Трагедия Российской империи после смерти реформатора

 

Экономические и политические реформы, рассчитанные на эволюцию, нигде и никогда непроисходили автоматически. Период реформ значительно увеличивает роль субъективного фактора, роль идеологов, организаторов и исполнителей реформ. К субъективному фактору относится и тот временной промежуток, втечение которого осуществляются реформы. История не отпустила требуемых Столыпиным для России двадцати лет покоя. Сама же смерть реформатора показала несомненную узость реформаторского слоя в правящей элите и несформированность базы поддержки реформ в массах. Все это дало вскоре о себе знать. Но поначалу процесс аграрного преобразования продолжался под руководством многолетнего сподвижника П. Столыпина Владимира Коковцева, исключительно грамотного и порядочного чиновника.

Осенью 1912 г. прошли выборы в 4-ю Государственную думу. Главным итогом этих выборов стало «вымывание» октябристского центра, более или менее стабилизировавшего ситуацию в 3-й Думе. Произошло усиление как правых, так и левых фракций. Шовинисты-черносотенцы находились в состоянии разброда и теряли свое влияние в «низах». При этом они так сумели наладить свою пропаганду, что создавалось ощущение, что именно они определяют политическую линию страны. Политика же, равного Столыпину, который смог бы поставить их на место, тогда не нашлось. Столь же неадекватное впечатление создавали о себе и крайне левые.

В Думе одной из самых влиятельных фракций стали «прогрессисты». Ее идеологом был представитель известной семьи промышленников и банкиров, газетный издатель П.П. Рябушинский, а лидером - фабрикант А. И. Коновалов, отличавшийся особым вниманием к проведению разумной социальной политики, соблюдению интересов рабочих. Для изучения постановки дела образования и отдыха рабочих и их семей на фабриках Коновалова приезжали делегации из Европы. Активизация «прогрессистов» была связана с явным недовольством либеральной буржуазии замедлением экономических реформ, слишком большим влиянием на политику верхов дворянских «зубров», неадекватным сокращающейся материальной базе дворянства. П. Рябушинский публично заявлял: «Русскому купечеству пора занять место первенствующего сословия, пора с гордостью носить звание русского купца, не гоняясь за званием выродившегося русского дворянства». Тем не менее «прогрессисты» не шли на формальное объединение с кадетами, считая их слишком «демократическими», то есть уделяющими внимание больше общеполитическим вопросам, нежели формированию свободной экономики. В конце концов «прогрессисты» сошлись с кадетами в главной идее - идее «ответственного» министерства.

Ослабевшая в 4-й Думе фракция «Союза 17 октября» колебалась между крайне правыми и незримым кадетско-«прогрессистским» альянсом, все больше склоняясь в пользу второго. Нет сомнения, что одной из важнейших причин формирования такой политической ситуации была и правительственная политика. В. Коковцов, в высшей степени грамотный экономист, не нашел общего языка с Думой, с самого начала «прославившись» афоризмом: «У нас парламента, слава Богу, еще нет!», запавшим в души большинства думцев глухой обидой. Ведь они боролись за превращение Думы в настоящий парламент! Но Коковцов, стремившийся добиться сбалансированности бюджета и навести порядок в расходовании государственных средств, довольно быстро стал неугоден и разоряющимся крупным землевладельцам-дворянам, успешно «доившим» государственную казну. Хотя и по другим причинам, но, подобно Столыпину, Коковцов оказался под перекрестным политическим огнем и в январе 1914 г. вынужден был уйти. Тем самым он избежал ответственности за предвоенный кризис и развязал руки тем, кто на всех парах втягивал неподготовленную страну в войну. К ним относился его многолетний оппонент военный министр Владимир Сухомлинов, «очковтиратель».

Несмотря на слабость правительства, первый год войны прошел в относительно спокойной, дружной работе правительства и Думы. Ситуация стала меняться к лету 1915 г. В августе 1915 г. в Думе сформировался так называемый «прогрессивный», или «бело-сине-красный», блок. В него вошли: часть националистов, центристы, октябристы, кадеты и прогрессисты. Умеренно левые - трудовики и меньшевики тесно сотрудничали с блоком. Главным лозунгом большинства стало образование «министерства доверия». Основное условие - правительство должен возглавить человек, пользующийся доверием большинства, не ответственный перед царем. В целом это было разумное требование, не выходившее за рамки действовавших законов. Разумные деятели в правительстве также склонялись к такому решению, хотя поддержки не нашли. Сам Николай II рассматривал возможность создания «министерства доверия», но постоянно колебался. Помимо этого царица, оказывавшая на него воздействие, была привержена абсолютистским принципам, никак не желая понять изменений, происшедших после апреля 1906 г. Все это означало явный откат от столыпинского политического курса. Формируя политическую систему думской монархии, П. Столыпин и его ближайшие сотрудники исходили из необходимости опираться на думское большинство. В дискуссиях и спорах, порой очень острых, Столыпину удавалось сотрудничество с 3-й Думой. Те, кто сменил Столыпина, этой необходимости не понимали и не стремились понять.

В этот период усилилось влияние на царскую чету малограмотного сибирского мужика Григория Распутина, но далеко не простого, во многих отношениях даровитого.

