Главный враг протесного движения

- пассивность рабочих.

 

Это самая большая проблема, которую признают и сами профлидеры: «Кость кинули и они успокоились. Если опять остановят завод, то навряд ли уже кто-то поднимется. Лидеры в цехах - это приблизительно 10-15 человек, но ведь основная масса-то молчит. С нашим народом каши не сваришь». (ЯМЗ)

 Основная масса рабочих надеется и ждет, что кто-то будет решать их вопросы, но только не они сами. У них до сих пор нет установки, что решение их проблем - это каждодневная и длительная работа, которую должны выполнять только они - рабочие через разные формы самоорганизации и самоуправления. А вот профлидеры это уже хорошо понимают: «В чем наша беда, вина? Мы хотим результата сегодня и немедленно. Это не получится. Надо исходить из того, что мы имеем и пытаться это заставить работать на нас» (ВЦБК).

Правда, у практической пассивности всегда есть обратная сторона – «словесный» радикализм. И хотя он возникает как реакция самозащиты себя в глазах своих товарищей, тем не менее, этот «словесный» радикализм встречает критику тех рабочих и профсоюзных активистов, кто не на словах, а на деле пытается отстаивать интересы трудовых коллективов. Так, например, однажды услышав очередную фразу подобных «радикалов»: «Вот нам бы автомат, мы бы им (заводской администрации - автор) показали!», профсоюзный лидер «Дальзавода» Алексей Кузнецов с иронией им ответил: «Дай Вам автомат, вы и его пропьете».

Как признают сами активисты протестного движения у рабочих нет еще четкого понимания своего классового интереса. Приводимый ниже фрагмент из разговора с рабочими Кузбасса - тому пример: «На другом разрезе директор тоже богато живет, но если его рабочие видят, что он им что-то делает, то разве они будут его осуждать. Да, они называют его барином, но отношение к нему все равно - с почтением. Но если люди у тебя плохо живут и ты их втаптываешь в грязь,  то само собой они его не очень жалуют».

Об этом же говорят и активисты ЯМЗ: «Люди не хотят сами что-то делать, люди не верят в самих себя. У нас верят в барина-хозяина. Да, они потеряли веру в прежний строй, но ведь «демократы» тоже хороши. Нас (тех, кто боролся за производственную демократию - авт.) выбивала сначала партия, потом Горбачев, потом Ельцин».

«Сильна еще ностальгия по советской системе (патернализму), впрочем как и социально-иждивенческие настроения рабочих», - такое я слышала и не раз от профсоюзных активистов, с чем им приходится сталкиваться в коллективе. Действующие профактивисты, в отличие от пассивных рабочих, более диалектически относятся к советском прошлому, его противоречиям, достижениям и поражениям. Они говорят: «Да, должна была быть и модернизация, и реструктуризация советской экономики (не надо цепляться за старое), но сделать ее надо было по-другому, а не так как у нас Ельцин сделал» (ДЭ). Говоря о прошлом, большинство рабочих активистов все же оценивают его с болью и горечью невосполнимых утрат. На ЛМЗ рабочие активисты мне как-то сказали: «Да, сейчас для нас многое не достижимо. Например, стабильность, а ведь это, когда ты знаешь, что тебя не продадут кому-то, как это происходит у нас сейчас» (ЛМЗ).

7.2. Боевая активность или страх и пьянство:

Кто кого?

 

Большинство рабочих сильно заражены страхом выражать свое мнение не только в присутствии администрации, но даже своих товарищей. Заводская цензура, равно как и самоцензура рабочих сегодня сильна как никогда. Находясь на территории завода, рабочие выражаются очень осторожно. Во время своего посещения Черниговского разреза я попыталась вести разговор в обществе двух его работниц. Как потом выяснилось, каждая из них боялась выражать свои взгляды в присутствии другой. «Нам желательно, чтобы не знали, что мы встречались» – приходилось мне слышать и такое. И вот еще мнение: «Люди хотят участвовать в борьбе, но боятся».

В отличие от рядовых рабочих актив ведет себя достаточно смело. И в подтверждении этого упомяну лишь о такой детали: все рабочие лидеры, с кем мне приходилось встречаться, ни разу не отказали нам в том, чтобы велась магнитофонная запись наших с ними разговоров, зачастую очень откровенных. Сегодня такое встретишь не часто. Но если говорить о пассивных рабочих, то приходится признать, что за последнее десятилетие российские рабочие стали пить еще сильнее, чем прежде. Это усугубляется и тем, что почти везде при выходе с территории завода, подчас прямо у проходной, стоят винно-водочные лавки, в которые рабочие могут заглянуть после смены. 

Приведу конкретный пример из жизни г. Тутаевска Ярославской области: у автобусной остановки по дороге на завод стоит не обогревающаяся времянка (около 20 кв.м.), в которой вдоль стен набиты из дерева полки-столики, стульев нет, звучит тяжелая «попса». В качестве закуски: пакетики с картофелем, со снетками (7 рублей за 7 штук) и с арахисом, но последнее - уже деликатес. Вдоль стен с кружками и бутылками стоят, как правило, молодые парни, хронически не высыпающиеся и уставшие после работы. Они быстро хмелеют. Нарастающее возбуждение громко говорящих и не слушающих друг друга людей в этой прокуренной и убогой будке лишь подчеркивает их неприкаянность. А эта пивная - едва ли не единственная и доступная (и в смысле денег, и в смысле выбора возможностей) радость для этих молодых и, в принципе, хороших и честных, живущих своим трудом, парней. Впечатление гнетущее.