Один клиент, которого бросили родители в возрасте двух лет, был воспитан группой горилл, живущих в складах у доков в Сан-Франциско. После того как ему удалось научиться английскому языку по обрывкам газет, выкопанных из мусорных куч, он начал бороться с дилеммой лояльности в войне, которая шла между испаноязычными уличными бандами и стадами горилл, одновременно ощущая денационализацию испаноязычных банд и культурную опасность для горилл. Когда он уже смог стать личностью, а не просто представителем приматов, он проник в церковь, где его систематически сексуально использовали множество людей, пока, в конце концов, он не стал членом сообщества и не занялся помощью молодым бездомным гориллам. В течение терапии нам приходилось бороться с навязчивыми мыслями о выскакивании из-под шлагбаума на автостраду. Мы также решили не информировать власти о его все еще актуальной и совершенно серьезной классификации приматов по отношению к авторитетам. Мы решили поделиться с ним нашим собственным опытом из того периода, когда нам еще нравились бананы. Мы, конечно, не можем дать ответ на вопрос: «Что бы произошло, если бы он воспитывался в стаде жирафов?» (Майкл Дюррант, 1992).

Содержание

Вступление..........................................................6

Введение.............................................................8

Глава 1

Краткосрочный подход к терапии: обзор точек зрения........13

Глава 2

Что происходит в голове?..................................... 35

Глава 3

Реальность «Реальности» (или реальность того, что

реально): «Что же в действительности происходит?»...... 49

Глава 4

Как мы понимаем эмоции...................................... 64

Глава 5

Определение проблемы........................................ 73

Глава 6

Нейтральность и власть. Мнения, задания и уговоры.......90

Глава 7

Меньше того, что обычно....................................107

Глава 8

Исключения, решения и ориентация на будущее.....124

Глава 9

Конструирование интервенций или изменение

восприятия проблемы..........................................144

Глава 10

Образец интервенции: изменение работы над проблемой...160

Глава И

Использование аналогий.....................................174

Глава 12

Парадоксальные интервенции...............................187

Глава 13

Безответственность и чрезмерная ответственность: две

стороны одной медали.........................................202

Эпилог.............................................................230

Научное издание

Б. Кейд, В. О'Хэнлон

Краткосрочная психотерапия

Ответственный редактор Коледа С.

Редактор Корнева А.В.

Художник Овсянников С.Н.

Корректор Игнатова Т.В.

Сдано в набор 06.10.2000. Подписано в печать 05.12.2000.

Формат 84x108'/зг- Гарнитура Петербург. Печать высокая.

Объем 7,5 печ. л. Тираж 10 000 экз.

Заказ № 2428.

Институт Общегуманитарных Исследований.

121471, Москва, Можайское ш., д. 28.

Издательская лицензия ИД № 02443 от 24.07.2000.

Отпечатано с оригинал-макета в ГПП

«Печатный двор» Министерства РФ

по делам печати, телерадиовещания

и средств массовых коммуникаций.

197110, Санкт-Петербург, Чкаловский пр., 15.