Солидарность рабочих - впервые за много десятилетий

 

Разговаривая с представителями многих протестных трудовых коллективов - от Питера до Краснодара, от Выборга до Кузбасса и Влади-востока, - мы всегда выясняли, какие ценности для них в этих тяжелых условиях является наиболее важными. Не смотря на то, что мои собеседники как личности все различались друг от друга, тем не менее, их ответы на этот вопрос особым разнообразием не отличались, а зачастую даже формулировки их были одинаковыми. Этими приоритетными ценностями, причем не для рабочих вообще, а только для активистов протестного движения - тех, кто прошел через забастовки, голодовки, пикеты, избиения, аресты, оказались следующие - справедливость и солидарность.

Сегодня в России, когда, с одной стороны, продолжается (хотя власти говорят - «стабилизируется») тяжелый экономический кризис, а, с другой - продолжается процесс массового омещанивания почти всех слоев общества (от олигархов до художников, от студентов и профессоров до рабочих) - такие ответы кому-то могут показаться пафосной риторикой, но только не на протестных предприятиях, где многие своими поступками сделали личный выбор в пользу таких ценностей, как «солидарность» и «справедливость».

И примеров этому немало. Когда на ВЦБК произошел захват, и трудовой коллектив держал оборону на своем предприятии, то рабочие ЩКХ отправили (как пишут в письмах, «с далекого Урала») в поддержку рабочих комбината, причем из своих средств, целую цистерну с мукой. Но «благодаря» властям, в том числе Ленинградской области, организовавшим железнодорожную блокаду рабочим ВЦБК, этот вагон с мукой, как и многое другое, просто не дошел. Кстати, по этой же причине до рабочих ВЦБК также не дошел и столь необходимый им тогда для производства мазут.

Да, вот такие крутые повороты нашей истории: когда-то блокаду Ленинграда устроили немецкие фашисты, а сегодня ее устраивают не враги – захватчики, а сами власти Ленинградской области в союзе с «новыми русскими», стремящихся сломать последние работающие отечественные предприятия. А ведь может быть, эти негодяи являются детьми и внуками тех героических солдат, кто в 1943 году по «дороге смерти» в Ленинград вез машины, чтобы не дать умереть блокадникам. И спустя полвека по распоряжению уже «ново-русских хозяев», ночью 14 октября 1999 года в поселок Советский на «растерзанный» комбинат шли другие машины - машины с войсками для... усмирения рабочих, которых до этого выстрелами и дубинками «усмирял» отряд «Тайфун» - подразделение, специализирующееся на подавлении бунтов в тюрьмах. Встретившись той ночью с этой колонной, у меня не оставалось сомнений - идет война. И как сказал председатель профкома ВЦБК В.Киряков: война «со своими героями и предателями».

Да, вот такими словами - «вооруженный захват», «подавление», «заложники», «раненые» - приходится оперировать автору, размышляя о самоуправлении и рабочем контроле в «демократической» России, как будто речь идет о нападении фашистов на партизанский отряд. А на самом-то деле это... будни наших «демократических» реформ. Надо сказать, что события на ВЦБК не случайно вызвали по всей стране и не только со стороны протестных предприятий, целую волну солидарности. Письмами и телеграммами от трудовых коллективов из других городов, партий, общественных организаций, в том числе, из-за рубежа, в  поддержку работников комбината была обклеена вся стена в холле на первом этаже - это я видела сама.

Но кроме слов были и действия. Так, на ЛМЗ и КЦП по инициативе рабочих и профсоюзных активистов в помощь коллективу ВЦБК были организованы дружины, которые из Питера отправились в поселок Советский, где находится это предприятие для оказания помощи и в охране оборудования, и в поддержании порядка в столь экстремальной ситуации. Кроме того, коллектив ЛМЗ выделил для детей ВЦБК путевки. Эти акции солидарности, которые возникли как нравственный и эмоциональный порыв людей, потом имели и документальное закрепление. Это значит, что между профсоюзами ЛМЗ, ВЦБК и КЦП было подписано соглашение о сотрудничестве и взаимопомощи, которое позволяло его  представителям чувствовать себя более уверенно и в отношениях со своей администрацией, и со своими профсоюзными верхами, и даже со своими коллективами.