Мнение «многих буржуазных историков» о том, что Распутин был «всемогущим фаворитом», «некоронованным действительным правителем России», определявшим якобы все поступки и политику последних Романовых, мнение, «известную дань» которому отдали и некоторые советские историки (М. Н. Покровский, В. П. Семенников, А. Л. Сидоров, Я. Темкин), не более как легенда. На самом деле, «вследствие своей феноменальной необразованности» Распутин «никакой политики не делал и не мог делать». «Обычно Распутин лишь искусно вторил отзывам царя и царицы о намечаемых ими кандидатах». «Английский историк Н. Фрэнкленд прав,- пишет Е. Д. Черменский,- заявляя, что советы Распутина были „отражением того, что уже было в голове царицы... Он не формировал ее мнений"». Однако переписка достаточно убедительно опровергает тезис Е. Д. Черменского. Другое дело, что Григорий Распутин был осторожен. Лишь узнав, что Вырубова убедила царицу, «старец» высказывался открыто. «Таким образом, Распутин,- делал вывод автор,- действует только наверняка, хорошо понимая, что если его указание хотя бы однажды будет отвергнуто, он утратит значение оракула, советы коего обязательны». «Без ее (Вырубовой.- Л. Л.) непосредственного участия и деятельной помощи Распутин, невзирая на все свое влияние, достичь ничего не мог». Непосредственные сношения с царицей «были чрезвычайно редки» - «старец» тонко понимал, что частое общение только ослабит или уничтожит его авторитет. Представляется весьма сомнительным, указывал автор в другом месте, чтобы Распутин, «невзирая на все свое влияние», мог бы «заставить царицу отказаться от осуществления какого-либо намерения, которое она горячо желала бы исполнить».

Основной вывод Гурко относительно воздействия «старца» на императрицу сводился к следующему: «Влияние Распутина на царицу в вопросах государственных построено было главным образом на том, что и он и его клика умела внушить Александре Федоровне сознание, что она одна способна отстоять самодержавную власть русского царя, которую сама, по всей вероятности, этого не сознавая, она стремилась фактически присвоить себе». Он и Вырубова стремились так подсказать ей своих кандидатов в министры, как будто это ее собственные кандидатуры.

Одна из «распутинок» баронесса Икскуль-Гиллебанд также указывала, что Распутин «очень оберегал свое влияние, боясь его утратить, и уклонялся от просьб, в которых он лично не был заинтересован по той или другой причине. Он предпочитал, не утруждая высочайших и эксплуатируя свою репутацию всемогущего, обращаться непосредственно к «министрам», хорошо зная, что ни один из них не захочет сделаться его врагом. В качестве примера она приводит рассказ журналиста Г. П. Сазонова, большого друга и поклонника Распутина, о его попытках при помощи «старца» вернуть к власти Витте, которого сам Распутин очень уважал и ценил, но которого ненавидел царь. Сазонов не раз заводил с Распутиным разговор в пользу опального сановника. Последний «утверждал, что часто говорил о нем с государем и „мамашей", но не мог превзойти их недоброжелательство к С. Ю. Витте. Но особенно и не настаивал, в чем, впрочем, он сознавался в интимном кружке. Как всегда, он боялся настаивать на том, что было неприятно государю и государыне».

На тот же пример с Витте ссылается и Гурко.

Эту же тему очень охотно развивал и флигель-адъютант царя Мордвинов. Да, признает он, Распутин влиял на царицу, а та - на царя, но «только тогда эти настояния могли иметь видимый успех, когда они совпадали с давно продуманными, без всякого распутинского влияния, с личными мнениями государя... Государь, повторяю это слово настойчиво, не любил, чтобы им руководили другие, в особенности, когда он знал, что об этих воображаемых влияниях говорят». «Он соглашался только с теми мнениями (царицы.- Л. Д.),- писал Мордвинов в другом месте,- которые не противоречили его собственным». В том же духе писали и другие апологеты царской четы.

Обращает на себя внимание, что один и тот же довод приводится в прямо противоположных целях. Первые два автора, Гурко и Икскуль-Гиллебанд, проводят мысль о всесилии Распутина, которое он обеспечивал гибкой тактикой, преимущественно косвенно, исходя из учета особенностей характера и мировоззрения своих августейших подопечных. Мордвинов же пытается доказать обратный тезис - поскольку Распутин действовал не прямо и предлагал только те кандидатуры и меры, которые устраивали царскую чету, никакого серьезного влияния на ее решения и действия он не оказывал.

Спустя полвека Е. Д. Черменский полностью присоединился к точке зрения Мордвинова. Факты показывают, что утверждение о Распутине как об орудии Штюрмера и других несостоятельны. Судьба всех перечисленных Е. Д. Черменским лиц полностью зависела от отношения к ним «старца». Хвостов и Белецкий, как мы увидим, немедленно потеряли свои посты, как только обнаружилось, что они перестали быть лояльными к Распутину. Штюрмер и Протопопов не просто подчинялись Распутину, а пресмыкались перед ним. В этой связи следует напомнить известные слова В. И. Ленина о «царской шайке с чудовищным Распутиным во главе ее». Ленинская оценка не публицистический прием, она подтверждается многими документами. Главное, личные и деловые качества министров, в условиях военного кризиса, да еще существовавших в условиях неопределенности, были явно недостаточны для серьезного руководства страной.

В целом, к механизму управления страной все это не имеет никакого отношения. Россия с 1916 года научилась жить без вертикали власти (хотя внешне ее атрибуты соблюдались). В этих условиях национальная катастрофа оставалась вопросом времени.