Более того, в поселке Советском, уже в ноябре 1999 года, спустя всего полтора месяца после захвата ВЦБК, прошла всероссийская конференция лидеров протестного движения в поддержку его коллектива. Кстати, движение» Альтернативы» не только проявило солидарность с защитниками комбината, но и инициировало проведение этой конференции, выступив одним из ее со-организаторов. Проведенная на ВЦБК конференция в свою очередь вызвала целую серию встреч и конференций солидарности и на других протестных предприятиях по всей стране (ЛМЗ,КЦП,ЩКХ, ТМЗ и т.д.). «Если кому-то плохо, надо поддержать, хотя бы морально. Нельзя молчать», - так ответила мне профактивистка (ЩКХ).

В поддержку рабочих уже другого предприятия - КМК проходил и съезд трудовых коллективов Кузбасса в 1999 г. Немало примеров взаимной поддержки можно привести и в связи с протестными событиями на других предприятиях: акции солидарности в поддержку ТМЗ проводились рабочими активистами и Калуги, и Ростова-на Дону, и Перееславля.

Еще несколько примеров. Когда в 1998 году были арестованы лидеры ЯМЗ, то трудовой коллектив завода некоторое время даже не работал - требовал освобождения рабочих активистов. Можно вспомнить еще один пример: когда вооруженные представители «новых хозяев» начали среди «бела дня» ломать крышу швейной фабрики «Заря» (г.Рязань), чтобы парализовать ее работу, то работницы, пытаясь защититься, схватили брандспойты и водой начали отбивать атаку омоновцев. Проезжающие мимо автобусы останавливались. Часть пассажиров бежала на помощь к работницам, а другая, образуя цепь из сомкнутых рук, перекрывала проезжую часть, чтобы подкрепить число защитников фабрики. Свою практическую солидарность с защитницами фабрики проявили и рабочие других предприятий, в том числе, Станкозавода, а также горожане, которые приносили работницам, отбивающих атаки омоновцев продукты и деньги.

А вот пример экономической солидарности: на ВЦБК в условиях безденежья коллективом было принято решение поделить весь скудный на тот период фонд заработной платы поровну, т.е. каждому от уборщицы до директора досталось по 100 рублей. «Да, у нас в это время была система военного коммунизма, но это была объективная необходимость» – рассказал мне пожилой рабочий комбината. Посильную помощь Комбинату старались оказать и представители демократической левой интеллигенции Москвы. Так, движение «Альтернативы» помогло организовать ряд пресс-конференций, встреч лидеров профкома ВЦБК с общественностью, сбор денежных средств для профкома Комбината и т.д.

5.3. Протестные «низы» и профсоюзные «верхи»:

Конфликт назревает

 

Побывав на предприятиях, нельзя не заметить, что отношение рабочих протестных предприятий к профсоюзам сегодня более живое и более определенное, чем к партиям. И действительно, насколько для большинства рабочих (и не только для них), начиная с их  массового выхода из КПСС и по сегодняшний день, авторитет партии вообще как некоторого политического института сильно понижался, настолько в последние годы возрастала актуальность профсоюза. Причем, наибольшую значимость для рабочего представляет его родной заводской профсоюз, даже если у него с ним отношения конфликтные, а вот кого представляет этот профсоюз (ФНПР, «Соцпроф», «Защита» или др.) - это для него вопрос уже второй или третий. Были случаи и не раз, когда оказывалось, что активисты порою даже не знают, к кому относится его заводской профсоюз. И это понятно, ибо по реальным делам, а не по названию составляют они мнение о своем заводском профсоюзе и его активистах. 

«Во время столкновений росло число вступающих в профком», - так нам об этом говорили профлидеры ЩКХ, ВЦБК, ЛМЗ, КЦП и других предприятий. Так, например, на начало конфликта профсоюзная организация ВЦБК насчитывала всего лишь 10-15% от числа своих работников, то уже на период его захвата - 99%.

Насколько номинально  существовал профсоюз в советские времена, настолько он ожил сегодня. И не просто ожил: реальная профсоюзная жизнь как скальпель вскрывает противоречия сегодняшней реальности наиболее полно. И вот одно из них, показывающее то, чего не было никогда прежде. После захвата ВЦБК рабочие одного предприятия, являясь членами хотя и оппозиционного (по отношению к своей заводской администрации), но официального профсоюза (автор, к сожалению, не имеет право его называть), тем не менее, скрывают этот факт от заводских властей. Рабочие этого профсоюза платят туда членские взносы, имеют соответствующие профсоюзные документы, но при этом стараются хранить в тайне свое членство из-за страха возможных административных репрессий. Т.е. профсоюз существует официально, а членство в нем - подпольное. Подпольное профсоюзное членство - это уже новое измерение «демократичности» современного российского капитализма.

Протестное движение в ходе своего развития начало проявлять противоречия не только внешние, но и внутренние, в том числе, и самих профсоюзов. И одна, наиболее болезненная из них - это отношение низовых (заводских) организаций с «верхами» своего профсоюза. Сегодня очевидна двойственная политика большинства профсоюзных «верхов» (на словах - за работников, а на деле - за властей), к тому же густо приправленная бюрократизмом. Все это вызывает к себе и соответствующее отношение со стороны профсоюзных активистов. Вот что говорят, в частности, о своих «верхах» настоящие, а не номенклатурные профлидеры:

- «Если они (ФНПР) заняли такую про-правительственную позицию, то они нам просто не нужны;

- «Какое там помогать! Они (ФНПР) хотя бы нам не мешали»

- «Ведь фактически они сидят на нашей шее - толку от них никакого».

- «Посмотрите, что кругом творится, заводы стоят, а они (руководство ФНПР - автор) на 1 мая проводят в Москве демонстрации под лозунгами того, что у нас социально-ориентированная экономика. Мы хотели у нас в городе на наш митинг протеста собрать побольше людей, а они нам дали разнарядку, чтобы их было в несколько раз меньше. Я просто не понимаю, что творится». (Ярославль);

- «Я приехад в «Соцпроф» в 9 часов утра, прождал два часа, думал, ну, хоть кто-нибудь здесь наконец-то появится. Но их так и не было. Это ведь абсурд. Мы находим более идейных людей, которые и хотят, и способны что-либо сделать на предприятии и при этом бесплатно».

Кстати, побывав во Владивостоке, я столкнулась с одним феноменом, которого никогда прежде до этого не встречала. Но лучше по порядку. После того, как я побывала на «Дальзаводе», а потом познакомилась с его профсоюзным лидером Алексеем Кузнецовым и его историей (об этом написано чуть выше) я решила отправиться в краевой профсоюз Приморья, чтобы узнать, есть ли в нем те люди, которые могут хоть чем-то помочь ему, а заодно понять каковы взаимоотношения этой профсоюзной структуры с низовыми профсоюзными организациями в городе и регионе. Я слабо надеялась на положительный ответ, но, тем не менее, решила все узнать.

Но случилось так, что в этот день в краевых профсоюзах начальства на месте не оказалось. Тогда я решила отправиться в любой отдел, в котором если и не дадут информацию, то, по крайней мере, подскажут к кому лучше обратиться. Но уже самый первый и общий вопрос к заведующему одного из отделов этой конторы вызвал у него не просто раздражение и недовольство, а откровенную настороженность тут же переходящую в нескрываемую злобу. Конечно, само обстоятельство, когда человек, которого ты видишь первый раз, не глядя тебе в глаза, но с агрессивностью сквозь зубы грубо отвечает тебе: «Ну, что вы сюда пришли, что вам здесь нужно?»- все это, конечно, мало приятно. Но удивило меня даже не это, а то с какой готовностью и откровенностью вырвалась из него все это. Я, к сожалению, не выдержала и откровенно спросила его: «А вы что боитесь? Какие же вы тогда профсоюзы, если вы даже не хотите даже говорить о проблемах рабочих, не говоря уже о помощи им?» Разговор накалялся. Я поняла, что если я пойду на поводу своего гнева и дальше, то я вообще останусь ни с чем. Закрыв эту дверь, я поняла, что надо было прорываться в другие кабинеты. Но в каждом последующем кабинете, который я брала «с боем» я встречала только холодное недовольство и откровенное нежелание вести разговор. Везде со мной говорили только так.

Л.Б.- Вы не подскажите, кто у Вас занимается низовыми профсоюзными организациями в городе?

Ответ - Не знаю, не могу сказать.

Л.Б. - А сами вы случайно не занимаетесь этими вопросами?

Ответ - Я? Нет.

Л.Б. - Простите, а какими вопросами занимаетесь тогда вы?

Ответ: - А что вам нужно?

Л.Б. - Хорошо, а вы не знаете, когда будет ваш начальник, который уж наверняка все знает?

Ответ - Нет, не знаю.

«Нет, не знаю» - это был универсальный ответ каждого чиновника на любой мой вопрос, о чем бы, я не спрашивала. И причиной этой бюрократической «универсальности» был видимо затаенный, но постоянно живущий в каждом из них страх перед начальством, в том числе, и страх быть просто замеченным в разговоре с незнакомым человеком без данной на это санкции начальства. Вот зашла я к нему в кабинет, наверняка, кто-то из сослуживцев это заметил, а потом они же и донесут об этом вернувшемуся начальнику. Потом этому несчастному зав. отделом надо доказывать и оправдываться, что он ничего мне не говорил. Может быть, я не права, но другого объяснения я не нахожу.

Да, бюрократы - неплохие «футболисты», умеющие отбивать от себя проблемы и вопросы, которые должны решать. Но среди них мало кто умеет поймать чужой мяч и тем более, забить его в чужие ворота. Наша «игра» в краевом профсоюзе закончилась со счетом 1: 5 в их пользу: из пяти кабинетов лишь в одном мне все же удалось (все-таки удалось!) побеседовать. Но во всех случаях мне в первую очередь задавали один и тот же вопрос - а разговаривала ли я с начальством по поводу самой возможности разговора с ним конкретно, и что «Сам Он» сказал об этом?

 Мои хождения по этим кругам профсоюзной бюрократии еще раз подтверждают, что сегодня почти у всех профсоюзных «верхов» главный интерес состоит в том, чтобы использовать политический эффект от деятельности низовых организаций для воспроизводства (лучше расширенного) своего «кресла» (места) на вертикали власти. Эти «верхи» в большинстве своем, похоже, заняты решением главной проблемы - воспроизводства своей власти, естественно, со всеми (от материальных до политических) притекающими к ним дивидендами. Из такого положения неизбежно вытекает и то, что эти профсоюзные «верхи» чрезвычайно не заинтересованы в появлении «снизу» сильных, талантливых и политически самостоятельных лидеров. Прошедшие личное испытание практическим делом, опасностями и проверкой на прочность в глазах собственных товарищей, эти протестные профсоюзные «низовые» лидеры» - сегодня настоящие политические конкуренты профсоюзным бюрократическим «верхам». Для этих профбоссов защита интересов каких-то там рабочих - это пусть рабочие сами и думают. Впрочем, это их мнение (что рабочие должны защищать себя сами) - пожалуй, единственное, с которым я спорить не буду. Рабочие должны сами – без всякого «начальства» - защищать свой интерес.

Все это в немалой степени относится и к отраслевым профсоюзам, ибо характерный для ФНПР, с одной стороны, принцип политической угодливости властям предержащих, а, с другой – откровенного политического и материального паразитирования на профсоюзных «низах» - все это вместе в действительности лишь укрепляет власть профсоюзных бюрократов, неизбежно рождая своих шмаковых, исаевых, храмовых и т.д.. Только низовая демократия профсоюзных активистов может быть гарантом того, что профсоюзные силы не заразятся бюрократизмом и не позволят использовать себя в политическом бизнесе «профсоюзных верхов».

«Руководство ФНПР Ленинградской области, равно как и обком профсоюзов лесной отрасли все эти пресс-конференции (по поводу захвата комбината - авт.) проводит не потому что они сочувствуют рабочим, а потому что вынуждены приспособиться уже к активности рабочих. Это проявление их откровенно приспособленческой тактики. Поэтому независимость профсоюзных верхов – относительная», - так оценил деятельность ФНПР один из профсоюзных активистов ВЦБК. А вот мнение профактивистов-энергетиков Приморья, которые боролись за выплату зарплаты своим рабочим: «Нас не поддержал краевой орган профсоюза» (ТЭЦ-2).

Далеко не на всех протестных предприятиях профсоюзы самостоятельны и в тоже время признаны администрацией, как этого удалось добиться на КЦП, ТМЗ, ЛМЗ, ЩКХ, ЯМЗ и АХК. Зачастую профкомы находятся в открытой оппозиции, как, например, сейчас на КМК. А на таких предприятиях-гигантах как ММК профсоюз - прямой придаток администрация: так было в «застойный период», такое положение сохраняется и сейчас.

Есть предприятия, где существует одновременно несколько разных профсоюзов, в том числе «желтых», создаваемых по инициативе заводских властей для подрыва авторитета оппозиционных профсоюзов, как это было и на ЯМЗ, и на ДЗ и многих других. Понятно, что сложные между ними отношения определяются общественной расстановкой тех экономических и политических сил, которые за ними стоят или им патронируют. «Областной профсоюз нас поддержал, а вот «Соцпроф» переметнулся в «Отечество»» - жаловались нам профактивисты.

А на ВЦБК, когда оборона трудового коллектива была сломлена и был создан другой - административный профсоюз, то уволенные прежние активисты во главе с А.Заикиной, представляющие профсоюз “Защита труда” в течение многих месяцев каждый день в 8.30 утра, когда люди шли на работу, вставали у проходной и тут же, у крыльца и в дождь, и в снег, проводили свои заседания на виду у всех. И даже в таких условиях этот профком пытался как-то решать проблемы комбината, обладая зачастую и более достоверной и гораздо большим объемом информации о комбинате. «Бывало и так, - рассказала мне А.Заикина, - что вице-губернатор области, приезжая на комбинат, в первую очередь подходил  к нам за информацией, а потом уже шел на комбинат. За информацией к нам постоянно подходили и сами рабочие. Так что наш профсоюз был более полноценным, чем официально избранный.

Иное отношение на протестных предприятиях к другому профсоюзу «Защита» (со-председатели: В.Гамов, И.Кузнецов, О.Шеин до 27.09.2002, а после IY съезда: В.Воробьев, В.Гамов, О.Шеин). Его «низовые» активисты - уже достаточно известные у себя не только на предприятиях, но и в регионах люди, как, например, активисты Анжеро-Судженска, Воркуты, Арзамаса –16 и Астрахани.. Конечно, для них сегодня актуальна проблема: насколько их поддержат свои же рабочие и насколько они заставят заводские власти политически считаться с собой. Низовые структуры «Защиты» на предприятиях, как правило, не многочисленны, но, зато они социально активнее официальных профсоюзов. Например, на том же «Московском подшипнике» все основные инициативы, связанные с организацией солидаризированных акций по отстаиванию анти-правительственного КЗОТа (которые, кстати, проходили не только в Москве и Питере, но и в других регионах), разъяснением существующей на заводе системы начисления зарплаты и многое другое шло от низового профсоюза «Защита» (председатель С.Сычев), а не от параллельного заводского профсоюза (ФНПР). Но даже этот молодой профсоюз «Защита» сегодня испытывает те внутренние трудности и противоречия, неразрешенность которых, например, у ФНПР породила идейный и организационный кризис, продолжающийся до сих пор. Сумеет ли «Защита» справиться с возникшими объективными противоречиями в немалой степени будет влиять на сплоченность и перспективы рабочего движения в России.

Кстати, только на одном предприятии (на ТМЗ) мы услышали от его директора такие слова: «Мне не нужны ручные профсоюзы. Ни одну квартиру я сам не давал, все решалось коллегиально. Пока вам люди доверяют, вы мне нужны. Нам без профкома нельзя.»

Но завершить этот разговор о профсоюзах я хочу словами одного председателя профкома «Дальэнерго» (г.Владивосток), который предельно критично относясь к любой форме политизации профсоюза и уж, тем более, своего, сказал мне: «Да, Ленин прав, сказав, что профсоюзы - это шко ла коммунизма.» Правда, Игорь Кузнецов из «Сибирской конфедерации труда» считает по-другому: «Профсоюзы – это сегодня школа капитализма».